Потерпи, лучшее всё впереди
Надейся, и ничего не жди
Феликс не любит перемены. Потому что от них никогда не понятно, чего ожидать. Вот, кажется, что всё идет как по маслу в шестеренках, решение оказалось верным. Жизнь прекрасна и проста. А потом бац, и всё катится на дно той самой канистры от машинного масла. И думаешь, а зачем всё это было. Хотя, ему, наверно, глупо об этом рассуждать, он всего два года на ногах, только привык к своему телу и укладу жизни. До сих пор удивляется, что самые обычные люди познают мир также только в десять раз медленнее, и чувствует себя своего рода гением. А он за полгода и курсы тестировщика освоил, и в математических науках преуспел, и много чего еще сделал, когда они за этот же промежуток времени даже ходить не начали. До чего же тогда люди слабы и глупы. И потом случайные мужики обращаются к нему как к тупой железяке. Ну, это уже совсем абсурд. Так вот, о чем он… Да, перемены его пугают, особенно перемены Хван Хенджина. На утренней планировке и получении по голове за вчера, Феликс снова забивается в угол и погружается в мечты о скорых выходных, параллельно составляя свой собственный план на день. Тяжелые ботинки начальника цокают по полу. В такие моменты начинаешь понимать людей лет так сто назад, которым каждое утро колокольный звон ближайшей церкви наносил все новые удары по и так плохо спящей голове. Хотя, колокольный звон тогда лучше сравнить с назойливым будильником. Это же ужасно! Феликс дергает носом на свои же мысли, ловя на себе взгляд из толпы коллег. Не видя эти обнаглевшие глаза, он мог сказать, что в них смешалось напускное раздражение, холод, усталость и заинтересованность. Он глянул на группу девушек-практиканток, однако те хихикали между собой и время от времени обращали внимание разве что на начальника. В их планшетах светились страницы очередной новинки на книжном рынке, а в одном мелькали иллюстрации, видимо, подходящие под ту или иную сцену. Феликс смутился и еще больше напрягся от собственных мыслей. “Вы хотите сказать, что на меня смотрит кто-то из этих скучных и серых мужиков???”. Он даже натворить еще ничего не успел, а одет был во все свободное закрытое и черное. Сама незаметность, казалось бы. И да, взгляды на него были. Их много, очень много, по крайней мере для Феликса, и так чувствующего себя уязвимым по сравнению с другими. Они осматривают его с головы до пяток, будто стараются запомнить каждый сантиметр его видимых протезов, даже несмотря на то, что он работает здесь не первый месяц и времени у них было предостаточно. Некоторые, видимо, всё ждут окончания собрания, чтобы подойти и спросить уже заученные наизусть ответы на вопросы, между прочим, оскорбляющие его личные достоинства и принижающие до куклы или робота. Честно, уже глаз от этого дергается. Чужой взгляд теперь прожигает в нем дыру. От страха и непонятного напряжения Феликс откидывает голову назад и хочет снова закрыть глаза, как видит одного из виновников своей паранойи. Если быть точнее, то самого главного. Хенджин сидит в кресле возле начальника и выглядит как обычно. Но Феликс готов зарплату поставить, что-то с ним не так. Вот вроде сидит как обычно “крыса космического отдела” и поддакивает на каждое слово господина Пака, закинул ногу на ногу, а планшет и не отклеивался от его рук. А может инженер Хван тоже тайный человек-андроид, у которого к протезам ладоней прикручен планшет? Идеально выглаженный костюм, спортивные кроссовки из последней коллекции. В общем, костюм клоуна обычный. Вот только раньше он убивал глазами всех и без исключений. А теперь Феликс задумывается, что он вроде в Сеуле живет, а не в лесу. Однако чувство, что хищник вот-вот загонит жертву в ловушку, от этого меньше не становится. Методы Хван Хенджина вполне можно сравнить с медленным убийством. Голос начальника слышен словно сквозь воду, когда инженер Хван кидает на всех холодный и совершенно пустой взгляд. И это тоже команда, страшнее, чем от шишек компании. Работники с опытом со вздохом тянут глазеющих коллег подальше от Феликса, понимая, какие мучения их могут ждать потом. Потому что этот хвост начальника хоть и мразь, какую никто не видел, но с фантазией хоть отбавляй.***
