Ashbury Heights — If You're Shooting with the Left It Means the Right Side Is Working
Чайльд заваливается на диван рядом с Альбедо, вытягивает ноги и пинает Кэйю под столом. — Эй, — мягко зовёт он. Кэйа поднимает взгляд. — Поедем сегодня ко мне? — Почему нет. — Альбедо пожимает плечами. Чайльд наконец заглядывает в его блокнот. Там наушники аль-Хайтама с разных ракурсов, узор с безрукавки и длинные пальцы на книжной странице с сумерскими буквами. — Ты знаешь сумерский? — ревниво спрашивает Чайльд и притирается ближе. Кэйа с улыбкой толкает его каблуком в подошву кроссовка. — Конечно. — Альбедо смотрит на него чуть удивлённо; его вскинутые брови очаровательны. — Разве его знают не все? — Нет, — фыркает Кэйа. — Не каждый в мире гений. — Я не гений, — уклончиво отвечает Альбедо. — Гений — моя мать. Я просто учёный. И немного художник. Если у меня есть право так себя называть. — Нарисуй меня, — требует Чайльд и кладёт голову ему на плечо. — Почему ты вообще рисуешь Хайтама? — Я рисую всё, что вижу. Чайльда не устраивает ответ, но он не может придумать, что ещё спросить, чтобы почувствовать себя… нужным? — Покурим? — предлагает Кэйа. Само собой, это вызов на личный разговор. Чайльд идёт, хотя и не хочет курить. Он хочет целоваться, хочет, чтобы его обняли. Хочет близости, хотя никогда не думал, что будет о ней тосковать. Он ждёт фразы в духе «хватит доёбывать Альбедо» — потому что Кэйа любит Альбедо, наверняка сильнее, чем сам Чайльд, потому что они близки иначе, и Чайльд не может понять это чувство, не может в него проникнуть; может, он и вовсе на такое не способен. Но Кэйа, едва они заходят за угол, прижимает его к стене и целует в губы так, что у Чайльда снова встаёт, будто он и не дрочил только что. — Зачем ты приставал к аль-Хайтаму? — спрашивает Кэйа и засовывает руку Чайльду в штаны, тискает за зад. И без того возбуждённый, Чайльд стонет и притирается стояком к его животу. — Откуда ты знаешь, что я к нему приставал? — От тебя пахнет его духами. — Кэйа поворачивает Чайльда к себе за подбородок. Он не злится, даже наоборот, откровенно забавляется. — Конечно, ты к нему приставал. — Может, я с ним дрался? — Чайльд с вызовом вскидывает голову, и Кэйа немедленно целует его в шею, задевает языком мочку с серьгой. Все мысли обращаются к тому, чтобы срочно надеться на его член. — Это бы объяснило следы пальцев у тебя на горле. Сказать Томе, чтобы убрал из туалета разорванный труп? Чайльд смеётся и стонет сквозь смех. — Я об него подрочил. Отпрянув, Кэйа удивлённо смотрит ему в глаза. — Хотел бы я видеть его лицо. — Оно было смешным. — Чайльд кладёт его вторую руку себе на живот, двигает её под штаны, лаская сам себя. Кэйа крепко сжимает его член у основания. — Я рассказал ему, как трахал Кави. Пусть живёт с этим. — А мне расскажешь? — Кэйа снова наклоняется к его уху, тянет губами серёжку, целует в шею. — Если хочешь. — Я подумаю. — Чайльд отчаянно толкается ему в кулак. — Если ты… ты… Кэйа разворачивает его лицом к стене, сдёргивает с него штаны, и Чайльд нетерпеливо стонет, едва почувствовав прикосновение между ягодиц. — Если я? — весело шепчет Кэйа и толкается ему зад. — Есть условия? У Чайльда нет условий. Ему хорошо. Даже — он никогда бы не сказал такого раньше про секс и всё, что с ним связано, — спокойно. Будто он в безопасности. Будто он… нужен. — Чайльд, — тихо повторяет Кэйа ему в затылок, касаясь губами волос, проводит пальцами по всей длине его члена, крепко обхватывает головку. — Чайльд… Он тоже соскучился. Тоже хотел встречи, и его хватка у