There's a lady who's sure
All that glitters is gold
And she's buying a stairway to heaven
When she gets there she knows
If the stores are all closed
With a word she can get what she came for
Led Zeppelin — Stairway to Heaven
8 февраля — Вам как обычно, Эрен? Я киваю чуть ли не до хруста в шее, а старушка за прилавком улыбается так тепло, словно я ее родной сын. Как никак, третий год бегаю в эту пекарню из университета. Это все мама виновата, земля ей пухом. У нее была божественная выпечка. Теперь ради не менее божественного пресса я потею как проклятый. Хочу все и сразу, да. Продавец накладывает с витрины в бумажный пакет те лимонные булочки, которые лежат подальше. Самые свежие. Она не должна. Черт, у меня не так много денег, но я оставляю чаевые. Она не должна. Я не принимаю возражений, хотя старушка пытается сунуть купюру прямо в ладонь. Нет, так нельзя, и со мной бесполезно спорить. Я отнекиваюсь до тяжелого вздоха и причитаний о том, какой я упрямый, хватаю булочки и кофе и ускользаю за столик к Армину. Бумажный пакет раскрывается с хрустом, и сахарно-лимонный аромат вперемешку с запахом свежеиспеченного теста кружит голову. Какое-то время мы с Армином едим молча и жадно. От его булочки ко рту тянется сыр, а сам он жмурится от удовольствия и втягивает носом воздух. Мы со вчера не ели, в конце-концов, а сегодня считали минуты до перерыва между парами. В общежитии мы не готовим. Армин рискует изредка, я же туда ни ногой. Туда — в храм антисанитарии, называемый кухней, страшно даже заглядывать. Не то чтобы я чистюля, но это слишком. Признаться, дело даже не в чистоте как таковой. Здесь, в пекарне, не только вкусно, но и уютно, а это важно для меня. Приятно, когда обстановка располагает наслаждаться едой. Отец, правда, не принял во внимание этот мой каприз и напутствовал нам с Микасой учиться выживать. Испытать на своей шкуре все то, что он прошел в наши годы. Стандартная история. Да уж, отец наверняка был бы рад услышать то, что последний год я, сам того не зная, выживал как проститутка. Это Флок не выживает, а наслаждается жизнью в собственном доме, потому что у него богатые родители. У него на руках целый флеш-рояль: и молодость, и внешность, и деньги. Для полного счастья Флоку не хватало только красивой игрушки. А потом — какая досада — выяснилось, что у игрушки барахлит управление, она издает неприятные звуки и вообще-то у нее есть чувства. Наверное, в чем-то мы с Флоком стоим друг друга. Мы оба хотим больше, чем можем себе позволить. С лимонными булочками покончено, и я пью кофе из бумажного стаканчика. Обычный черный кофе. На вкус как топливо. С изысканным ароматом гордости. Вообще-то я люблю латте с ореховым сиропом и со взбитыми сливками, который никогда не покупал сам. Люблю, но сейчас стараюсь не вспоминать вкус. Одно из правил выживания — забыть, что когда-то там было лучше. Хотя такое не забывается. Армин дует в стаканчик с ягодным чаем, глядя на меня, и говорит: — Эрен, с тобой все в порядке? Извини, просто ты очень напряженный. Все время. Может быть, хочешь рассказать что-то еще? О, нет, только не это. Я так и знал, что начнутся вопросы. От прямого взгляда почему-то хочется убежать. Я смотрю за плечо Армина, на раскидистый цветок на стене, потом куда-то в сторону, на витрины. Пальцы сами собой тянутся перебирать шарики на браслетах, и я отвечаю: — Не бери в голову. Я... стараюсь отвлечься. Все в порядке, правда. Армин поджимает губы, вздыхает и пьет чай. Не верит, конечно. Оно и понятно. Я рассказал ему и сестре о споре с Жаном, но не о том, что зарекся молчать. Я рассказал о расставании с Флоком, но не о том, что между нами случилось. Я не хочу обсуждать самое болезненное и личное ни с Армином, ни с Микасой, и их обоих это настораживает. Они чувствуют, что я недоговариваю. Дело в том, что теперь я считаю, что им, возможно, и не стоит так углубляться в мои чувства. Если я открою рот, то уже не остановлюсь. И мне страшно думать о том, что даже моим самым близким друзьям рано или поздно захочется сказать: хватит, Эрен. Я же знаю — захочется. Да, это и правда на меня не похоже. Я не психую. Не кричу. Не плачу. Это — из ряда вон, так что их опасения можно понять. Тайфун не случился, когда его ждали. Это пугает, потому что боль плещется внутри меня тихими холодными волнами, и я кожей чувствую, что это всего лишь затишье. Я сам не знаю, чего от себя ожидать. 