навсегда мириады звезд
станут нашими телами
Феликс бежит в полном мраке, ориентируясь лишь на маленький огонек где-то вдали. Горло уже неприятно саднит, но он даже не думает останавливаться, словно здесь кто-то помимо него и его фантазии найдется. Запах гари и крови уже пропитал одежду и уже не привлекает внимания. Если рядом нет криков, никто не бежит, а от огня нет света, значит, это не его проблемы. Это очередное воспоминание? Но ни в той, ни в другой жизни не получается вспомнить таких странных мест. Черная дыра загнала его в вечный лабиринт с заваленным входом, сотней тупиков и без единого выхода. В собственном прошлом и то было веселей и проще. Стоит правильно восстановить цепочку событий, и он уже в следующем воспоминании, но если их нет, значит, и делать ему нечего. Однако ноги даже не думают останавливаться. Толку нет ни стоять, ни бегать, ни плакать. Тогда Феликс уж лучше погоняет кровь по организму, нежели задушит себя собственными мыслями, от которых сейчас защищает сбитое дыхание и головная боль. — Эй! Здесь кто-то есть? — кричит он, но не слышит даже эха. Уже пора начинать шутить, что он на дне космоса? Пять минут… десять… тридцать. Как здесь идет время непонятно, поэтому Феликс даже примерно не скажет, сколько бежал, пока не разглядел в темноте собственные руки и не услышал писк… медицинских аппаратов? Как только он появился, сразу заполнил всю темноту и начал пугать своей монотонностью. “Главное, чтобы стих снова или не пропищал остановку сердца,” — думает Феликс и собирает последние силы для марш броска, при том, что обычно от всех больниц (кроме докторов Яна и Бана) всегда бежал в обратном направлении. Холодный огонек впереди становится всё ближе, а надежда на спасение всё меньше. Что-то подсказывает ему, что это не выход. Феликс вздрагивает, когда к писку медицинских аппаратов начинают прибавляться другие шорохи, словно кто-то ходит вокруг огонька кругами и что-то ищет. Когда он расслышал еще и тихие всхлипы, стало не по себе. Свет спрятан за дверью. Феликс по инерции влетает в маленькую комнату и едва не падает. Запах гари заменился за запах медикаментов и спирта, а кровь ударила в нос еще сильнее. Потому что всё в этой маленькой больничной палате было в крови. Пол… столик с приборами, когда-то белый халат на стуле… Про операционный стол Феликс хочет забыть раз и навсегда, но всё равно идет ближе. На нем лежит человек с новыми протезами практически на всём теле, его кожа бледна, а сам он выглядит настолько измученным, что, глядя на лицо, покрытое глубокими царапинами и ссадинами, он не сразу узнает в нем себя. Весь воздух тут же вышел из легких, а по спине пошли мурашки. Это он, это действительно он, только блондин и калека… Святые просветители, и это потом поднялось на ноги? В палате холодно, очень холодно (может мурашки пошли от холода, а не от ужаса?). Феликс не знает, что движет им, когда он накрывает другого себя легким одеялом, сбившимся в ногах. Кажется тому, кто едва ли не покойник, это поможет не сильно. Но как только он убирает руки, за край одеяла тут же хватаются чужие длинные пальцы и скидывают вовсе на пол. Всхлипы перерастают в громкие рыдания, когда человек с темными волосами бросается к столу и берет лицо “пациента” в руки, что-то рассматривая в нем и шепча совсем неразборчивую и бессвязную речь, а потом и вовсе падая коленями на пол и просто крича как безумец. “Та неделя после… Помню, он однажды пришел к нам, чтобы некоторые какую-то мелочь обсудить, и просто упал в ноги и закричал,” — вспомнились слова Чана, и Феликс сам упал на ледяной пол. В глазах потемнело, и в сознании замелькали неразборчивые образы чего-то страшного, необъяснимого. Ведь все эти слова были о Хенджине. Громкий крик пробрался до самых костей, пока не слился со звоном… будильника?***
