cEvin Key, IAMX — Anger is an Acid
Ни эссенция, ни Порча не делали грань между реальностью и галлюцинацией такой зыбкой. Твёрдое ложе, на котором извивается Чайльд, может быть и знакомым широким столом в кабинете Чжун Ли, и тёмно-золотым камнем, до конца вечности сковавшим запястья. Поначалу мир двоится — через высокие своды проступают самые обычные стены и потолок, светло-серый квадрат окна, — но иллюзия крепнет, и мир сужается до замкнутого грота. Алтарь, перед которым Чжун Ли стоит на коленях, окружён курильницами; скорее всего, дело в дыме — Чайльд не помнит себя настолько расслабленным. Настолько покорным. Настолько готовым принять кого-то другого, не телом — всем существом. Борьба? Он не помнит, что это. Драконьи ладони достаточно велики, чтобы пальцы сомкнулись вокруг его бёдер. Скрещенными на затылке Чжун Ли щиколотками Чайльд чувствует упругость густой гривы и гладкие выпуклые чешуйки, коленями — жёсткие заострённые уши. Хотелось бы рассмотреть лучше, но перед глазами плывёт, и так сложно хоть немного приподнять веки… Чайльд прикладывает все силы, чтобы увидеть хоть немного. Лёгкий дымок скрадывает лицо того, кто называет себя Чжун Ли; Чайльд мог бы догадаться, что этот человек, спокойный, как скала, и непростительно мудрый, не тот, за кого себя выдаёт. Что он нечто большее, нечто слишком могущественное даже для адепта. И всё же за обликом дракона угадываются знакомые черты, лёгкая улыбка, карминовые узоры на веках. Чайльд смотрит, как раздвоенный язык проскальзывает между клыков. Слишком длинный и слишком толстый, чтобы его мог принять даже такой, как Чайльд, пропитанный могущественными стихиями, крепче и живучее обычного человека. Но боли нет. Есть только взгляд золотых глаз, придавливающий Чайльда к алтарю, и великолепное чувство заполненности. Чжун Ли не опускается до убогих человеческих фрикций; Чайльд со странным удовлетворением смотрит, как его живот распирает, как под кожей пульсирует и извивается клубок мышц, таких сильных, что могли бы легко разорвать его изнутри. И эта чудовищная, как душа Чайльда, ласка — нежная. Полная уважения. Полная заботы. Потому что Чжун Ли знает, чего Чайльд хочет на самом деле. Чайльд хочет быть побеждённым. Хочет, чтобы хоть кто-то оказался сильнее него и дал новую цель, приказал идти к новой победе. Оказывается, вкус поражения тоже может быть сладким. Даже если Чайльд считал, что победил. То, что поначалу кажется сексом, больше напоминает транс. Чайльд не хочет оргазма, не хочет двигаться и требовать больше; ему нужна бесконечность в этом месте, где всё человеческое, болезненное, суетное больше не задевает и не ранит. Он разочарованно стонет, когда язык медленно выскальзывает наружу и оставляет его пустым. — Чжун Ли, — молит он, с трудом разомкнув губы, но сам не понимает, о чём. Голова пустая и лёгкая, словно Чайльд не знает и никогда не знал слов. Окутанный золотой дымкой, дракон поднимается над ним. Чайльд ласкает взглядом длинное тело, изогнутые рога, завитки гривы и кисточку на конце хвоста, и раздвигает колени. Чжун Ли опирается лапами на алтарь рядом с его плечами; два огромных члена ложатся Чайльду на живот — почти достают до груди. Всё, что волнует Чайльда,— получится ли их вместить. Последствия, даже окажись они смертельными, не имеют значения. Он принимает сначала один, всхлипывая от жадности, стараясь притереться бедром к тому, что остался свободным; не будь руки скованы, он приласкал бы и второй. Чжун Ли вылизывает его шею, а после в несколько оборотов обвивает её языком. Раздвоенный конец языка соскальзывает на затылок, бережно придерживая голову. Эта ласка не душит, хотя Чайльд не был бы против. Безуспешно стараясь обхватить дракона ногами, он смотрит, как два фаллоса протискиваются в его зад. Он не поверил бы, увидев такое со