Shut up and love

      Флок решил, что нам всем пора накидаться по второму кругу, выставил обойму рюмок и начал разливать алкоголь. Микаса ушла на балкон с бокалом шампанского, Армин — доиграть в карты с Бертольдом, и мы с Флоком остались наедине. Я чувствовал себя так, словно и не пил, а Флок попросил меня без тени просьбы в голосе:       — Эрен, только не пей много, ладно?       Моя рука сама потянулась к тем трем рюмкам, которые он успел наполнить, и я опрокинул в себя одну за другой. Ром. Джин. Текила. Вставило мгновенно.       Флок застыл, наблюдая за этим, а в его взгляде читалось желание принести плетку из спальни. Я смотрел Флоку в глаза, когда слизывал соль по каемке. Я смотрел Флоку в глаза, когда наклонился и одними губами взял дольку лимона из его руки. Я смотрел Флоку в глаза, и мои мысли отделились от моих чувств. Я думал, что это могло быть замечательной прелюдией, в то время как мое тело не напрашивалось на наказание. Это был чистой воды протест. Воздух между мной и Флоком остыл до нуля, а не раскалился.       Я думал, изо всех сил думал, что это временно, что Флок понимал меня и просто злился за то, что я устроил драку в его доме. Я судорожно склеивал ошметки чувств к Флоку и не понимал, по чьей милости они сожжены. Кто из нас виноват? Я был для него головной болью и просил больше, чем заслуживал? Или это Флок любил меня только с завязанными руками и ртом и хотел, чтобы в обычной жизни я оставался таким же?       Тихим. Послушным. На все согласным. Я не был таким. Это всего лишь роль, в которую мне нравилось входить. Узнавать себя с другой стороны. Быть уязвимым, беззащитным и доверять человеку, который доверяет мне, который принимает меня любым.       Флок вырвал рюмку из моих рук. Я бросил в нее корочку от лимона, отчего Флок на секунду пораженно раскрыл рот. Я прислонился бедром к столешнице и с улыбкой сказал:       — Потом отшлепаешь меня, ладно?       Флок помолчал, отходя от шока. Затем приблизился ко мне, отвечая улыбкой на улыбку, а та у него всегда была несколько жуткой. Это завораживало и заводило. Раньше. В ту минуту мне стало от нее неуютно, как и от неестественно мягкого голоса:       — И долго ты будешь устраивать сцены?       Мы были лицом к лицу, и дыхание Флока обжигало губы. Мне хотелось отстраниться, и это пугало как что-то непривычное и неправильное, но я не шелохнулся и спросил:       — А что тебе не нравится? Чего ты боишься, Флок?       Он потянулся пальцами к моему подбородку, но я перехватил его запястье и отвел в сторону. Флок непонимающе нахмурился и посмотрел на меня, словно не узнавая, а потом усмехнулся:       — Тебя заносит, Эрен. И знаешь, что? Мне это нравится.       Я отпрянул прежде, чем Флок успел схватить меня за волосы, и его рука, зависшая в воздухе, вдруг ударилась о столешницу так тяжело, что звякнули бутылки и рюмки. Флок поджал губы и покосился в сторону гостиной, явно пожалев за этот шум. Я же радовался, что Флок выходил из себя: это означало, что его язвительность скоро перестанет искать выход в сладких, обтекаемых выражениях. В его глазах заплясали искры, и он сначала воскликнул, но потом понизил голос:       — Да что с тобой сегодня?! Эрен, хватит, ты заигрался. Кончай строить из себя гордую суку.       Строить?       Это было ошибкой. Как и все, что сказано ранее. Меня затрясло от того, что Флок не воспринимал меня всерьез так откровенно. Я не выдержал и швырнул в стену, которая подальше от нас, первый попавшийся бокал, и тот разбился с просто оргазмическим звуком. У Флока округлились глаза, и я закричал:       — Я, блять, не играюсь, если ты не заметил!       Разговоры в гостиной затихли. Потом послышались смешки. Кто-то шепнул: «удачи, Армин», но мне было не до этого. Я наслаждался эмоциями на лице Флока.       Флок приближался ко мне осторожно, шаг за шагом, и щурился, как обычно делал это при усиленных размышлениях. Он попытался взять меня за руку, а я для виду занес ее в кулак. Флок обомлел, и я сказал:       — Ну как, нравится? Вот, что я тебе скажу: единственный, кто здесь заигрался — это ты. Молчи сейчас, Флок, молчи, иначе мы расстаемся.       Я дал Флоку последний шанс, и то был проблеск рассудительности, хотя я кожей чувствовал, что ошибался. Чертов бокал. Минутное успокоение. Минутная слабость. Думать — определенно не мое. Я уже мог бы собирать вещи, которые забывал у Флока, отчего их скапливалось все больше. Я уже мог бы идти в общежитие с Армином и Микасой. Мы завалились бы в бар по пути. Охранники не пропустили бы меня с наручниками и плетками в рюкзаке. Я послал бы их очень далеко. У нас все было бы замечательно.       Я пожалел о своем решении почти сразу, но интуиция подсказывала мне, что в скором времени я правда уйду и больше не вернусь. Мне хватило бы малейшей искры, чтобы все разрушить и сжечь.       