Верхом на радуге

      Инк шагает напряжённо, оглядевшись по сторонам и заприметив впереди знакомую фигуру в облачке глюков, даже руку пытается вырвать с цепкой хватки. Дрим хмурится, пытаясь расшифровать тот странный налёт опасения, смущения и злости, что волнуется в воздухе, отражаясь в собственной душе и зарождая в ней смутные переживания. Дриму отчего-то становится так неудобно и даже немного страшно идти дальше. Отражённые чувства заглушают свой собственный интерес и азарт, что клубился в яблочной душе минуту назад. Хочется отпустить руку, отступить подальше, оттолкнуть, чтобы… что же это? Для чего? Ох… чтобы разрушитель не заметил близости, что между ними, потому что он не знает. Потому что узнай он и, возможно, к их противостоянию добавятся издевательства и подколы, и тогда уж точно не выйдет добиться от Оши такой желаемой дружбы и понять его мотивы и… Дрим улыбнулся. Так вот оно что. Так вот откуда эти опасения. Это Инк проецирует на него свои глупые страхи, пытается забрать руку и сутулит плечи. Глупый. Дрим не согласен с ним ни на минуточку. Раз разрушитель не знает — ему нужно сказать, просто необходимо, а ещё лучше бы показать. Обязательно. И Дрим сплетает пальцы ещё теснее, притягивая Инка ближе. — Ну и чего ты расшумелся сегодня… Оши? — Дрим выговорил имя тягуче, словно прокатал по языку это нежное сокращение, которым раньше пользовался исключительно художник, будто пробуя то на вкус, — Неужели соскучился за нами?       Он оглядел сначала саму альтернативу, которая, к слову, разрушалась на его памяти уже наверное раз двадцатый, если не больше, с завидным постоянством возвращаясь к существованию ещё лучше и качественнее прежней версии, а потом и разрушителя. За недовольным лицом нашлось всё такое же неприятное раздражение и Дрим скривил нос. — За вами? Пф-ф. Размечтался, Мечтатель, — ухмыльнулся в ответ Эррор и Дрим дёрнул за руку уже собиравшегося открыть рот Инка. Не хватало ещё, чтобы художник начал огрызаться, или заливать сейчас о дружбе, как бывало обычно при их встречах. Дрим помнил, чем это заканчивалось, но ему нужно было немного не то физическое сближение этих двоих… хотя, если бы Эррор в процессе драки оказался бы снизу, возможно Дриму удалось его немного… склонить к нужным чувствам. Он наклонил голову к плечу и прищурил расслабленно глаза, намереваясь лизнуть золотом магии душу монстра, что стоял рядом. Но как же оказалось странно — излучаемый им «зов» пролетел чуть ли не сквозь, будто за этими рёбрами под красным пуловером с растянутым воротом не было души так же, как и у его любимого Инка. Нет же, совсем не так, она будто и была… Дрим попробовал обернуть бьющееся мерно сердце мягкой магией ещё раз, старательно вкладывая в посыл больше всего и сразу: любви, симпатии, желания… но разрушитель только встрепенул плечами и покрылся нежным румянцем, будто и не понял ничего, будто и не почувствовал настырного влияния. Неужели? Дрим поднял брови в неверии. Ещё один монстр с иммунитетом? Неимоверно! Разрушитель заработал один плюсик заинтересованности в свою копилку. — Так почему же ты не спешишь рушить второй мир так же быстро, как первый? — повелитель снов улыбнулся, блестя лукавым золотом зрачков и наклонил голову, замечая, как румянца стало ещё немного больше на графитном лице, — Не потому ли, что ждал, что к тебе придет… Инки?       Эррор выпрямился в спине и Дрим хихикнул от того, как прямолинейно и чётко чувства с раздражения перетекли в смущение, неверие и в колючую злость. Ах, какой же ты сложный и интересный, оказывается, разрушитель. — Или я? Или, вообще, мы оба? Кого ты хотел увидеть больше? Знаешь, если жаждешь с нами общения, вовсе не обязательно для этого ковырять код мира, можно просто прийти в гости. Мы с Инки любим гостей... — Дрим обнял скукожившегося немного художника и стрельнул взглядом на замершего шокировано Эррора, продолжая скользить золотом магии вокруг его души. И пусть проникнуть внутрь и внушить ничего и не получится, но кокон ноющего желания и мягкой симпатии, окутывающий неприступное перевёрнутое сердечко, всё равно не даст нервничать, не позволит испугаться, подталкивая и успокаивая. — Ох, мы с Инки с удовольствием примем тебя к себе. Хочешь в нашу семью, Оши? Будешь третьим?       