9 февраля На лекции по мировой политике нам раздают тесты, поэтому я отвечаю на вопросы раз в пять минут, а в остальное время развлекаюсь тем, что жую клубничную жвачку и читаю сообщения, которые приходят на мою анкету. Тесты? На лекции? Серьезно? На третьем курсе всем уже ясно, что если преподаватель выдает письменное задание, то у него просто нет настроения. Другое дело, что у профессора Эрвина Смита оно обычно всегда есть. — Твою мать, Йегер, не чавкай! Я отрываюсь от телефона и смотрю на одногруппника, который мигом отворачивается спиной. О, я даже не замечал. Ладно, не буду. Но напоследок пару раз чавкаю погромче. Просто так. Из вредности. Хотя раньше такого мелочного раздражения я не испытывал. За плечом одногруппника открывается вид на профессора Смита. Его широченные брови сдвинуты к переносице так, что глаз не видно, и он что-то печатает в телефоне. Эрвин Смит. С телефоном. На паре. Неслыханно. А как же высокопарные речи о том, что мы должны отдавать себя учебе полностью? Хорошо, у всех бывают плохие дни. Даже у такого идеального преподавателя они должны быть. Всегда с иголочки. Всегда в отличном настроении. Всегда интересные лекции. Армин его настоящий фанат. Меня все устраивает, кроме однажды прозвучавшего заявления, мол, у нас, студентов, при должных стараниях не должно оставаться времени ни на что, кроме учебы. Ничего менее вдохновляющего я в жизни не слышал. Мне двадцать два года, черт возьми! В тесте пятьдесят, мать их, вопросов. Я ответил на пятнадцать. Для меня тут ничего сложного. Просто лень. Ненавижу письменные задания. И меня опять кто-то приглашает на свидание, но я с трудом заставляю себя уткнуться в листок. Пряди волос загораживают текст, и я их сдуваю. Ладно, я знаю, что в праве народов на самоопределение заложен принцип двойных стандартов. Прямо как у людей. Профессору Смиту можно откреститься от нас тестами, а мне нельзя побить посуду в доме бывшего парня. С другой стороны, в переводе на геополитический, Эрвин Смит — целая Америка, а я — самое крошечное поселение индейцев. То, которое в Аризоне. Брат говорил, я смахиваю на индейца. Я ставлю галочку и слышу, как Армин рядом грызет ручку. Господи, какое у него сосредоточенное лицо. Словно никак не может кончить. Так и хочется пошутить что-то не очень остроумное. Я наклоняюсь и шепчу ему на ухо: — Твоя ставка, что случилось у Смита? Ставлю на то, что жена не дала в зад. — О Боже, Эрен! Армин краснеет, жмурится с ручкой в зубах и трогает лбом стол. А, собственно, почему нет? Профессор Смит выглядит как самый гетеросексуальный человек на земле, но с маленьким секретом. Я подобные секреты чую за версту. С того дня, как узнал, что моего брата подарила отцу другая женщина. Меня хватает еще на пять вопросов — ну, не ради этой чепухи Армин читает учебники вслух, пока я отжимаюсь и слушаю предельно внимательно. Сразу после Смиту кто-то звонит, и тот резко поднимается и тяжелым шагом удаляется за дверь, прижимая телефон к уху. В аудитории начинаются активные перешептывания. Я с чистой совестью роняю ручку и открываю вкладку сообщений. На самом деле, после жестокого похмелья с того вечера я подумал о двух вещах. Первое. Блевать в общажном туалете — это отдельный вид психологической травмы. Армин ныл, что лучше бы мы переночевали у Флока, и я не посмел возразить просто из сочувствия. Второе. Надо срочно стереть из анкеты пункт про обет хранить молчание. Это бред. Кто воспримет это всерьез? Потом мы с Армином на камень-ножницы-бумага решили, кто пойдет за апельсиновым соком. Я проиграл, а затем, когда приполз обратно в общежитие, увидел, что желающих заняться со мной чем-то непристойным значительно больше, чем ноль. Я просто забыл, почему нахожусь в BDSM-тусовке. Здесь все со странными фетишами, и мое обещание не разговаривать многие Домы принимают за своеобразную ролевую игру. Представляю, как это выглядит в их воображении. Игрушка не только красивая, но и не докучает болтовней. Охренительно заманчивая идея. Я понимаю, в каком свете выставляю себя, но не чувствую, что должен что-то менять. В этом нет смысла. Анкета висит неделю. Вероятно, мне стоит просто смириться с тем фактом, что во мне и с открытым ртом, и с закрытым видят одно и то же. Просто развлечение. На раз. На два. А