Флок в самом деле молчал, но выглядел оскорбленным. Я знал, почему.       Прежде все наши ссоры заканчивались сексом. Мы ни к чему не приходили в попытках решить проблемы словами через рот. Флок острый на язык, а я вспыльчивый, и это как приставить зажигалку к аэрозолю. Секс, больше похожий на стихийное бедствие, был нашим способом выплеснуть все напряжение. Обратить агрессию в страсть. Наши тела саднили от кровоподтеков, но мы целовались как в последний раз. И мне это нравилось, ведь не то, чтобы у меня когда-то хватало терпения что-то там объяснять на словах.       В тот вечер я сломал привычный сценарий, чем и себя, и Флока выбросил из нашей шлюпки в открытое плавание. Мне было страшно, так страшно, но я трижды отказал Флоку. Не дал поцеловать себя. Не дал схватить за волосы. Не дал взять за руку. Не позволил внушить, что между нами все хорошо. Не продал свою гордость за сказочный оргазм. Не позволил обмануть себя. Вот, почему Флок стоял с таким видом, будто в него плюнули.       В тот вечер я захотел от него нечто большее. Я опустил кулак и сказал:       — Если захочешь поговорить, то мы будем именно говорить, ясно? Не смей ко мне прикасаться. Я знаю, что будет. Ты как всегда заткнешь мне рот чем-нибудь, чтобы я не задавал вопросов. Ты ведь поэтому это делаешь, да?       На лице Флока возникло странное выражение, и он словно собирался сказать что-то, но передумал. Я решил дать ему время подумать как следует.       Я не заметил рядом Армина, пока тот не поводил у меня перед носом моей пачкой Lucky Strike. Черт возьми, как же я был счастлив видеть Армина. И сигареты.       Как только мы собрались уйти, Флок прокашлялся и кивнул на усеянный осколками пол. Я обнял Армина за плечо и повел вон из кухни, и он залепетал что-то вроде: ну, может, все-таки?       Что — все таки? — хотел спросить я Армина.       Я все-таки должен был собрать вещи и уйти прочь?       Я оставил растерянного Флока самостоятельно разбираться с беспорядком, ведь он виноват передо мной куда больше. Это было так глупо, так бессмысленно. Сердце подсказывало мне единственное верное решение, а я отделался очередной выходкой.       В дверях я обернулся и увидел, что Флок продолжил разливать алкоголь.       Первая стопка сразу пошла в него самого, и все нужно было начинать сначала. Как жаль.       Мы ни к чему не приходили в разговорах, и тот раз не стал исключением. Как жаль.       Флок нажрался. Его раскачивало так, что Райнер и Энни бросились помогать вынести поддон с рюмками в гостиную.       Я увидел это в окно, в изумлении разогнав рукой дым от глаз. Мы с Микасой и Армином не меньше часа проторчали на балконе, где я неплохо расслабился.       После мордобоя с Жаном у меня на голове свилось гнездо, и Микасе это не давало покоя. Она расчесала мои волосы и заплела в пучок, выпустив длинные передние пряди. Мне все нравилось, но сестра под двумя бокалами шампанского посчитала, что этого недостаточно, и нанесла на мои скулы блестки. На смуглой коже они смотрелись роскошно. Черт, я недооценивал блестки. Моим пределом в использовании косметики была подводка, но от черной помады, как у Микасы, я все же отказался. Я и так перестал напоминать того, кто может раскрасить лицо кулаком, а обстановка нисколько не располагала тому, чтобы я позволил себе раскрыться с другой стороны.       Конечно, скоро мы все трое мерцали, как феи. Я размяк под нежными прикосновениями сестры, а Армин сделал миллион фотографий с нами и увлек разговорами — у него в Твиттере велись какие-то свои дебаты. Все это стало для меня хоть ненадолго, но важнее, чем то, что отношения с Флоком рассыпались в пепел прямо на глазах.       Без сомнений, Флок тоже это чувствовал. Я ни разу не видел его в таком состоянии.       Началась пьянка, и мы с Армином и Микасой присоединись к ребятам. Я держался рядом с друзьями, избегая столкновения взглядами что с Флоком, что с Жаном. Алкоголь размягчил мозги, но неприятное предчувствие маленькими шажками подкрадывалось к затылку.       В какой-то момент Армин заговорился с Энни, Микаса отлучилась в туалет, и я стал подпирать собой стену в одиночестве. Можно сказать, стремился слиться с ней, чтобы меня точно никто не потревожил.       Не вышло.       Флок подошел ко мне на заплетающихся ногах в клетчатых брюках. Как же ему шло. Помню день, когда Флок купил эти брюки и пиджак, а я — все кожаное и облегающее, и перед зеркалом в раздевалке мы смотрелись как сутенер и проститутка. На том зеркале осталось много смазанных отпечатков. Флок зажимал мой рот ладонью так, что зубы врезались в щеки. С каких пор от этих воспоминаний не тянет так сладко внизу живота?       Каково это — стонать в полный голос?       Каково это, когда говорят «‎хочу слышать тебя»?       Не сдерживать чувства. Кричать имя того, кто толкает за грань.       