Это всё было просто сном, напомнившим, что ему лишь остается копаться в самом себе. Феликс не знает, зачем вставать с холодной постели, если он не вернется домой. Прошлое ощущается так безумно странно и страшно. Вот вроде бы он тот же Феликс, что и Феликс человек-андроид, только волосы окрашены в блонд, а еще он чуть помладше. И ничего не болит, кроме тревожной души, остающейся с ним сквозь все миры. Однако сейчас она смотрит на всё происходящее будто впервые. Лица, дома, белоснежное небо без единого проблеска солнца, лишь с переменными черными пятнами, вырванными из космоса. Лишь они напоминают, что все это не его реальность. Он не помнит ничего и очень жалеет об этом. Совесть неприятно клокочет маленькими электротоками, хотя его вины ни в чем нет. Но вот Феликс смеется с шуток Джисона, а тот внезапно начинает вспоминать прошлое, и становится так обидно, что он ничего из этого не может помнить. Хорошо, что Джисон не обращает на странное поведение друга внимание и шутит про отбитую когда-то голову. Но вместо искреннего смеха Феликс нервно усмехается. Отбило так, что потом буквально по частям собирали. А точнее собрал один человек, кажется, еще более отбитый. В однокомнатной квартире нет ни одного пустого места, всё в старых книгах, принадлежностях для рисования, каких-то железках и разноцветной одежде. Невольно пробирает зависть, что в родном мире у него гардероб скучных черных и серых оттенков, а хлама нет и вовсе, милые наклейки с утятами — маленькое исключение. Вот только некоторые джинсы тут совсем ему не подходят по длине, а кровать двуспальная. Феликс живет не один. На планшете мигает уведомление: “Прости, сегодня пришлось уехать к Чану намного раньше, чем планировали, но я оставил тебе блинчики на столе! Постараюсь вернуться как можно быстрее. Не скучай! Хени.” Хени. Звучит слишком мило для Хенджина, особенно если он обращался так к другу. Феликс невольно улыбается, осознавая, что когда-то они были весьма близкими друзьями, раз делили одну квартиру. Можно понять, что ненависть через пару лет возникла не на пустом месте, перед ней явно что-то следовало. Хотя… тогда всё еще хуже и запутанней! Вот они подружились и съехались, произошла ситуация, после которой они не смогли разговаривать как прежде, возненавидели друг друга, но Хенджин всё равно спас его после аварии на станции. Это не звучит бредово, это и есть бред! Будь бы у Феликса в голове материнская плата, она бы уже раз пятнадцать расплавилась от такого мозгового штурма. Благо ее нет ни в прошлой жизни, ни в настоящей. Вроде он спал в этом мире, а вроде уже утром готов ползти от усталости. Хенджин был полной своей противоположностью. Яркие волосы и одежда, беспорядок однозначно в большей степени устроен им, потому что Феликс с кисточками и красками до сих пор на “вы”. Такой человек действительно мог понравится ему, и, видимо, это было взаимно. Милое сообщение просто растопило сердце Феликса, особенно если смотреть на контраст студента и инженера Хвана. Было бы с кем похихикать на эту тему, так не поверит никто! Феликс не помнит ни одного случая в современной науке, когда из черной дыры люди возвращались живыми. Получить ответы на все свои вопросы насчет прошлого и умереть? Ужасно. Да, он исполнил мечту себя из всех времен, но… какой ценой? Уж лучше бы тогда инженер Хван и правда не позволил ему отправиться в космос, оставил бы рядом и может… признался бы во всем сам. Он был на грани, пока чинил протез Феликса, еще немного и он бы точно раскололся. Тогда всё это бесполезно. Что будет, когда временная петля оборвется? Ведь… по факту его больше нет в родном мире. Из черной дыры не выбирался еще никто, имена всех этих людей выцарапаны на камне у вечного огня, и, возможно, на нем уже стало на три имени больше. Когда он задумывался о смерти, то даже не догадывался, что его ждет такая участь. Он мертв для