может быть, и на пятнадцать. Кое-что я знаю наверняка. В рамках игры в молчанку у меня есть шанс на выигрыш. Как минимум, никто не услышит мои нелепые стоны. И еще, возможно, этот опыт научит меня чему-то важному. Например, немножко думать перед тем как что-то говорить. Я уже поплатился горькими слезами за свою несдержанность. Больше всего на свете я боюсь снова услышать те слова, что делают мне больно. Если я сам отберу у себя право на свободу выражения чувств, то никто мне этого и не скажет, правда? Никто больше не растопчет их. Свобода. Какое сладкое слово. По аромату, как что-то дорогое. Звучит как большее, чем я могу себе позволить. Всю неделю я получаю огромное количество предложений. Но не все так просто. В некотором смысле я все же избалован отношениями с Флоком, и моя планка очень высока. Я ничего не могу с этим поделать. Это как наркотик. Нет, как латте с ореховым сиропом и со взбитыми сливками. И уже все, что не дотягивает по вкусу, кажется пресным. В аудитории стоит галдеж, а я читаю одно из последних сообщений: Т.С. 13:15 Идея, скажем так, необычная, но можем попробовать. Ты хорошенький. И блокирую чат. Да, это мне повторяли уже тысячу раз. Нисколько не сомневаюсь. Вот только парень, который это говорил, был мне ровней и по внешним данным, и по возрасту. Мужчине же на фото столько же лет, сколько моему отцу. Или как Эрвину Смиту. И ощущение от этих слов совсем другое. Меня всего передергивает. К черту. Я приемлю разницу в возрасте, но не настолько. Профессор Смит возникает в аудитории также внезапно, как исчез. Все замолкают. Он тихо закрывает за собой дверь, спокойно говоря в трубку: — Мы закончили разговор. Я больше не собираюсь это обсуждать. На том конце провода еще слышится настойчивое бормотание, но Смит все равно завершает звонок и садится за преподавательское место, поправляя белоснежные манжеты. У меня неприятно холодеет внутри. Так нельзя. Это моя первая мысль. Нельзя так заканчивать разговор. Я помню, как гостил у Зика, и на его глазах выступили слезы, когда отец также оборвал трубку. Не помню, о чем они ругались. Мне лет пятнадцать было. Я целый час вел себя как придурок и придумывал шутки, чтобы брат развеселился. Ныне он счастлив, черт возьми, просто от моего присутствия. Я нехотя решаю тест дальше, поглядывая на профессора Смита. Он заполняет какие-то бумаги с таким видом, словно ничего не случилось. И это наш преподаватель, который постоянно вещает о правильном ведении деловых переговоров? Хорошо, у всех порой сдают нервы. Уж я-то знаю. Хотя по лицу Смита так не скажешь. Вот это выдержка. Я на его бы месте хрена с два закончил. Сразу бы изложил, что меня не устраивает, чего хочу и кто тут в чем не прав. По пунктам. Громко. И снес бы эту дверь с петель, чтобы отвести душу. Я уверен, что это честно. Без всяких там недомолвок, из-за которых потом все становится только хуже. Но может быть, я делаю что-то не так? Я разделываюсь с тестом ровно к концу пары, и выясняется, что на последнем листочке есть подлянка. Нужно написать эссе. Про особенности современных конфликтов и методы их урегулирования. Я шлепаю ладонью по лбу. Смотрю на Армина одним глазом сквозь пальцы, а тот мелким шрифтом дописывает эссе во весь лист. Да ладно, мне ничего не будет. Эта чушь ведь просто, чтобы мы не бездельничали. В принципе, я могу двумя словами описать, как решаю конфликты. Когда несу сдавать тест, то замечаю, что профессор Смит заглядывает на оборотную сторону каждого. Он будет их проверять, серьезно? Я кладу листы на стол после Армина и стараюсь поскорее ретироваться, но в спину слышу, как Смит зовет меня по фамилии. Я оборачиваюсь, и тот с недоуменным видом держит передо мной мой же тест. Чистой стороной. И говорит так, словно назначает приговор: — С таким отношением к учебе, мистер Йегер, не рассчитывайте на мою благосклонность на экзамене. Жду эссе на почту в течение недели. Я киваю совершенно уверенно, не в силах скрыть раздражение в голосе: — Обязательно. И ухожу, пока кровь не вскипела, потому что до чего же дотошный, оказывается, человек. Аж зубы сводит. Бедная его жена, а она есть. На пальце блестит кольцо. И можно подумать, это не он рисовал мне «отлично» в зачетке на последней сессии. Чепуха, он даже не вспомнит. До летних экзаменов еще тысяча лет. 10 февраля Армин задерживается после пар на