Shut up and love

      30 января       Мы с друзьями собрались дома у Флока после того, как сдали зимние экзамены.       Я дрался не на жизнь, а на смерть с Райнером в Mortal Combat и вручил джойстик Энни, когда уже минут пять ловил на себе заинтересованные взгляды Флока. Я медлил, потому что должен был одолеть соперника в присутствии моего парня как можно больше раз.       Мир перед глазами прыгал из-за литров алкоголя во мне, и я неуклюже завалился на диван в распростертые объятия. Я тут же полез целоваться, а Флок закрыл мне рот ладонью, усиленно кивая куда-то в сторону. Я не сообразил, но не растерялся и поцеловал ладонь. Пальцы мгновенно сжались на моей челюсти. Это жест, который на меня действует. Флок цокнул и с улыбкой покачал головой, и я поумерил пыл.       Я не скрывал свои чувства, даже если вокруг толпа народу. Флок этого не любил, он более сдержанный. Объятия — это все, что он позволял себе при посторонних, но я получал удовольствие, когда человек, которому я доверял, требовал от меня сексуального подчинения.       Мы с Флоком встречались почти год, и за это время я привязался к нему. Мне хотелось думать, что то, как он всегда стремился обуздать мою горячность — это всего лишь элемент BDSM, выходящий за рамки нашего секса.       Жаль, что я был влюблен так слепо и в упор не замечал в этом что-то очевидное.       Флок развернул и обнял меня, и я увидел Армина, Бертольда и Микасу, которые сидели с нами на диване и уже тысячу лет не могли обыграть друг друга в карты. Точно. Час назад мы всей компанией начали турнир, а остались только эти трое. Первым, кстати, вылетел Жан. Я покрыл его одними козырями. Я порадовался и проиграл Армину. Он долго извинялся, а я сказал: «твоя победа — наша победа». Флок приревновал. Я сказал, что все равно буду любить его.       Следом выпали Райнер и Энни и повели меня под руки биться в Mortal Combat. Жан то курил на балконе, то пил на кухне и с кем-то переписывался. Иногда подходил поболеть за Микасу. Я терпел, потому что она была с другими ребятами, но посматривал, чтобы Жан не распускал руки. Райнер постоянно дергал меня за пучок и разворачивал к монитору. Энни говорила: «расслабься, я оторву мерзавцу член».       Я растекся в объятиях Флока, положил голову на его плечо и вытянул ноги под спиной Армина. Флок сдвинул мои ноги своими. Мне до чертиков нравилась его бестолковая ревность. Я находил это милым. Какой же я был идиот.       Мы стали развлекаться тем, что вслух комментировали битву самых умных. Это их страшно раздражало. Бертольд пил пиво и ждал, кто же станет его финальным соперником, а Микаса и Армин играли друг против друга. Флок сказал:       — Твоя сестра побила меня без козырей. Не думаю, что у Армина есть шансы.       О, Армин даже в карты играет, как в шахматы. Он мог бы разорить все казино в мире. Я был не согласен с Флоком, но промолчал, чтобы не сеять неуверенность в душе Микасы. Я заботился о чувствах моих близких, в отличие от некоторых. Я ответил:       — Армин не проиграет, а Микаса не уступит. Ставлю на ничью.       Она не улыбнулась, но взглянула на меня так, будто не ожидала от меня столь умного ответа, а я рассмеялся. Микаса всегда напоминала мне ледник. По ее мимике почти невозможно понять, что она чувствует, и в этом мы с ней полные противоположности. Но мы росли вместе с малых лет, и я знаю, что все эмоции она держит внутри. Поначалу это меня раздражало. Позже я начал догадываться, что она стала такой замкнутой, потому что видела смерть своих родителей, которые были близкими друзьями моих. Так Микаса стала частью нашей семьи, и я начал относиться к ней бережнее, когда умерла моя мама. Вот только я по-прежнему почти все время терялся в догадках: о чем она думает? что чувствует? Я бы хотел, чтобы сестра знала, что у нее всегда есть тот, кому она может доверять, тот, на чью защиту может рассчитывать, и говорила со мной о чувствах прямо.       