всех, кроме себя. Феликс наматывает круги по маленькой квартире с кружкой кофе и хмурится. Останавливаясь у стола, он краем глаза замечает огромный завал бумаги. Среди обрывков незаконченных рисунков выделялся одни особенно прекрасный. Он узнает в нем себя, целующего Хенджина в шею, а тот улыбается как хитрая лисица. А чуть ниже подробный эскиз их переплетенных рук, и в этом жесте передано столько нежности и любви, что у Феликс смущается, будто в первый раз увидел что-то весьма непристойное. А если это творение никто не собирается скрывать, значит… На втором курсе универа они встречались. Как так получилось? Вопросы мучают Феликса, медленно доводя до истерического смеха, он сам не заметил, как голос невольно вырвался и забрал весь кислород из легких, заставил покраснеть как помидор. Над ним смеется сама Вселенная, забирая память и восстанавливая ее кусочки уже после совершенных ошибок. До чего же она жестока и коварна, если развлекается чужими душами. А зрителям партера звездам еще смешнее наблюдать за представлением. Феликс чувствует себя актером, забывшим слова, а микронаушник с подсказкой в ухе как назло решил разрядится именно сейчас. Импровизация — единственный выход, только, кажется, с ней у него явные проблемы. Однако другого выхода он не найдет ни в одном из двух миров. Даже в сотом будучи предоставленным самому себе. Почему всё не может закончится прямо здесь и сейчас? В расписании на день Феликс замечает пункт вечерней стажировки в научном центре. Кажется, Енбок уже тогда шел навстречу своей мечте. Да, именно Енбок, Феликсом он был лишь для самых близких людей. И, конечно, Хенджин также относился к ним. Святые просветители, вы хотите сказать, что сегодня вечером он должен будет изображать любовь со своим Создателем? Да вы еще хуже этих вредных звезд! Или же с ними заодно? Время на планшете остановилось на 00:46, день будет очень долгим.***
Планшет отличается от предыдущего наличием не только новых учебных программ, а еще забитой тысячами фотографий галереи, привязка памяти к фотоаппарату и телефону оказалась не лишней, потому что первый был потерян где-то в слишком огромной однокомнатной квартире для такой маленькой коробочки, и две трети из них это фотографии Хенджина и Феликса на прогулках, фотографии их любимой собачки Кками, их совместные фотографии абсолютно везде. Оставшаяся треть это различные учебные материалы, которые открываются примерно никогда. Тратить молодость на любовь казалось намного привлекательнее. Вообще Феликсу даже очень обидно, что он пропустил тот момент, когда начал встречаться с Хенджином. Возвращаясь поздно вечером со стажировки в маленьком научном центре, он застает Хенджина за рисованием. В отличие от первого эпизода прошлого он выглядит спокойным и воодушевленным. Не боится, что кто-то придет и засмеет его творения, ведь здесь его не увидит никто кроме Феликса. Руки испачканы в чернилах, попало даже на кольца, но ему всё равно. Если прислушаться, то можно услышать, как работают шестеренки в его голове. Это невнятный шепот себе под нос, показавшийся Феликсу чем-то безумно милым. Из него можно разобрать разве что тихие проклятия, единственное, что звучало на понятном для него языке. Может быть, он и пересказывал их последний просмотренный фильм, но об этом догадаются только звезды. Что делать? Как себя вести? Глубокий вздох. Феликс, будь собой, чтобы не запутаться в своих действиях. Но ведь он возненавидел тебя таким, каким ты был в своем мире. Что ж, заодно узнает причину такой глупой вражды. На кухне пахло черничным пирогом, а посудомойка бренчала явно не первой партией посуды. — Ты рано сегодня, — Хенджин подзывает его к себе под руку. А Феликс не знает, как реагировать. Садится рядом и тут же оказывается прижат к такому теплому телу. Он невольно сжимается и хочет распасться на