Доводы нежных чувств

Она умела любить. Вопреки своим убеждениям Азирафаэль никогда не была чёрствой. Она могла быть страстной и пылкой, а те чувства, которые пробудил в ней поцелуй Энтони не были для неё чем-то неизведанным. В приюте Азирафаэль не имела близких друзей, но товарищей по играм ей хватало с лихвой. По правилам воспитательного дома после четырнадцати лет дети становились более-менее самостоятельными, ходили на работы и распоряжались временем уже более свободно. Тогда Азирафаэль начала служить на пол ставки в местной библиотеке. Составить ей компанию вызвался один из мальчишек её круга. Все удивлялись, чем вызван такой интерес Алонсо к пыльному книгохранилищу, тогда как другие мальчишки рвались на конюшни и в подмастерья к кузнецам. Ребята проводили вместе по несколько часов в день. Иногда со скуки Алонсо мог подрисовать непристойность какому-нибудь литературному персонажу во время сортировки книг или даже вырвать лист и сделать из него бумажный кораблик. Азирафаэль очень ругала его, но никогда не выдавала директору. Им было хорошо вместе. Алонсо разбавлял своими выходками и шуточками рутину рабочего дня, а Азирафаэль, хоть и делала ему замечания, но никогда не гнала от себя. Со временем она стала всё чаще ощущать на себе внимательный взгляд карих глаз, а позже Алонсо признался ей в любви. К тому времени им было всего по пятнадцать лет. Первая влюблённость стала для обоих самым ярким событием в жизни. Алонсо впервые робко поцеловал её, когда оба находились в тени широкого стеллажа и никто их не видел. Сначала очень неумело, познавая на своём опыте науку нежной привязанности, в глухих библиотечных лабиринтах они испытали первую в своей жизни близость, которая вскружила юные головы. Никто не говорил о свадьбе. Им просто было хорошо вместе. Азирафаэль уже тогда уверилась в том, что не создана для семьи, а Алонсо не возражал. В добавок ко всему девушка боялась забеременеть, от чего всё чаще стала отказывать ему. Их пути разошлись, когда оба покинули приют. Азирафаэль начала работать учительницей, а Алонсо отправился путешествовать. Во время прощания на пристани они долго не могли разжать объятия, ощущая, что уже не встретятся больше. Они были благодарны друг другу за эту первую любовь и, скрепя сердца, готовились отпустить её. Иногда Азирафаэль вспоминала Алонсо и те ощущения, которые она испытывала в его объятиях, вспоминала дрожь в руках, когда её пальцы утопали во вьющихся прядях каштановых волос, сладкую истому от его крепких объятий и страстные зачастую до боли поцелуи, которые он оставлял на её шее и груди. То была часть её жизни — важная часть. И как бы Азирафаэль ни старалась, она не могла до конца избавиться от потребности быть любимой и желанной. Особенно теперь. Ночью она долго не могла уснуть. Мысли перескакивали от ненависти к себе до обвинений Энтони в том, что он воспользовался ситуацией. Азирафаэль лежала на своей постели, сжавшись в комок, и недоумевала, как такое вообще могло случиться. Она отвечала ему, она хотела того же, но Энтони её остановил. Проявил ли он выдержку или, осознав, что побеждает, просто решил подразнить? Иногда голова так закипала от мыслей, что хотелось пойти спросить его об этом прямо. К счастью, разум всякий раз побеждал и не давал наделать ещё больших глупостей. К середине ночи она провалилась в забытье. Но видения, которые посылало ей сознание никак не помогли выспаться и успокоиться. Девушке снился Энтони, а вместе с ним — Алонсо. Оба чего-то ждали от неё и были так близко, что становилось страшно. В беспокойных сновидениях девушка провела несколько часов и проснулась после полудня от настойчивого стука в дверь. Азирафаэль почти упала с кровати, будучи немного не в себе. Закутавшись