Consolation des arts

У Фабьена Маршаля тяжелый взгляд темно-карих, почти черных глаз, заостренные черты лица и крепкие, цепкие руки, могущие метко калечить, убивать людей, неугодных его величеству. Эти руки, все в отметинах и мелких шрамах, руки не аристократа, которым Маршаль, впрочем, и не является, держали столько извращенных орудий пыток, что взращенному в светлых залах и помпезности французского двора Филиппу наверняка и не снилось. Именно поэтому, из любопытства взгляд принца иногда невольно задерживается на этих пресловутых шрамах и отметинах. Просто потому что интересно отчего-то. Нет, разумеется, его высочество тоже убийца. В классическом понимании этого слова. Да что там, они оба – глава секретной полиции и младший брат короля Франции – не чураются проливания крови: в первую очередь из жил тех, кто по собственным побуждениям или превратностям политики встал на сторону противоположную их монарху. Они оба – и принц и ищейка – крепко связаны с королем – король же их и объединяет – оба они служат своего рода его телохранителями, верными сторожами его абсолютной, солнцеподобной власти. Однако же, едва ли прозвища убийца заслуживают они в равной степени. По крайней мере, в глазах общества. В глазах общества, Филипп почти безгрешен. Не за постельные свои дела, конечно, но за то, что происходит на поле битвы, куда он так отчаянно рвется каждый раз, сражаясь за само право сражаться едва ли не более яростно. В глазах Франции он – герой, эта слава – его единственное, прежде всего в собственных глазах подкрепление того, что где-то он может быть первым. Где-то его собственное величие не заслоняет чужеродный свет, где-то он действительно может быть солнцем. Где-то он может затмить брата. И это чувство для Филиппа черт возьми одно из лучших, что он когда-либо испытывал. Только вот… отчего так тошно и совершенно апатично после каждого его похода, отчего непреодолимое желание отгородиться от мира так влечет его каждый раз?

который он сам же и выпросил?

Филипп ищет ответ на свой вопрос. И находит его в темных, будто весь тот мрак, что поглотил двор, Версаль, Францию и его Филиппа душу – глазах. Потому что лишение человеческой жизни – грех. Куда более страшный, нежели тот, за который он так и не подумал каяться. Потому что грех этот – настоящий, подлинный, исходящий от самой природы, а не надуманный теми, кто жаждет подчинения людей через созданные ими законы. Потому что Фабьен, как и он сам, кажется тоже это понимает, только вот давно примирился с совестью. Или же нет? Впрочем, он ни разу не видел Маршаля искренне молящимся. Даже с той поры как они стали любовниками. У него уже много лет как прочная репутация безбожника, слуги дьявола и его самого. И на фоне этого, Филипп даже начинает завидовать, невольно примеряя ее к своей собственной: разгульного и инфантильного принца, бессовестного содомита, женоубийцы и нарцисса. Грехов у них на двоих – с лишком. Но Людовик без них двоих не может. Без их грехов не может. А не может Людовик – не может и Франция. А ради ее блага стоит примириться с совестью, не так ли?