атомы, лишь бы не чувствовать ничего, не петлять в лабиринтах собственного разума. Остаться здесь и сейчас в уюте — его единственное желание. — Всё хорошо? — испачканным в чернилах пальцем Хенджин тыкает ему в нос и прикасается своим. Чужое дыхание так близко вызывает неприятные воспоминания из серверной. Волна мурашек неприятно проходится по всему телу, — осталось усы дорисовать и будем два котика. Большая ладонь ложится поверх его и слегка сжимает. И Феликс наконец улыбается. Это совершенно другой Хенджин, ему можно довериться, хотя бы попробовать. Он макает кисточку в открытый бутылек неоново-розовой краски и легкими движениями рисует ему усы. А Хенджин сидит довольный, что ему удалось успокоить непонятную бурю внутри любимого, ну или тот слишком хорошо делает вид, что успокоился. Ловить себя на мысли полного отсутствия каких-либо чувств к Хенджину и не понимать возникновения их со стороны так напрягает. Было бы намного проще с былым конфликтом или злостью, но куда они делись в самый неподходящий момент? Так тяжело сидеть со свободной от них головой и продумывать каждый шаг наперед. Холодная краска ощущается на коже так внезапно, что он вздрагивает, слыша тихий смех в ответ. — Ты сегодня какой-то дерганный, на стажировке что ли выжали? Вот с ней на удивление не возникло проблем от слова совсем, или же Феликс привык к режиму спортсмена перед олимпийскими играми на своем нынешнем месте работы, раз мелкая контора из прошлого кажется раем. — Устал очень. — Да, сейчас и правда тяжело, но скоро станет легче, я обещаю, — Хенджин целует его в макушку, сбивая последние остатки адекватных рассуждений, — мы со всем справимся и всех победим. Веришь мне? Плевать, Феликс хочет почувствовать любовь, даже если она будет длиться всего ночь, ее будет достаточно на всю жизнь. — Хотелось бы верить… — А ты поверь. Я… хотел показать тебе кое-что, прости, что не рассказал сразу, заодно и извинюсь. Когда я на той неделе домой не пришел и не отвечал на звонки, я… тестировал одну свою технологию и… Хенджин задирает домашние штаны до бедра. Через всю ногу проходит черный металл, слишком напоминающий собственный лет так через семь. Но ведь это ставилось на мертвом теле, а Чан с Чонином делают такие операции под общим наркозом. — Только не говори, что ты… — Да, я сам себе поставил эту штуку, — на его лице разгорается улыбка гордости за свое дело, — и она работает! Я больше не буду хромать, Феликс! И мой проект оказался успешным. Его же можно будет продвинуть дальше на собственном примере… — Ты безумец. — Да, есть такое, — хихикает Хенджин, находясь в слишком опасной близости от лица Феликса. — Нет, погоди… ты понимаешь всю опасность этого?.. — после того сна Феликс не может так просто разделить его радость, — я-я, боюсь за тебя, Джинни… — Солнце мое, — улыбается Хенджин и кладет ладони ему на щеки, — я же не убил никого, а избавил сам себя от мучений с этим ужасным костылем. Представляешь, сколько бы еще я мучался, пока бы мне не сделали операцию, которая могла только еще больше покалечить? Я стою перед открытием… ведь с такой системой можно спасти так много судеб и даже жизней! — Хорошо, хорошо, — останавливает его Феликс, — главное… не заиграйся в героя. Живое тело еще не значит, что жива и душа. Хенджин в непонимании поднял бровь: — Говоришь как старый пророк или сумасшедший. — Скорее второе, — вздыхает Феликс, — в следующий раз не молчи. Я ни в коем случае не буду осуждать тебя, только, пожалуйста, говори… — Тише-тише, солнце, — нежная улыбка расплылась по лицу Хенджина, прежде чем Феликс ощутил эти же губы на своих. Любовь, любовь, любовь… Она буквально окружила его ввиде милого парня с очаровательной родинкой под глазом, который, видимо, пытается довести Феликса одними только поцелуями по всему лицу и шее. А тот лишь глаза закатывает в удовольствии и только не мурчит, чтобы он продолжил. Краска теперь еще и на теле, потому что Хенджин пробрался руками под футболку, оглаживая любимое тело и слишком намекая на избавление от нее. Что-то неправильно, что-то не так, но Феликс поддается всем его порывам, теряясь между ощущениями и плача от того, как невозможно сильно на самом деле может любить один человек.***