семинар по своей специальности, и у меня появляется время на себя. Восхитительно. С того вечера неловко просить Армина посидеть у Микасы минут двадцать. Никак не могу избавиться от навязчивой мысли, что за стенкой они двое будут вспоминать мой недавний позор. Всему общежитию и так уже понятно, что тот-Йегер-с-четвертого-этажа ведет себя тихо, но это как будто бы другое. Жану снизу особенно хорошо живется, и меня это гложет. Каждый раз обещаю себе не стесняться, а на деле не могу перебороть стыд. Я словно на каждом шагу изменяю своему принципу — бояться и делать. Отвратительное чувство. Под горячим душем невольно вспоминаю, как же хорошо было зависать у Флока неделями. Когда тот куда-нибудь уходил, его роскошный дом оставался в моем распоряжении, и это было неописуемо. Но это уже не важно. Надо выживать. Стоять на плитке, по которой топтались десятки других ног. Смотреть на стены, взявшиеся плесенью. Натираться гелем для душа с запахом шоколада, но все равно ощущать себя грязным. Мыться минут тридцать, позабыв, что находишься не в отеле с персональной ванной. Выходить из душа и видеть кислую морду Жана. О, нет, ни о чем не жалею. Жан с полотенцем, висящим через плечо, закатывает глаза и складывает руки на груди, как только видит меня: — Я так и думал. Боже правый, почему ты все еще здесь? С его стороны весьма странный, мягко говоря, вопрос. Я просто улыбаюсь и подыгрываю, стоя в одних шортах и зачесывая мокрые волосы назад: — Чтобы ублажать твой взор, конечно. Жан быстро окидывает меня взглядом с головы до ног и строит презрительную гримасу: — Да иди ты к черту, Йегер, на тебя смотреть холодно! Жан пихает меня плечом, проходя мимо, и я делаю тоже самое. До чертиков люблю его бесить. Даже слегка полегчало на душе. Сняв шорты и упав спиной на кровать, я пишу сообщение Армину: Эрен 17:42 Напиши, как будешь рядом Армин 17:43 Хорошо ^^ Хоть бы на семинаре он читал один из своих огромных докладов. Жан украл у меня драгоценные пять минут. Смазка пахнет превосходно, как приятный парфюм, но не то, чтобы разбавляет затхлый воздух в общежитии. Я кладу голову на подушку, расслабляюсь и расставляю ноги, и — о, нет, этот потолок с облупившейся побелкой портит весь настрой. Полумрак не скрадывает картину. Я закрываю глаза, чтобы забыть напрочь, где нахожусь. Так намного лучше. Одна рука скользит по члену, а другая растягивает вход. От легкой боли у меня сносит крышу, поэтому раздвигаю пальцы сразу, не жалея, и внизу живота тяжело и сладко тянет. Но мне так не хватает прикосновений. Нежных, для контраста. Очень не хватает. Тело так и просит. Нехотя жертвую той рукой, под которой член стоит колом, и глажу ею грудь и шею. Не хватает поцелуев. Так сильно, что губы покалывает. Облизываю и кусаю их. Совсем не те ощущения, от которых слабеют колени, но пальцы скользят внутрь все легче, и в голове так хорошо пустеет. Тихие влажные звуки между ног перебивают шаги наверху. Начинается. В соседней комнате — не у Микасы — включают фильм. Прямо за стеной у кровати, черт возьми. Сознание возвращается в реальность, как бы я не старался отключить его, потому что у меня терпения, как у зажженной спички. Я ловлю себя на том, что вслушиваюсь в диалоги из, мать ее, Матрицы, и не выдерживаю. Втыкаю наушники. Это помогает. Под Led Zeppelin я готов жить, трахаться и умирать. Перед припевом нащупываю на постели футболку, скручиваю в жгут и зажимаю зубами. Это каждый раз ощущается как предательство самого себя, но я стараюсь не думать, не вспоминать, не чувствовать. Я хочу заглушить эту боль — и та правильная, сладкая боль, которая накатывает при быстром и гладком проникновении фаллоимитатора, прошибает горячим удовольствием. Меня выгибает. Я кусаю ткань, и она поглощает низкий стон и всхлипы. Не хочу слышать себя вообще — чтобы не думать, и делаю музыку погромче. Я прекрасно знаю свое тело, знаю, как глубоко и под каким углом, и толчки по простате заставляют видеть звезды, но рука скоро устает, а тяжелый член просит у нему прикоснуться. Каким же верным решением было попросить у брата деньги на фаллоимитатор с вибрацией. И как же было трудно собраться с духом и прислать чек, ведь это обязательное условие. Ставлю на пульте низкую скорость и толкаюсь в кулак помедленнее, потому что все же хочется немного растянуть блаженство. Дыхание сбивается к