стороны; это невозможно физически, но радость слияния, охватывающая его, настоящая. Ощутимая. Он кричит, почти раздавленный своим исполинским любовником, кричит так, что дым благовоний забивается в горло и в ноздри, оседает остро-приторной сладостью на нёбе. Впиваясь когтями ему в бока, дракон двигается, и каждый раз, как его фаллосы погружаются до основания, и золотые завитки щекочут ягодицы, Чайльд прощается с жизнью. Всё, чего он когда-либо хотел, воплощается сейчас. Здесь. Достойное поражение, секс, смерть и тайная мечта: быть выебанным кем-то вроде бога. Эйфория наполняет его вены, его разум и всё, что казалось пустым, вытесняет тяготы и страдания, окутывает со всех сторон, и в этом иллюзорном коконе Чайльд — не как смертный, но как бессмертная сущность, не тронутая ничем физическим, — не желает ни мести, ни саморазрушения. Разве он не заслуживает любви таким, какой есть? Он проливается с алтаря сияющим водопадом, и нет, это не оргазм — это откровение. ~Mortiis — Everyone Leaves
Странно, но аль-Хайтама в палате нет. Кэйа занимает его место на стуле, а Альбедо садится сразу на кровать, трогает Кави за руку, задумчиво перебирает его пальцы. Кто-то мог бы принять жест за личный, но Кэйа уже научился различать. Это не ласка и не забота; Альбедо погружён в очередное исследование. Тщательно осмотрев крепления датчиков, чтобы ничего не повредить, Альбедо осторожно ощупывает вены на запястье, давит на сгиб локтя, следит, как на коже тают следы от пальцев, и пересаживается ближе к изголовью. Лицо Кави подвергается внимательнейшему изучению. Оглядевшись по сторонам, словно собирается совершить преступление, Альбедо даже слегка оттягивает Кави веки и приподнимает верхнюю губу. Не сдержавшись, Кэйа хмыкает. — С тех пор, как я здесь, меня очень волнует, как себя чувствует человек в лозах, — поясняет Альбедо. — Ближе это состояние к естественной или медикаментозной коме, сну, подобию спячки или анабиозу. — Ты нашёл ответ? — Кэйа вытягивает скрещенные ноги, откидывается на спинку. Стул максимально неудобный, как только аль-Хайтам ухитряется проводить на нём сутки напролёт? Несколько раз Кэйа даже заставал его здесь спящим. — Мне теперь тоже интересно. — Не берусь утверждать наверняка, — Альбедо снова касается пальцев Кави, нажимает на ногти и на ладонь, сосредоточенно сведя брови, — но предположил бы, что его состояние сейчас близко к анабиозу. Примитивные организмы переживают непригодные для жизни условия, создавая вокруг себя прочную защитную оболочку, и могут существовать так годами. К сожалению, теплокровные животные и люди не могут позволить себе такой роскоши. — Роскоши, — фыркает Кэйа. — Очень увлекательно, продолжай. — Если обратиться к более понятным для нас существам, скажем, лягушкам и тритонам, — Альбедо прикладывает пальцы к шее Кави, и его распахнутые глаза пустеют: он пытается сделать какое-то заключение, — впадая в похожее состояние, они не могут себя защитить. Единственное, что им доступно, — некое место, где их не обнаружат хищники. Их пульс и дыхание замедляются, снижается потребность организма в необходимых веществах, и всё же масса тела значительно падает. Нечто подобное сейчас переживает Кави, с той разницей, что процессы в его теле поддерживаются извне, чтобы снизить травмирующие последствия анабиоза. По состоянию мышц заметно, что масса его тела снизилась, но не критично. Вероятно, он проснётся немного похудевшим и ослабшим от долгой неподвижности, но если по каким-то причинам его внутренние органы разрушались, этот процесс был максимально замедлен. Целительное воздействие лоз, напротив, накапливалось, обгоняя разрушение, и таким образом организм смог восстановиться. Но это, разумеется, только мои гипотезы. — Ты врач? — спрашивает Кэйа, немного шокированный таким количеством