— Феликс, тебя вроде уже в кучу собирали, так что только попробуй что-то из этого уронить, — слышится у самого уха, но сам Хенджин своими длинющими ногами уже завернул за угол. — Святые просветители, вы собрали меня ради того, чтобы я шатался рядом с ним? Вы так жестоки! — молится стертым из общего сознания людей богам, не замечая стихнувшие на миг шаги совсем рядом. Вся подготовка к серии испытаний и полетов для исследований походила на круги ада. Что можно было натворить в прошлой жизни, чтобы теперь без остановки несколько часов носиться туда-сюда, проверять работу сервисов (не дай бог у кого-нибудь заглючит планшет). Оказывается, доктора наук кричат намного громче инженера Хвана. Пробежав марафонов так пять за утро, Феликс падает в кресло в столовой, собственный хлопок дверью пробирает до протезов. Из угла за сдохшим растением слышен писк. Вроде, люди лет эдак сорок назад отказались от экспериментов на животных, и у них нет никаких лазеек в углу для маленьких любопытных котят. А, это инженер Хван вцепился в третью кружку кофе и, кажется, настолько преисполнился в своем сознании, что из внешних раздражителей воспринимает только звуки. — Инженер Хван, с вами все в порядке??? — испуганным голосом с ноткой злорадства говорит Феликс, — выглядите не очень. Надо работать усерднее. В ответ Хенджин лишь икнул, никак не реагируя и продолжая смотреть в пространство. Феликс даже рискнул помахать у него перед глазами. “Я будто с разряженным андроидом пытаюсь наладить связь,” — думает, а затем чуть ли не кричит: — Инженер Хван! Я думал у вас планшет на магните к телу или к рукам прикручивается, но сейчас я не вижу его нигде! Вы что, потеряли планшет??? — Где этот долбанный инженер, какого хера всё сбоит?! — голос такой противный, скрипучий, так и пробирает сквозь стены и заползает в самые глубины нейросетей (научить бы еще их самостоятельно чиниться и жизнь была бы прекрасной). Эти приехавшие на такие важные испытания люди в голубых очках стали мучителями похуже инженера Хвана. Стали мучителями инженера Хвана. Хенджин наконец отмирает. В его глазах пустоту заполняют боль, отчаяние и нервозность. Его потряхивает от усталости. Если бы в кружке оставалась хоть половина кофе, то она бы уже расползлась неизвестными узорами и силуэтами на его белоснежных рабочих брюках, а ремешки на бедрах и под коленями просто бы не отмылись. Вставал он, с трудом опираясь на ручку кресла. Такой гордый и прекрасный силуэт сломался под гнетом работы и начальства, словно в лопатках после сна заклинило протез позвоночника (ох, какие же это страдания!), руки безжизненно висят, иногда подергиваясь. Однако голова все также прямо, а глаза теперь в бездне науки и совести. Феликсу даже не до смеха было, когда он заметил хромоту. — Нуууу, вы хоть на лестницах тормозите, а то вторую ногу расшибете и будете как я. Инженер Хван хмыкает, не разворачиваясь: — Как ты я уж точно не буду, Феликс, — и аккуратно закрывает за собой дверь. Все выглядит так, будто настал час мести Феликса за все свои мучения. Однако буквально через часа два на него орет один из инженеров-конструкторов за то, что снова принес не ту коробку с деталями. А вот это уже личные мучители Феликса. — Сколько раз тебе говорить, тупая андроидная голова, что смотреть надо, че тащишь, и слушать, когда говорят. Думаешь у нас охренеть много времени на твои глюки в системе. Вот почему нам не могли дать нормального человека в помощники?! Но я не тупая андроидная голова… — Лишнюю карту памяти в очень интересное место явно не Феликсу надо вставить, коллега, — как же инженер Хван быстро меняется, когда чувствует свое преимущество по статусу перед кем-то. Сразу и спина прямая, и взгляд готовящегося к атаке терминатора, и коленки у этого коллеги еще чуть-чуть и столкнуться с полом. А сам всё равно на одну ногу почти не опирается (как же так надо было упасть?). Вполне возможно, что под парой железяк имеется ввиду что-то чуть бОльшее, чем простая карта памяти, например, кухонные ножи, — это тебе, куску идиота, надо понять, что ты тут не один работаешь. Он не тупая