Я успел отступить в сторону, но Флок выставил руки по бокам и подался вперед, обдав тяжелым от спирта дыханием. Бедолага. Наверное, это был еще один способ заставить меня чего-то там устыдиться.       Я был виноват в том, что чувствовал. Как жаль. Как жаль, что уже почти научился молчать об этом.       Несколько секунд Флок рассматривал мое лицо — все в блестках — с трудом фокусируя взгляд, а потом проговорил:       — Ты охренеть какой красивый, Эрен.       «‎Ты тоже» — вертелось на языке, но никак не срывалось. Правда ведь — красивый. Как демон в облике лиса. Но что-то было не так. С каких пор эти рыжие волосы так потускнели? И почему то, что сказал Флок, звучало как единственный комплимент, которого я достоин? Мой вопрос был шире, чем позволяли слова:       — И это все?       Флок нахмурился, словно я спросил какую-то глупость, и этого мне было более чем достаточно. Вполне достаточно, чтобы понять, что я зря дал Флоку последний шанс. В этом было чуть больше, чем все.       Ты слишком нервный, Эрен. От тебя все страдают, Эрен. Потише, Эрен. Молчать, Эрен. Строй из себя гордую суку, Эрен, это возбуждает. Только недолго. Хватит. Перестань. Замолчи. Ты красивый, и с тебя достаточно.       Заткнись, Эрен. Заткнись и люби.       Крик внутри звучал так странно, будто бы даже громче, чем вслух. Никогда не пробовал.       Микаса возникла рядом черной и зловещей тенью. Флок тут же откачнулся от меня. Ах да, при посторонних у нас ведь все хорошо. Правильно. Никому не интересны твои крики, Эрен. Даже не начинай.       Флок заковылял к столу и ребятам, а Микаса спросила, все ли у меня в порядке. Я кивнул и ничего не ответил. Сестра же не делилась со мной всем, что ее тревожило. Так и не рассказала, почему в кои-то веки показала Жану звезды, которые я так хотел, чтобы он увидел. Может быть, и Микаса уставала от меня. Я избавил ее от собственных страданий. Натерпелась за детство, наверное.       Я хотел сказать ей, что нам пора брать Армина и уходить домой, но вместо этого украл у Жана последнюю рюмку с текилой, пока тот таращился в телефон. Прямо из руки отобрал. Жан обматерил меня, а я рассмеялся. Громко, чтобы все обратили внимание. Я как будто хотел убедиться, что меня никто не сломал и во мне ничто не изменилось. Это была иллюзия. Не потерять характер не значило не потерять кое-то еще очень важное.       Флок смотрел на меня со смесью восхищения и ненависти. Я давал ему полюбоваться мной в последний раз. Смотри, Флок, я в порядке. Смотри, я все еще чувствую.       Как жаль, что уже научился молчать об этом.       Армин отлип от Энни, и я хотел позвать его на перекур и поговорить, но вместо этого сообщил, что мы срочно должны накидаться по полной программе. И мы это сделали. Вроде бы до пятой рюмки Армин был опечален — вроде бы тем, что Энни неинтересно слушать, как он хитроумно выиграл в карты, и я вроде бы сказал, чтобы он не западал на тех, кто не готов носить его на руках. Армин напомнил, что ему нравятся девушки. Возможно. Он еще не знал точно. Еще не пробовал. Парни как будто бы тоже нравились. Я сказал, что раз носить на руках могут только парни, то выбор очевиден. Армин решил, что я намекаю ему на секс по дружбе. Мы оба пожалели, когда это представили.       Я топил черную бездну в груди алкоголем и все было прекрасно, но звезды сошлись худшим образом из возможных, и Жан предложил поиграть в «Правду или действие». Вот же придурок. Самая унылая игра для тех, кому слегка за двадцать. Так я полагал, не догадываясь, что происходит на самом деле. Я сразу крикнул Жану, что поцелует он не Микасу, а мой кулак.       Микаса неожиданно выставила свой, и тогда я успокоился за сестру.       Все мы, пьяные в хлам, расселись на полу. Справа от меня упал Армин, а место слева занял Флок. Мне показалось, что непозволительно близко, и я чуть не залез к Армину на колени. Флоку нельзя ко мне приближаться. С Флоком покончено. Я вынашивал это решение мучительно долгие минуты, крутил в руках, рассматривая со всех сторон. Мне как будто нужно было к нему привыкнуть, прежде чем поставить Флока перед фактом. Подобрать какие-то правильные слова, в то время как язык отскакивал от неба, репетируя самые простые. Всего два слова. Давай, Йегер, ты же не слабак. Бояться и делать. Бояться и делать.       С другой стороны к Армину привалилась Микаса. Он взвыл, что ему и без нас жарко.       Сбоку от Флока уселся Жан, причем попросив кого-то уступить место. Плохо. Мы трое были достаточно близко, и мои предчувствия исполняли реквием.       На морде Жана было странное выражение, словно он тоже на что-то решался. Я ожидал мести в виде каких-нибудь идиотских заданий, которых и вовсе нет в приложении игры. Например, раздеться и походить по кругу на четвереньках в ошейнике. Я любил ошейник. Даже в институт в нем гонял. Я пообещал себе, что в худшем случае буду раскачивать бедрами так, чтобы член поднялся у каждого натурала в этой комнате. Пасовать перед Жаном? Ни за что.       