Анатоль

Запись 231а:       20.09.2000. Анатоль счастливо смотрит в камеру и улыбается. Его волосы, не такие уж и короткие, что до этого было не так заметно из-за того, что они всегда зализаны назад, весело развеваются на ветру. Он на улице, причем довольно прилично выглядещей. Это первая запись, сделанная на улице, если не считать парочку предыдущих, в которых он за глаза песочил парней разных возрастов за всякую надуманную чушь — хобби у него такое.       «Я иду к маме на работу! Вот мама», — он переводит камеру на Анну, которая довольно скованно шагает по лужам с медицинской маской на лице (хочу уточнить, что в начале двухтысячных это не было обычным аксессуаром, и на человека в маске сочли бы идиотом или, в лучшем случае, простудившимся). Обратно на себя Толя камеру не переводит, даёт полюбоваться пошарпаной стеной громоздкого здания.       «Вот тут мама работает, тут все самые самые умные люди работают».       «Не все», — без энтузиазма поправляет женщина.       «Тут ещё раньше дедушка работал, и ещё буду работать я», — он говорит это с пугающей уверенностью в голосе. — «Мама будет показывать мне, что они придумали для магнитного поля».       «Угу», — Анна будто спит на ходу.       «А я покажу им свои идеи, вот, вы тоже смотрите», — в кадре появляется портфель, в котором, судя по всему, полно самых гениальных наработок.       «Не надейся, что они тебя будут слушать», — зевок, — «Ты ещё маленький».       «Никакой я не маленький! Я умею решать совсем умные задачи!»       «Ты себе можешь суп сватить?»       «Если научишь меня, то смогу!»       «Меня никто не учил суп варить».       «Поэтому он у тебя такой невкусный?»       Анна раздражённо вздыхает. Ветер становится сильнее и бьёт по микрофону, так что дальнейший разговор можно уловить только урывками. Из него можно понять, что Толя уже несколько месяцев упрашивал маму привести его на место работы, и она наконец согласилась, но только на пару раз, потому что коллеги вряд ли обрадуются такому подкидышу. Забегая вперёд, предсказание не сбылось, и смышлёный малый быстро прижился в коллективе, что дало ему карт бланш на посещение закрытого НИИ, вернее на бессовестное выпрашивание у мамы впустить опять на работу.       Уставшая то ли от недосыпа, то ли от утомительного разговора, Анна поворачивается к сыну в первый раз за видео и в ужасе выхватывает камеру из его рук.       «Тут съёмка запрещена!» — говорит она довольно громко, но на крик не срывается. Выключает запись не сразу — пытается догадаться, как это сделать, но быстро справляется без подсказок. Конец записи. Запись 275а.       07.12.2000. Толя включает камеру где-то под столом и робко её достаёт. Помещение представляет из себя какую-то подсобку или склад, где на высоких, до потолка, стеллажах аккуратно разложены ящики и тары с налепленными на переднюю сторону этикетками. В помещении, несмотря на общую захламлённость, очень светло из-за ярких ламп и пробивающегося через окно солнечного света.       На стуле у стены сидела девушка, в которой узнаётся Ани, только совсем-совсем молодая. В руках у неё тонкая сигарета, несмотря на то, что сидит она как раз под знаком «Курение строго воспрещается». Это-то и послужило причиной записи ролика:       «Теперь-то мне точно поверят!» — говорит Толик за кадром, — «Она курит, смотрите!»       «У-у-у, ябеда-корябеда», — девушка выпускает дым из лёгких, — «Тебя никто любить не будет».       «Нет, тебя! Ты нарушаешь правила!»       «А ты нет? Вот возьму и маме твоей расскажу, что ты камеру притащил с собой, — она кричит:       «Анна Анатольевна! А ваш сын-»       «Тс-с-с! Не говори ничего!»       «Ладно-ладно. Ты можешь в столовую уйти? Я одна посидеть хочу».       «Нет, мама сказала без взрослых не оставаться».       «Мама сказала-мама сказала! Мама сказала, чтобы ты к компьютерам не подходил».       «Я же не знал, что там что-то считается! А мне нужно было проверить».       «На калькуляторе никак?»       «На калькуляторе долго».       «Что там тебе проверить-то надо было?»       «На, смотри», — Толя откладывает камеру и передаёт Джагатьян толстенную тетрадь. Девушка вчитывается в записи, и поначалу её рот открывается с каждой следующей строчкой все шире, но в конце она обиженно хмыкает и передает тетрадь с наигранным пренебрежением.       «Я тоже такие в твоём возрасте решала, даже сложнее», — интересно, насколько должно быть у человека хрупкое эго, чтобы тягаться с семилеткой? Как бы закрепляя обиженный образ, Ани отворачивается и делает затяжку.       «Это не сложно, просто компьютер считает быстрее», — учитывая, что Толю научили калькулятору раньше таблицы умножения, можно предположить, что он тут слукавил и что ему на самом деле сложно считать в уме и столбиком, но это ни в коем случае не умаляет его способностей составлять уравнения. Научиться складывать и умножать можно посредством практики и различных хитростей, а составлять алгоритмы решений — это в большей степени зависит от интеллекта в целом.       Толя садится обратно за решение примеров, но уже школьных, постоянно ругаясь на то, какие они непростительно простые. Камера все это время направлена на Ани: Толя, похоже, попросту забыл выключить. В какой-то момент девушка достает из заднего кармана брюк пейджер и только собирается что-то отправить, как Анатоль опережает своим вопросом:       «А это что? Это такой телефон?»       «Да заткнись ты уже, достал».       «Не злись, теть Аня».       «Какая я тебе тетя Аня? Я так маму твою зову вообще».       Судя по интонации, Ани хотела договорить что-то ещё, но вместо этого потушила сигарету об и без того грязную стену и начала разгонять дым ладошкой.       «Всё равно вонять будет», — злорадно хихикает Толя.       Шаги в коридоре становятся настолько громкими, что даже на камере слышно, и теперь понятно, что это Ани так резко задёргалась. В комнату заходит научный сотрудник, берёт что-то, что ему нужно, и молча уходит, не обращая никакого внимания на основных действующих лиц.       «Тьфу ты, я думала, это за мной».       «А почему ты не работаешь, тёть Аня?»       «Я не тётя! И я отдыхаю. Вот здесь у меня они все», — девушка обхватывает горло обеими руками.       «А почему тебя не ругают, что ты не работаешь?»       «Потому что гениям можно всё», — довольно нескромно.       «А почему ты гений?»       Ани строит такую гримасу, будто её только что окатили холодной водой. Скрестив руки на груди, она громко цокает языком и декламирует:       «Я вообще-то поступила в университет в четырнадцать лет. Меня по федеральному телевидению показывали».       «Знаю. А сейчас ты что?»       Ещё более обиженная, Ани бегом выходит из помещения, громко хлопнув дверью. Тем не менее, через секунду она возвращается, подбегает к столу, за которым сидит Толя, и хватает камеру.       «Эй, отдай!»       «Я сейчас Анне Анатольевне всё покажу».       «Дай я хотя бы карту памяти дост-» Конец записи. Запись 276а:       31.12.2000, праздничная дата. Снова бедненький для такого случая стол, но и гостей не то чтобы много, даже поубавилось с последнего совместного праздника: Арсения за столом не видно.       Камеру на этот раз держит не Анатоль, а Анна, потому что первый сидит рядом с Бериллом на полосатом диванчике прямо напротив оператора.       «Это моё! Это моя камера!» — Толя радостно машет в объектив.       «Ещё раз увижу её на работе, отниму насовсем», — женщина передаёт камеру сыну, и тот сразу же кривляется на запись.       «А мне, мам, а что ты подаришь мне?» — спрашивает Берилл в нетерпении.       «А тебе — вот».       Толя не упускает возможность записать реакцию Бера на мамин подарок — стеклянные камушки разных цветов, которые обычно добавляют на дно аквариума.       «Это тебе в коробочку», — говорит она и улыбается.       «Я не понял», — Фома нахмурился, сидя перед традиционно пустой тарелкой, — «Ты отняла у него камеру, чтобы подарить её же? Это разве честно?»       «Меня бы больше беспокоило», — кадр переходит на А.Е., сидящего во главе стола, как обычно, — «что ты поощряешь их бесполезные увлечения».       «Ну почему бесполезные? Берчик может стать геологом или работать с оптоволокном, например».       «С чем работать?» — перебивает Берилл.       «Это такие проводки из стекла, по которым передают свет», — объясняет Анатоль, и младший брат кивает в ответ.       «Ой, здорово!»       «Оптическое волокно уже через двадцать пять лет никому не будет нужно. По моим прогнозам, если темп технического развития будет возрастать в геометрической прогрессии с тем же коэффициентом, что и сейчас, то к две тысячи двадцать шестому году люди наконец дойдут до телепатии».       «Зачем нам телепатия, если есть теле-фоны?» — пытаясь разбавить атмосферу, Фома делает акцент на последнем слове и эффектно достаёт две одинаковые красиво упакованные коробочки из-за спины, которые до этого лежали на полке прямо за ним, — «Вот, мальчики, это вам», — он протягивает подарки детям. — «С новым годом».       «Это что, Нокия? Новая?» — спрашивает Берилл после того, как открывает упаковку, и достаёт мобильный, которым будет пользоваться и пятнадцать лет спустя, — «Тут должна быть змейка».       «Кто?» — удивляется отец. Судя по всему, он особо в модели не разбирался, просто взял что будет поновее.       «Ну, игра такая», — Берилл моментально краснеет до кончиков ушей. — «Там змейка, и ты ей управляешь, а она растёт всё время».       «Откуда ты про неё узнал?» — лицо Анны принимает выражение схожее с тем, с каким ловят преступника с поличным. Бер не может найти оправдание и тупо глотает воздух, как рыба.       «Ты опять выходил на улицу и общался с дворовыми?» — продолжает допрос Анна, — «Ты же понимаешь, что это опасно?»       «Я ему рассказал», — Анатоль принимает волевое решение и вступается за брата, при этом откладывает камеру, чтобы шире жестикулировать. — «А мне рассказала Ани, она хочет такой телефон».       «Ты уверен?»       «Точно, спроси у неё сама».       «Анатолия», — внезапно встревает в разговор А.Е., — «что я тебе говорил про эту…» — тут он использует расистский слюр, который я предпочту опустить.       «Что я не должна с ней разговаривать, да».       «Что ты должна её вышвырнуть. Если эта наглая выскочка возьмётся за ум, то на уши весь отдел поставит и тебя заменит, а если нет — она всё равно оказывает плохое влияние».       «Какое влияние?»       «У неё полно вредных привычек, для начала».       «Она бросила курить и-».       «Не бросила!» — гордо вставляет Анатоль, — «У меня даже видео есть!»       «Замолчи, пока старшие говорят!» — Анна стучит кулаком по столу.       «Успокойтесь оба, это праздник для детей!» — вставляет Фома, но у него плохо получается урегулировать конфликт.       «А ты ещё…» — пытается сформулировать мысль А.Е., — «Ты ещё Анатолю пытаешься навязать эту …» — ещё один слюр.       «Ничего я не навязываю, я просто-»       Берилл прерывает этот жаркий спор громким плачем. Он уже не в том возрасте, чтобы бояться криков взрослых, тем более что они не редкие гости в этом доме, так что посмею предположить, что ему стало стыдно, ведь это из-за его необдуманного восхищения телефоном началась эта дрязга. Конец записи.       Если не считать день рождения Берилла, который в тот год вовсе пропустили, потому что именинника наказали за демонстративный акт неповиновения в виде рисунка на стене, это был уже второй загубленный праздник подряд. Могло бы быть не так критично, если бы не отношение А.Е. Кручинина к жизни в целом. Ему не нравилось, когда что-то шло не так, как он планировал, и воспринимал любую форму неповиновения как выражение сомнения в его организаторских и умственных способностях. Боюсь представить, сколько натерпелись от него студенты за его короткий период преподавания. Поэтому — только не смейтесь — им было принято волевое решение ввести репетицию праздничных дней. Да-да. Бывают репетиции свадебных приемов, когда куча гостей изучает, кто после кого вступает с поздравительной речью, чтобы все прошло гладко на церемонии, которая вроде как должна быть одна на всю жизнь, а есть Кручинины, которые репетируют день рождения, чтобы никто не вякнул ничего такого, из чего мог получится скандал. Насколько это странно выглядит вы сможете прочитать позже.       Однако вы можете справедливо поинтересоваться: а почему это такой весь из себя практичный Анатолий Евгеньевич вдруг одобрил идею семейных праздников? Целый нерабочий день, это как так? Ну, не совсем день, а скорее чуть более долгий обед — ему-то приходилось только сидеть за столом: это Анна готовила всю первую половину дня, а всю вторую — убирала. Зато самоназванному главе семейства был повод толкнуть торжественную речь и напомнить в очередной раз о своей важности. Запись 280а:       Толя записывает очередное видео не из дома. На этот раз он в помещении, смахивающем на школу, снимает череду пошарпанных дверей.       «Я на конференции», — голос какой-то приглушённый, и когда Анатоль поворачивает камеру на себя, становится понятно, что это из-за маски на его лице, —       «Буду отвечать доклад по окружающему миру. Знаете про что? Про магнитное поле Земли! Ага, я просто взял свои разработки и сделал из них доклад, хи-хи! Никто не узнает», — он поправляет волосы и становится видно, что на руках у него целлофановые перчатки — похоже, для защиты от вирусов.       «Не тыкай в лицо пальцами, они грязные», — приказала Анна из-за кадра. Ей явно некомфортно находится вне дома.       «Они же в перчатках».       «Перчатки тоже грязные».       Толя решает переменить тему: «Мама, а теперь, когда моя идея в виде доклада, ты дашь мне рассказать всем на работе?»       «Боюсь, они не станут слушать».       «Почему? Я же уже всё посчитал! Чем вы так долго занимаетесь так долго? Я вот сразу уже всё посчитал!»       «Выключай запись, мы скоро выступаем». Конец записи. Запись 281а:       Спальня Толи. Он с заплаканными глазами смотрит мимо камеры и очень громко шмыгает.       «Я не занял первое место. Первое место заняла какая-то швабра шепелявая, которая рассказывала про облака. Подумаешь, нашла тему для доклада. Это просто вода в небе, ничего такого. А что такое магниты — мы до сих пор не знаем толком. Это так интересно! А я не победил. Потому что не поверили, что я сам писал. Да она как-будто сама писала! На неё смотришь — сразу видно: ни ума ни фантазии, глаза пустые-пустые! А я правда понимаю всё, я просто писать не умею красиво и в компьютерах не разбираюсь, и поэтому мне мама помогла. Я на компьютерах только считать умею, на таких больших, а писать не умею. И что, из-за этого мне третье место давать?!» Он переходит с грусти на агрессию: «Да я умнее их всех вместе взятых! Мой доклад он хотя бы полезный, а не про то, что в пыли есть пылевые клещи. Ну и путь они есть, мне не жалко, они нас всех не убьют. А это НАУЧНАЯ конференция! А там такие дебилы, БЕСТОЛОЧИ!!!» Конец записи. Запись 286а:       Очередное видео не из дома, на этот раз в какой-то совершенно незнакомой кухне, состояние которой вряд ли можно оправдать «творческим беспорядком». Даже картины на стенах — и те висят неровно, а на в углу сложены пустые бутылки.       «Ты опять снимаешь компромат?» — очевидно пьяная Ани спрашивает, входя на кухню из более светлого и ухоженного коридора. Толя отвечает молча, похоже, просто кивает, и Ани падает на стул, закрывая лицо руками.       «Ты моцарта знаешь?»       «Кого?»       «Да был такой композитор», — она еле перебирает языком. — «До пяти лет выступал, и все удивлялись: как это такой ребёнок талантливый, как он на пианино играет! А потом он повзрослел, и стал просто музыкантом, а таких сто штук одинаковых. Уже не так интересно».       Толя явно испуган и пытается по-тихому свалить в другую комнату, но Ани чутко слышит его шаги и хватает за руку, из-за чего камера дрожит и картинка сыпется.       «Я не договорила», — грозно поясняет она.       «Я всё равно ничего не понимаю, отпусти меня!»       И Ани отпускает, но только чтобы самой уйти из кухни.       «Гарвард, где ты? Я тебя не вижу, ау?! Я нянька для сыночка начальницы, вы таких принимаете?»       Толя откладывает камеру в сторонку под пьяные вопли из чужой комнаты и хнычет. Звучит писк нажатия клавиш.       «Алё, мам? Забери меня отсюда, пожалуйста! Она ведёт себя странно!.. Я тогда сам домой поеду, мне страшно!.. Лучше бандиты, чем она, мам. Мам!» Конец записи.       Хочу сразу объясниться, что поведение Ани в этом видео — скорее исключение, чем правило. Она в тот момент находилась в состоянии стресса и апатии, возможно даже депрессии, но я не хочу разбрасываться диагнозами. Она впервые столкнулась с реальностью, где её не боготворили просто потому, что она умнее сверстников — вернее сказать, сверстники её догнали и даже обогнали. Детям-звёздочкам и «вундеркиндам» всегда сложно адаптироваться к тому, что на них не смотрят снизу вверх, и на неё это оказало такое сильное влияние, что если бы не поддержка Анны Анатольевны, она не смогла бы побороть своих внутренних демонов и уже на момент записи, скорее всего, совершила с собой непоправимое. Этот срыв случился именно в тот момент, когда Анна решила послушаться отца и отдалиться от своей протеже. Может, оно и к лучшему, потому что именно благодаря этой записи у неё открылись глаза на скрываемые за маской безразличия и грубости психологические проблемы Ани.       Их отношения больше всего похожи на отношения матери и дочери, а не ментора и ученика. Анна вцепилась в эту девочку с самого её поступления в Университет — причём тот, в котором Анна даже не преподавала на тот момент, просто услышала от знакомого: в МГУ четырнадцатилетняя ученица. Что конкретно заставило её к этой ученице так привязаться до конца не ясно, но смею предположить, что дело в схожих ситуациях с родителями: Ани тоже натаскивали на учёбу и контролировали во всём, вот только ей это даже нравилось. Ей хотелось думать над задачками, а не над тем, что делать со своей жизнью, так что любой вариант родителей её устраивал. Ровно до того момента, когда первое высшее было получено, а деньги на второе почему-то не появились волшебным образом. И ей ведь не объяснишь, что все в первое время после вуза не могут найти работу из-за отсутствия опыта, что это не только её проблема, и что Моцарт всё-таки стал великим композитором — но Анна Анатольевна попыталась, и у неё, вроде как, получилось. Правда, впоследствии это Джагатьян не поможет — она слишком глубоко погрузится в свои старые мечты о великом, но не сможет добиться признания и известности даже теми методами, что изберёт для себя.