И Дрим рассмеялся, закрыв рот ладонью от сиплого кашля Инка и стыдливого «Совсем с ума сошли, придурки!», пошедшего двоящейся волной и кинутого чуть ли не через спину. Разрушитель просто убежал, бросил недоразрушенную альтернативу как было, одарив на прощание Дрима волной такого сумбура, что у того закружилась голова. — Дрим! Ты чего творишь? Ты что ему вообще предлагаешь?! — бушевал Инки, светя синими и красными фигурами в глазницах. Страх и злость? Мечтатель мотнул головой, отгораживаясь от чужих эмоций: — Я? А что я ему такого предлагаю? — Быть третьим! Вот так вот просто! И даже меня не спросив! — А ты против? — Дрим поднял бровь, — О-ой не ври-и-и. Ой, можешь даже не стараться выдавить из себя отрицание. Я же чувствую тебя. Я ощущаю твою заинтересованность, она такая пряная… ох, Инки, он бы так хорошо смотрелся между нами... — горячий шёпот щекотал шейные позвонки художника, — Ты задумывался о том, какого цвета могут быть его кости? Те, что спрятаны под одеждой. Ведь видимые фаланги его жёлтые и терракотовые, а шейные позвонки выглядывают багряными линиями из-под его красного свитера. Думаешь, он красивый? Хотел бы ты посмотреть на него голого?       Дрим заурчал довольно, по спине пробежались мурашки от тех эмоций, что ему подарил художник и тихое едва слышимое «да» подтвердило. Он не ошибся с выбором, и он постарается найти подход к этому будто закованному в броню, скелету побыстрее. И Дриму почему-то кажется, что это будет не так уж сложно. ***       Воздух пьянит сладким запахом вечернего лета, чарует неярким сверканием брюшек светлячков, тихим сюрчанием кузнечиков и далёкими песнями птиц. Эррор помнил эту вселенную, он был тут однажды, она была красива. Невероятно красива. И пуста. Он вдохнул прохладный вечерний воздух и ноги понесли его по тропинке, которая должна бы вывести к… да, правильно, к небольшому круглому пруду с каменными берегами, на которых валуны формировали круглые заплавы, словно огромные ванны, где вода за день наверняка прогревалась солнцем до температуры парного молока. Жаль, что в этой вселенной не было даже рыб. Странный творец бросил дорисовывать мир на этапе создания фауны, успев добавить лишь насекомых и мелких птиц, что походили на странную смесь попугаев и колибри. И тихий плеск заставил разрушителя настороженно замереть, а потом и с интересом шагнуть на серый берег.       Мелкая галька, идеально отполированными монетками валялась вокруг огромных валунов с округлыми боками, шуршала под стопами. Зелень листьев отражала красный тусклый уже уходящий закат. Лепестки чайной розы покачивались на мелкой волне и разрушитель заскользил взглядом за шелковой дорожкой этих нежных корабликов, замирая и теряя судорожный выдох. Среди светлячков и искрящихся пылинок в полутьме большой заплавы с закрытыми глазами лежал Инк. Совершенно голый, наполовину пряча свои покрытые чёрными рисунками кости в тёмной воде, посасывая две свои фаланги и роняя тихие стоны в густой воздух. Эррор рванулся назад — спрятаться, отступить, но завяз в этом воздухе, словно в расплавленном меду, или киселе, не в состоянии сделать и шагу назад. Только вперёд. Душа взвилась паникой. Это чернила? Какая-то магия?.. Сон? Разрушитель вернул взгляд вздыхающему томно вечному врагу: колени разведены широко, хрящики под коленными чашечками блестят влагой, рука выглаживает под водой что-то светящееся нежной перламутровой радугой, пуская волны. — Оши… — слетает с губ, на которых играет нежная улыбка. — Ты пришёл, милый, я ждал тебя так долго. Иди ко мне. Я уже успел подготовить себя для тебя.       