нет ни капли боли
лишь бушует море
тебя разобьет волна
Минхо начинает сомневаться, что на сиденье напротив сидит живой человек. Вот абсолютно по всем признакам он мертвый. Бледнеющая с каждой минутой всё сильнее кожа, полная неподвижность (святые просветители, а вдруг это уже окоченение?), еле слышное дыхание и мертвые… мертвые глаза, смотрящие куда-то вдаль, хотя там и смотреть особо не на что. И Минхо с ужасом понимает, что сам был когда-то таким же, а у этого бедняги мир буквально рухнул второй раз: — Я понимаю, — начинает он. Траур трауром, но времени у Минхо не так много. Информаторская чуйка подсказывает, что лучше выяснить всё до появления официальных комментариев, — ты сейчас кроме самоубийства ни о чем не думаешь, но поверь, я не займу у тебя так много времени. Ты очень, — последнее слово он выделил, — можешь помочь делу. Так что… ты согласен на взаимопомощь? Минхо видел мертвецов ни раз и ни два с абсолютно всех ракурсов, и, кажется, так их глаза никогда не блестят, хотя других признаков жизни так и не появилось. “Я похож на монстра. Но стоит действовать на опережение, пока он не очнулся,” — думает Минхо и вжимает педаль газа со всей силы. Машина не его, так что не страшно. Страшнее лишь звук ломающейся рядом души. Ее однозначно уже не спасти. И почему гении всегда заканчивают так ужасно? В депрессии, нищете, одиночестве… у кого что выпадет по беспроигрышной лотерее, устраиваемой звездами. Информаторы едва ли не каждый день наблюдают за рушащимися судьбами великих. Но… отчего-то Минхо продолжает видеть в Хенджине часть себя. — Хэ-эй, — Минхо не хочет сдаваться в желании поймать сигнал Хенджина, — сколько красных машин перед нами ты видишь? — в ход пошли все способы. Хенджин молчит некоторое время, что Минхо придумывает уже новый способ, как вдруг дрожащая рука показала два пальца, — отлично, а сколько звуков ты слышишь сейчас? — легкая музыка на фоне, голос Минхо, тихий шорох электрокаров… а что четвертое? Минхо так и не догадывается, надеясь, что не внутренний голос любимого или еще кого страшнее, — а… какого цвета брюки у той женщины? Хенджин отводит взгляд на тротуар и правда рассматривает милую девушку, разговаривающую с друзьями. Секунды в полной тишине кажутся вечностью, Минхо настраивает управление электрокара под автоматический режим и отвлекается на новые статьи о происшествии. Информаторы буквально копируют собственные заголовки, ведь интересных лиц в деле еще не появилось, а самого главного и вовсе украли из под носа. Что будет дальше? Расследования, разбирательства, очень много криков со стороны родственников ученых о несправедливости. Минхо видел такое сотни раз и уже не сомневался, со стороны Феликса будут лишь редкие друзья и знакомые. Но какая уже будет всем разница, если даже тела этих людей будет не вернуть? Закрытые гробы с вещами пропавшего, что спрячут под крышкой гроба Феликса? Похоронить бы вместе с ним те звезды, что затеяли эту игру с самого начала, но они Боги, они руководители мира. До них не достать руками и не завалить аргументами и бумажками. Они сами решают, когда развлекаться душами людей, а когда пускать все на самотек. Человек — их любимая игрушка, самый близкий к ним по уровню мысли и познания этого мира, но всё еще слабый и смертный. Не придумала еще Вселенная противника им по зубам! Ничего не останется и от Хенджина. О, в этом просто не может быть сомнений. Он слишком сломан и разбит, чтобы продолжать слышать голоса звезд ночами и невольно следовать за ними. Наверняка сейчас он лишь мечтает, чтобы звезды пригрели ему место рядом с Феликсом. От резкого хрипа рядом Минхо вздрагивает всем телом. Хенджин как утопленник, спасенный из объятий страшной и таинственной воды, оживает так внезапно и странно: — З-зел.. з, — вроде воды в рот не набрал, а сказать всё равно не может. Минхо молится всем звездам, чтобы они оставили несчастного инженера в сознании еще хотя бы на час. Панических атак других людей он сам боится до ужаса, поэтому теперь следит за каждым микродвижением рядом, чтобы не пропустить момент, не