в одеяло, она подплыла к двери и буркнула: — Кто? — Горничная, мисс, — отозвался мелодичный юный голос. — Я принесла вам костюм. Азирафаэль открыла щёлку двери и уставилась на девушку в тёмно-синем платье с белым воротничком. В руках работница держала что-то широкое и плоское, упакованное в бумажный пакет. — Какой костюм? Зачем? — спросила она. — Я не знаю, мисс. Меня только попросили передать. Там записка в кармане. Мисс Инноченти отворила дверь чуть шире и протянула руку. Схватившись за край вешалки, она кивком поблагодарила горничную и затащила вверенный ей свёрток в свою комнату. Скинув с себя одеяло, Азирафаэль недоверчиво уставилась на пакет. Она села рядом с ним и принялась лениво распаковывать. Когда небрежно разорванная желтоватая бумага накрыла простыню её постели, взору девушки предстал красивый бело-голубой брючный костюм с серебряными вставками. Не приходилось быть специалистом, чтобы понять — костюм был дорогим и шили его явно на заказ. Азирафаэль провела пальцами по тонкой вышивке, поддаваясь жгучему желанию примерить наряд. Но вспомнив слова горничной, она осеклась и стала шарить руками в поисках кармана. Вскоре и он, и письмо были найдены. Азирафаэль развернула листок и прочитала: «Азирафаэль, надеюсь, моя посылка не нарушила ваш сон. Я осмелился передать вам костюм, который будет уместен там, куда мы с вами сегодня направляемся. Я ни в коем случае не намеревался обидеть вас и ваши прекрасные наряды, но в жизни нам иногда приходится соответствовать сложившимся обстоятельствам и играть роли тех, кем мы не являемся. Уверяю вас в том, что вы сами вправе решать, что надеть и я стану уважать ваш выбор, каким бы он ни был. Скажу лишь, что буду счастлив, если вы оставите себе этот костюм и не станете его возвращать. Жду вас у входа в гостиницу сегодня к половине второго. С уважением, Э. Дж. Кроули» Азирафаэль задумчиво взглянула на стену. Она вовсе не собиралась обижаться на него за наряд — и без того были причины для обиды. Но если ещё подумать — дорогие подарки просто так не делают, а значит, она снова окажется в неловкой ситуации. Хотя, куда уж более! Девушка нервно зашвырнула письмо в сторону и закрыла лицо руками. Ей предстояло снова оказаться в его обществе и следовало решить раз и навсегда — держать себя в руках и не поддаваться на провокации. Она взрослая и самостоятельная — уж как-нибудь справится. Азирафаэль взглянула на часы. До назначенной встречи оставалось двадцать минут. Следовало поторопиться. Она уверенно взялась за расчёску и с гордо поднятой головой стала приводить растрёпанные волосы в порядок. Азирафаэль храбрилась, но не брала в расчёт того факта, что взрослые и самостоятельные женщины бывают подвержены эмоциям чаще, чем им хотелось бы. Она оделась, оглядела себя с ног до головы и, убедившись в безукоризненности образа, направилась к выходу. Азирафаэль редко носила брючные костюмы и испытывала некоторую неловкость от того, что ткань сильно облегала бёдра. Невольно девушка старалась прикрыть ноги, оттягивая и без того достаточно длинный жакет ещё ниже. Оказавшись на крыльце, она огляделась в поисках экипажа. Его нигде не было. Девушка спустилась по лестнице, зашла за угол и в недоумении уставилась в глубину улицы, переходившей в городской рынок. Она поставила руки на пояс и тяжело вздохнула. Внезапно её окликнули. — Азирафаэль, — из-за её спины возник Энтони. — Вы не меня ищете? Уверенность как рукой сняло. Азирафаэль не ожидала его внезапного появления, а потому взволнованно всматривалась в лицо, скрытое очками и тенью чёрной шляпы. — Я искала экипаж, — начала она. — Экипаж не нужен. Мы пойдём пешком — тут недалеко, — он галантно предложил ей взять его под руку. Азирафаэль не стала сопротивляться. — За