***
Никто не может жить в обществе под гнетом постоянного нерасположения и дурного мнения своих близких. Это бремя слишком тяжело для человеческого терпения, и из непримиримых противоречий должен состоять тот, кто может находить удовольствие в обществе и все же быть не чувствительным к презрению и нерасположению своих близких.***
К испытанию «лицом к лицу со своими комплексами» Камила отнеслась нейтрально. Лет в шестнадцать, перестав изувечивать свое тело оскорблениями и самоповреждениям, она думала, что наконец полюбила себя. Но поняв, что теплых чувств не питает, она решила, что попросту приняла себя, начала более или менее объективно относиться. Раньше Камила была слишком притязательной к себе. А сейчас, наверное, было страшно, вскрывать старые раны. Вдруг снова совершит грех, вновь проколет сердце ошибками. Увидев топик, который открывал вид на то, к чему Камила не хотела бы привлекать внимание, запаниковала. Когда они проходили испытание с нижним бельем, она повторила за некоторыми одноклассницами и не стала мучать себя лишним дискомфортом. Но сейчас переодевались все без исключения. Кое как преодолев дикое желание развернуться и уйти, Итегулова быстро натянула на себя форму, закрывшись руками. — Камилка, у тебя чё, татушка есть? — задорный голос Виолетты нагнал еще больше паники. Снова все внимание на нее. Неловко пробормотала: «угу» и закрыла маленькую ласточку ладонью, — да подожди ты, чё закрываешь, дай посмотреть, — Вилка почти вплотную подошла к Камиле, убрав ее руку и наклонилась к ключице. И вертела ее ближе к источнику света, чтобы лучше было видно. Как тряпичную куклу. — Прикольно. Что значит? — в поле зрения нарисовалась Медведева, облокотившись спиной о шкафчики, сложив руки на груди. Она выглядела величественно, несмотря на закрытую позу. Вот что значит хорошая аура. Камила бегло взглянула на нее — Кира действительно была красивой. Девушка видимо проспала момент, когда начала искать в ком-то хорошее. И это было необычно. Ведь она привыкла смотреть на всех, жадно выискивая лишь недостатки. Но точно также смотрели на нее. Они ненавидели и презирали друг друга. И эта взаимная ненависть — единственное, что делало их целым. — Что я творческий и свободный человек, — ложь. И Кира ее заметила. Недоверчиво хмыкнув, Медведева отвернулась, всем видом показывая нежелание продолжать разговор. В груди неприятно кольнуло. Камиле стало не по себе от того, что ее могут принять за врушку. И было как-то не очень, если бы так подумала Кира. В ней словно зародилось несколько личностей, и каждая была подстроена под разных людей. Камиле, например, по-прежнему неловко было от выходок Виолетты и Рони, но это было настолько весело, настолько искренне, что девушка чаще стала улыбаться, глядя на них, а иногда даже участвуя в замыслах. Кристина не вселяла доверия от слова совсем. Каждый раз, когда та напивалась, возникал вопрос: зачем ты здесь? Один раз Камиле даже выпадала возможность укладывать пьяную Захарову спать. Не сказать, что она горела желанием, просто рядом, как назло, никого не оказалось. — Я не знаю, чё с собой сделать, Камилка. — Попробуй внушить себе, что, если ты возьмешь каплю в рот, то сделаешь плохо не только себе, но и близки, — Камила замялась, — я знаю, что ты не такой человек, что ты не способна на злодеяние. От нее было страшно. Ей словно не помогали никакие психологические приемы, групповые и индивидуальные сеансы. Вовсе нет, они помогали, несмотря на то, что она также превозносила недостатки людей выше достоинств, они все же были и Камила это видела, чувствовала. Лиза, к примеру, вызывала теперь не только угнетающее чувство апатии. Андрющенко была честной и искренней. И Камиле было бы чему у нее поучиться. Камила не боялась Киру. Можно подумать, что она изначально не пугала ее. Просто рядом Камила не чувствовала себя за пределами личной зоны комфорта, словно знала, что та не поднимет на нее руку и не высмеет. Другие просто считали, что шутить над Камилой — весело и безопасно, не задумываясь над тем, что вообще такое — оскорбить кого-то? Девушка заметила, что нормальные люди не оскорбляются. Тогда стоило бы засудить федеральные каналы за оскорбление чувств здравомыслящих. Значит, все здесь оскорбленные, и Камила в том числе. Нелепые комментарии могли ничего не значить, но самовнушение — сильная штука. Душа требовала ласки, заботы и любви. «Моя душа, я помню с детских лет, чудесного искала». Кира не была чудесной. Нет в мире вообще идеальных людей, запомните. У нее были свои скелеты шкафу, о которых она предпочла долгое время умалчивать. В точности как Камила. Молчание всегда было их громким криком. Итегуловой просто стало интересно узнать, что такое, когда влюбляешься. Есть ли это ключ на пути к счастью и свободе? Есть ли это освобождение от стереотипов? С Медведевой он скорее испытывала гедонистические эмоции. Была потребность дольше держаться за руки, сидеть рядом, обнимать, испытывать душевный покой.***