Феликсу больно, грудь сдавливают не вырвавшиеся на свободу слезы. В его жизни никогда не было ночи страшнее этой. И больно, и страшно за Хенджина, за его искреннюю любовь, когда Феликс запутался в своих чувствах, потому что ничего не помнит. Умеренное дыхание опаляет шею, Хенджин давно спит. А Феликс прожигает потолок, украшенный светящимися звездами из красок. Как же он ненавидит их сейчас. Они слишком далеко от Земли, прекрасны и жестоки, рушат чужие судьбы и остаются светить также, забирая себе угасший свет маленьких жизней. А Хенджин так доверчиво обнимает его и говорит такие слова, от которых Феликсу хочется плакать. Чужое горящее от любви сердце хочет согреть его и оставить у себя, вот только Феликс не понимает, чего хочет. И все же горячие слезы падают с ресниц. Столько сил уходит на то, чтобы не разбудить Хенджина, а тот словно сквозь сон чувствует его боль и обнимает крепче, поправляет голову, щекоча шею. И Феликс прижимается в ответ, хочет слиться с ним в одно целое. А Хенджин только рад превратиться в непонятный кокон из двух тел и одеял. Феликс забывает про неоновый хвост за окном, согреваясь хоть на несколько минут. Как они могли стать потом главными врагами? В действиях Хенджина из его настоящего открывается новый смысл. Маленькие моменты помощи, поддержка, скрытая за самой простой грубостью — всё это было не просто так. Но к чему эта ненависть? К чему он шипит на того, кого раньше любил больше жизни своей? Хенджин во сне перекладывает руку ближе к сердцу Феликса, когда она, кажется, и так стучит слишком громко. Страх. Да, Феликс просто складывает один плюс один и находит такую простую причину. Этой ночью ему страшно принимать любовь от человека, с которым у него были самые лучшие воспоминания в прошлой жизни. А потом Хенджин не захочет пугать его своей любовью, ведь Феликс о ней просто не вспомнит. Она будет приходить к нему во сне, она будет его духом улицы Бумажных фонарей. Но он не вспомнит этого в четких чертах и даже не задастся вопросом о ней. Дурак. Хенджин построит между ними преграду, но отчего он не захочет хотя бы остаться другом и не надевать маску таинственного Создателя хотя бы для своих творений. Неоновый лис подкрадывается всё ближе и ближе к нему, забирая его дальше в свои ужасные игры. А Феликс не хочет. Он никогда не чувствовал такой любви, такого тепла с кем-то рядом. Он хочет остаться рядом с Хенджином, чтобы узнать его еще ближе, чтобы он не превратился в того монстра. Его руки прижимают Феликса еще ближе к себе, и лис доволен своей шуткой. Он явно выполняет задание звезд, когда всё же заставляет закрыть глаза.***
Для Енбока человека такая суматоха вокруг его отлета в космос происходит впервые, для Феликса-андроида всё кажется таким до боли знакомым, потому что всё то же самое уже происходило с ним перед попаданием во временную петлю. Вот только теперь паника не от общего волнения, а от одного весьма интересного вопроса, который даже самому себе страшно озвучивать. Это последнее его воспоминание до перерождения в человека-андроида. Джисон крутится рядом и всё говорит, говорит, говорит с Минхо, а тот лишь улыбается и говорит, что эта бешеная квокка со всем справится и будет блистать на заголовках его статей. А тот захватывает его в такие объятия, что, кажется, у кого-то вот-вот неприятно хрустнут ребра. Откуда у него столько столько сил в не самой легкой форме? Но Феликса больше интересуют собственные мысли, чем события перед ним. Хенджин