одно вы проведёте для меня экскурсию. Софи с таким упоением рассказывала о вашей прогулке, что мне тоже захотелось послушать. Азирафаэль испытала облегчение от того, что они не стали обсуждать вчерашнее и с искренним энтузиазмом принялась рассказывать ему обо всём, что попадалось им на пути, повелев для начала, крепко держать кошелёк, пока они проходили через рынок. — А здесь вы можете видеть дворец семейства Медичи, — указала она на невзрачное серое здание с колоннадой на фасаде. — Никогда бы не подумал, что это дворец, — скептически прокомментировал Энтони. — Медичи были самой богатой семьёй во Флоренции, а те из них, кто достоин упоминания, никогда не кичились своими капиталами. Они помогали людям, ценили искусство. Козимо Медичи, к примеру, очень поддерживал Джотто и Донателло, а Лоренцо Медичи, узрев талант юного Микеланджело Буонарроти, взял его в свой дом и растил как родного сына. — Микеланджело — это скульптор? — Верно. — А Донателло… — Тоже. Известен статуей Давида. Она, кстати, стоит у них во внутреннем дворе. Но туда не пускают туристов. — Жаль. И что же, нет никаких тайных лазеек, чтобы туда пробраться? — Кроули глянул на неё из-под очков. Азирафаэль задумалась. — Нет, — твердо проговорила она. — Мы с вами слишком большие для той лазейки, которая мне известна. К сожалению, — добавила она. С минуту они шли молча. — Мне кажется, вы наговариваете на своё прошлое и на своё детство, Азирафаэль. — Поясните. — Живя в приюте и испытывая крайнюю нужду, вы были предоставлены сами себе и вместе с горем хлебнули немало свободы и стали самостоятельной. Ваши ровесницы из высшего общества способны только вышивать и вести светские салоны, тогда как вы сами принимаете решения и не ждёте, пока кто-то сделает за вас работу. — Никогда раньше не задумывалась об этом, — проговорила девушка. — А что насчёт вас? Я не верю, что у вас было скучное и неинтересное детство. Кроули не сразу ответил: — За мной сутки напролёт ходили гувернантки и учителя всех мастей. Мне запрещали играть с другими детьми потому, что воспитанные малыши не бегают и не прыгают. А во время редких званых вечеров, на которых мне доводилось присутствовать, я больше походил на одну из статуй, украшавших залы — сидел вместе с остальными детьми, тогда как наши родители хвастались друг перед другом нашими успехами. — Мне кажется или вы сейчас жалуетесь, Энтони? — она улыбнулась. — Я вам завидую, признаюсь. У вас в футболе больше опыта, чем у меня. — Быть не может! — Правду говорю. Я избавился от оков круглосуточного надзора лет в четырнадцать, когда ко мне перестали водить учителей и послали в закрытый пансион для мальчиков. Там я наконец-то завёл друзей и хоть немного, но вдохнул свободной жизни. — В закрытом пансионе? — Азирафаэль недоверчиво возвела бровь. — Как это ни странно, — подтвердил Кроули. — Конечно, и там нам спуску не давали. Но мы с товарищами, действуя сообща, могли, например, сбежать ночью в город, потом вернуться так, чтобы никто ничего не заподозрил. — Здесь важно понимать, насколько строго было с этим. Наш комендант могла выпороть за ночные прогулки. Кто впервые попадался, потом ещё много раз думал перед тем, как сбежать. — Нас за нарушение дисциплины отправляли чистить туалеты. — Всё, Энтони, не продолжайте. Вы победили, — усмехнулась Азирафаэль. — Даже не думал с вами соревноваться, — Энтони слегка подался к ней. — Хотя, честно скажу, сыграть с вами в футбол я бы не отказался. Мы пришли, — быстро добавил он, не давая девушке возможности опомниться после его слов. Перед ними возникло гнетущее своей каменной мощью величественное палаццо Строцци. — Это же музей, — начала было Азирафаэль. — Символично, правда? — вставил Кроули. — Я уже бывал тут и нашёл, что