дать страху полностью завладеть телом. Хенджина трясет, а его зубы вот-вот пойдут трещинами от такого сжатия челюстей, в глаза уже лучше не вглядываться, изменений в лучшую сторону в них не будет. Он нервно дергает головой, смахивая черную прядку с лица, и… Минхо едва сдерживается, чтобы не выругаться во весь голос от увиденной детали на его лице. Хенджин хочет кричать, срывая глотку и задыхаясь в собственных рыданиях. От его голоса уже бы летели стекла, а Минхо стал бы глухим. Этот крик из самых глубин души готов разорвать его тело, лишь бы всё перестало болеть хоть на секунду. Его когти оставляют глубокие раны в груди и горле, но не хотят выходить дальше. Таких проклятий просто еще не придумали, какие он хотел бы сказать всему миру прямо сейчас. За сдерживаемыми слезами скрываются рвущиеся на свободу демоны, испепеляющие в нем всё живое. Минхо был бы рад вытерпеть эту оглушительную пытку из непонятной речи, чем сейчас смотреть на измученное лицо с круглым шрамом на углу челюсти. Нет, у него не образование криминалиста или судмедэксперта, но такие шрамы он узнает из тысячи. — Инженер Хван, пожалуйста, выговоритесь, если вам это надо. Я… не хочу делать вам еще больнее и не собираюсь заставлять вас молчать. В-вы вовсе не псих и не заслуживаете подобного обращения… “То есть сейчас это еще цветочки? — думает Минхо, — что же он творил при первой аварии, раз его решили выставить безумцем?” Такие шрамы остаются у бывших пациентов психиатрических клиник, когда в особые приступы буйности их с помощью маленького прибора, крепящегося на челюсти, буквально затыкают. Прибор приносит сильнейшую боль и с помощью электротоков нарушает функции голосовых связок. Все считали за бесчувственного человека того, кого буквально убили изнутри и выбросили в дикий мир! Хенджин боялся вернуться туда, боялся снова потерять Феликса, поэтому и играл роль самовлюбленного идиота, чтобы быть рядом без лишних подозрений. Не помогло… Мурашки ужаса забегали по рукам Минхо. — Да, условия не самые лучшие, но выбора у нас особо нет, — Минхо боится лишний раз отвернуться от своего “гостя”. А то рванет еще в окно, кто его знает в таком состоянии. Но тот даже не оглядывается по сторонам, тупо смотря в пол. Шестеренки в его голове вот-вот выдадут страшнейшую ошибку, либо уже выдали. Пустая голова не только про глупость, — тебе нужно что-то? Чай, вода, плед?... Хенджин снимает пальто, еле шевеля руками, каждое движение дается с таким трудом, что, кажется, при любом самом легком напряжении тело пробьет жуткая боль. Его отсюда не выпустят мирным путем, а злобно кричать и строить из себя строгого инженера больше нет сил и смысла. Хенджин хочет быть собой. Разбитым, честным, не скрывающим ничего, что бьет его в самую душу. Феликс говорил, что так проще пережить тяжелые времена. Правда, у Хенджина они и не заканчивались примерно никогда. Удар молнии где-то совсем рядом бросает в дрожь. Минхо всегда любил дождь и его атмосферу, но сейчас готов проклинать его и разгонять тучи самолетами, лишь бы небо даже не думало шуметь рядом с Хенджином. Он замирает, словно напуганный кот, а в глазах слишком много всего и одновременно ничего. Вот тебе и страх любого грохота в реальной жизни. Придется снова действовать на опережение. Хенджин чувствует себя связанным по рукам и ногам, когда Минхо сажает его на убитый жизнью диван и кутает в теплый плед, ставя на столик перед ним кружку с чаем. Как только успел, или время снова решило сломаться? — Другого не нашлось, — Минхо подзывает к себе камеру-собачку, — можешь рассказать всё с самого начала? Не стесняйся в выражениях и эмоциях, я не собираюсь осуждать тебя за твои действия… Хенджин впервые за день поднимает на него взгляд и закусывает губу с несколькими кровавыми ранками. Глубокий вдох.***