опаздывает. Остается всего два часа перед отлетом, а он только отпросился с работы и рванул к научному центру. И хотя Феликс может предположить, как будут развиваться события, всё равно надеется, что хотя бы здесь всё произойдет немного по-другому. Хенджин опоздает или не приедет вовсе, или его самого в самый последний момент уберут из экипажа. Нет, он не хочет и думать о том, что проживет день икс снова и в нем ничего не может измениться, иначе весь мир рухнет, и он снова окажется в крепких объятиях звезд. Хенджин слишком дорог ему, как и жизнь. Феликс едва сдерживает слезы, чтобы не показаться странным. Остается лишь бурчать под нос проклятия звездам, может, они наконец помогут? А пока Феликс шутит с Минхо и слушает его ситуации с работы. — Ликси! Феликса захватывают в такой кокон, что он чуть не валится на пол, а Хенджин смеется и треплет его волосы. А у самого цвет волос как из того сна. Ком подбирается всё ближе к горлу вместе со страхом. — Ну что, готов покорять космос? И этому нежному, искреннему взгляду Феликс просто не может противостоять. — Это всего лишь испытание нового типа ракет, два круга вокруг Земли и обратно, — улыбается в ответ и сам лезет в объятия, такие теплые и уютные, что моральной выдержки Феликса можно разве что позавидовать. — Но для тебя все равно это первый раз. Я так рад, что ты смог исполнить свою мечту! Феликс снова улыбается, но выходит как-то ломано и нервно. Что-то щемит в груди и не дает ответить искренне. А в глазах напротив столько воодушевления и любви, что, кажется, ее бы хватило на весь мир, но достается она только одному маленькому человечку. — Спасибо, Джинни, скоро и твои мечты станут реальностью. — Ой, да ну, — отмахивается он и хихикает, даже не зная, насколько скоро все произойдет. Как он оказался в корабле он не скажет, в голове остались лишь жалкие картинки из которых ничего и не соберешь. Кровь стучит в ушах от страха, когда он садится в кресло и застегивает все ремни. Получается не с первого раза из-за сильного тремора. Время ломается у него на глазах. Рядом с Хенджином перед ним была, кажется, вечность, но сейчас он готов отсчитывать едва ли не по секундам, которые решили идти раза в четыре быстрее обычного. Время для звезд простая игрушка, когда человеку только и остается за него хвататься. Джисон перестает что-то тараторить и поворачивается к нему с обеспокоенным взглядом: — Бро, с тобой всё хорошо? Я понимаю, что страшно и всякое такое, но ты выглядишь ну уж слишком нервно. — Сам не знаю, чего я такой. Знает, потому что то, что сейчас произойдет, пугает его. Где-то вдалеке за ними наблюдают Хенджин и Минхо, однако не вместе, а с разных мест. Минхо наверняка, как это глупо не звучало, улыбается как отец, радующийся достижениям сына, или уже придумывает статьи про своего маленького героя с глазами бельчонка. А Хенджин сдерживает слезы радости и отсчитывает часы до возвращения Феликса, чтобы снова не выпускать из объятий и допросить по всем маленьким деталям. Ему интересно абсолютно всё, связанное с Феликсом, а если это мечта всей его жизни, то он будет визжать и плакать от счастья громче самого Феликса. Хенджин… невозможно прекрасен. Была бы воля Феликса, он и правда не отходил бы от него ни на шаг. Столько любви и теплых слов, как от него, он не получал никогда. Романтик целиком и полностью, он захватил сердце Феликса за считанные воспоминания и теперь не хочет оттуда уходить, несмотря ни на что. До запуска три, два, один. Феликс закрывает глаза, не контролируя слезы, однако первые несколько секунд они взлетают нормально. Но… Взрыв. Но он не чувствует боли, не чувствует ничего. Его выносит за край сознания к тому, чьей реакции он боялся больше всех. Хенджин будто превратился в статую, олицетворяющую ужас. Можно было слышать, как громко и быстро забилось его сердце, а он сам через несколько мгновений, несмотря на все ограждения, рванул к обломкам намного быстрее дежурящих сотрудников. Феликс умер на глазах у Хенджина.***