андроидная голова. Даже она будет поумнее тебя. Еще раз петуха своего проявишь, в курятник засуну вместе с увольнительной. Чхве побледнел и отпустил Феликса помогать кому-нибудь другому, но раньше того перехватил Хван. — Не думал, что здесь есть люди противнее тебя. А ты чего зеваешь на рабочем месте? — смешок, — неужели Феликс сдался и устал? Феликс дергает головой и сжимает кулаки. — Нет, инженер Хван, просто тоже поражаюсь тому, что он еще более паскудистый, чем вы. Ох, как мне жаль ту или того, кто влюбится в вас и не дай святой просветитель, что это окажется взаимно… — Ах ты… — Ну почему именно когда надо ни одного засранца под рукой нет??? Идите помогайте! — Кого-то снова зовут подавать гайки. Интересно, такие как ты способны на большее? Как же раздражает инженер Хван. И правда, храни разум ту (Феликс уверен в предпочтениях Хвана, судя по его популярности среди девушек-практиканток, которую тот не отвергает), которая решит отдать свое сердце и внимание такому самовлюбленному придурку. Трагедия трагедией, но она не должна отражаться на остальных. Интересно, как выглядели его отношения с той самой любовью? В голове ноль идей. — Если хоть кто-то не притащит сейчас свой зад ко мне, то я клянусь… Черт, пора бежать.***
Феликс несколько раз в неделю ходит в тренажерный зал, когда было свободное время, занимался фигурным катанием, и думал, что с его подготовкой ему всё нипочем, пока не отмерил шагами весь центр раз десять подряд и не услышал голос в громкоговорителе: — Все тестировщики и помощники, подойдите к кабинету господина Пака. У кабинета образовалась культурная очередь из будущих космонавтов и других мелких научных сотрудников. Студентики потирали носы и вдавливали планшеты в свои грудные клетки, люди с опытом лишь смеялись с них, а Феликс гадал, для чего вся эта орава вдруг понадобилась начальству. Стоять зажатым среди других было весьма неуютно, особенно, когда совсем зеленые студенты медицинского так и пожирали его глазами. Как они у них еще из орбит не вылетели? Ну подумаешь пол тела из железяк состоит, преимуществ по выносливости и работе у него до сих пор как таковых нет. Из мыслей его достает резкая боль в руке с поддерживающим протезом. Он заставляет напрячься на максимум все мышцы, пробивая их лишними токами, вызывая жуткую боль, что хотелось закричать во все горло и упасть на колени. Однако сильные руки ловят его и держат, пока приступ не закончился. Феликс поднимает в слезах глаза и видит инженера Хвана, слава просветителям, со своим обычным выражением лица самого крутого работника этой конторы (видимо, он так решил пройтись перед новенькими, чтоб не зазнавались). Сам пошатывается, но не отпускает. — И так, всех стажеров и практикантов я собрал здесь для встречи с их наставниками, тестировщиков для раздачи специальных рабочих планшетов. А Ли Феликса, чтобы лично поздравить. На следующей неделе ваш первый полет в качестве помощника группе ученых, которая будет проводить эксперименты. Феликсу кажется, что сердце замерло в этот момент. Он смог. Он прошел. Он исполнит свою мечту. Уголки губ невольно тянутся вверх, а боли минуту назад будто и не было. Хватка на руках слабеет, пока не чувствуется полное отсутствие чужого тепла. Краем глаза он замечает инженера Хвана. И… с ним точно что-то не так. Теперь без шуток. В нем что-то разбилось так громко, что это нельзя было не услышать. — В вашем планшете будут все необходимые таски и проверки на эту неделю. Будьте готовы буквально ночевать здесь. Работа все же предстоит тяжелая. А на сегодня вы свободны, — господин Пак протягивает ему планшет и зовет за собой остальных для раздачи таких же. — Поздравляю, — у Хенджина получается сухо, — смотри не облажайся в самый последний момент, — его привычка ухмыляться теперь больше похожа на нервный тик. И он уходит, оставляя Феликса со своим счастьем одного, а тот уже и забыл про этого инженера злюку и таких же кандидатов наук. Он. Отправится. В. Космос. От этой мысли тело переполняет энергия, будто мир просто так дал ему энергию, прошедшую через внешний протез позвоночника по всему телу. Оказывается иногда мечты сбываются, и иногда до них можно дотронуться рукой. Все еще ощущается ложь происходящего, всё сложилось так просто, (ага, до этого ты не работал до обмороков до переутомления и не рыдал в подушку от безысходности), так… реально. Феликс не только первый человек-андроид, он еще и первый человек-андроид, полетевший в космос. Ну, есть еще один такой первый человек андроид. Кстати о нем. Освободившийся вечер Феликс решает посвятить прогулке по улице Бумажных фонарей.***