Хенджин сломался, умер, сошел с ума, потерялся. Называйте это как хотите. Но в тот момент явно не он руководил своим телом. Возможно, им игрались заскучавшие звезды, превратив в свою безвольную куклу, но забыв выключить чувства. Их игры с каждым разом становятся всё страшнее и страшнее. Но эта стала самой гениальной и жестокой. Если он не кукла звезд, то монстр, созданных их руками. Ведь нет никого во Вселенной ярче и безумней. А куда девать свое безумство, если не в маленькие беззащитные человеческие души? Находят одну, которая находится в плачевном состоянии и рвут ее до конца. Какая разница, что с не будет после окончания игры? Вот только Хенджин однозначно их фаворит! Красивый, умный, отчего его не замечают другие? Надо исправлять! Однако, перед этим стоит уточнить, что не все звезды так страшны. Везде есть свой “гадкий утенок”. И им стало Солнце. Души, поцелованные им, становились его верными последователями, дающими свет тем, кто оказался в плену вредных звезд. Хенджин видел такого человека в жизни лишь один раз. Феликс стал для него личным маленьким солнышком. Рядом с ним он находил себя нужным, счастливым. Он был готов продолжать свои самые безумные порывы, потому что получал поддержку абсолютно во всем. Феликс был солнцем, Феликс был счастьем и любовью, Феликс был для него всем. Хенджин и не знал, что умеет так любить. Его голос, улыбка, глаза… он стал для него целым миром. Возможно, такая любовь покажется кому-то ненормальной, но она оставалась лишь в и так немного безумной голове, показывалась лишь внезапными порывами нежности и полным комфортом. В ответ Феликс однажды получил так много любви и поддержки после осуждения его работы преподавателем, что расплакался прямо на улице! Нельзя вспоминать этот момент без улыбки, особенно то самое вкусное мороженое в жизни в парке после. Хенджин и правда получил свое первое образование как медик-протезист, а Феликс как наставник школьников, однако подрабатывал в научном центре, потому что всю жизнь мечтал отправиться к тем самым звездам, узнать хотя бы одну их тайну. А Хенджин просто был рядом и защищал от всех негативных людей и мыслей, чтобы его солнышко смогло осуществить свою мечту. — Он так на всю квартиру пищал, когда ему сообщили о тестировке нового космического аппарата с его участием. Хотя, кажется, такая мелочь, — Хенджин невольно повторил его улыбку, только она вышла усталой, грустной, — а я тоже, дурак, ничего не подозревал и радовался вместе с ним. — Ты и не мог ничего знать… — говорит Минхо. — Верно, — Хенджин пожимает плечами, — но, знаешь, иногда начинаешь видеть предпосылки к трагедии уже после того, как она случилась, и думаешь, что на самом деле мог всё исправить, если бы не был слепым. Минхо откидывается на спинку кресла и понимает, что думал абсолютно также. У него даже есть списочек всех предпосылок, по которому можно было избежать гибели Джисона. Считал себя идиотом все это время, когда на самом деле был ни разу не виноват. Значит, еще больший идиот. Хенджин, видимо, ловит его мысли и фырчит. Монстр сидел в нем всю жизнь. Он уверен в этом. Хенджин так и не смог дать сам себе ответ, почему сделал это. Смог во всех подробностях запомнить грохот и разваливающуюся ракету, но не свои мысли. Он не должен был там находиться. Что руководило им? Что заставило сорваться со всех ног к горящим обломкам, не зная обстановку? Звезды над фаворитом издеваются, но берегут от случайной смерти. Не было даже страха или волнения. В его голове не было ничего. Феликс, Феликс, Феликс… что с ним? В обломках его ударил жар от огня, а запах гари и бензина не выходил из носа еще месяц. А когда ко всему прибавился запах крови… стало жутко. Он заменил кислород и за секунду пробрался во все легкие, доставая из тела самое скрытое и дикое. Звуки пропали из его жизни на какое-то время вовсе. Всё вокруг было похоже на свалку различного металлолома, какие остались только в странах Африки, или же на развалины маленького города (скорее жизни). Хенджин крутился во все стороны в поисках его, не боялся рвать дорогие штаны, пока проходил мимо раскаленных и острых кусков каких-то механизмов. — Глотку я сорвал тогда жутко, — Хенджин чешет место шрама на челюсти, — по ощущениям орал я целую вечность, пока не нашел Феликса и Джисона. — Я прибежал, наверно, на секунду позже, — вспоминает Минхо, — но