Чайльда под рёбрами такая сильная и нежная. Ставшая привычной. Чайльд бы не подумал, что однажды ему такое понравится, но это было раньше. Когда он был один и сражался только за себя. Он закидывает голову Кэйе на плечо, целует его в щёку, прикрывает глаза и двигается навстречу медленнее, так, чтобы распробовать. К его восторгу, Кэйю уносит почти мгновенно. Крепче сжав Чайльда в объятии, он хрипло стонет, вставляет глубже и замирает; по его телу прокатывается крупная дрожь. Так хорошо. Чайльд заводит руку ему за голову, разворачивает к себе, и они снова целуются — всё время, пока Кэйа размашисто надрачивает его член и сжимает в горсти яйца, пока Чайльд с тихими стонами кончает ему в кулак, пока пытается отдышаться, но только шире открывает рот, чтобы Кэйа мог трахнуть его языком. — С ума схожу, когда думаю, как легко тебя раздеть. — Кэйа целует его ещё раз и только тогда выпускает. — Заглянем к Бай Чжу и поедем к тебе, раз приглашаешь. — Хорошо, — выдыхает Чайльд. Он согласен на что угодно, пока Кэйа держит его в объятиях. И, может, это слабость, но он как никто умеет обращать свои слабости в силу. Когда они возвращаются, аль-Хайтам как ни в чём не бывало сидит рядом с Альбедо — делает вид, что читает, но застывший взгляд его выдаёт. Чайльд не пытается скрыть торжествующую ухмылку. Есть поводы быть собой довольным. — Онигири! — объявляет Тома. — Альбедо, твоё пирожное, и сэндвич с курицей для Кэйи. А для тебя, — он подходит к Чайльду и улыбается шире, — я приготовил кое-что особенное. Раздобыл один рецепт… Он ставит на стол тарелку блинов, сложенных треугольниками, политых прозрачным мондштадтским мёдом, говорит что-то ещё, но Чайльд перестаёт разбирать слова. Бабушка пекла почти такие же — тонкие, с завернувшимися поджаристыми краями, только вместо мёда, которого в Снежной было не достать, смазывала маслом. Она смеялась, когда Аякс выхватывал из тарелки ещё горячие и заталкивал в рот, гладила его по голове, ерошила отросшие кудри. Аякс не спрашивал, почему на её руках столько шрамов, почему она всегда повязывает голову платком, закрывая лоб до самых бровей, — не задумывался, потому что всегда знал её такой. Она была Фатуи — Пульчинелла рассказал только после её смерти, через несколько лет, — сражалась, покуда могла держать оружие, и лишь на склоне лет вернулась в некогда родной дом, уже овдовевшая, такая же чужая, каким годы спустя стал Аякс. Может, потому для неё одной после его путешествия в Бездну ничего не изменилось. Конечно, она знала, что с ним случилось, но всякий раз, как он заваливался в гости, его ждала тарелка блинов с тающим кусочком масла и скупая, как бы случайная улыбка, — но как радостно смеялись её глаза… — Чайльд! Чайльд!.. В тарелку падает слеза — и только тогда Чайльд понимает, что лицо всё мокрое, что он давится рыданиями, что его трясут втроём, и даже аль-Хайтам взволнованно смотрит на него, заложив пальцем свою книгу. — Посмотри на меня, — просит Кэйа. Чайльд мотает головой, пытается вытереть слёзы ладонями, но они всё никак не кончаются. — Пожалуйста. Я могу помочь? Тома двигает ему стакан воды; его тёплая рука лежит на плече, и Чайльд не знает, что делать с его участием, но не может и оттолкнуть. — Чайльд, — зовёт Альбедо очень тихо и по очереди прикладывает к его щекам бумажные платочки. — Можешь что-нибудь сказать? Снова помотав головой, Чайльд запихивает в рот целый блин, жуёт, давясь плачем; вкус совсем не такой, слишком сладко, слишком воздушна пшеничная мука, слишком свежее молоко. Если бы всё это было у его бабушки. Если