в ресторане на последнем этаже есть довольно удобные для переговоров комнаты. Вы завтракали? — Я не успела, — призналась девушка. — Вот и славно, — заключил мужчина. Он толкнул тяжёлую дверь. Этот дом хранил историю падения одной из величайших семей Флоренции. Азирафаэль редко бывала здесь, но всякий раз оказываясь в этих стенах, проникалась их историей. Возможно, она действительно что-то чувствовала, но вероятнее всего, над девушкой довлело глубокое знание истории этих мест. Она немного отставала от Кроули, когда они проходили через холл к широкой лестнице. Она отстала ещё сильнее, пока они поднимались. Не от усталости, а от увлечённости. От внимательного взгляда не ускользнул ряд портретов представителей семейства, которых раньше здесь почему-то не было. Интерьер дворца был скуден. Строцци во всём старались копировать Медичи, и аскетичное убранство без изысков казалось неуместным для здания, которое называли дворцом. На последнем этаже Энтони пришлось подождать свою спутницу. Когда они поравнялись, он без особого усилия отворил дверь. То, что открылось их взору, вряд ли понравилось бы главе семейства Строцци. Обширный зал ресторана был залит светом, льющимся из широких панорамных окон. Позолоченная резная мебель вступала в унисон с витиеватыми украшениями на стенах, оклеенных изумрудного цвета обоями с ритмичным узором. В середине зала стоял белый рояль, за которым сидел музыкант и без остановки наигрывал приятную мелодию. Азирафаэль никогда здесь не была. Она даже не знала о существовании этого места, страдавшего избытком современной роскоши на территории исторического наследия Флоренции. Азирафаэль обомлела. Она не могла ни восторгаться, ни злиться, а потому стояла, раскрыв рот, провожая взглядом официанта в белом костюме и зелёном жилете с подносом, на котором высилась пирамида из бокалов с шампанским. — О, Мадонна. Это уже слишком, — пробубнила Азирафаэль. В следующую секунду к ним подошёл невысокий полноватый мужчина с блестящей лысиной и принялся нараспев осыпать комплиментами гостей. Азирафаэль пыталась вступить в поток его лести, но отлаженная машина по заманиванию богатых клиентов не намеревалась сбиваться. Девушка очень надеялась, что Энтони не знал итальянского настолько, чтобы сходу понять, что говорил о прекрасной паре администратор ресторана и чего желал им. К несчастью, Энтони всё понял и на таком же беглом итальянском мастерски остановил болтуна и попросил принести завтрак для девушки, а также чашку крепкого кофе для себя. Их усадили в одной из комнат для особо важных гостей, которая служила переговорной для деловой части горожан и приезжих. К удивлению Азирафаэль, интерьер здесь отличался простотой, несмотря на золотую кайму широкого стола и рубиновую вставку на дверной ручке. Они снова остались наедине, но Азирафаэль старалась об этом не думать. Энтони потягивал кофе, откинувшись на спинке чёрного кресла. Азирафаэль лениво ела свой завтрак, подперев голову и изо всех сил пыталась не задаваться вопросом, сколько может стоить яичница, салат и вот этот вот крохотный кусочек хлеба в этом раю для тех, кому некуда девать свои деньги. Погружённая в мысли, она не сразу заметила человека, который вошёл к ним и сел напротив неё. Когда она подняла глаза от тарелки, то увидела высокого симпатичного молодого итальянца в светло-сером костюме, с тёмными волосами, аккуратно зачёсанными назад и с маленькой серебряной серьгой в ухе. Одной рукой он удерживал широкий свёрток, обмотанный чёрной тканью. — Добрый день, господа, — вежливо поздоровался мужчина. Кроули и Азирафаэль поднялись со своих мест. — Сеньор Манчини! — Энтони подошёл к нему и протянул руку. — Рад встрече. — Надеюсь, вам не пришлось долго ждать? Я спешил как