А здесь ничего не изменилось. Феликс впервые здесь, но ловит себя на странной ностальгии. Если задуматься, то она не имеет под собой никаких воспоминаний. Вообще. Но в этой толпе он видит таких же разных и непохожих друг на друга людей (и не очень людей) как и раньше, шум и музыка электрогитары уличного певца знакомы ему, он даже напевает текст и снова думает, что в этом месте остановилось время. Его должен кто-то встретить. Тот, кто каждый раз встречает его на улице Бумажных фонарей и ведет за собой в самый разгар вечеринок и веселья, дарит столько радости и тепла, что заряда от таких вечеров обычно хватает недели на две. Этот человек даже в жару носит всё закрытое, а осенью надевает свой любимый черный плащ с сотней карманов, которые обязательно забиты леденцами, вечно неработающими наушниками, случайно найденными посередине улицы, и маленькими полароидными фотографиями или рисунками. А еще он любит улыбаться по самым глупым поводам, песни двадцатых годов и Феликса. Его прям первым в списке ставит всегда. Может это дух улицы, но тогда бы его плащ был раскрашен неоновыми красками, какой-нибудь модный лозунг или просто уличная живопись. Черный показался бы духу слишком скучным. Феликсу даже становится немного тоскливо, что в фантомной ностальгии не хватает этого таинственного человека. Сегодня он бы взял его за руку и не отпускал бы до самого утра. Чтобы любить, любить, любить… И быть любимым. А вот запах кофе у перекрестка кажется чем-то новеньким, вырывающим Феликса из ошибки в системе. — Здравствуйте! — улыбается бариста. Феликс копирует его улыбку и хитро прищуривается. По глазам нашел. Один настоящий и слепой, а другой безжизненный протез, а по рукам проходят внешние протезы. На одном запястье его умиляет маленькая татуировка кролика, такого милого и забавного. Но бариста скорее не кролик, а квокка. Кажется, что именно от него исходит запах таких вкусных булочек, а его энергией освещается вся кофейня, если не само Солнце одалживает ее у него. — Пришел к вам по рекомендации одного очень интересного человека, — мурлычит, продолжая разглядывать бариста, — средний раф, пожалуйста. — Да, конечно, ожидайте приготовления. Феликс разворачивается, чтобы присесть в свободное кресло, и в спину ударяет взгляд бариста. Всё идет по плану, не зря же он так долго искал полупрозрачную рубашку на тот самый день! Сквозь нее замечательно видны холодные блики на черном металле. Если бы Феликс любил шумные вечеринки, то обязательно купил бы к ней черные шорты с глупыми белыми рисунками. Тогда бы этот Хан Джисон так бы и не смог выдавить ни слова из себя. — Простите… — Феликс, можно на “ты”, — улыбается, показывая всю свою открытость к диалогу. — Прости, Феликс, а… — Джисон от удивления чешет голову, собирая слова в кучу, — твои протезы… Тебе их ставили в мед центре Яна и Бана? — Да, — от его улыбки так и веет хитростью, подобной лисьей, однако совсем скоро от нее не остается и следа. Сколько еще тайн от него скрывают друзья? Нет, Феликс ни в коем случае не начнет расспрашивать Чонина о милом бариста. Он хочет плыть по течению и смотреть, как со скрытых файлов вдруг падают все блокировки. Жаль, что так же нельзя сделать с головой. Глубокий вздох, — Я такой же как ты человек-андроид. У Джисона глаза готовы упасть в пустой стаканчик. Им не заменяли работу мозга на работу компьютера, однако и первый выдал ошибку и перестал нормально функционировать. — А я думал, что один такой… полуживой. — Что ж, нас оказывается двое. — Да простит меня товарищ начальник, — Джисон меняет запись на табло с “открыто” на “перерыв 15 минут”, доделывает раф и садится рядом. Рассматривает каждую мелкую деталь в Феликсе, будто