Микаса была солидарна со мной в том, что у Жана нет вкуса к играм. Следующим шагом я признался сестре в любви, потому что та вынула из сумки забытую с начала вечера бутылку Мартини и с лукавым взглядом покачала ею передо мной.       В итоге я даже не обращал внимания, кто чем занимался. Болтовня проходила мимо ушей, но кое-что запомнилось. Армину выпало задание отжаться тридцать раз, а он осилил всего десять. Райнер прикипел с целью всему научить и, видимо, нарастить Армину гору мышц за пять минут, но тот от всей души послал его к чертям. Армин великолепен. Ему я тоже признался в любви.       После этого Армин судорожно закурил, окутав нас с сестрой ароматом вишни, и с той минуты все происходило, в прямом смысле, как в тумане. Мы втроем поочереди пили вермут прямо с горла, а Флок рядом сочинял самый нелепый план вымышленной революции.       Ирония в том, что моя судьба еще большая сука, чем я.       Жан назвал мое имя, и я, никогда не искавший легких путей, выбрал действие. Рот Жана растянулся в самой подлой улыбке, когда он сказал:       — Изобрази то, как ты стонешь в сексе. Можно покричать, Йегер, не стесняйся.       Армин поперхнулся электронкой и закашлялся, а до меня какое-то время тяжело доходил смысл задания. Хлопая Армина по спине, я просто смотрел на Жана. Флок, еще минуту назад клевавший носом в колени, вдруг встрепенулся и попытался забрать у него телефон, а Жан мигом спрятал тот за спину.       Штука в том, что если бы все случившееся ранее не открыло мне глаза, я бы принял возмущение Флока за очередное проявление его трогательной ревности:       — Может лучше отсосешь у меня, а, Кирштайн? Эрен, не делай этого. Не надо.       Кто-то из ребят спросил Жана, не придумал ли он часом это задание. Жан решительно замотал головой, но я, разумеется, даже не сомневался, что придумал.       Вот только для меня в тот момент это было вторично. В голове стучало это почти жалобное «не надо» из уст Флока, стучало и отдавалось такой невыносимой ноющей болью, что хотелось кричать. Флок затыкал мне рот не только при всех, но даже тогда, когда мы занимались сексом, и я впервые связал одно с другим.       Бедный Флок. Мой характер до того претил ему, что он делал все, лишь бы от меня — настоящего меня — ничего не осталось даже в постели. Я и без кляпа во рту был совсем другим в эти минуты — настолько, насколько хотелось мне, но, видимо, этого было недостаточно. Флок стремился стереть меня подчистую. Как жаль. И он еще не знал, что больше ему не удастся этого сделать.       Вот, к чему я пришел, и за всем этим мне некогда было задуматься, в чем заключался подвох.       Жан видел и слышал, из-за чего мы с Флоком ссорились, и мне ведь не нравился его взгляд. Жан точно замышлял, какую свинью подложить, или, быть может, даже разрушить наши отношения. Я забыл об этом, потому что какое это уже имело значение?       Добро пожаловать на руины, Жан. Осторожно, здесь еще горят и падают тяжелые обломки.       У меня сводило зубы от обиды и ненависти к Флоку, и я даже не подозревал, как по мне проедутся в самом больном месте. Оно бы так не болело, наверное, если бы Флок не постарался. Флок никогда не хотел слышать, как мне хорошо.       Каково это — стонать в полный голос?       Заткнись и больше никогда так не делай, Эрен.       Я отхлебнул Мартини для смелости, даже не глядя на Флока, пока тот уговаривал меня молчать. Как же опостылело. С каких пор я стал ненавидеть Флока больше, чем Жана?       Я сел прямо, отлипнув от Армина, и вдруг вспомнил кое-что. Черт возьми, Жан ведь жил в комнате прямо под нашей с Армином. Я рассмеялся и спросил его:       — Эй, Жан, а что тебя больше заводит? Скрип кровати или мои стоны?       Жан скривил рот в усмешке и показал средний палец, и в его глазах — я по-прежнему уверен, что мне лишь показалось — промелькнуло что-то похожее на сожаление. Всего на секунду.       Померещилось, конечно. Я просто был вусмерть пьян, подавлен и неосознанно искал поддержки в лице каждого встречного и даже в лошадиной морде. Жану не было причин мне сочувствовать. Наша вражда длилась слишком долго. Он хотел отомстить за прерванные домогательства до моей сестры и поставить меня в неловкое положение. Все просто.       Однако я не думал, что у него это правда получится. Что-что, а свою сексуальность я не ставил под сомнение. Флок отлично дал понять, что это единственное стоящее во мне качество. Странно, но оно внезапно стало ощущаться каким-то особенно важным.       Я прочистил горло, оглядев ребят вокруг, и в самом деле начал стонать. Сначала негромко — поначалу было неловко, горели уши и щеки, но постепенно меня охватывала такая радость, будто мне подарили давно желанный подарок. Алкоголь в крови сыграл роль, и постепенно я разошелся. Понижал голос и делал стоны более глубокими и протяженными. Повышал, изображая более прерывистые нетерпеливые. Я закрыл глаза, потому что перед ними все плыло, и я терялся, на кого или на что смотреть.       