там уже не было и намека хотя бы на одно тело… Замечая светлую макушку, Хенджину кажется, что Феликс просто потерял сознание или немного поранился. Его всего лишь нужно отвезти домой и спрятать ото всех назойливых коллег и информаторов. Всё хорошо, всё хорошо… Солнце, тебе не больно? Не переживай, всё нормально… Мы уедем отсюда, и нас никто не потревожит. Только скажи мне, всё хорошо? — Я попытался его поднять и… увидел руку и ногу, зажатые среди обломков. Точнее, это были их кровавые остатки, — Хенджин судорожно сглатывает. Если бы Феликс находился в сознании, то у него случился бы болевой шок. Руку отсекло острыми остатками ракеты, а ткань космической формы в том месте, где оставались рваные мышцы, уже окрасилась в темно-алый цвет. Синие и фиолетовые пятна расползались по лицу и шее. Страшно и подумать, что произошло под кусками ткани в районе живота и ног. Из спины Хенджина словно полезли шипы, а вместо крови по телу потекла странная черная жидкость, затуманивающая разум, дающая силы чему-то чужому, неземному. Да, Хенджин будет говорить, что это было жутко, но тогда в нем не было ни капли боли и ужаса. Лишь сверхъестественное желание, которое разодрало его грудь и заставило бежать со всех ног. Лишь бы Феликсу больше не было больно. Хрипы рядом заставили его обернуться. Кто-то еще может дышать, рядом из последних сил бьется жизнь. Джисон задыхался в пыли и грязи, лежа в неестественной позе, кажется, так и лучшие гимнасты не вывернутся. Джисону тоже очень больно, он не смог бы сделать хоть шаг или издать хоть писк. Им страшно, им больно, они не понимали, что произошло, но бились со звездами до последнего. А звезды вовсе не глупы и забыли лишь на несколько минут про своего любимца. Наверно, именно тогда Хенджин закончился как человек, превратился в животное, в монстра не с этой планеты, не с этого мира. Ведь монстры не умеют бежать до ближайшей машины ради чужой жизни? Не умеют превращаться в того самого супергероя из любимых всеми комиксом, когда несут на себе два тела? Ведь монстры не умеют любить. Это был… закат перед вечной ночью в жизни Хенджина. А, как мы знаем, звезды любят темноту и тишину. Полюбили и тешить его ужасами тех самых последних угасающий лучей его солнца. Всё происходило тихо, хотя Хенджин запомнил крик. Свой, Феликса или вовсе кого-то другого, он так и не понял. В его памяти явно всё искажено как в детской сказке. И сила, и скорость, всё было другим. Время вокруг то останавливалось, то скакало до боли в голове. Было ли что-то еще до белых коридоров знакомой больницы, до огромных от шока глаз Чонина? Хенджин в два шага преодолевал длинные пустые коридоры и ненавистные лестницы, не обращал внимания на стреляющюю во всю ногу боль от износа протеза. Тогда был важен лишь Феликс на руках, не развалившийся по частям лишь благодаря чуду, и его жизнь. Тогда и совершилась самая страшная ошибка, изменившая судьбы. Однако, Хенджин уверен, и она была в планах коварных звезд, когда они его рукой закрывали дверь пустой операционной. — Я даже не знал, что вообще умею всё это. Адреналин в сердце, кислород по трубке. Его было уже не спасти… Ему потребовалась неделя. Холодное тело без признаков жизни уже не было для него отдельным человеком, не было Феликсом. Оно стало объектом незапланированного эксперимента. Мысли “спасти, защитить, прекратить мучения” скоро отошли на задний план. Мертвому телу от лишних железок вместо разорванных мышц, однозначно, хуже не будет. Холодный металл уже не нагревался в руках Хенджина так быстро, когда он зашивал рваную рану на животе, собирая по частям и возвращая кишечник на свое место. Изучение остатков мышц и создание первых прототипов протезов не заняло так много времени. Хенджин по механической памяти смог восстановить все чертежи. Дрожащая рука без остановки выводила на первом найденном огрызке бумаги нечеткие линии, которые позже превратились в новую руку и ногу. Самое тяжелое было достроить утерянные мышцы, чтобы тело могло полностью функционировать без каких-либо лишних проблем. Хенджин и сам превратился