У Армина и Микасы осталось по две карты на каждого, и тогда объявился Жан. Встал позади Микасы, задумчиво почесывая свою козлиную бородку.       С той минуты я стал проваливаться в какую-то пропасть, где темно, холодно и некому подать руку.       Микаса проиграла с достоинством, похлопала Армина по плечу, пожелав ему удачи, и удалилась с пустым бокалом на кухню, чтобы подлить шампанского. Жан бросил на меня взгляд и последовал за ней с полным бокалом, и у меня перед глазами все окрасилось в красный. Флок почувствовал, как я напрягся, и обнял меня покрепче. Я рефлекторно согнул ноги в коленях, готовый в любую минуту вскочить и превратить этот дом в руины. Жан думал, я не успею пообниматься с моим парнем в другое время?       С того угла, где мы были, открывался просто прекрасный вид на кухню. Армин играл с Бертольдом, а я дышал глубоко и часто и следил за тем, как Жан вертелся около Микасы. Флок пытался обратить мое внимание на игру, но я его даже не слушал.       Микаса отвернулась от Жана, наполняя бокал. Он что-то говорил ей. Она молчала, и на ее лице было безучастие.       Меня раздражало, что она дает слабину. Вдвойне раздражало то, что я не знал, почему.       Почему, Микаса? Разве я не делал все, что мог?       Я приподнялся в хватке Флока, потому что меня переполняла энергия. Руки Флока обвивали мою талию, а он наклонился и тихо прохрипел мне на ухо:       — Эрен, пойдем в спальню. Давай покажешь мне, какой ты собственник. Только будь потише.       Это был звоночек, который я услышал слишком поздно. Я был не в силах думать обо всех и сразу: о Микасе, о Флоке, о Жане, о себе. Я раскалывался изнутри.       Я не реагировал. Флок сжал пальцы на моем бедре. Я весь был натянут, как стрела. Флок сказал уже громче:       — Эрен, не вмешивайся. Микаса разберется, а ты слишком нервный, и от этого страдают все.       Жан что-то настойчиво объяснял Микасе и активно жестикулировал. Она махнула на него рукой и уже направилась в гостиную, как Жан схватил ее за запястье и развернул к себе.       Я легко вырвался из объятий и подорвался на ноги, но Флок тоже подскочил и скрутил мне руки за спиной. Можно было подумать, это поможет. Я сильнее. Флок потянул меня к лестнице на второй этаж, пока я окончательно не выскользнул. Все ребята в комнате прервались от игр и уставились на нас с интересом, будто смотрели фильм. Энни почему-то сидела на месте, хотя недавно храбрилась. Видно, трепать языком легче, чем делать.       Армин выронил карты и прокричал:       — Жан, оставь ее в покое! Вы же сейчас с Эреном перегрызете друг другу глотки!       Микаса обернулась. Жан оттянул ее за угол, и я их больше не видел. Мне хватило услышать, как Микаса потребовала не разговаривать с ней сейчас, и тогда я высвободился из хватки Флока. Стоило огромных усилий не отпихнуть его в приливе ярости, но я и не мог с ним так.       Армин, похожий на тростинку в гигантском свитере, подорвался вперед меня. Я преградил ему путь. Ценю его смелость, но на этом с Армина достаточно. В следующую секунду я отодрал руку Жана от руки Микасы, заслонил ее собой и прорычал Жану в лицо:       — Что тебе не ясно в слове «нет», ублюдок? Тебе еще раз морду размазать?       Я не слышал, чтобы Микаса говорила «нет». Это я договорил за нее, ведь мне всю жизнь приходилось только догадываться о ее подлинных чувствах, собирая информацию по крупицам. Понимал ли я сестру правильно? Не знаю, но я должен был принимать решения здесь и сейчас. Во мне от роду не было терпения чего-то там ждать.       