информации. — Нет, просто интересовался темой, — качает головой Альбедо. — Спасибо, что заглянул сюда со мной. Поправляйся, Кави. Я обещал тебя нарисовать. Кажется, мы могли бы подружиться. Кстати, Кэйа, если это не секрет, что сказал Бай Чжу? Он так долго держал тебя в кабинете, что даже я начал немного беспокоиться. — Ну, — неуверенно отвечает Кэйа, когда они выходят в коридор, — он сказал, что я, скорее всего, выздоравливаю. Альбедо взволнованно заглядывает ему в лицо и, не в силах что-то сказать, сжимает его руку. И это очень личный жест. ~ — Просыпайся, Аякс. Чайльду приходится несколько раз моргнуть, чтобы в глазах прояснилось. Он лежит в кабинете на мягком диване, головой у Чжун Ли на коленях, и впервые за долгое время у него ничего не болит. — Как себя чувствуешь? — Чжун Ли проводит ладонью над его лицом, так близко, что Чайльд исхитряется поцеловать его пальцы. — Охренительно, — признаётся он и потягивается всем телом. Каждый мускул ощущается так, будто Чайльда разобрали, перетряхнули, промыли, смазали и собрали заново. — Что это было? Какая-то галлюцинация? Секретные благовония? Магия? Кто ты такой? Ты древний бог? Могущественный архонт? Кто прячется за всем этим? — Он гладит Чжун Ли по животу и груди, касается шеи над тугим воротничком рубашки, но получает в ответ лишь очередную загадочную улыбку. — Выбери ответ, который тебе больше нравится. Чайльд откидывается обратно ему на колени, делает вид, что дуется, но Чжун Ли приглаживает ему волосы, поворачивает к себе, и этой малости хватает, чтобы перехотелось упрямиться. — Аякс, — Чжун Ли понижает голос. — Что произошло между тобой и Кавехом? На столе курятся благовония — те самые, Чайльд только теперь их замечает, — маленькие светильники на стенах будто бы сгущают темноту, делая потолок почти невидимым, окно занавешено, и невозможно понять, сколько прошло времени, день сейчас или ночь. — Мы трахнулись. — Это я уже понял. — Чжун Ли смеётся; никогда раньше Чайльд его таким не видел. Оказывается, его веселье ещё очаровательнее угроз. — Почему он так сильно тебя заботит? — Может, и мы лучше трахнемся? — предлагает Чайльд почти жалобно, но Чжун Ли непреклонно качает головой, а снова расстраивать его, когда он такой, непозволительно. — Да не заботит он меня! — Правда? Прежде чем сказать, Чайльд долго смотрит на свои скрещенные руки. — Я, знаешь, не тот, кто защищает невинных, — наконец нарушает он тишину; Чжун Ли медленно гладит его по голове, и говорить почему-то делается проще. — Да и он далеко не девственник. Дело в аль-Хайтаме, понимаешь? В его отношении. Когда Кави сказал, что собственный муж не хочет касаться его, мне резьбу сорвало. Может, Кави никогда и не проснётся, но этот петух надутый должен узнать, что такое, когда тебя считают доступным. Когда тебя хватают за жопу или за член, хочешь ты или нет, когда делают предложения, которых ты не просил. Просто ты много улыбаешься и шутишь, или угощаешь всех в таверне, потому что у тебя хорошее настроение и есть мора. И даже если ты хочешь кого-нибудь к себе расположить, даже находишь укромное местечко, всё может пойти по пизде. Ведь ты снимаешь перчатки и китель, и типы, которые только что хотели выебать всё живое, а может и мёртвое тоже, молча надевают штаны и уходят. Потому что они чистенькие, а ты весь в говне, так что им и глянуть противно. Типа, они выше этого, понимаешь? Я думал, это нормально. Кто вообще любит таких как я, Фатуи, ещё и отмеченных Бездной? А потом, знаешь, Кэйа увидел мою татуировку и ничего не сказал. И Альбедо тоже. Вряд ли он не знает. Все на свете знают про Фатуи, а Альбедо точно знает всё на свете, ты только вспомни, какой он умный. И я тогда понял, Чжун Ли. Я понял, что может быть не так. Что кто-то может не сделать вид, будто бы я такой же как все, а