Галлюцинации проверяли Камилу на стойкость и выдержку уже не в первый раз. И каждый раз одно и то же: далекий шепот, ощущает внутри себя расход и движение фаз, словно они смещаются с оси. А шепот только утяжеляется. Глубокой ночью все уже крепко спали, кроме Итегуловой, которая готова была уже чуть ли не на стену лезть от сводящих с ума звуков. И кроме Медведевой, которая вслушивалась в каждый шорох с соседней кровати, каждый тяжелый вздох, и наконец быстрые шаги, ведущие в ванную. Кира приподнялась на локтях, всматриваясь в узкую полоску света, исходящую от щели не до конца закрытой двери. Это не ее дело. Она всегда придерживалась эгоистичной позиции, с чего бы ей сейчас не то что переживать, а даже думать о том, что происходит с этим зашуганным ребенком? Кира отвернулась к стенке, буквально сверлив ту взглядом. Спустя жалкие десять минут шумы не стихли: были всхлипы, иногда включающаяся вода и, наконец, щелчок дверью. Видимо заметила, что за ней могут следить. Или присматривать. Нет, Камила слишком невнимательна к таким мелочам, как мимолетный взгляд карих глаз, наблюдающий за ее действиями, словами, слезами, улыбкой, как заботливо поправленное одеяло, сопровождающееся недовольными вздохами, как ответная реакция на редкие улыбки. Как самоуверенно было думать о том, что Кира также невнимательна. Наверное, это все же ее дело. Прислонившись ухом к двери, Кира прислушалась: жалкие звуки не утихали. Она удивилась, как Камила еще всех не разбудила своим скулежом. Кира была бы не Кирой, если бы не решила напугать кого-то своим присутствием. Резко распахнув дверь, перед ней предстала картина: Камила сидит на бортике ванной, опустив голову, закрыв уши руками. — Камил, ты чего… — Медведева не успевает договорить, как Итегулова подскакивает, все в том же положении, желая ретироваться. Кира только перехватывает ту около входа, затолкнув обратно, закрыв дверь на щеколду. Камила так и не видела, кто был перед ней, кто с ней разговаривал, чьи прикосновения она ощущала, которые вызывали одновременно желание забиться в самый дальний угол и чтобы те пригрели ее. Как в уютной обстановке греют чайник, как солнце греет песок на пляже. В прочем — не важно, — хотелось элементарной тактильности, которая, Камила была уверена, сможет выдернуть ее из этого состояния, — чё ты тут… — Кира резко замолчала. Нельзя было снова оступиться, — что случилось? Ей снова было страшно. Казалось, что еще совсем немного и она начнет избавляться от этого доминирующего над ней чувства. Но все повторилось, стоило воображению начать воспроизводить сумасбродные звуки в ее голове. Камила только больше дернулась, когда к шее приложили что-то теплое. Это были ее руки. Кажется, она ощущала их в последний раз… Давно. И это было как первая никотиновая затяжка в конце сложного рабочего дня. Но руки сменились на что-то холодное. Теперь это были руки Камилы, которые Кира держала в своих. И она, как бы сильно не хотела понять, в чем же дело, не могла целостно собрать мысли в кучу. Ухо обдало шепотом, таким тихим и спокойным: — Пульс чувствуешь? — не дождавшись ответа, добавила: — считай. Вслух. Севший голос досчитал до пятидесяти четырех, пока окончально не замедлился. И это дало зеленый свет на выведение Камилы на разговор. — Лучше? — спрашивает слегка обеспокоенно, что ли. Голос Киры не был раздраженным от того, что ей из-за нее не удалось уснуть, что она провозилась с ней, как с маленьким ребенком. Это был голос, дающий надежду, и в очередной раз протягивающий руку помощи. Камилу действительно привели в чувства, но не столько психологический прием, сколько руки, все время державшие ее. Взгляд пустой. Медведева всегда видела в этих зеленых глазах печаль, страх, озадаченность, неловкость, но никак не пустоту. Теперь Кира понимала, какого Камиле смотреть ей в глаза, и почему же она отворачивалась. Ведь если смотреть в пустоту, то, вероятно, ничего хорошего в ней не найдешь? Да что хорошего — там вообще ничего не найдешь. Но Камила смотрела. Смотрела украдкой, пока старшая не видит, пытаясь разглядеть что-то помимо этой шуньяты. И смогла. Прямо сейчас, — что с тобой было? — спрашивает спокойно, словно снова боясь напугать, и держать не перестает, только крепче сжимает плечо в объятиях одной рукой, а второй — держит Камилу за руки, сцепленные в замок. — Слуховые глюки. Тотальный