тот пытается его разыграть. Плохая шутка, признаться честно. Однако ничего в нем не выдает розыгрыша. Феликс реален, также как и Джисон. Они — творения одной руки, хотя всегда считали, что одни такие “бракованные” в этом мире, — никого до тебя не видел такого же. Мне всегда казалось, что я один. Да и Чонин постоянно об этом мельком упоминал, мол, у нас очереди на приемах людей-андроидов нет никогда, и всякие подобные шутки. — О да, в его стиле. — Работаю в этой дурацкой кофейне и вообще ничего не знаю, — фырчит Джисон, — только и говорят, чтоб даже не пытался свое прошлое копать. Бесполезно. Больно надо, — его мимика как у маленького обиженного ребенка вызывает невольную улыбку. Что у Феликса в голове, то у Джисона на языке, — хотя, после нашей сегодняшней встречи я начну подозревать, что мы были знакомы до того как… погибли. Я “переродился” весной шестьдесят шестого, а ты? — Апрель того же года. Пауза осознания в разговоре сопровождалась тяжелым вздохом и общим выводом: — Определенно были знакомы. — Если бы не этот Ли Минхо, то так бы и не догадались. У него явно какие-то контры со всеми, — рассуждает Феликс. — Я про него поискал информацию. Он оказывается с подобными историями уже несколько лет возится, причем вполне успешно. Более сотни закрытых опытов и десятки закрытых подпольных научных центров. Так что это даже хорошо, что он на нашей стороне, — Джисон показывает на своем планшете статью с фотографией еще не фиолетовой макушки их общего знакомого. — И что же он хочет от нас? — Честно, понятия не имею. Остается только ждать и быть настороже. Я боюсь что-либо делать под таким надзором Чана. Я же не маленький мальчик! — Джисон взмахивает руками, едва не переворачивая все находящееся на столе. — Поосторожней, Джисони, — смеется Феликс, — я полностью понимаю тебя, только меня еще и на работе один весьма противный коллега донимает. — О, приходи работать ко мне! Я один все смены, а вредных посетителей быстро забываешь. — Пришел бы, но вредный коллега — меньшая цена за исполнение мечты, — Феликс допивает раф и грустно улыбается, — твой кофе прекрасен. — Спасибо, — и всё же улыбка Джисона самое милое, что он видел, — а насчет твоей мечты… Что ж, надеюсь, она исполнится в скором времени. — Я уже на верном пути. И ты не сдавайся до последнего, глядишь тоже станешь ближе к звездам. Джисон со вздохом смотрит на жужжащие наручные часы. Точь-в-точь как у Феликса, только другого цвета. Они и правда творения одного Создателя и под защитой одних врачей. Братья по железкам. — Наше время на сегодня закончилось, дай мне свой ник где-нибудь. Еще спишемся или прогуляемся. — Боюсь, что не смогу в ближайшее время. — Конечно, работа очень важна, но при первой же возможности! — Обязательно. Они жмут друг другу руки, и через них проходит маленький разряд с синим светом. А у Джисона вообще протезы больше отдают в синий цвет, это Феликсу достался скучный черный. Сколько он уже мечтает покрасить протезы в фиолетовый! — Ну, если наши железяки законектились, значит точно встретимся, — смеется Джисон и Феликс тоже начинает смеяться. Он не один.***
А еще ему снятся сны. Вернее один и тот же сон каждый день. Феликс лежит в мокрой от росы траве и протягивает руку к звездам, обещая себе когда-нибудь добраться до них. И в его руке нет протезов, это самая нормальная рука здорового человека, покрытая венами и шрамами. А за другую руку его держит человек. И Феликс чувствует тепло его ладони, чувствует горячее размеренное дыхание и холодный нос, спрятавшийся в его шее. Слышит ласковый и такой теплый голос, который подбадривает его, говорит, что все получится, что он всегда будет рядом, даже если все пойдет совсем не так, как хотелось бы. Стрекот кузнечиков и милейший смех человека рядом, что так нежно проводит рукой по его позвоночнику, по бокам, которые еще не заменил ледяной металл, за состоянием которых еще следят совершенно другие врачи. – Настанет то время, когда даже смерть не сможет разлучить нас. Феликс поворачивается к человеку, но замечает лишь ярчайшую улыбку, прежде чем… проснуться. Несмотря на сон, похожий на счастливую сказку, он просыпается