чертям, и мне так хорошо, что с ума можно сойти. Рев гитар прерывает мелодия звонка. Я сдергиваю наушники и импровизированный кляп. Кто-то уже явно нарывается. Это Зик. Черт. Я долго не звонил, потому что в последнее время мне слишком паршиво. Если не отвечу, брат обидится. Охренительно ранимый. Как и я. Пока я борюсь с совестью и смотрю в надрывающийся телефон, на экране всплывает шторка с сообщением: Армин 18:23 Минут через 7 буду ) Я отвечаю на звонок сразу же. Ладно, я смогу отослать брата помягче. Попытаюсь. И нет, я не смогу прерваться. От вибрации внутри дрожат ноги, и я хочу оргазм, а не его бледную тень на скорую руку. Слишком много хочу, наверное. — Эрен, привет! Как ты? Что-то давно не звонишь. Как у вас с рыженьким? Все хорошо? О да, не то слово. Но нет, нельзя давать ни малейшего повода для тревоги, иначе это растянется часа на два. Если меня заносит в эмоциях, то Зика — в рассуждениях. И что-то мне подсказывает, что теперь я не стал бы ничего говорить, даже если бы член под ладонью не истекал смазкой. Я стараюсь дышать глубоко, но вместо голоса рвутся хрипы: — Да, все отлично. Просто отдыхаю после сессии. Расскажи, как у тебя дела. Лучший способ завершить разговор. Десять из десяти, Йегер. По телу пробегает приятная судорога, приходится закусить губу, сдерживая стон, и пережать член у основания, чтобы не кончить прямо сейчас. — Эрен, ты простудился, что ли? Или с похмелья? — Нет. Я поспал. Я ни черта не соображаю, но кое-кто еще меньше. Тупой и еще тупее, да. Зику вообще ни на что не намекает мое рваное дыхание в трубку. — Как-то ты рано. Ну ладно. С добрым утром. А мы сегодня с Пик на сноуборды ездили. Это где... ну, помнишь, мы с тобой тоже туда катались? Лет десять тебе было. Ты еще там в лесу нашел белку и побежал искать ее, а потом потерялся. Отец мне ремня дал за это. Так вот... Поздно что-то менять. Я просто кладу телефон возле головы, чтобы улавливать нить повествования, и обхватываю член в кулак. Клянусь, я бы поддержал разговор, но у меня в запасе пять минут. Гребаное общежитие. Под монолог Зика, который все равно сливается в неразборчивое бормотание, я в какой-то момент смелею и увеличиваю скорость вибрации. Меня кроет так, что рот распахивается сам собой, но я не издаю ни звука. Брат все еще не слышит быстрые влажные шлепки и мои прерывистые выдохи. Я зверею и одновременно нахожусь в шаге от эйфории. — ... так что вот так вот. Кстати, Эрен, тебе нужно что-нибудь? Я перечислю деньги, сколько скажешь. Боже. В моем возбужденном мозгу это звучит горячее всех грязных словечек, которыми меня называл Флок, и мой ответ превращается в громкий и развратный стон: — Да! Тишина в ответ заставляет опомниться. Нет же, нет, я не готов на ходу выдумывать миллион вещей, на которые мне нужны деньги. Еще и доказывать, зачем и почему. — Только... не сейчас. Позже скажу. — Эрен, я тебя отвлекаю? Тихий смешок в конце срывает все тормоза, и я кричу во весь голос: — Да! — Ты точно мне это говоришь? Мой разъяренный скулеж разносится на всю комнату, а Зик над ухом разряжается гогочущим смехом. — Хорошо. Перезвони мне потом. Зик наконец отключается. Телефон с грохотом выпадает из руки на пол, и я кончаю себе на живот. Кончики пальцев немеют. Перед глазами прыгают разноцветные пятна, и до меня не сразу доходит, что с моих губ срывается протяжный стон. Я захлопываю рот, чувствуя, как внутри нарастает паника. Это сводит послевкусие от оргазма на нет. Армин стучится в дверь. В пол чем-то стучит Жан. Судя по звуку, какой-то палкой. Мне нужна взрывчатка. Я прошу Армина подождать еще минуту, а в ответ Жану тяжело топчусь ногами, пытаясь нащупать салфетки на нашем общем с Армином столе, заваленном барахлом. Зик засранец, но Жан не должен знать, что я сгораю от стыда. Когда мы с Армином ложимся спать, на мою анкету приходит новое сообщение. Я держу резинку в зубах, пока собираю волосы в пучок, и одной рукой открываю сайт знакомств. М.