правда так думать. И я не хотел, чтобы Кави думал, будто его противно касаться. Будто он вообще может вызывать отвращение. Он красивый человек, пусть и больной как пиздец. Не в плане, что он наркоман или псих, он просто больной на голову. Я уже даже не злюсь, что он прокусил мне грёбаные пальцы и они до сих пор ноют на грозу, как будто я дед. Я хочу, чтобы Хайтам на своей шкуре узнал, каково быть Кави. Его ведь вряд ли хватали за жопу? У него куча моры и нормальная работа, по нему сразу видно. Он не такой как мы. — Поправь меня, если я сделал неверный вывод из твоих слов, — медленно произносит Чжун Ли, и у Чайльда внутри что-то сжимается, что-то уязвимое, такое же, как он искал в Хайтаме, — но, мстя за Кавеха, ты мстишь и за себя тоже? Чайльд замирает с приоткрытым ртом. — Я этого не говорил! Но они оба знают, что Чжун Ли нашёл и провернул крохотный ключик с первой попытки. — Ты не думал, что Кавех мог лгать или заблуждаться? — О таком не врут! — вскидывается Чайльд. Он откатывается на другую сторону дивана, почти бессознательно прикрывает лицо кулаками. Вероятность, что Чжун Ли ударит его, близка к нулю, но от его слов Чайльд чувствует себя больше чем обнажённым. Его словно вывернули наизнанку, открыли то, что никто не видел и не знал. Это не столько больно, сколько страшно. — И ты знаешь это по своему опыту? — Чжун Ли кивает, потому что ему не нужен ответ. — Но разве аль-Хайтам делал тебе грязные намёки? — Он презирает меня, по лицу видно! — Аякс, — неторопливо подвинувшись ближе, так, чтобы Чайльд видел каждое сдержанное движение, Чжун Ли накрывает ладонями его кулаки, бережно сжимает и опускает себе на колени. Чайльд впивается в него так отчаянно, будто висит над пропастью. — Случалось ли такое, что ты принимал за нападение чей-то случайный жест? — Да сто раз! — Когда часто сталкиваешься с опасностью и обманом, вера в людей уходит. Каждый, кто мог бы стать другом, превращается во врага. Любая тень кажется угрозой. Так работает мозг, опираясь на пережитый опыт. Инстинкты пытаются тебя уберечь. Но здесь никто не посмеет причинить тебе вред. Ты под моей защитой, и другие люди, с которыми ты проводишь время, также готовы вступиться за тебя. Мы поработаем над этим, но, обещаю, если аль-Хайтам сделает с тобой что-то против твоей воли, мне придётся серьёзно с ним поговорить. Пристыженный, Чайльд опускает глаза. — Мне надо кое-что сказать, — шепчет он. — Ты не станешь осуждать? — Что бы ты ни сделал. — Я… ему угрожал. Зажал его в толчке и накончал ему в руку. Не знаю, был ли он по-настоящему против или только прикидывался. У него встал. Я вернулся, когда он заперся в другой кабинке, и подслушал, как он дрочил. Может, ему и понравилось. И у него всё равно было ебало кирпичом, даже когда я размазал по нему сперму. На месте Кави я бы тоже ничего ему не сказал. Ему же насрать! — Разные люди по-разному выражают эмоции. — Чжун Ли и правда отвечает так спокойно, будто Чайльд рассказал что-то совершенно обыденное. Например, как мелким свалился кубарем с горки. Кстати, за позорную шишку на лбу тогда и правда было стыдно. — Кавех и аль-Хайтам женаты много лет, и ещё дольше знакомы. Будь у них желание расстаться, они не стали бы ждать. Наедине с Кавехом аль-Хайтам может быть совсем другим. Как и у тебя, у него нет причин доверять каждому новому знакомому. — То есть я должен извиниться? — неохотно бормочет Чайльд. — Вряд ли это поможет. Если бы мне кто-то насильно надрочил в руку, я бы его выследил и ёбнул! — Не попробуешь — не узнаешь. — Чжун Ли обхватывает его лицо ладонями, коротко целует в губы, и Чайльд возносится на вершину блаженства. — Помимо убийства, есть другие способы решить конфликт. Тебе нравится, когда с тобой так поступают другие. Или я не прав? — …я попытаюсь, — неохотно обещает Чайльд.