бы он только мог… — Отличные блины, — говорит Чайльд застывшему рядом Томе, — почти как в Снежной. Он чувствует себя таким жалким, таким слабым и раздавленным. Оторванным от всего, что любил. Таким одиноким. Почему он раз за разом вынужден переживать одно и то же? Разве мало того, что уже случилось? Глотать тяжело, но он проглатывает всё до последнего кусочка и закрывает лицо ладонями. Между пальцев течёт, и он уже отчаялся взять себя в руки. — Принесу плед, — говорит Тома и уходит. Аль-Хайтам, к счастью для себя, исчезает молча — в какой-то момент его просто не оказывается за столом. Чайльд не чувствует облегчения. Не чувствует ничего, кроме тоски по прошлому. По детству, когда он ещё не знал, кем и чем станет. По вырытым в огромных сугробах лабиринтам для игр, по обледенелым горкам на берегах озера, по северному сиянию, по вылазкам в молчаливый старый лес. По тому, что никогда не сможет рассказать так, чтобы другие по-настоящему поняли. По тому, что, он думал, больше не отзовётся в его сердце теплом, когда он будет так далеко от места, которое называл домом. Ему больше не задают вопросов. Тома накидывает ему на плечи мягкий плед и оставляет в покое. — Давай вернёмся на диван, — предлагает Кэйа, и Чайльд позволяет ему себя пересадить. Кэйа устраивается рядом, с другой стороны подсаживается Альбедо, снова принимается чиркать карандашом. Чайльд настолько измотан, что его больше не заботит, как он выглядит и что о нём подумают. Он закидывает голову на мягкую спинку дивана, тупо смотрит в потолок, позволяя слезам течь на голую грудь и ворот майки. В Снежной даже дома мечтать было нечего о том, чтобы ходить настолько раздетым. Эта мысль вызывает улыбку. Он приподнимает ресницы, косится Альбедо в блокнот — и его разбирает смех. — Зачем ты рисуешь блины? — Никогда их не видел. — Альбедо невозмутим, и Чайльд благодарен ему за это. Легко представить, будто ничего особенного и не случилось. — Выглядят необычно. — Однажды я покажу тебе холодец. — Звучит пугающе, — фыркает Кэйа. — Как что-то, что заморозит тебя изнутри, — соглашается Альбедо. Чайльд кладёт ладони им на колени, сползает ниже по дивану и снова вытягивает ноги. Впервые он рад, что через пару минут браслет всадит в него иглу и впрыснет очередную дозу успокоительного. Может, в лечении правда есть смысл. Не хотелось бы впредь рыдать над блинами. — Нет. Холодец совершенно безопасен. В отличие от меня. — Он закидывает ногу Кэйе на колени, а руку — на плечи Альбедо. — Вы ещё не знаете, что я вам приготовил. ~ Чжун Ли совершенно не нуждается в красивых пассах руками, чтобы считать состояние пациента, но маленькие представления его развлекают, поэтому Бай Чжу относится к ним с юмором. К тому же, это попросту красиво. — Я бы сказал, что его эмоциональное состояние ужасно, — наконец, заключает Чжун Ли. Его глаза всё ещё прикрыты, рукава рубашки закатаны до локтей, и Бай Чжу не может не любоваться им. — Доза успокаивающего эликсира в капельницах уже вдвое выше максимальной. Не думаю, что нам стоит экспериментировать дальше. — Снизь её до четверти от максимальной. И уменьши дозу снотворного. — Хочешь, чтобы к нему возвращались чувства? — Хочу я или нет, — Чжун Ли принимается аккуратно раскручивать рукава, — держать его в лозах дольше нет особого смысла. Организм восстановлен достаточно, чтобы мы могли не опасаться за его жизнь. Что касается психики… во сне ему не помочь. — Может, гипноз? Чжун Ли качает головой. — Внушение дрянное дело. К тому же на Дендро оно почти не действует. — Он взглядывает на Бай Чжу и