мог, — гость лучезарно улыбался. — Нет, нет, мы сами только зашли. Познакомьтесь, — Энтони жестом пригласил Азирафаэль подойти ближе. — Это мой эксперт, мисс Азирафаэль Инноченти. Азирафаэль, это сеньор Алессандро Манчини — местный предприниматель и торговец картинами. Азирафаэль внимательно смотрела на мужчину. Тот выглядел доброжелательным и, судя по костюму, был богат. Его ничуть не смутило присутствие женщины в качестве эксперта, однако он поинтересовался: — Вы работаете в Уффицы, мисс? — Нет, — начала было Азирафаэль. — Мисс Инноченти работает у нас в Национальной галерее экспертом по живописи. В её профессиональных навыках сомневаться не приходится. — Господин Кроули, я и не думал сомневаться, — вступил Алессандро. — Если вы пришли на встречу с экспертом, значит перед нами специалист высокого уровня. — Он взял Азирафаэль за руку и очень целомудренно коснулся губами её пальцев. Азирафаэль перевела на Кроули гневный взгляд, но ничего этим не добившись, сурово засопела. Кроули предложил Манчини выпить. Тот не стал отказываться. Некоторое время мужчины обсуждали какие-то общие дела, о которых Азирафаэль не имела ни малейшего представления. Она устало откинулась на диван, разморённая завтраком после бессонной ночи. Только тогда мужчины наконец обратили на неё внимание и соизволили заговорить о том, зачем собрались. Азирафаэль затаила дыхание в момент, когда сеньор Манчини наконец положил на стол свёрток, который принёс с собой. Энтони представил её, как эксперта, которым она не являлась. Тревожное предчувствие мешало девушке сосредоточиться, ведь в случае провала она испортила бы не только свою репутацию, но и его. Алессандро аккуратно развернул упаковку, поочерёдно вынул и положил перед покупателем две картины. На первый взгляд, обе они содержали в себе библейские сюжеты и рассказывали истории из жизни святых и апостолов. Герои на одной из картин были очень похожи друг на друга, что казалось странным. Другая не отличалась ничем примечательным, однако, внимательный взгляд всё же зацепился за деталь фона, которая о многом могла сообщить. Память не подвела Азирафаэль и она оторвалась от полотен, задумчиво вглядываясь в пустоту. Мужчины очень внимательно смотрели на неё в томительном ожидании. Азирафаэль перевела взгляд с Кроули на Манчини и спросила второго: — Вы полагаете, что это эпоха Возрождения? — спросила она. — Скажу больше, — оживился торговец. — Перед вами образцы позднего ренессанса — периода цветения Флоренции под сенью божественных Медичи. Смею полагать, эти работы принадлежат кисти самого Боттичелли. Но кто я такой, чтобы выдвигать предположения? Лучше вы нам скажите, мисс. — Он ласково взглянул на девушку, но её это ничуть не покоробило. Напротив, она даже чуть улыбнулась уголками губ. — Откуда у вас эти картины? — спросила она. — Одна престарелая вдова перед смертью попросила меня найти им дом, — Алессандро прижал руку к груди. — И вам не обидно, что работы кисти Сандро Боттичелли могут навсегда покинуть Флоренцию? Алессандро развёл руками. — Дорогая мисс, во Флоренции искусство находится повсюду. И мы — её верные сыны — обязаны делиться им. Это наш долг. Азирафаэль сощурилась. — И сколько вы хотите за них? Манчини переглянулся с Кроули. — Денежный вопрос мы уже обсудили с господином Кроули. Я предложил за обе работы семь тысяч фунтов и он согласился на эту сумму. Азирафаэль задумалась, после чего снова спросила. — У вас есть какие-нибудь документы на эти произведения? Вы же наверняка проводили экспертизу? — Да, конечно! — Алессандро поднял одну из картин, вынул из-за её подрамника солидного вида бумагу с сургучной печатью и протянул девушке. Азирафаэль принялась изучать документ, на котором некий сеньор Посквале из