Забавно, но в эти минуты я не представлял над собой Флока и не вспоминал сцены из нашего секса. Между тем, что происходило у нас с Флоком и тем, о чем я мечтал теперь не было ничего общего. Трудно сказать, кого рисовало мое воображение. У этого человека не было лица. Я видел только его шею, руки и обнаженную грудь. Этот человек ласкал меня так хорошо и выдыхал мое имя так нежно, и самое главное — он хотел меня слышать. Этот человек толкал меня к эйфории, не закрывая рот ладонью или кляпом, не умоляя быть потише. Я был тем, кто я есть.       Я был свободен в выражении чувств.       Первым засмеялся Жан, прикрывая лицо рукой. В первую секунду мне снова показалось, что как будто бы немного неестественно. Несомненно, для усиления эффекта, но меня из без того бросило и в жар, и в холод, и охватил всепожирающий стыд.       Перед глазами плыло от алкоголя, но я огляделся и увидел, что ребята прятали улыбку в кулак. Кто-то прыснул. Кто-то не выдержал и захихикал в ладони.       Жан отвел взгляд от Флока, прикусив палец с такими округлившимися глазами, что в последний момент я почему-то передумал повернуть голову в сторону того.       Я покосился на Армина и Микасу. Из всех только они не смеялись, а скорее походили мраморные изваяния.       Мне захотелось либо рассыпаться в прах на месте, либо разбить что-нибудь. Например, чертов Мартини. Пальцы сжались на стекле, и я уже слышал этот самый лучший в мире звук, но Армин предусмотрительно накрыл мою руку своей. Меня остановило даже не это, а какая-то хнычущая мысль, что, вероятно, и мой излюбленный способ быстро расслабиться показался бы всем невероятно смешным. Как там сказал Флок? Хватит устраивать сцены?       Смущение понемногу отступало с лиц ребят, но Жан на этом не закончил. Жану непременно нужно было замкнуть круг, и он усмехнулся:       — Эй, Эрен, а ты в курсе, что вот этот предсмертный вой слышит все общежитие?       Вот так мы пришли к тому, с чего начали. Лучше бы Микаса дала тогда Жану договорить. Лучше бы мы вообще уже вернулись домой. Все лучше, чем впервые узнать, как, оказывается, отстойно звучат мои стоны. Почему-то никто и никогда мне этого не говорил. С Микасой и Армином все понятно: молчали из дружеских чувств, но Флок?       Флок обманывал меня непростительно жестоко.       Заткнись, Эрен. Эти слова стали приобретать новое значение, и мне стало как-то очень холодно и грустно, а к горлу подкатила тошнота. На кончиках пальцев больно покалывало от жажды срочно сбросить напряжение. Я собрал остатки самообладания и ответил Жану:       — Все для тебя, Жан. Когда ты в последний раз высыпался?       Жан чуть наклонился ко мне, опираясь локтем на колено, и гаркнул с неожиданной злостью:       — Захлопни пасть, Йегер.       Я весь подобрался, но не успел ничего сказать и даже пошевелиться — Микаса крепко схватила меня за ремень брюк сзади, а Жан поторопился продолжить вести игру. Все постарались сделать вид, что ничего не случилось, о чем-то разговаривали, и тогда я расслышал слева прерывистый выдох Флока.       Я скосил на него взгляд, но тут же уставился перед собой в одну точку. Я просто не мог больше смотреть на Флока, до того омерзение переполняло меня. Я заметил только, как Флок тер лицо ладонью, а когда я отвернулся, он зло прошептал на грани слышимости:       — Как же, блять, с тобой тяжело, Эрен.       У меня потемнело перед глазами и внутри будто оборвались тросы. Нет, это была не ярость. Скорее, опустошение. Полное, обдавшее морозом до костей, и тогда я почти по слогам сказал удивительно легко:       — Мы расстаемся.       Я часами придумывал что-то особенное, чтобы сказать то же самое. Удивительно, как просто это потеряло смысл.       Флок некоторое время молчал, и хотя в комнате звучали разговоры, тишина с его стороны давила на меня просто невыносимо. Наконец Флок спросил, и от степени угрозы в шепоте я готов был разбить бутылку прямо о его голову:       — Что ты сказал?       Я глубоко выдохнул, прикрыв глаза — нет, все же это не то, что мне помогает, но ответил также тихо:       — Я курю, собираю вещи и ухожу.       Флок опять помолчал, а дальше мы перешептывались, все также не глядя друг на друга. Я замечал, как Жан поглядывал на нас, но это было не важно, совершенно не важно. Пока.       — Прекрасно. А ты чего ждал, прощения за красивую мордашку? Проваливай, блять. Только я сам соберу твои вещи. Боюсь, разорвешь мои на прощание.       — Ты угадал. Иди. Мой ошейник не забудь.       — Не переживай. Будешь ходить, как потерянная псина. Клянусь, Эрен, с тобой никто и дня не выдержит.       — Думаешь? А я смотрю, ты без меня вот-вот уйдешь в запой.       — Заткнись.       — Не заткнусь, пока не соберешь мои вещи. Иди, Флок, или я сейчас выбью окна.       Последнее я проговорил чуть громче, и Флок, тихо зарычав, самом деле вскочил на ноги и пошел к лестнице на второй этаж. Поздно спохватился. У нас были свидетели.       Жан смотрел на меня с торжеством. Невообразимый идиот. Наверное, чувствовал себя главным злодеем драмы. Я решил, что заставлю Жана расплатиться за мое унижение позже, а тогда сделал три больших глотка Мартини, взял Армина под руку и потянул на балкон. И он, и сестра смотрели на меня с таким глубоким сочувствием, что мне захотелось куда-то спрятаться, лишь бы не дать их жалости проникнуть слишком глубоко. Это грозило постыдными слезами.       Мы с Армином курили, и он от всего сердца убеждал меня, что Жан подлый кусок дерьма, все остальные — просто смутились пикантности ситуации, а он и Микаса никогда не считали мои стоны нелепыми, и вообще это все неправда.       Конечно, я не верил Армину, но не злился. Он всего лишь вел себя, как мой единственный близкий друг, которому правда нет дела до того, какие звуки я выдаю, пока он сидит у Микасы. Мы поочереди уходили к ней в соседнюю комнату. Сестре это не очень нравилось, но куда деваться. Я не мог проверить, смеялись ли они оба надо мной втихаря, да и это не имело значения.       Я хотел сказать Армину, что и публичное унижение было для меня чепухой — в сравнении с тем, как долго и жестоко меня обманывал Флок. Это ранило меня по-настоящему. Это растоптало мою крошечную надежду встретить когда-нибудь человека, с которым я буду волен быть самим собой. Особенно в сексе. Я бы не был удивлен, если бы Флок признался, что от одного моего стона у него пропадает эрекция.       Заткнись, Эрен. Ты красивый, но рот лучше не открывай.       Хотел бы я поговорить с Армином откровенно, но внутри тлело такое болезненное разочарование в самом себе. И что-то еще — гораздо более важное, при этом трогательно наивное и бестолковое.       Я как будто бы не доверял Армину так, как раньше. Не только Армину, а кому угодно, за кого бы не зацепился взгляд. Я увидел в окно Микасу и подумал, что теперь мы точно никогда не станем полностью близки как брат и сестра. А можно ведь было и раньше постучаться в дверь и сказать мне — не ори, Эрен, верно?       Подниматься к Флоку, выяснять отношения по поводу его предательства я хотел до дрожи, но не собирался. Сминал фильтр сигареты, но терпел. Это неминуемо переросло бы в скандал. Летели бы все предметы, которые попались под мою горячую руку, а чувство унижения разъедало бы все глубже. Это было бессмысленно. Но с каких пор я стал хотя бы пытаться попридержать эмоции?       Армин сделал последнюю затяжку, а я выкинул окурок в окно как можно дальше. Слишком легкий. Не помогло.       Стоило нам вернуться в гостиную, как Жан, сидя на полу и вытянув свои длиннющие костлявые ноги, радостно спросил меня:       — Правда или действие, Йегер?       Я застыл между Райнером и Энни подо мной и задумался — это издевательский сон или реальность? Наверху было слышно, как Флок возился с вещами, что-то передвигал и чем-то гремел. Микаса метнула на Жана убийственный взгляд, а у меня само собой сорвалось с языка:       — Действие.       Микаса обернулась на меня и медленно замотала головой. Жан, невероятно воодушевившийся, встал на ноги и кивнул мне в сторону кухни:       — Как насчет задания повышенной сложности?       Я зашагал ему навстречу просто потому, что в ином случае точно поднялся бы к Флоку. Это невозможно терпеть долго. Я должен был отыграться на чем-то, выпустить пар как можно скорее. Жан подходил на роль жертвы более чем. Я ненавидел Жана, но парадокс в том, что это была какая-то здоровая ненависть — не такая, как к Флоку, хотя казалось бы.       Жан объявил перерыв в игре, а сестра закачалась из стороны в сторону, закрыв лицо руками. По виноватым глазам Жана я понял, что в этот момент мы почувствовали примерно одно и тоже. Это нас не остановило.       Спустя мгновение я прижимался спиной к стене, а Жан нависал надо мной. Мы не потрудились включить свет и рассматривали друг друга при свете фонарей с улицы. Его нахмуренный взгляд скользил по блесткам на моих скулах.       Под ногами не хрустели осколки. Значит, Флок их все же убрал.       С вытянутой морды Жана испарилась привычная насмешливость, и он смотрел на меня тяжело и задумчиво, а у меня чесались кулаки. Наконец Жан выставил руку к стене и спросил:       — Ну что, теперь будешь торчать в общаге постоянно?       Я поднял подбородок и вытянул шею, чтобы хоть как-то уменьшить разницу в росте. Всегда было неуютно рядом с людьми выше меня. Особенно, если этот человек — Жан. Я прекрасно знал, к чему он вел, поэтому ответил вопросом на вопрос:       — А разве ты не этого добивался? Живи с этим, Жан. Думаешь, я буду чего-то стесняться после сегодняшнего?       