Эдвард Рочестер

Пробуждение не принесло облегчения, привидевшиеся образы еще были свежи в памяти. А дух находился в смятении. И я пустился в воспоминания. В отрочестве и юности мир мне казался, словно летнее утро, радостными и многообещающим. Я никогда не знал нужды и ни в чем отказа. Был воспитан бесчисленным количеством нянек. А, поскольку, матушка рано покинула этот мир, меня всячески жалели и выказывали любовь. Мой единственный выживший старший брат был многим меня старше. К нему, напротив, предъявлялось много требований; управлять имением и всеми делами он учился чуть ли не с колыбели. От него требовались безупречное знание этикета, умение держаться в обществе, обширные познания и предприимчивость. Мне рассказывали, что секли его в детстве гораздо чаще меня. Получив за десять лет до моего рождения первого наследника, отец вложил в него все свои чаяния и надежды. Меня же, презентовав в девятилетнем возрасте неплохую лошадь из своих конюшен и долговязого домашнего учителя, он постарался забыть. Знай я о последствиях такой расстановки дел в те годы, возможно радость моя от вседозволенности бы поубавилась.  Однако, я был молод, горяч, страстно любил жизнь и совершенно ее не знал. Учеба мне давалась легко. Однако, природная нетерпеливость не прибавляла усидчивости. Я был взбалмошным юнцом, прекрасным наездником и, увы, неисправимым романтиком. Возможно, эта моя причудливость в выборе увлечений и непосредственность в пристрастиях стала для моего отца серьезной основой в принятии решения поначалу отправить меня на обучение подальше от дома, а затем и вовсе предоставить мою судьбу случаю. Он опасался, что в своих порывах я пожертвую положенное мне состояние бродячему театру и сам пущусь с ними в странствие. Как-то я получил от него письмо, в котором он описывал свое решение, указывая, что, когда отойдет от дел, преемником он видит моего брата Роланда и желает завещать ему всё. Но, поскольку, я его добрый сын, попрать гордость рода Рочестеров и обречь меня на нищее существование он так же не может. Посему он устроил договоренность со старым товарищем, осевшим на Ямайке много лет тому назад. «Тебе надлежит связать себя узами брака с девушкой достойной, и главное красивой. Таковой является Берта Мейсон, дочь моего доброго друга», писал он. Достойной в понимании моего отца она явно являлась. Как я потом выяснил, приданное, обещанное за ней, сотворило из Берты Мейсон в его глазах образчик достоинства. А свои и мои проблемы он посчитал делом решенным. Позже написал Роланд. Его письмо с сущности повторяло письмо нашего отца. Но он с еще большей горячностью описывал достоинства мисс Мейсон, не забыв приложить миниатюру с ее портретом, которую по всей видимости прислал ему мистер Мейсон. Не вдаваясь в подробности происхождения невесты, он назидательно описывал выгоды родства со столь почтенным семейством. Не забыв упомянуть, что мне стоит поторопиться исполнить отцовскую волю, поскольку «достоинства юной леди столь велики, что из желающих заполучить ее руку выстроилась очередь». Итак, мой отец устроил мне брак с девушкой, которую я никогда не видел. Завершив все дела в Лондоне, я отправился в путь, подгоняемый любопытством и жаждой приключений. Путешествие морем далось мне нелегко, добрую половину пути я пролежал в лихорадке. Южный климат плохо сказывался на моем здоровье, а отсутствие суши в любом направлении, куда мог простираться взор, навевало тоску. К окончанию плавания мне уже казалось, что я совершил большую ошибку, а мой брак представлялся большой авантюрой. Мне не было известно, что именно Берта думает обо мне, и думает ли вообще. А может, мы совершенно не понравимся друг другу. Словом, мой разум был нестабилен, то и дело подкидывая поводы сомневаться в принятом решении. Корабль прибыл на Ямайку в сентябре 1832 года. Мне только минуло 23 года, молодость моя была в самом расцвете. Пассатный ветер коснулся лица после душной каюты, и крепость здоровья позволила прийти в себя, как только я ступил на берег. Запахи цветения экзотических растений показались мне удушающими, одеяния местных жителей чересчур пестрыми, шум и гвалт вокруг заглушал даже мои мысли. Все казалось невероятным, захватывающим и слишком ярким относительно того, к чему я привык. Кингстон оказался небольшим портовым городом в бухте, берег которой был буквально изрезан рифами, так что капитанам приходилось прикладывать все свои умения, чтобы пришвартовать суда. В порту меня встретил Ричард Мейсон, старший сын Джонаса Мейсона и брат моей предполагаемой невесты. Это был джентльмен довольно приятной наружности. Держу пари, в лондонском обществе он бы имел успех. Но что-то насторожило меня в его виде уже тогда. Он был чрезвычайно взволнован встречей, однако, держался ровно, словно струна. Рукопожатие его оказалось холодным даже при стоявшей знойной погоде, а лицо то и дело меняло выражения в попытках уловить мое настроение. Я позволил себе ему улыбнуться и выразил желание поскорее добраться до гостиницы. Это решило дело, и мы скоро перешли к непринужденной беседе. Ричард поведал мне, что в это время года на острове стоит сезон дождей и мы каждую секунду рискуем попасть под ливень. Поэтому, он сам желает поскорее добраться до крыши над головой. И при этих словах я увидел, как он физически содрогнулся. Следующая неделя моего пребывания на Ямайке была насыщена событиями. Именно тогда я был представлен мисс Берте Мейсон. Я не был тут же приглашен к ним в дом, чему немало удивился. Поспешность, требуемая от меня отцом для прибытия в Кингстон, не вязалась с нежеланием семейства Мейсон незамедлительно решить дело. Я уже успел заскучать в своем номере, как спустя три дня Ричард Мейсон явился лично известить, что сегодня вечером он желает представить меня своей сестре на приеме, организованном в честь помолвки. А завтра утром он и его отец ждут меня у себя для обсуждения остальных формальностей.