в мертвеца, позабыв про все человеческие нужды. Многочасовая работа над операционным столом без перерыва не могла привести ни к чему хорошему. Точнее перерывы были. Иногда Хенджин находил себя на ледяном полу с рассеченной бровью или синяком на руке, ноги отказывались функционировать, а голова весила как всё его тело, если не в два раза больше. Он мог лишь жадно глотать воздух и отсчитывать потраченное впустую время, но звезды продолжали его удерживать в таком положении, пока их собственный монстр не становился сильнее. Сначала он ставил руку и, переворачиваясь на живот, старался приподняться на нее, чтобы поставить и вторую руку. Но они тут же сгибались в локтях и дрожали так, словно он пытался побить свой собственный рекорд по стойке в планке. Самое сложное было встать на ногу, поддерживаемую истощенным протезом. Хенджин в кровь кусах губы, но, шатаясь, снова подходил то к телу, то к столу с записями, чтобы вспомнить свое последнее действие. Хенджин не жалел потраченных материалов и заготовок протезов докторов Яна и Бана, не жалел сил и себя, когда выжигал последние микросхемы в протезе глаза, когда уже не обращал внимания на запах горелого мяса и крови. Он слышал стук по металлической двери и крик Чонина, резавший его больную голову на части. Но не дрогнула даже рука. Кажется, даже пол трясся от таких ударов. Если бы он беспокоился об этом! И… тогда Хенджин опомнился. За всё время его работы он впервые взглянул в лицо Феликса. Бледное, измученное, с жуткими синяками под глазами и глубокими порезами. Любимые когда-то мягкие губы прекратились в засохшее крошево и были приоткрыты. Веснушки испачканы в крови, а за закрытыми глазами больше не увидеть того отблеска солнца, что сиял даже под покровом ночи. Хенджин приблизился к нему так близко без приборов в руках, будто он мог потревожить чуткий сон Феликса. Воздух так и не вышел из легких, когда Хенджин бегал глазами по его лицу и хотел что-то сказать. Что-то вновь закралось в его душу, поднимая страх и осознание… Что он сделал с Феликсом? Его уже не спасти… “Феликс, прости меня… прости, я…” — губы сами залепетали бессмысленные извинения, на которые он так и не получил ответа. Шепот постепенно переходил в крик. Хенджин отшатнулся от операционного стола и, споткнувшись о собственные еле двигающиеся ноги, упал на ледяную плитку. Он убийца, убийца, убийца… Зачем он сделал все это? Что произошло? Он сошел с ума? Мысли роем забегали по голове, накрыли такой внезапной волной, что Хенджин задыхался. Задыхался в собственных криках, рыданиях, задыхался в собственных слова и боли, выходивших нескончаемым потоком. Звезды наигрались с его душой и покинул его в такой неподходящий момент. У Хенджина самого внутри жуткое месиво из чувств и боли. Теперь он один против своих кошмаров. Не поможет даже монстр, отдавший свои бразды правления. Хенджин обнял колени, чтобы никто не увидел его вырывающуюся из груди чернь и закричал. Слезы жгли холодные белые щеки и стекали по подбородку на грязную давно не белую рубашку. Феликса больше нет, а он лишь испортил его тело, продлил его мучения. Солнце наверняка не примет такую истерзанную душу обратно. И всё из-за Хенджина и его идиотских мыслей. Хенджин монстр не только сам для себя, но и для всего мира. Никаких извинений ему не хватит, чтобы принять себя снова. Смерть будет ему подарком. А стук в дверь, тем временем, не прекращался ни на секунду, лишь стихал для сознания самого Хенджина. А когда раздался жуткий крик, Чонин пошел на крайние меры. Он и не думал, что им с Чаном придется выламывать двери собственной клиники. У кого в руках оказался прибор молчания, никто до сих пор и не вспомнит, но скорость четырех рук была настолько огромна, что уже через полчаса Чонин ковылял по коридору и пытался отдышаться. От нелепых, но сильных ударов Хенджина направо и налево наверняка останутся синяки. Его можно было сравнить лишь с ожившим утопленником. Слишком много сил потребовалось на одного бешеного человека. Удары тока пробивали челюсть и вызывали лишь новые потоки слез и попытки