Конечно, это был блеф, но я должен был сохранить лицо. На самом деле у меня кровь прилила к щекам, и я был бесконечно благодарен темноте. Жан как-то странно улыбнулся в сторону, словно я сказал что-то умилительное, и покачал головой:       — Видел бы ты свои грустные глаза, Йегер. Ладно-ладно, не заводись, я не об этом!       Он примирительно вскинул ладонь, когда почувствовал от меня электрические разряды, а затем выдал:       — Хуже этого только то, что ты теперь будешь как сторожевая собака возле Микасы. Вот, что мне не нравится. И у вас это взаимно. Вы слишком сильно друг друга опекаете, ты не задумывался об этом? Уверен, что нет, потому что у тебя мозгов, как у трехлетнего. Не знаю, что у вас случилось в детстве, но имей в виду — Микаса не понимает, как страдает от этой тяги вечно прикрывать твой зад. Мне жаль ее.       Жан на секунду вздернул брови, задумчиво почесывая свою козлиную бородку. С таким видом, словно ждал от меня каких-то оправданий. Я же смотрел перед собой в изумлении, испытывая противоречивые чувства.       Слова Жана упали в меня так тяжело, задев что-то важное, но я никак не мог нащупать, что именно. И на то была причина. У нас с Микасой все было настолько сложно, что мы и сами не до конца разбирались в наших отношениях. Мы ощущали себя одновременно и родными, и чужими друг другу, и это тяготило нас обоих уже долгие годы. Возможно, во взаимной заботе мы находили такую нужную нам точку соприкосновения.       По этой же причине я недоумевал, кем Жан возомнил себя. Я сложил руки на груди, стараясь унять в них усилившуюся жажду разрядки, и заявил:       — Не знаешь? Тебе лучше и не знать, Жан. Ты не тот человек, которому вообще стоит доверять хоть что-то личное. Ты отлично разыграл меня сегодня. Просто блестяще показал, какой ты мудак. Я даже рад этому, потому что у Микасы наконец-то открылись глаза. Два года, блять, мечтал увидеть, как она врежет тебе.       Жан тяжко выдохнул и закатил глаза, и эта реакция меня не удовлетворила меня совершенно. Жан словно не чувствовал себя отвергнутым окончательно, и объяснил мне таким тоном, будто разговаривал с умственно-отсталым:       — Эрен, ты вроде неплохой парень, но охренительно наивный. Веришь всякой чепухе, а дальше у тебя все решается либо кулаками, либо членом в заднице. Я все слышал. Не надо на меня так смотреть. Сам верещал на весь дом — вот и пожинай плоды. И ты понятия не имеешь, что между нами с Микасой, а я знаю, что она просто вступилась за любимого братишку, которого сама не может поставить на место. Но кому-то ведь надо этим заняться?       Я со стоном сквозь зубы прижался затылком к стене и закрыл глаза, сминая футболку под покалывающими пальцами. Напряжение во мне разливалось тяжелыми волнами.       Жан переоценил мою наивность и решил запудрить мозги тем, что они с Микасой как чертовы Ромео и Джульетта. У них запретная любовь, а я — злой и кругом неправый родственник. Это было так романтично, что меня едва не стошнило.       Микаса не доверяла мне целиком и полностью, но уж вымышленную Жаном влюбленность я бы легко раскусил в ней. Это ведь не то чувство, которое люди умеют скрывать долго, правда?       Я верил в это, пока сам не сказал себе: заткнись, Эрен, и тогда никто больше не догадается.       Из меня вырвался смех, больше похожий на всхлип — нервы уже просто звенели. Это опасное состояние, в котором я был способен на любое безумство, а Жан каждой репликой методично доводил меня все больше. Я сделал глубокий вдох, но ни разу не успокоился и заговорил:       — Хорошо, в одном ты прав. С Флоком я во многом заблуждался и позволял ему слишком многое. Ты правильно все подслушал, доволен? А в остальном сбавь обороты. Я порвал с Флоком на твоих глазах и теперь с удовольствием буду наблюдать, как Микаса тебя игнорирует. Я спокоен за нее. Можешь ошиваться на этаже, сколько хочешь. Тронешь при мне в другом месте — пеняй на себя. Я не собираюсь на это смотреть. Не ты не будешь ставить меня на место, а я — тебя. Ясно?       Жан склонил голову с усталой улыбкой, и это отчасти принесло мне облегчение. Отчасти, потому что либо у Жана кончились возражения, либо я в чем-то чертовски ошибался. И даже если так, я бы ни за что не признал это так просто.       Я обнял себя покрепче, испытывая странную, неуютную уязвимость. Где-то над головой словно надвигалась опасность, и мне хотелось защититься.       Жан выдержал паузу, задумчиво кивнул сам себе, поджав губы, и сказал:       — Мне рыжий никогда не нравился. Мерзавец, каких поискать, но я не удивлен, что он так нажрался. С тобой и застрелиться можно, Йегер. Так вот, что насчет поспорить?       Настала моя очередь закатывать глаза. Это уже было больше похоже на Жана, которого я знал. Я спросил:       — Не твои ли слова, что со мной бесполезно спорить? Убеди меня, что оно того хотя бы стоит.       