— Нини, я боюсь здесь мы уже ничем не поможем, — вздыхает Чан, кладя руку на плечо мужа. — Я-я понимаю, но… нам бы узнать, где Хенджин пропал. Трубку не берет, сообщения не читает… мне это не нравится, — Чонин вздрагивает от прикосновения. — Тебе стоит отдохнуть, — Чан обеспокоен таким напряжением, хотя и сам не хочет ни на секунду отходить от компьютера, чтобы не пропустить ни одно обновление новостей. Весь мир в ужасе читает новости о пропавшем космическом корабле с первым человеком-андроидом, и они не исключение, — главное, что наш Джинни еще не успел создать инфоповод. — Не похоже на него. Да и многоуважаемый Ли Минхо молчит… Ничего хорошего лучше не ждать, — Чонин падает головой на плечо любимого. — Подозреваю, что Минхо запер Хенджина в подвале и не собирается выпускать, пока не выведет абсолютно всё, вплоть до способа изготовления протезов. — Без шуток звучит пугающе. Мы… больше не увидим Феликса? — голос Чонина дрожит. Чан промолчал, зарывшись носом в черную макушку, пахнущую медикаментами. Это был их единственный выходной за последний месяц. И они не очень хотели провести его с такими новостями. Феликс был им хорошим другом, чья жизнь не могла прерваться во второй раз так… — Хенджин нас не простит… — Чонин сдался, утирая горячие слезы рукавом свитера. — Тише-тише, — пытается успокоить его Чан, когда у самого глаза на мокром месте, — думаю, он и сам сейчас себя ненавидит. Как бы не натворил глупостей… — Я ему сердце железное вставлю, если он хоть пальцем себя тронет, — Чонин сжимает кулак. А в десятке новостных порталов так и нет ничего нового о происшествии, и, кажется, уже не будет. Феликс пропал в неизвестности, а это даже не их планета, добровольцем-волонтером не пойдешь искать! Его словно и не было никогда в этом мире, все беспокоятся лишь о пропавших ученых, а его имя изредка появляется как “еще одного работника”. Люди будут считать, что все его труды закончились еще первой смертью, но даже о ней ничего неизвестно. Каждый первый клиент одергивает Джисона от проекции с новостями и фотографиями космического корабля, а каждый второй ругается, что за отвратительный андроид работает здесь, но сегодня Джисону нет до них дела. Космические новости всегда занимали особое место в его сердце. Сейчас они решили сломать его, пока, наливая дрожащими руками напиток, он слушал о выясняющихся подробностях происшествия. Возможно, он бы не беспокоился так сильно, если бы журналистка мимолетом не упомянула весьма знакомое имя Ли Феликс, а сам Феликс после этого в течение нескольких часов так и не ответил бы ни на одно сообщение. — Вы слишком рассеяны сегодня, — сказала одна постоянная клиентка, однако все ее вопросы отпали, когда бариста напрягся всем телом, вслушиваясь в обновление новостей: “Корабль не выходит на связь больше шести часов, а директор научного центра взят под стражу до полного выяснения обстоятельств. Ученые и критики не дают никаких надежд на возвращение экипажа. Родственникам погибших будет выплачена компенсация в размере…” А есть ли вообще у Феликса семья? Он не упоминал ее ни разу, а много ли дадут слова, что он австралиец? Для близких Феликс погиб еще при первой аварии на космической станции, оставаясь всё это время жить лишь в сердце Хенджина. Однако общественность не в курсе даже про него. Можно ли назвать Феликса… одиноким? Клиентка с огромными глазами вгляделась в проекцию и хихикнула: — Что ж, будем ждать комментариев Ли Минхо. Джисон поднял голову, но скоро снова погрузился в мысли. Минхо сейчас лучше не тревожить, он явно уже занимается делом по полной, возможно, ищет Создателя или что-то в этом духе. Берегитесь, сотрудники проклятого научного центра!