кричать. Он кукла-монстр, слабый, ни на что неспособный и жалкий, идущий на поводу у звезд и собственных друзей. Хенджин хотел вернуться к Феликсу, хотя и не знал почему. Он просто не мог покинуть его так просто. Однако теперь после всего безумия у него нет и права голоса. Хенджин сжал зубы и закрыл глаза. Это его конец. В грязи, безумстве и в психиатрической клинике. Хотя, за принудительное лечение он потом будет благодарен. Он не мог никому рассказать о своей ошибке из-за прибора молчания, поэтому его не рассекретили. Его буря плотным осадком легла на свежие раны, принеся глупые итоги. Хенджин не знал, что будет делать дальше. Он больше не достоин света Солнца, после того, как искалечил его посланника. У Чонина в ушах до сих пор тот дикий крик, длившийся всего несколько секунд, пока Хенджин не замолчал на ближайшие несколько недель. Руки в мелких царапинах, скоро на них будут и синяки. Белый халат покрыт пятнами непонятно чего из крови, земли, пыли… Хенджин будто из гнилого подвала вылез, а не из полностью стерильного помещения. Слава святым просветителям, что пока они тащили обезумевшего ученого по коридору, до него дошло незаметно пнуть за собой дверь, и проклятая операционная осталась в тени для посетителей и пациентов клиники, у которых и так теперь достаточно вопросов. Стоит взять перерыв, однозначно. За эти дни Хенджин потрепал всех как за целый год. Еще и подсунул полумертвого пациента. Хан Джисон… Этому парню явно повезло больше, чем Феликсу. Когда он был спонтанно доставлен в клинику, то находился в состоянии клинической смерти. Да, его спасение отняло у Чонина и Чана много сил и времени, но он смог открыть глаза уже на третий день. Это был первый случай, когда они по схемам Хенджина построили полноценный экзоскелет! Проблема была лишь в том, что бедному пареньку отбило память напрочь без шанса ее восстановления. Во время реабилитации его едва ли не заново учили говорить. А Джисон лишь смотрел на Чана с огромными глазами и открытым ртом и пытался понять хотя бы слово через слово. Однако, начал быстро соображать, что от него требуют, хоть и не говорил ничего в ответ. Кроме “да/нет” головой он не отвечал ничего. Но докторам хватало и этого. Чонин каждый раз вздрагивает, когда вспоминает события того времени. “Было тяжело, страшно и… немного противозаконно,” — поделился он с Минхо. Сотрудники смотрели на него как на сумасшедшего, поэтому на время пришлось бросить халат на случайное кресло в коридоре и идти в одной черной футболке. Что-то надо было делать с операционной, в которой находился Хенджин. Куда деть тело Феликса? Как отмыть всё до первоначального вида в считанные дни? Что делать с самим Хенджином? Заходя в операционную, Чонин бы вообще предпочел забыть о ее существовании. Жуткий беспорядок. Всюду бумажные записи, приборы, куски протезов. Он морщится, прикидывая, сколько всё это стоило. Хенджин явно не задумывался о последствиях, если вообще был собой в тот момент. Чонин наклонился к рисункам самых первых прототипов протеза, когда за спиной раздался хрип, словно кто-то молчал несколько дней и вдруг решил напомнить о своем существовании. И Чонин побледнел, когда до него дошло, что в теории единственный живой человек в этой комнате это он сам. Значит ли это… Феликс повернул голову, непонимающими глазами смотря на странного врача без халата. Сам дышал, моргал, хрипел… Чонин не верил своим глазам. После такой аварии с такими ранами невозможно ведь выжить? А Феликс и не выжил, он погиб тогда на полигоне. Хенджин смог обмануть саму смерть, что непреклонна, в отличие от звезд. “Никогда не любил нецензурные выражения, но в данной ситуации…” — Чонин закрыл лицо руками.***