Лицо Жана исказилось, и мы оба схватили друг друга за грудки. Жан с издевательской улыбочкой сказал:       — Тебе твой парень приказал не вмешиваться, ты почему не слушаешься? Напрашиваешься на ремень?       Меня это не задело. Мои сексуальные предпочтения не были тайной ни для кого. Я принципиально не скрывал то, что я Саб. Только придурок вроде Жана мог применить этот факт как способ унизить меня.       Я подыграл Жану, оскалился и ответил:       — Возможно.       А следом с размаха ударил его кулаком в челюсть. Жан отшатнулся, рассвирепел и рывком прибил меня затылком к стене. Перед глазами запрыгали черные пятна, и я задохнулся от боли, а потом громко застонал сквозь зубы. Жан расхохотался, вытирая лицо рукавом:       — Всегда орешь, как раненое животное. Ты в курсе, что...       Он замолк с открытым ртом, потому что ему прилетело точным ударом в бок от Микасы, и он зажмурился, криво согнулся и обессиленно навалился на меня всем весом. Я собрался его отпихнуть, но Микаса дала мне хлесткую пощечину. В ушах зазвенело, кожа на щеке загорелась. Ладно, это было еще мягко. Бывало и хуже.       В кухню ворвался Флок, злой как черт, и стал вытаскивать меня из-под Жана, который все пытался отдышаться. Я не мог поверить, что Микаса в самом деле впервые его не пожалела. Почему?       Я сам отпихнул Жана, и Флок оттащил меня к противоположной стене. Я увидел, что в дверях столпились все остальные во главе с Армином. Жан медленно поднимался на дрожащих ногах, цепляясь за стену.       Микаса выглядела разочарованной, но ее взглядом можно было перерезать горло. Она сказала, и ее голос дрожал от злости:       — Один тупее другого. Вы когда-нибудь прекратите этот балаган?       Я знал, что еще одно мое слово — и она меня прикончит, но от любопытства меня выворачивало наизнанку. С чего вдруг Микаса обошлась с Жаном так жестко? Что-то мне подсказывало, что она заступалась не за себя, и от этой мысли меня даже затошнило.       Жан полз по стенке на полусогнутых в туалет. Бертольд помогал, придерживая его за плечи. Я опирался руками на колени, потому что голова вовсю кружилась от удара, и крикнул:       — Эй, ублюдок! Что ты там хотел сказать? Дав...       Флок со шлепком захлопнул мой рот ладонью и взглянул так, будто был готов убить на месте. Следующим шагом он сказал то, от чего я ощутил укол обиды, то, от чего мне захотелось ударить даже его. Меня сдержали только чувства, которые я пока еще питал к Флоку. Я пока еще был готов простить.       — Молчать, Эрен. Остановись. Довольно с тебя.       Я отбрыкнулся, избавляясь от хватки на лице и выпалил Флоку прямо в глаза:       — Прекрати постоянно затыкать меня! Я не на коленках перед тобой стою, как видишь!       Ребята поняли, что назревало выяснение отношений между мной и Флоком, и стали разбредаться. Остались только Армин, Микаса и Жан, неподвижно прилипший к стене. После моих слов он уставился на нас через плечо с интересом.       Флок смотрел на меня ошалело, словно не ожидал такой реакции. Меня в первый раз начало трясти от того, что он пытался засунуть мне кляп в рот не только в сексе. Я считал это нашей забавой, но сейчас во мне кипела кровь от несправедливости. Это было злоупотребление властью, а я бы никогда не стал молча глотать настоящее унижение. И все-таки я смотрел на Флока, в его ореховые глаза, на его огненные волосы, и все внутри меня умоляло Флока понять мои чувства. Все внутри меня умоляло верить Флоку. Я не знал вкуса предательства. Я никогда не был наказан ни за что. Я сказал:       — Пожалуйста, перестань.       