Р. 00:41 Хей, Эрен, ты мне нравишься. Признаюсь, твои волосы — мой новый фетиш. И тебе очень идет курить. Погуляем завтра вечером? Можешь не разговаривать, если не хочешь. Я пока не понимаю суть игры, но кто знает, возможно, мне понравится ) Честно говоря, это самое приятное сообщение из всех, что я получал до сегодняшнего дня. Особенно потому, что без лишних комментариев по поводу моих правил. Парень на фото кажется симпатичным, поэтому перехожу в профиль посмотреть поближе. Так и есть. И он мой ровесник. Мне все нравится, пока взгляд не натыкается на строчку с указанием места жительства. Общежитие №52 Как здорово, а мое — №104. Только вот в анкете об этом ни слова. И когда я опять смотрю на сообщение этого парня, мне становится гадко на душе. Это, наверное, глупо. Хотеть большего, чем можешь себе позволить. Хотеть так сильно, что я все же блокирую чат, завязываю волосы, ложусь в постель и перебираю браслеты на запястьях, пока не начинаю засыпать. Прости, парень. Можешь считать, что я строю из себя гордую суку. Один парень тоже так считал. Наверное, он еще мягко выразился. 13 февраля Армин пишет курсовую, и на это невозможно просто смотреть. Я тоже пишу. Не знаю, как это работает. Мы занимаем один стол с противоположных концов, сидя каждый на своей кровати. За ноутбуком Армина не видно его самого, один пар от электронки взлетает. Он почти без перерыва печатает и отвлекается на чтение научной литературы. Я почти без перерыва отвлекаюсь на сайты, где абзац текста меньше, чем в половину страницы. У меня готова где-то треть курсовой. Но сдавать ее в мае, так что я успею. Ничего сложного для меня. Просто эта работа требует усидчивости. С этим у меня проблемы. Как и с тестами. Черт, надо не забыть написать эссе. Надеюсь, Смит не будет против проверить его в вечер воскресенья. Люблю блоги, посвященные обзорам ресторанов. Иногда дочитываю статью и решаю про себя, посетил ли я бы это заведение. Потом смеюсь с себя. Флок водил меня в парочку ресторанов, но только в те, которые ему нравятся. Он ценитель молекулярной кухни, а я в ней не разбираюсь. В последнее время, когда мы еще были вместе, я продавливал его пойти в Acker'heart. Ну, он сам лил мне в уши, мол: за твои зеленые глаза, Эрен, можно купить весь мир. И Флок действительно перед ними не устоял, но — увы и ах — мы не успели. Просто Флок не понимал, зачем идти в такое дорогое — одно из самых дорогих в городе мест, где кухня приближена к домашней. А мне как раз очень интересно, какую такую магию творят повара над простой едой, что она превращается в искусство. Особенно интригует то, что пишут в каждом блоге об Acker'heart. Когда-то в юности владелец этого ресторана жил за гранью нищеты, но ему помог человек из интеллигентной среды. Я бы везде исправил на «выживал». Во всяком случае, информация намекает на то, откуда ресторатор черпал вдохновение для меню. Больше о нем ничего не известно. Как и о добром человеке, который протянул руку помощи. Говорят, владелец запрещает обнародование его личных данных в сети. Я дочитываю свежий обзор об Acker'heart и жму вкладку с курсовой. Про столкновение и взаимодействие культур индейцев и европейских колонистов. Я просто в восторге от того, что в Acker'heart выпекают собственный кукурузный хлеб, который пришел к нам как раз от индейцев. Главу по гастрономию, правда, еще даже не начал. Концентрации внимания хватает минут на двадцать. Это даже круто, но конечности покалывают от недостатка подвижности. Вознаграждаю себя тем, что ложусь на пол и качаю пресс. Девяносто раз. Это три раза по тридцать за три лимонные булочки с утра. После этого работа идет как по маслу. А вот Армин на меня насмотрелся и теперь потягивается и разминает плечи, устало таращась в ноутбук. Ах да, столкновение и взаимодействие культур. Краснокожий и необычайно дружелюбный европеец. Армин подпирает щеку ладонью, бессмысленно глядя перед собой и вздыхает: — Надо пойти за энергетиком. — Ты зачем это сказал? Я теперь тоже хочу. — Я тебе возьму. Тот, который с личи? — Да сиди, я сам схожу. Хочу прогуляться. Ягодный? — Да. Спасибо. Храни тебя Господь, Эрен. Я сразу встаю одеваться и расчесывать волосы. Мне просто неловко за то, что у меня шило в заднице, и из-за этого я мешаю кому-то работать. Быть плохим соседом для Армина совсем не то же самое, что для Жана. И как только Армин не съехал от меня за три года? Флок сдался чуть меньше, чем за год. Я натягиваю футболку перед зеркалом и вижу в нем, как Армин пьет чай из пластикового стаканчика. Черт, вспомнил. Это же я разбил его кружку об стену, когда мы приехали от Флока в тот вечер. Просто попалась на глаза. А я так и не купил новую. С того дня живу, как в тумане. И главное, Армин ни слова не