Собирая историю с самого начала со слов разных людей, Минхо всё больше поражался всему, через что пришлось пройти, казалось бы, надменному инженеру Хвану. Теперь тот темными глазами смотрел в окно и чесал злосчастный шрам. И правда, его больше не заставят молчать, но и говорить ему больше нет смысла. Феликса не стало рядом во второй раз. Да и вообще, через какие страхи пришлось пройти всем героям этой истории! Даже сам Минхо собирал себя по кусочкам, пока боролся невидимым мечом из своих статей, а щитом его были сторонники. Чану и Чонину, самым внезапным жертвам звезд, пришлось принимать участие, пригревая и защищая у себя Феликса и Джисона. Последнему и вовсе пришлось забыть не только про прошлую жизнь, но и про мечты. После того банкета они виделись еще много раз. И говорили, говорили, говорили… Минхо каждый раз тайно разочаровывался, когда приходилось отпускать любимую руку, и сиял словно солнце, когда встречался с Джисоном вновь. — Мы можем попробовать, — говорил Джисон, пряча холодный нос в сгибе шеи Минхо, — мне комфортно с тобой, и я хотел бы быть с тобой еще ближе… Видели бы вы тогда потерянный взгляд котенка, грозу всех богачей и информаторов! Минхо повернулся к нему и поцеловал в лоб, нежно улыбаясь. В тот вечер он словно снова встал на ноги и решил больше никогда не падать, но и не давать упасть другим. Они справятся со всем, что преподнесут им звезды, если теперь будут чуточку хитрее и быстрее. Стоило бы выставить свой щит еще перед одним человеком, пока тот еще способен дышать. — Остается надежда лишь на спасение от самих звезд, — хмыкает Хенджин, ловя на себе удивленный взгляд, — если благодаря им я смог продлить жизнь Феликса на два года, то… может, они сами решат наконец пощадить его? Вернуть домой? — Простите, инженер Хван… — Да говори уже Хенджин и “ты”, — отмахивается от надоевших любезностей. Все такие добрые и милые, пока ты им носом не тычешь в происходящее и пока держишь рот на замке. — Прости, Хенджин, но вот это уже точно невозможно. Никто не знает, что происходит по другую сторону черных дыр, — Минхо нервно стучит по экрану планшета. Камера уж давно не записывает их слова. — Все также говорили про завесу смерти, однако я смог достать из-за нее душу? — Хенджин сам не верит в то, что говорит, снова отворачиваясь. Ему больше нечего здесь делать. Скоро его имя узнает весь мир, и, наверно, тогда его уже не будет в живых. Если только Чану и Чонину не захочется обновить его шрам на челюсти, — скучаю по Феликсу… — говорит уже совсем тихо, разочарованно. А Минхо не знает, что сказать, заканчивая статью. Впервые ради солнечного мальчика, которого сам видел всего пару раз в жизни, он готов порвать всех, кто станет на его пути.
***
Нет ни боли, ни смерти, ни страха… Где он? Проблема в одном, нет еще и кислорода. Феликса будто вырывают из сна чьи-то сильные руки, пережавшие ему горло. Он словно дышит ядовитыми парами или шипами роз, царапающими легкие изнутри, но… он хотя бы еще чувствует эту жгучую боль, а значит, он еще живой. Феликс уверен это не прошлое, но и в будущем он должен быть мертв. Времена и пространства перемешались в мутном сознании и отказывались приходить в норму до ближайшего поступления кислорода в организм. Неужели он вернулся в настоящее? Нигде кроме него для Феликса места нет, но… как? Неужели заигравшиеся звезды решили всё-таки вернуть его обратно. Они, конечно, молодцы, но какая ему разница, где умирать? Да и смерть от удушья намного мучительнее, чем от мгновенного взрыва! Глупые звезды! Сквозь шум аварийных приборов он различает странную вибрацию совсем рядом. Встав на четвереньки, он замечает трясущийся в тревоге планшет. Доползти бы еще до него… Силы и четкое зрение уходят от него с каждой секундой. У него нет времени на лишние раздумия, но где-то на краю сознания мелькает вполне осознанная мысль, что если ударной волной его занесло обратно на космическую станцию, следовательно, несмотря на разбитое из-за перемены давления стекло шлема, у кислородного балона должна быть дополнительная маска! Феликс и не знал, что умеет так изгибаться, лишь бы достичь своей цели. Вдох, второй, третий… ему уже намного лучше, хотя на ноги лучше не вставать. Искусственная гравитация вот-вот пропадет полностью. Феликс невольно сравнивает себя в беспомощной амебой, которая передвигается со скоростью черепахи. Планшет, планшет, планшет… вот он! Смахивая вкладку, кричащую об ошибки в системе станции, он хочет