Consolation des arts

Слово боль для Вегаса уже давно синоним жизни. Вся его жизнь пропитана болью как тело кровью – от и до, синонимы. Он наносит боль самому себе, видя как искажается красивое лицо уродливыми синяками; как его хищные черты искажает выражение убитой жертвы. Отец воспитывал его хищником, лидером, акулой бизнеса. Он вырос в убитого извечным проигрышем неудачника. Мужчину украшают шрамы, говорите? Что ж, Вегаса они лишь уродуют. Как и все остальное, что есть на белом свете. Отец выбивает методично из него все то, что Вегас почитает в самом себе за светлое. Он будто бы сам собой постепенно проводит черту, разделяя свою личность на полярные части: Вегас-хороший-мальчик-заботься-о-ежах, Вегас-мудак-спи-с-кем-я-сказал. Постепенно грань становится отчетливее, будто бы укореняется на почве его души, навсегда ее разделяя. Вегас-хороший любим матерью, братом, чертовыми ежами. Вегас-мудак нахрен никому не сдался. Кроме отца, разумеется, это ведь его детище. Его настоящий сын. Со смертью матери все уходит. Вегас-хороший покидает сцену, лишь изредка появляясь из-за кулис, и, когда Вегас порой ловит его взгляд в зеркале – побитый, жалкий взгляд – он спешит убрать его кулаками. Синяки проходят быстро, а до того он смазывает их щедрыми порциями тоналки. Пару раз он даже делает порезы на руках, а после смотрит, как кровь медленно окропляет дорогой бежевый ковер в его комнате. Причина шрамов для отца секрет. Он не может быть для него таким: слабым, сломленным Вегасом, у которого душа изломана, а от целостности и жесткости лишь жалкие остатки. А потом у Вегаса появляется новое хобби. К чтению, мото-гонкам и уходу за ежами добавляются пытки. С этого мгновения, когда он чувствует в своих руках всепоглощающую власть над хрупким человеческим организмом, нужда в услугах профессиональных мучителей уходит сама собой. Он учится быстро – увлеченный ученик – тому, как вырывать зубы, ломать кости, рвать кожные ошметки – так чужая боль становится привычной. Он выполняет все пытки, что поручает ему отец, довольный тем, как его сын становится тем, кого он всегда желал в нем видеть. Вегас скалится, а потом стирает размашисто чужую кровь со своей щеки – внешний его вид все также безупречен. Во всех отношениях. Он смотрит на слезы и впитывает отчаянные крики десятков своих пленников. Смотрит, слышит, но не чувствует. Он видит слезы Пита, впитывает его хриплое «Я не существую» и что-то внутри обрывается, а Вегас-мудак проваливается куда-то сквозь землю, когда он так отчаянно нужен. Вегас шепчет прости меня ровно три раза, но до конца в прощение так и не верит.