говорит. Глотаю ком в горле, выпуская волосы из-под шапки. Не зря настоял самому пойти за энергетиками. В нашем убогом районе нет хороших магазинов с товарами для дома, поэтому я иду до самого университета, в центр города. Хочу купить для Армина какую-нибудь красивую кружку. Лишних денег нет, но я не стал пока просить у Зика. Знает он эти мои всплески эмоций. Они его, с какого-то хрена, даже умиляют! И тем не менее Зик считает, что разбираться с последствиями — это моя забота. Справедливо, ничего не скажешь. Слух ласкает Led Zeppelin, и я забрел уже далеко в город, но хочется еще погулять. Где-то в квартале отсюда Acker'heart. Я сворачиваю направо, чтобы обогнуть место по кругу. Нечего дразнить себя. Кофейни на каждом шагу — и те сплошные соблазны. Улица с шумной четырехполосной дорогой остается позади. Я прикуриваю и иду вдоль более узкой и тихой, осматриваясь по сторонам. И вижу нечто потрясающее. Аниме-магазин. Да, это именно то, что нам нужно. Армин будет счастлив. На пешеходном светофоре остается десять секунд. Я затягиваюсь и спокойно перехожу дорогу. Тут все равно нет ни одной машины. Сквозь музыку в наушниках прорывается громкий сигнал. Я не успеваю сообразить, откуда. От мягкого давления на ноги внутри меня все леденеет. В глазах становится темно, колени подгибаются, а мои руки сами собой выпадают вперед и упираются в твердое и холодное. И на этом все. Я не умер. Охренеть. Черные пятна перед глазами рассеиваются, но от испуга меня начинает трясти. Под ладонями капот. Капот, мать его. Настолько черный и лаковый, что я вижу в нем себя с открытым ртом, как в зеркале. Моя сигарета тлеет на этом замечательном капоте и пачкает его пеплом. Я не двигаюсь и смотрю в лобовое стекло. Такое же черное, как бездна. За ним не видно ровным счетом ничего. Светофор пищит два раза. Десять секунд истекли только что. Кровь во мне закипает просто мгновенно, и в голове что-то взрывается. Я сдергиваю наушники, со всей силы ударяю кулаком по капоту и кричу прямо в стекло: — Отсоси у меня, сукин сын! На капоте остается вмятина. Я смотрю на нее и краем сознания понимаю, что творю, но уже не могу остановится. Выпрямляюсь на все еще дрожащих ногах, рычу и с размаха бью носком берцев по номерам. Табличка продавливается, и с цифр сползает краска. Плевать. Я выставляю средний палец, всматриваясь во мрак, в котором снова вижу только себя. Очень злого. В шапке, из-под которой висят волосы. С поднятым пальцем. И тут до меня начинает что-то доходить. Почему ублюдок все еще там? В глаза бросается значок BMW. Воистину, храни меня Господь. Капот вдавлен и испачкан в пепле, но машина все еще выглядит так, словно на ней меня отыщут где угодно и продадут на органы. Или в сексуальное рабство. По спине бегут мурашки, и я отступаю на два шага назад. А если я развернусь и попробую удрать — мне выстрелят в затылок? Голова идет кругом, и я продолжаю пятиться спиной. Меня не смогут убить в аниме-магазине. Не знаю, почему, но не смогут. В аниме-магазинах не убивают. Я успеваю сделать три шага, как вдруг распахивается дверь — та, которая рядом с водительским местом, и оттуда кричит женщина: — Молодой человек, подождите! Одну минуточку, будьте добры! Я замираю, обливаясь потом. Твою мать. Вот я и доигрался. Твою мать, Йегер. Почем будешь брать за ночь? Я все еще никого не вижу, но из салона вдруг слышится до смерти печальный мужской голос: — Ханджи, просто отдай ему и поехали. Прошу. Отдать что? Я весь трясусь, когда ко мне подбегает, по всей видимости, эта самая Ханджи — на каблуках, в алом пальто нараспашку и с таким хаосом на голове, словно она только что встала с кровати. Меня обдает волной тяжелого парфюма. В моей руке оказывается пачка денег. С моей шеи будто падает камень, но у меня в голове возникает слишком много вопросов, и они постепенно превращаются в один-единственный жирный вопросительный знак, и я теряюсь окончательно. Я смотрю в огромные глаза за квадратными очками и понимаю, что женщина сама не до конца осознает, что делает. Она хватает меня за плечи, так крепко, что я вздрагиваю, и сбивчиво говорит: — Это вам от моего друга. Простите его, Бога ради! Там был поворот... и вы курили... дым... он вас просто не заметил! Извините, моему другу сейчас так плохо, а тут вы и... поверьте, ему очень стыдно перед вами. Он очень хороший человек, он