пиздец. Я, блять, слышу, как кто-то кричит, дерется. Это ебучее чувство имеет слишком возвышающийся авторитет над сознанием, и я нихуя не могу это контролировать. Кире даже не хотелось шутить по поводу обильного количества нецензурной лексики, вытекающего из уст Камилы. Ее впервые пробило перед кем-то за камерами. Она старалась влиться в коллектив, найти со всеми общий язык, даже с Кристиной. Характеры у обеих разные, но ей это удавалось, причем с большим успехом. — Бля буду, ты в натуре ребенок еще. — Я почти год воспитателем работаю, там и не таких привычек понахватаешься. — Из-за чего? — коротко пожимает плечами, заставляя Медведеву тяжело вздохнуть. Что делать? Кира впервые оказывается в такой ситуации, когда человека в прямом смысле пришлось спасать. Это вызывало глубокую растерянность и вместе с этим отраду. Кира может помочь. Она закопала в себе эту эмпатию, чтобы не думать ни о ком и ни о чьих проблемах. Но она всплыла в самый нужный момент, и Камила верила, что больше не утонет, — пойдем, постарайся прислушаться к другим звукам в комнате — у нас их целый диссонанс, — кто храпит, кто разговаривает, — Итегулова усмехнулась. Глаза наконец блеснули более или менее живым цветом. Улегшись на кровать, Камила все еще долго ворочалась. Шумы, как назло, утихли, не было слышно даже привычно ворчащую во сне Виолетту — та крепко спала, обняв подушку. Сердце пропустило удар, когда возле нее появилось мелкое копошение. — Двигайся давай, — не понятно, с чего вдруг Кира решила умоститься рядом. Продолжить своеобразную терапию? Но Камила безропотно откинула одеяло, уступая место с краю. Приятное тепло, которое постепенно окутывало ее, согревая промерзшие конечности. Кира не касалась ее, не трогала, что давало ощущение свободного пространства, несмотря на тесную койку и двух людей, что пытались на ней уместиться. Камила просто чувствовала себя с ней свободно. Она стеснялась лежать лицом к Медведевой, но считала, что это лучшая благодарность ей на данный момент — не отвернуться. Неожиданно девушка почувствовала на ухе легкое, невесомое, нежное поглаживание, от которого моментально пошли мурашки. — Сразу заметила, что ты делаешь так, когда нервничаешь и перед сном. Она наблюдает за Камилой, пытается уловить каждую привычку. Это не было чем-то целенаправленным или вторгающееся в личную жизнь Итегуловой. Кире просто так хотелось. Веки тяжелели, взгляд вновь потускнел. Только взгляд ее зелёных глаз сверкает изумрудной сказкой. Кажется, Камила испытывала не те эмоции. А были ли это эмоции? Может они давно трансформировались, стали чувствами, на которые Итегулова не знала как реагировать. Страх для нее был, как религия — опиум для народа. Камиле легче было бояться и подавлять в себе всякое проявление чего-то сильного. Откуда ей знать, что это? И тем более, что это «что-то» — сильное. Любовь, вероятно, такое же сильное чувство, как страх. Они деструктивны. Страх владеет ей, как хочет, ведет не туда, куда нужно, однако это было уже привычно. А что с любовью? Да черт бы побрал ее, эту любовь. Камила не имеет представления, что это может быть чем-то хорошим. Смотря глупые российские мелодрамы или даже на парочек где-то на улице, у девушки формировалось не самое лучшее представление о этом чувстве. Они изменяют друг другу, выходят замуж по расчету, терпят потребительское и абьюзивное отношение к себе. Абьюзивное. — А кто такой абьюзер? — Это, блять, я! Это я! Мурашки по телу каждый раз от этого крика. Она не понимала, что проявляет Кира, когда поддерживает ее, смотрит как-то необычайно по-доброму. И все запоминает в ней ведь. Те прикосновения к уху, которые действительно помогли ей заснуть. Никто не задавался вопросом, почему Камила так делает. И Медведева тоже не спрашивала, но видела. Обратила внимание.***
Через пару часов следующим утром, в последний перед выгоном выходной, делать было совсем нечего. Кира, решив просто убить время вместе с кроватью, незамедлительно плюхнулась в нее. Подушку захотела взбить, но из-под нее вылетела бумажка. В комнате была только она и Камила, которая также не видела смысла в глупых попытках найти развлечение в этой изоляции, но та спала, отвернувшись к стенке. Пришлось спускаться вниз, чтобы узнать, что это был за клочок бумаги. «Спасибо, я бы не пережила ту ночь». Размашистый почерк Кира разобрала не сразу. По-началу даже не дошло, о какой ночи и каком выживании идет речь. Но подняв взгляд, наткнулась на объект и своей беспокойной предыдущей ночи. Взяв ручку с чьей-то тумбочки, на обратной стороне вывела предложение. «Когда все уснут, выйди на балкон третьего этажа — попиздим». В своем репертуаре.