комитета культуры Флоренции утверждал, что картины, лежащие сейчас перед ней, относятся к эпохе Высокого Возрождения и датируются как минимум шестнадцатым столетием. Сеньор Посквале ничего не утверждал, но полагал со всей уверенностью чуть ниже по тексту, что работы вполне могли принадлежать кисти Сандро Боттичелли либо кого-то из его учеников. — Что скажете? — вступил Кроули, испытующе глядя на Азирафаэль. — Не смею спорить с представителем комитета культуры Флоренции, — она развернула листок лицом к нему. — Единственное, в чём я сомневаюсь, это авторство. Атрибутировать произведение вот так на коленке я не смогу. Но думаю, что эти прекрасные произведения достойны того, чтобы пополнить коллекцию Национальной галереи, — она сделала паузу и вернула листок торговцу. — Позже, — продолжила она, сурово глядя на Энтони, — мы вместе с другими экспертами по живописи, проведём исследование, чтобы точнее определить авторство. — Что ж, — вступил сеньор Манчини. — Полагаю, мы договорились, — он перевёл взгляд на Энтони. — Согласен, — подтвердил он. Мужчины снова позабыли про Азирафаэль и принялись обсуждать детали сделки. Девушку изрядно утомило это собеседование и духота маленькой закрытой комнаты, а потому она не заметила, как уснула в объятиях мягкого кресла. Её разбудил громкий порывистый голос итальянца, весьма довольного заключением удачного договора. Манчини попрощался с Кроули и уже приближался к ней. Девушка поднялась с места. — Благодарю вас за ваше участие, — поговорил он, целуя руку Азирафаэль. — Смею надеяться на то, что мы с вами ещё увидимся, — он еле заметно подмигнул ей. — Господин, Кроули, — он снова обратился к Энтони. — Рад был иметь с вами дело, а теперь я должен идти. До встречи, — он коротко поклонился и скрылся за дверью. Выждав паузу, Энтони обратился к девушке: — Вы простите мне эту маленькую ложь? — Не такая уж она и маленькая, — недовольно проворчала Азирафаэль. — Но в жизни нам иногда приходится соответствовать сложившимся обстоятельствам и играть роли тех, кем мы не являемся, — процитировала она его письмо. Кроули усмехнулся. — Вы мне очень помогли сегодня, — он взял её за руку, но девушка тут же высвободилась, опасаясь, скорее, собственного безрассудства, чем его. — Перестаньте, я почти ничего не сделала. Давайте уйдём отсюда, — попросила она. — Здесь очень душно. Энтони покорился. Они спешно покинули помещение и, оказавшись на улице, Азирафаэль ощутила небывалую лёгкость. Спать уже не хотелось тем более, что ей после разговора с сеньором Манчини требовалось кое-что разузнать. У Энтони были ещё дела в городе, а потому он не стал возражать, когда Азирафаэль попросила отпустить её немного прогуляться. Сдержанно попрощавшись со своим благодетелем, девушка пересекла площадь и срезая знакомые кварталы тоннелями глухих подворотен, вскоре вышла на оживлённую улицу. За первым поворотом она остановилась и взбежала по лестнице на широкое крыльцо городской библиотеки. Помещение пустовало. Пожилой библиотекарь поднял на неё безучастный взгляд и тут же вновь склонился над столом. Редкий шелест бумаги дополнял мирную тишину этого места. Азирафаэль проходила мимо стеллажей, оглядываясь по сторонам. Она остановилась, когда дошла до отдела мировой истории. Наугад вытянув пыльный том, девушка села на узкую лавку и стала ждать. Когда высокая тень заслонила тонкую линию света, проникавшую в этот закуток, Азирафаэль подняла глаза. В стороне от неё стоял высокий мужчина в сером костюме, час назад именовавший себя сеньором Алессандро Манчини. Азирафаэль поднялась со своего места, бросила на лавку книгу и не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, кинулась ему в объятия. — Алонсо, милый, — протянула она, не веря своим глазам.