не хотел, правда! Возьмите это. Здесь много. Женщина складывает мои ладони, прижимая их друг к другу, а я просто киваю несколько раз. Мне нечего сказать. Так не бывает. Никто не дает психованным студентам денег за то, что они ломают дорогие машины. Даже очень добрые люди так не поступают. Этот человек за рулем — он Иисус? Я чувствую, что готов обрушить для него весь мир, если он скажет мне это сделать. Он простил меня. За то, за что никто меня не прощает. За то, что я не прощаю даже сам себе. Твою мать, почему он так добр со мной? Я понимаю, что не заслуживаю этого. И при этом чувствую, что мне не нужны никакие оправдания, чтобы принять эти деньги. Это странное чувство. Оно легкое, как перышко, но перевешивает всю тяжесть, что лежит у меня на сердце. Я смотрю на свои руки, смыкающиеся на толстой пачке, но они кажутся мне чужими. Женщина выпускает их из своих — с маникюром и золотыми кольцами — и уходит, оставляя за собой шлейф парфюма. Возле машины она резко останавливается, оглядывает капот и качает головой. Сталкивает с него мою сигарету щелбаном. Идет на прежнее место, подбирает полы алого пальто и садится внутрь. Водитель трогается, едва женщина успевает захлопнуть дверь. Я провожаю их взглядом до самого поворота, ощупывая пачку купюр в руках. Я боюсь смотреть на нее. Кажется, один мой взгляд — и она сразу исчезнет. Не исчезла. Надо же. Да нет, наверное, я просто сплю, а на самом деле мне все еще не на что купить Армину кружку. Ладно, я знаю способ это проверить. Я кладу деньги в карман и прикуриваю. Меня вставляет. Во снах от сигарет не дает в голову. Мне как-то приснилось, что я курю. Дым был, а эффекта никакого. Затягиваюсь и трогаю пачку в кармане. Охренеть. Они все еще там. Они настоящие. В аниме-магазине все такое яркое, что глаза разбегаются. От цен кружится голова. В том смысле, что все кажется головокружительно дешевым. Я покупаю для Армина кружку с персонажем из Евангелиона. И футболку. И две фигурки. И наклейки. Замечаю подушку с Сейлор Мун и вспоминаю, что Микаса пересматривает ее каждый год. В рюкзак не поместится, но я все равно покупаю эту подушку. До банкомата я иду с ней в обнимку и выкуриваю последние две сигареты. Прохожие бросают на меня взгляды. Да, ради моих друга и сестренки я готов попасть под BMW, превратить его в металлолом и все равно получить компенсацию, на которую теперь могу кормить и баловать нас троих ближайшие три месяца. Ни цента не пожалею. Энергетики. Точно. Я беру для нас с Армином по пять штук на каждого. На всю следующую учебную неделю, которую мы с этими энергетиками просто поимеем. Перед стеллажом с сигаретами я зависаю надолго. Есть ведь куда более хорошие сигареты, чем Lucky Strike. Да, есть, но я почему-то беру Lucky Strike. Люблю эти сигареты. Плевать мне, какие там лучше. Я хочу любить то, что люблю. Я хочу покурить дешевые Lucky Strike и пойти пить латте с ореховым сиропом и со взбитыми сливками. Я захожу в любимую кофейню, как во сне. Ни разу не приходил сюда без Флока. И этот бариста с татуировками на шее тоже в первый раз видит меня без парня. Он не спрашивает меня про того-рыженького, и я так ему благодарен, что оставляю чаевые. Не знаю, насколько этого много для чаевых, но Флок оставлял меньше. Я же даю столько, сколько мне видится достаточным за тактичность и за восхитительный, как всегда, кофе. Когда я пью латте за столиком у окна, на телефоне всплывает новое сообщение с сайта-знакомств. Я читаю его, облизывая взбитые сливки с трубочки. Д.В. 15:37 Привет. Если под свиданиями ты имеешь в виду секс, то я согласен. Давай встретимся один раз. Дальше видно будет. На фотографии парень, который выглядит как фотомодель. Да и фотография — студийная. Он старше меня всего на два года. А еще я даже боюсь представить, сколько стоит его пиджак. Узнаю бренд просто по фасону. Флок носит такие же. Казалось бы, идеальный вариант, но. Я возвращаюсь в чат. И нет, не блокирую его. Я отправляю эмодзи среднего пальца. Какое сообщение, такой и ответ. Да, я понимаю, что в моем случае странно рассчитывать на что-то, кроме секса. И все-таки я, пожалуй, еще подожду. Есть же какая-то причина, по которой я чувствую, что все же достоин чего-то большего. Чего-то, что я могу себе позволить, просто потому что хочу этого. Вдруг кто-нибудь для начала захочет угостить меня в ресторане?