Жан улыбнулся и прицокнул, будто боялся, что его идея меня не вдохновит. Мне же было все равно, просто потому что смотреть, как Жан изворачивается — это, по меньшей мере, забавно.       — Давай сразу скажу. Если выигрываешь ты — я отстаю от Микасы. И да, я ценю твою упертость, поэтому решил перебдеть. На деньги тоже спорим. Я прикинул и подумал, что трехмесячной суммы за комнату достаточно. Проиграешь, устроишься кричать за кассой, и вот тебе уже некогда будет совать нос не в свое дело.       Я запрокинул голову и засмеялся так громко, что это наверняка слышал Флок наверху. Интересно, а мой смех тоже звучал неприятно? Плевать. Это подарило мне желанную разрядку, и на секунду я был даже благодарен Жану. Пальцы перестали противно покалывать. Восхитительное чувство.       Я смеялся, потому что было совершенно очевидно, что никто из нас не отступился бы от своего по поводу Микасы. При любом раскладе. Наверное, мы промолчали об этом попросту для приличия. А вопрос денег — я как чувствовал — взволнует меня только наутро.       Все это было не важно тогда, когда я был готов лишь целыми днями лежать, смотреть в потолок и тлеть изнутри на глазах у Армина. А когда его нет — плакать.       Я совершенно ничем не думал, когда выпалил:       — Давай, Жан, давай. Что ты от меня хочешь?       А мог бы и догадаться, что Жан не упустит возможности поиздеваться надо мной напоследок. Жан знал обо мне больше, чем должен был. Интересно, кто в этом был виноват?       Заткнись, Эрен.       Жан заговорил, и с каждым его словом мне становилось все более горько, тяжело и холодно.       — Пятнадцать свиданий. Пятнадцать свиданий с одним человеком, Эрен. Как думаешь, тебя с твоими отвратительным характером, глупостью, бесконечными истериками, ни разу не сексуальными стонами, но с симпатичным лицом — кто-то захочет не только трахнуть разок-другой?       Как же, блять, с тобой тяжело, Эрен.       С тобой никто и дня не выдержит.       Я смотрел на Жана, принявшего прежний надменный вид с издевательской ухмылкой, и заново переживал всю боль и все унижение, которые причинил мне Флок.       Это стало походить на изнасилование. Как жестоко. Так нельзя. Кажется, я вспомнил, как сильно хотел домой.       И ни в какое не общежитие, а в родной дом, в родном городе. Взять с собой сестру, поехать к отцу и брату. Увы.       Мне просто хотелось туда, где меня любят. Наверное.       От тебя все страдают, Эрен.       И все-таки. Каково это — когда любят?       Эта мысль повторялась во мне так жалко и хнычуще.       Я закивал Жану с уверенностью, которой во мне ни капли не было. Вроде бы я даже сказал: да, конечно, ведь это я покончил с человеком, который меня не достоин, которому и нужен был от меня только секс.       Я точно сказал, что достоин большего.       Я в это не верил.       Я чувствовал себя пустым и разбитым, все мои желания устремились к одному — скорее оказаться дома, и поэтому все, что происходило дальше, запомнилось пятнами.       Жан где-то надо мной. Слишком яркий экран телефона. Сайт для BDSM-знакомств. Анкета. Последняя моя фотография, которую сделал Армин на балконе. На ней я улыбаюсь, курю, и на скулах мерцают блестки, а в глазах — дымка разочарования.       В интересах все, что я пробовал и не пробовал. Наручники, плеть, сибари. Безусловно, ошейник и поводок. И все прочее, что заставило Жана прикрыть глаза рукой и назвать меня извращенцем.       Я не забыл, но Жан напомнил. Из-за этого я разозлился. Жан стушевался. Пальцы попадали мимо клавиш, и в описании значилось:             «15 свиданий»       На этом все, но я знал, что добавить. Что-то о себе. Что-то из ряда вон странное, но зная себя я не мог решить, уменьшало ли это мои шансы на успех. А еще написать это при Жане было бы самой большой ошибкой.       Это означало бы признать, что меня сломали.       Заткнись, Эрен. Хватит совершать ошибки.       Яркий свет и пьяные лица ребят, которым так удобно провалиться в сон в креслах. Я обнимался с ними. Желал всем добрых снов и до встречи.       Армин и Микаса, у которых слишком много вопросов, а у меня слишком мало сил объяснять все здесь и сейчас. Им все равно надо будет рассказывать по отдельности. Из двух ставок для Микасы существовала только та, что на деньги. Это Жан повторял мне, а я ему. Потом я повторял это себе, завязывая шнурки на берцах, чтобы отпечаталось в памяти намертво.       Флок сбросил рюкзак, не спускаясь с лестницы. Я поймал. Мы не смотрели друг на друга, но краем глаза я заметил волосы. Не такие уж и огненные. Просто рыжие.       Флок сказал, что не нашел ошейник. Сказал, чтобы я искал там, где посеял. Я расстроился, но Армин сообщил, что такси уже на месте.       Когда мы ехали в общежитие, Микаса и Армин засыпали у меня на плечах, и тогда я открыл мою анкету и написал ещё кое-что:             «15 свиданий, в течение которых я буду молчать»