тепло улыбается. — Положимся на его внутреннюю силу и поддержку его мужа. — Кстати, о муже. Ему стоит присутствовать? — Возложим решение на Кавеха. Думаю, он справится с тем, чтобы выставить аль-Хайтама прочь, если захочет побыть один или с кем-то ещё. — С кем-то ещё, — прищуривается Бай Чжу. — Что ты об этом знаешь? — Гидро и Дендро всегда реагируют. — Чжун Ли сосредоточенно застёгивает запонки, но его мнимое спокойствие не обманывает. Бай Чжу не раз замечал это странное настроение, нечто среднее между беспристрастным наблюдением со стороны и ревнивым желанием вмешаться во всё, что происходит вокруг. — Даже если эта реакция не имеет отношения ни к чему, хотя бы отдалённо похожему на влечение и тем более на любовь, она рождает нечто живое. Ненависть — тоже сильное чувство. — Рассчитываешь, что его вытащит либо одно, либо другое? — Измученным сердцам нелегко вернуть способность любить и сочувствовать. Однако и разрушительную силу ненависти не стоит переоценивать. Выпущенная на волю, она порой освобождает место для чего-то созидательного. — Порой, — повторяет Бай Чжу. Чжун Ли разводит руками. — У нас не бывает гарантий. — Что-то ещё? — меняет тему Бай Чжу. — Пока что не предупреждай аль-Хайтама. Он тяжело переносит всё, что связано с болезнью Кавеха. Ожидание может стать для него мучительным. И, если кто-то решит навестить их, не препятствуй. Сейчас для Кавеха хорошее время, чтобы почувствовать себя важным. Проводив Чжун Ли, Бай Чжу занимает его место на краю кровати, смотрит в лицо Кавеха. Без постоянно меняющихся выражений оно кажется неживым, словно стёртым; вероятно, аль-Хайтаму тяжело находиться рядом. Вопреки общим заблуждениям, любовь не всегда помогает пережить недуг партнёра. Бывает так, что она превращает в пытку жизнь того, кому повезло остаться здоровым. В том, что Кавех выберется, у Бай Чжу сомнений нет. Если бы он мог быть так уверен в аль-Хайтаме. ~ По ощущениям Чайльда, Кэйа задерживается у Бай Чжу на целую вечность. По часам над дверью кабинета проходит всего полторы минуты, а он уже не знает, куда себя деть. — Сходишь со мной покурить? — спрашивает он у Альбедо. — Я подожду здесь, — качает головой тот, — не хочу, чтобы Кэйа заволновался, когда нас не увидит. — Буду внизу. — Чайльд надеется, что не выдал своего облегчения. Он благодарен за поддержку, за то, что никто не стал задавать ему вопросов и лезть в душу, но способен ли он сам принять себя таким, каким готовы остальные? Это вряд ли. Он спускается по той же лестнице, где встретил Кави три недели назад, и ему становится тошно. Заметил аль-Хайтам или нет, но, заходя в палату, Чайльд всегда держится к кровати спиной; теперь, когда лозы разошлись, ему особенно страшно повернуться и увидеть Кави… Каким? И с хрена ли ему не всё равно? Не так-то он хорош в том, чтобы разбирать собственные чувства. Может, помогло бы поговорить с Альбедо или, ещё лучше, с Кэйей, но… Всё утыкается в «но». И раньше Чайльда это не напрягало. Он толкает дверь, выходит в сумрачный осенний день; когда над Гаванью не светит солнце, тёплые краски золотой листвы тускнеют, а ветви кажутся чёрными. Погода дерьмо. Не будь здесь Альбедо и Кэйи, Чайльд ни за что бы не вышел из очередного дома, где коротал одинокую ночь. Возле урны для курения рядом со служебным входом в клинику, прислонившись спиной к влажной после дождя стене, его ждёт Чжун Ли. Первый порыв — мотнуться назад и сбежать, но на сегодня он достаточно выказал себя трусом и размазнёй. Поэтому Чайльд просто останавливается. — Зачем пришёл? — спрашивает он. Все