в страхе. Ведь андроидам не снятся сны, и тем более они не видят в них себя без экзоскелета. Сон похожий на его жизнь до аварии. Но что это была за жизнь? Неизвестность пугает, но заставляет Феликса почувствовать в себе бьющееся сердце. От чего он любит сны вне зависимости от их сюжетов. От его рассказов Чонин готов поседеть. А внезапный звонок посреди ночи так и вовсе хочет выбить землю из под ног. И он соврет, если не скажет, что совсем немного огорчился, ведь звонок прервал его любимый сон о тихой жизни где-то у моря. В горле пересохло, а пугать внезапно позвонившего Феликса голосом восставшей мумии не очень хочется. — Я лечу помощником группы ученых в космос на следующей неделе! — Феликс утыкается лицом в подушку, пытаясь заглушить себя хоть немного. А Чонин водой плюется. — Ликс, час ночи, какой космос?.. — Я прошел все тесты и комиссии. Святые просветители, я так рад! Чонин трет красные от напряжения глаза и включает маленькую лампочку. Тишина проекции Феликса немного напрягает, но тот просто ждет ответа. А чего он говорил? Что-то про космос, помощника… — Подожди, ты сейчас серьезно? — в голове наконец заработали системы, он подрывается с кровати, — когда улетаешь? — Ровно через неделю! — Феликс падает на кровать и смотрит в потолок, — понимаешь, я об этом всю жизнь мечтал, а теперь поверить не могу. — Ебена мать… — непонятный страх окутывает его. И даже непонятно, куда бежать, — ты сможешь прийти хоть раз до отлета? Надо проверить все системы, чтобы ничего не сбилось в самый последний момент. — Постараюсь, Нини! Но не думаю, что это прям понадобится, всё в норме. Феликс с милейшей улыбкой опускает ситуацию с рукой. Ему ведь быстро стало легче, подумаешь маленький сбой. — Мало ли что… — вздыхает Чонин. — Кстати, а почему ты один, где хен? — О… — Чонин распахивает глаза и осматривает спальню, приходя к тому же выводу с ноткой расстройства. Уже отвык засыпать один, — там у одной пациентки протез не прижился с какими-то жуткими осложнениями, вот он и остался ночевать в рабочем кабинете, — тоже падает обратно в кровать, обнимая плюшевого кота с синей лапой, зеленым ухом и черным глазом, а мог бы Чана, — столько работы в последнее время, что вообще друг на друга времени нет. Мы словно просто коллеги, — последнее слово выделяет с раздражением, — я так устал. “Продадим этот мед центр к хренам и купим на оставшиеся деньги старенький домик у моря,” — но это осталось не озвученным. — Во блин, а я тебе спать не даю! Прости меня, Нини. Надеюсь, что скоро вы скоро сможете отдохнуть. Спокойной ночи! Даже полностью затемненные окна не дают покоя. Город давит на него. Своим шумом, беспорядком, путаницей чужих жизней и судеб, в которые зачем-то еще и тебя вплетают. От этого голова болит, и небоскребы словно идут на тебя. А рядом никого нет. Да, всего ночь, но сколько таких уже было? Чонин не может уснуть. Он завидует Феликсу, а точнее его маленькой хитрой системе, благодаря которой его вовсе не мучают проблемы со сном. Стоило бы попросить Создателя и себе такую штуку в голову прикрутить, только вот тот разве что по лбу даст за такие мысли. Радуйся, пока все свое. От случайной мысли о нем Чонин буквально завыл в подушку. Ежедневно проверять наличие седых волос давно не шутка. А сердце воет от того, что Чану сейчас не лучше, если не хуже. Потому что тому частенько приходится говорить за двоих, ведь Чонин на нервах ничего связного из себя выдать не может. Только стоит и трясется рядом, пока Чан незаметно для чужих глаз сжимает его руку, успокаивая. Как же хочется взяться за эту руку сейчас, а лучше обвить его всеми конечностями и не отпускать дня так три. Чонин очень скучает по нему. Однако работа есть работа. Свет проекции сообщений освещает комнату и неприятно бьет даже сквозь закрытые веки. Два сообщения, кажется, очень серьезны, но он разберется с ними на утро, а пока пропадет в каком-нибудь прекрасном сне о путешествии в горах вместе с любимым мужем. “его творения видимо теперь знают друг о друге” “если мы встретимся в ближайший месяц лично, то убери от меня все предметы, которые могут стать орудиями убийства. мне так страшно”