Я еще не знал, как долго сам выберу молчать о боли, которая убьет мою проклятую доверчивость навсегда.       Флок промолчал. Я не увидел в его лице ни сочувствия, ни принятия. Флок смотрел на меня и видел какого-то другого Эрена, которого ему хотелось видеть. Из другого Эрена было выброшено все громкое, неконтролируемое, неудобное. Другой Эрен был потише. Другой Эрен не был нервным. Другой Эрен говорил, действовал и целовал с разрешения.       Настоящий я был глупым, глупым, глупым. Настоящий я наивно поверил, что это с ним что-то не так, что он какой-то неправильный. Настоящий я был влюблен в первый раз и не знал, как понять, что его на самом деле не любят.       Я решил, что Флок ничего не ответил в силу своей сдержанности. Это я мог и признаться в любви, и поругаться при других, а он не мог.       В первый раз я поцеловал его в забитой людьми кофейне, когда мы пошли на свидание. Перегнулся через столик, обхватил лицо Флока руками, и тогда не существовало жеста закрыть-рот-ладонью.       Жеста, который возбуждал меня в постели, но который зашел слишком далеко, а я и не заметил.       Микаса подошла ко мне, обняла, погладила по огретой щеке и сказала:       — Эрен, прости, я не хотела.       Флок тут же взял меня за руку, и, возможно, из-за Микасы рядом я не сообразил, что это было. Очаровательная ревность, которая, в сущности, нахрен мне не сдалась? Принятие, в котором я так нуждался? Прощение?       Прощение за что? Почему я чувствовал себя виноватым?       Я улыбнулся Микасе с видом, мол, это все чепуха, и обнял ее свободной рукой. Я не обижался на сестру, но меня не покидало ощущение, что она недоговаривала. Я должен защищать ее, а не она меня. Жан оправился, встал прямо и смотрел на меня как-то странно. Он видел нас с Флоком, и я угадал в его взгляде что-то подхалимское. Мне стало неуютно, будто против меня что-то замышляют, и я спросил:       — Так о чем я должен быть в курсе, а, Жан?       Армин в дверях вмиг побледнел и с округлившимися глазами обернулся на Жана. Микаса в моих объятиях напрягалась и прошипела:       — Эрен, не начинай. Вы уже выпустили пар, что ты цепляешься к мелочам?       Я растерялся и покосился на Флока, но тот, похоже, ничего не понимал вместе со мной. Получается, мои самые близкие друзья оба мне что-то недоговаривали? У меня закружилась голова от обиды и гнева, нахлынувших с утроенной силой, и я прорычал:       — А мы и не закончили, как я вижу!       Флок устало вздохнул и закатил глаза, что совсем не было поддержкой, о которой я так мечтал. А может быть, я ее не заслужил?       Жан ядовито посмеялся, махнул рукой и сказал:       — Забейте, ребята. Йегер будет спорить, пока сам себя не закопает.       Я шумно выдохнул через рот и дернулся, но Микаса стиснула меня, а Флок рванул к себе вместе с ней. Жан, закрывая за собой дверь в туалет, бросил мне снисходительно:       — Ты истеричный малолетка, ты в курсе?       Это было настолько трусливой попыткой выкрутиться, что я запрокинул голову и застонал, а потом засмеялся. Все напряжение лопнуло во мне хлопушкой с конфетти. Я крикнул напоследок:       — Иди-иди, стирай трусы, придурок!       Я все смеялся и смеялся, и на моих глазах выступили слезы. Микаса потрепала меня за щеки и сказала, что я правда немного ребенок и немного истеричный.       Я же чувствовал, что теперь по-настоящему выпускаю пар, хотя и никак не мог избавиться от маленьких острых осколков, засевших в моем сердце. Моя грудь содрогалась от смеха, и с каждым разом осколки резали больнее. Где-то глубоко меня колотило от холода, от чувства одиночества, и мои слезы были очень горькими.       Я позволил им перемешаться со смехом, чтобы в самом деле не заплакать.