И разрушитель сглатывает шумно. Сон, не иначе. Но с каких закорков мозга вынырнул образ защитника, да ещё такой подробный и жаркий. «Милый» — разрушитель никогда не хотел услышать это слово от него… или хотел? Зачем он сегодня ковырял код того второго мира так долго? Дрим был прав — он ждал их, хотел увидеть. И Эррор сам не мог сказать себе, почему. Эти два скелета настолько плотно въелись в его жизнь, что представить её без них было не то чтобы невозможно, а даже в некотором роде больно. Ведь последним временем они почти достигли консенсуса, Эррор рушил только необходимое, они же восстанавливали это необходимое и стычки их сошли практически на ноль. Зачем им мешать ему и драться, если миры после таких манипуляций цветут и пахнут? А тот последний мир вообще не нуждался в его вмешательстве на самом деле. Но он так давно не видел их лиц. Яркой карусели цветов одного взгляда и тёплого лукавого золота другого. Всегда вместе, будто связаны.       Эррор сделал шаг навстречу, опуская ноги в тёплую воду. Как и всегда во сне, заморачиваться с раздеванием не пришлось, и разрушитель почувствовал нервную дрожь своих костей, лишенных одежды секундным поворотом мысли. Прикрыл графит рёбер руками. — Оши… — простонал художник ещё раз, прекратил натирать себя под водой и изящно поднялся на ноги. Эррор двинулся к нему, ватными ногами гоняя мелкие камушки, поднимая волны и пожирая взглядом голые открытые кости. С них, увитых плющом рисунков, мелкими каплями стекала вода. Под изрезблёнными узором рёбрами пульсировала тьма, а тазовое дно было заполнено семицветной магией. Влажной магией. — Ах, Оши, — присели на камень, откидываясь на локти и медленно разводя колени в стороны. — Так скажи мне, кого же ты ждал сегодня? Кого ты хотел увидеть? Кого ты… хотел? Меня? — шанжан языка играет с кончиком почти не выделяющегося клыка, — ...Или меня? — тонкие пальцы бегут по вдруг белым костям, пересчитывая позвонки сверху вниз. Параллели симфизов блестят золотой росой.       Вода густая, вода не пускает вперёд, вяжет ноги, и Эррор двигается со скоростью крошечной виноградной улитки, упрямо преодолевая сантиметр за сантиметром к манящему, соблазнительно изогнувшемуся телу. — Меня? — снова спрашивают, запуская пальцы внутрь золотого экто, играя с нефритовой магией, разводя внешние половые губы в стороны, — Или меня? — по фалангам стекает влага, что сочится с шанжановой щёлочки, — Выбирай… выбирай… Выбери, разрушитель, — мелькает образ, плывя цветами и формами. — Выбери и возьми.       И Эррор облизывает губы, не в состоянии вдруг решить. Имена щекочут все пять языков, путаясь в острых фиолетовых кончиках. Кого же он хочет больше? Мягко и немного испуганно улыбающегося Инка, или томно прикрывшего шафрановые глаза Дрима? Кого же? Сон не пускает коснуться к телу, что так близко, трёхмастная рука застревает, кажется, между молекулами воздуха, что мигом сплотились и сжались вокруг цветных фаланг. — Чего же ты молчишь, милый? Я вижу твоё большое и твёрдое желание. Неужели не можешь выбрать? Ах… — проговаривает Инк, принимаясь за стимуляцию уже обеими руками, — Или ты, может, хочешь двоих сразу? Будешь третьим? — шепчет Дрим, постанывая под собственными пальцами, — Скажи же, скажи. Ах… скажи. — Третьим, — хрипит Эррор, захлёбываясь жаром желания. — Я хочу вас двоих, я… — он сгорает от стыда от собственных, кажущихся такими пошлыми слов, которые даже во сне тяжело с себя выдавить, от желания, что пульсирует в костях, от мелких движений пальцев на чужой магии. То золотой, то шанжановой. Голова идёт кругом от перевозбуждения, в паху ноет, и собственные руки дрожат, в нерешительности замерев, не в состоянии определиться, в какую сторону тянуться: к твёрдому уже, словно камень, члену, или к мастурбирующему прямо перед ним так открыто-пошло художнику с его тихим «тогда не выбирай, Оши, выбирать незачем, незачем думать, нужно просто касаться». «Целовать и дарить ласку. Ты умеешь? Или тебе показать, Эррор?» — тянет гласные уже Дрим. И разрушитель вдруг понимает, что смотрит не на одного меняющегося постоянно, а на двух разных монстров. Их пальцы сплетены, а жёлтый и радужный языки играют, мелькая в воздухе, то и дело переплетаясь и толкаясь, роняя влажные капли на белые кости. — Эррор, ну же, иди к нам. Мы ждём тебя, — манят пальцами смешливо щуря глаза.       