мышцы напружинены: пусть он старается выглядеть безразличным, но готов к любому продолжению диалога. — Я думал, мы всё решили. — Решили? — вежливо уточняет Чжун Ли. — Хотелось бы и мне знать, что именно. Чайльд стискивает в кулаке пачку сигарет. — Что тебе на меня плевать. Под усталым взглядом Чжун Ли он чувствует себя дурачком. — Почему ты пришёл к такому выводу? — Мы не на сеансе твоей ёбаной терапии! — рявкает Чайльд ему в лицо и разворачивается, чтобы уйти. Чжун Ли удерживает его за локоть. Дёргаться бесполезно, но Чайльд всё равно пытается. — Отпусти! Я больше к тебе не приду! — Аякс, — тихо просит Чжун Ли. Тяжело дыша от злости, Чайльд перестаёт вырываться, но и головы не поворачивает. — Чем я тебя обидел? — Ты увидел меня с Кави! И ничего не сказал! — От обиды у Чайльда снова влажнеют глаза. Да сколько можно! — Просто прошёл мимо! Даже не посмотрел в мою сторону! — Разве не так должен поступить вежливый человек, случайно вторгшийся в чужое личное пространство? — Он не моё личное пространство! Он изменял со мной своему мужу! Я… может, я не хотел! — Но ты не просил помощи, — мягко напоминает Чжун Ли. Его хватка становится скорее нежной, чем удерживающей, и от этого только сильнее хочется заплакать. — Всё выглядело как секс по согласию. Или я неправильно тебя понял? Чайльд слабо тянет руку, но, словно понимая, что на самом деле он не хочет уйти, Чжун Ли не отпускает. «Ты ничего не понял», — хочет сказать Чайльд. Но он молчит, будто Чжун Ли в силах прочитать его мысли, неосознанные, скрытые от самого себя, и помочь ему — потому что Чайльд понятия не имеет, как облегчить свои страдания. — Аякс, — повторяет Чжун Ли ещё тише, и за этот тон его ещё сильнее хочется ненавидеть. Будто Чайльд стоит того, чтобы его добиваться. Будто кто-то ценит его жизнь выше одной моры. — Скажи, что я должен был сделать. — Ничего, — шепчет Чайльд. Долбаные слёзы снова вспухают на веках, срываются с ресниц, но утереть их — значит себя выдать, и Чайльд их игнорирует. — Если хочешь помочь, выпусти меня отсюда. Я отомщу им. Я должен отомстить! — Стоит ли месть твоей жизни? — Голос Чжун Ли снова становится голосом дракона, и у Чайльда дрожь прокатывается по позвоночнику. — Стоит ли отдавать всё, что у тебя есть, ради нескольких минут торжества? — Стоит, — огрызается Чайльд — но он уже не уверен. — Откуда тебе знать, что мне нужно? Всё ещё удерживая за локоть, Чжун Ли нажимает ему между лопаток, и Чайльд со сдавленным криком выламывается так, что едва не падает на колени. Длинные когти цепляют тонкую майку и резинку штанов, и Чайльд чувствует кожей крошечные твёрдые чешуйки на сгибах пальцев. — Тебе нужна награда. Разве нет? Чайльд сам подаётся к нему, прижимается спиной к его груди, закидывает голову и так широко, как только может, открывает рот. Обхватив его голову ладонью — Чайльд сходит с ума от того, какая она большая в сравнении с человеческой, как золотятся чешуйки и узоры Гео на костяшках и запястье, — Чжун Ли приникает к его губам, и, пусть не раздвоенный, его язык всё равно слишком длинный. Чайльд давится, принимая его в глотку, и прикрывает глаза от удовольствия. Слёзы всё ещё катятся по щекам, но уже другие. Ему страшно, больно и хорошо. Очень хорошо. — Я передам Бай Чжу, чтобы тебя подождали, — шепчет Чжун Ли в его мокрые от слюны губы. Чайльд едва помнит, кто его ждёт и зачем: все мысли обращены к тому, как не скинуть одежду прямо сейчас. — Не волнуйся, я не займу много твоего времени. Чайльд готов отдать ему хоть всё.22. Блинные флэшбэки
23 марта 2023 г. в 23:32