связаться с Землей, дать знать о своих последних минутах жизни. Что весьма глупо, ведь вряд ли сообщение из черной дыры дойдет до главного командования где-то в тысячах, а то и больше километров бескрайнего космоса, но больше идей того, что можно сделать, у него нет. Даже перед Хенджином за все свои слова не извиниться… Что с ним сейчас на Земле? Наверняка маска безразличия наконец разбилась и показала его истинного? Узнал ли об этом кто-то еще? Обидно, что звезды так и не дали им времени на любовь… — Хэй, Феликс? Он вздрагивает от внезапного голоса в планшете и замирает на миг в шоке от того, кто смотрит на него по ту сторону записи с такой любовью и заботой. — Думаю, ты удивлен увидеть меня в своем планшете в аварийной ситуации, — Хенджин нервно смеется и чешет затылок, — у меня не так много времени на объяснения, так? Я переживал, что произойдет что-то плохое и… не хотел бы терять тебя снова, — он делает паузу, закусив губу. Судя по большому количеству мелких ранок, это явно не первый дубль, — не спрашивай как и откуда. Я сохранил твои старые исследования и записи насчет устройства космических кораблей и что делать в каких ситуациях. Честно, я считал тебя безумцем, когда ты прописывал такие варианты как, например, попадание в черную дыру, а в итоге сошел с ума раньше тебя и не имею права говорить тебе что-либо. В общем, здесь прикреплен файл со всеми твоими планами безопасности. Я очень надеюсь, что они не пригодятся тебе, и ты нашел эту запись случайно… Феликс убрал вкладку с видео в угол экрана и действительно нашел файл со всеми своими планами. Святые просветители, да у него было весьма впечатляющее воображение! Феликс из прошлого знал чуть ли не каждую вкрученную гайку, если в таких подробностях расписывал каждый шаг и возможность так кратко и понятно. Действительно, здесь нашелся и план на случай “ошибки черной дыры” с подписью “бред, но допустим…”. Нет, Ликси из прошлого, вовсе не бред, а записи, которые сейчас могут спасти жизнь тебе из будущего. — …я для тебя какое-то чудовище, мне с самого себя постоянно стыдно. Это бред, но я на самом деле боюсь подойти к тебе ближе, — Хенджин отводит взгляд в сторону, — я… до сих пор влюблен в тебя, Ликси, — его глаза наполняются слезами, а голос начинает дрожать, — и я ужасно скучаю по тебе. Хотя кому нужен обнаглевший инженер? Ты тем более заслуживаешь кого-то лучшего, честного… От меня уже не осталось ничего. Я люблю тебя… Феликс даже перестает шевелить рычаги и панели в центральном управлении. Судя по черным волосам Хенджина, это видео записывалось совсем незадолго до отлета. Хенджин… и правда до сих пор влюблен в него? — Ненавидь меня, кричи, бей, ругайся, я не смогу забыть твои веснушки, глаза… Святые просветители, я так хочу снова обнять тебя и говорить с тобой обо всем на свете до восхода солнца, расцеловать каждый сантиметр твоего тела и больше не отпускать… — Хенджин похож на потерявшегося котенка, — прости меня… Запись резко прерывается. Феликс вводит последнюю команду уже ведомый рукой звезд, но не своим телом. Не хватает сил, не хватает запасов кислорода. Но он не может сдаться. Ради своих исследований, ради себя и Хенджина. Он сделал все, что мог. — Кто перед кем еще должен извиняться, — хмыкает сам себе Феликс. Что-то меняется на станции, уходит красный свет и звон в ушах. Лишь благодаря полностью пропавшей гравитации Феликс не бьется носом о панель управления. И почему так тяжело держать глаза открытыми и следить за направлением корабля? Феликс же сильнее всех дурных людей! Кажется, сейчас его берегут сами звезды, ну, или хотя бы дают форс. Обидно до глубины души заканчивать так. В одиночестве, холоде, в бескрайнем космосе, в котором ему все равно не нашлось места. Он всегда был другим, создавал вокруг лишь иллюзию того, что нужен кому-то, если в итоге его избегал самый дорогой человек. И нет, ему всё равно не жаль. Спасибо звездам за благосклонность. Спасибо Хенджину за возможность побыть в этом мире хоть на пару лет побольше, чтобы исполнить мечту всей своей жизни. Он будет скучать…