Эррор дёргается, не в состоянии даже шелохнуться. Воздух держит. Две пары рук гуляют по тёмным распалённым костям, два языка оставляют влажные дорожки на внутренней стороне позвоночника, на подвздошных, на шейке бедра, на рельефном кряже. — Ах, да, прошу… — стонет разрушитель и сразу две руки сжимают его экто: основу и головку, а покрытый тёмными выпирающими ве́нками ствол облизывают золотой и радужный кончики языков, то и дело касаясь друг друга, то переплетаясь, то обводя пульсирующий от возбуждения орган с разных сторон по кругу. — Да… ах… о, творцы… — выстанывает Эррор, откинув голову назад и от полноты ощущений закрывает глаза. У него ещё никогда не было таких снов. Касания чувствуются настолько реально, что странно, как в глазницах всё ещё не пестрят глюки. Но от закрытых глаз ощущения мутнеют, сбиваются в невзрачное марево, сон ускользает, покидая не спрашивая, и разрушитель пробует снова открыть глаза, не желая отпускать влажный сон от себя так рано. — Ох, нет же… — реальность жестока, тут нет ни чужих нежных рук, ни двух пар глаз, что смотрят с таким горячим требованием и обожанием. Нет золотой и шанжановой влаги языков, только свои фаланги и синие нити, что тут же помогают обвить сформированный магией ещё во время сна орган теснее. Он и в реальности стои́т и вздыбливает собой тонкое колючее одеяло. И Эррор под тихие вздохи выбивает ритм пястными костями о неприкрытые экто-плотью подвздошные, закрыв глаза и представляя себе снова и снова как золотой и шанжановый языки сплетаются друг с другом в глубоком поцелуе. «Ох…» — ещё несколько резких движений и на позвоночник летят брызги иссиня-фиолетовых капель семени.       Эррор дышит часто в своём гамаке, закрыв горящее в темноте лицо испачканными спермой ладонями: — Ох, творцы милосердные, что это было? Как же теперь смотреть на них… как смотреть им в глаза?       Дрим прислоняется, касается к вздрогнувшему и мигом проснувшемуся художнику влажными от смазки руками: — Инки… Мечтатель трётся тазовым дном, закидывая ногу и нетерпеливо седлая сверху растерянно моргающего защитника АУ: — Помоги-и-и мне, Инки, кажется, я перестарался с реалистичностью, когда ходил в сон к Эррору в гости, и теперь… ах… — Ты ходил к нему? Ты правда ходил к Эррору?.. И как там? — душу щекочет неверие и возбуждённое предвкушение. — Ох, да, я был тобой, м-м-м… и собой я был тоже. Так странно целовать самого себя, кисточка, — хихикнул Хранитель снов и лизнул нежный хрясточек между первым и вторым позвонком художника. — Это было сладко. — Сладко? Ох, постой, если ты… ты ходил к нему в сон и вернулся оттуда таким… то, в каком же состоянии тогда он сам? — зрачки в чёрных глазницах переливаются пурпуром и золотом. — Ох, в состоянии крайнего стояния, — шепчет Дрим прямо в ушное отверстие. — О, да, Инки, где-то приблизительно в таком, как упирается сейчас в меня снизу. Ох, кисточка… — руки направляют, придерживают напряжённую радужную плоть, и Мечтатель садится на неё сверху, резко и сразу, выбивая с Инка стоны не хуже тех, что минутой назад слетали с графитных губ в совсем другой части Антипустоты. — Ну же, Инк, постарайся! Сделай мне приятно, я больше не могу терпеть, — требует Дрим и смеётся довольно, когда его с силой и тихим рычанием переворачивают на лопатки… Инк сделает.