Психология — один из важных факторов нахождения на проекте для каждой девушки. Камила не была исключением. Ей не выпадала такая возможность, чтобы выговориться, чтобы в ней нашли ту точку, на которую нужно нажать, чтобы сделать больно, а потом залечить. Для Камилы, в общем-то, было необыкновенностью то, что люди могут на выдохе говорить, говорить, говорить о том, что накопилось. Но она еще даже не пробовала.
Утром все подскочили, услышав громкий плач детей. Решили начать пораньше с шоковой терапии. Итегуловой это было как об стенку горох — и не такие крики она слышала. Поэтому расталкивать ее пришлось кому-то другому.
— Блять, ее и танком хуй разбудишь, — чья-то рука слабо сжимала ногу Камилы, параллельно тряся, — Камила, блять, доброе утро, — кое как разлепив глаза, девушка увидела Киру, которая восседала у нее на кровати, пытаясь докричаться, раз этого не смог сделать детский вопль. Камила только хотела отвернуться обратно к стенке, но с нее благополучно стянули одеяло. Тело обдало легким холодком от резкой смены температуры, — давай вставай, блять, только тебя ждем, — Камила огляделась полуприкрытыми глазами и увидела, что не проснулась еще не только она. Точнее все девочки уже проснулись, но вставать не спешили, прикрывая головы подушками.
Кире просто захотелось докопаться именно до Камилы.
— Да все, блин, проснулась я, хватит, — голос был словно не одноклассницы, а она была пропитым алкоголиком. Даже не стыдно, а
страшно было признавать тот факт, что именно так она и думала. Камила пугалась даже представить, что с ней будет, если о ее мнении узнают. Наверное поэтому о ней говорили как о той, что
«не имела своего мнения». Однако оно было, но Камила не выражала его. Ей приходилось прикладывать большие усилия, чтобы просто сказать: «Мне неприятно, не говори так». Как тогда, на кастинге, она всякий раз испытывала такой страх, что руки начинали неистово трястись, голос дрожал, слезы подступали моментально. Желая задохнуться в этих чувствах, приходилось проглатывать язык, а ничтожные остатки гордости запихивать куда подальше.
— Встреча со своим внутренним ребенком, для того чтобы разобраться: в каком аду вы оказались, как вы прожили все эти годы? Пусть больно, пусть ужасно, но
нам надо об этом говорить.
Говорить хотелось, хотелось рассказывать и рассказывать. Камиле очень откликнулась история Насти. Пусть та и казалась оппозиционером установленных рамок приличия, она понимала, что каждая здесь со своей болью, со своими ранами. Не в силах больше сдерживаться, Итегулова горько заплакала. То ли от осознания критичности своей ситуации, ибо из чужих уст своя история слышиться намного страшнее, то ли от переполняющего чувства эмпатии.
Сложно понять. Она сидела зажатая между Рони и Кирой. Камиле на подрагивающую коленку опустилась татуированная рука.
Словно Медведеву это раздражало. Но будучи настолько отчаянной, Камила увидела в этом невербальную поддержку. Голос психолога стал маем среди января и громом среди ясного неба.
Снова двоякие чувства.
— Камил, ты так остро отреагировала на историю Насти, — утвержденно сказала Любовь, с неподдельным сожалением глядя на девушку, которую слегка потряхивало от внезапно накатившей истерики, —
расскажи природу своей боли.
— Отец, — одно слово — куча эмоций: страх, неприязнь, ненависть, презрение. И только для Камилы было так, что одно это слово, один человек, смог разрушить все ее представления о счастливой жизни, другие же не понимали, — он бил меня и маму.
— За что он тебя бил?
— За все, — она ответила, пусто глядя в одну точку. Привычно потянулась к уху, долго держа его между пальцами, — за оценки, за то, что я заступалась за маму, за свое мнение. Один раз он закрыл маму на балконе и отпиздил меня так, что, как вот говорила Настя, я ни стоять, ни сидеть, ни лежать не могла. Это было из-за того, что я гуляла с теми, кто ему не нравился.
— Камил, ты вот говоришь как-то тихо, — отойдя от темы, спрашивает женщина. И действительно, многие наклонялись к ней, чтобы расслышать, что она говорит. И Камила была уверена, что на экране она будет говорить вместе с субтитрами, — как будто
не хочешь, чтобы тебя услышали.
— Я
боюсь, что меня услышат, — Камила подняла заплаканные зеленые глаза на психолога, та чуть наклонилась вперед, нахмурив брови, ожидая, что та продолжит: — боюсь, что снова отмахнутся.
Не зря в этой встрече был подтекст: все идет из детства. Отмахивались. Все отмахивались от Камилы, как от назойливой мухи, что все время жужжала под ухом, мешая спать или наслаждаться своими делами. Это жужжание — боль, которую маленькая Камила была пока не в силах сдерживать от родителей. Ей не нравилось, что одноклассники ее считают не такой.
Синий чулок. Как резко вдруг может измениться все под натиском окружения. И мнение, и мировоззрение,
и ты сам.
— Ты не будешь общаться с теми, кто не соответствует нашим с мамой стандартам.
С их стандартами легче было кануть в небытие. Противоречивость отца пугала, загоняла в тупик, заставляла чуть ли не биться головой от отсутствия логики в словах. Но стоило тому бросить жестокий взгляд, от которого страх сковывал мышцы, тревога словно отступала, давая понять, что сейчас не лучшее время для проявления возмущения.
Непонятная реакция. Камиле так легко удалось вывернуть кусочек души наизнанку. Вот та самая долгожданная возможность. Не все в этом мире идет против нее. Но легче не стало, и Итегулова понимала, что высказав два слова, легче и не станет. Нужно ждать. Камилу одну из первых пригласили на сеанс индивидуальной психологии, и после следующего испытания она должна была вновь переступить через себя, рассказав то, что было необходимо Любови.
Вопрос, не дающий покоя людям, и который обсуждается поколениями:
куда идти бренному, потерявшемуся духовно человеку? В нынешний век считается, что люди стоят у руля планеты и ведут ее прямым курсом к общему счастью. Проблема нефти, терроризма, коррупции, торговля оружием, людьми, наркотиками — это лишь мелкие преграды, встречаемые на пути. Но по сути: куда все движутся? И какова цель? Движение к мелким преградам. Цель заключается в ее отсутствии. Выстраивается некая логическая цепочка: отсутствие цели ведет к преградам, а там уже, с головой погрязнув в этих мелочах, возвращение к отсутствующим целям. Вот и получается — апокалипсис, и как следствие его, конец бытия мира и его перерождение.
— Какого ты мнения о себе? — спрашивает психолог.
— Я словно рисованный человечек со смешным голосом, — Камила говорит также тихо, — и я против настоящих. Их разум и интеллект делают их чуть ли не богом, а мои мысли вслух однозначно не дотягивают до изыскания настоящих пытливых умов. Все, что я говорю, они скажут лучше и умнее. Но я верю, что им это не нужно — они просто хотят самоутвердиться, — в голосе слышна злоба. Сердце металось птицей в клетке, не зная, куда деться. Камила не желает зла никому, тогда почему так агрессивно настроена? Ей хочется коммуницировать, хочется общаться. Но слова вообще ничего стоят. Когда-то давно люди придумали слова, чтобы расширять горизонты знания. Но что-то перемкнуло. Один впаривал болванам гнилой товар, второй — обещал жить в мире, но этой же ночью перерезал всех, кто поддался на пустословие, третий оговорил друга, чтобы избежать виселицы. А сейчас уже никто и не помнит о священной роли слов. Ими пользуются, как бумажкой, чтобы подтереть тишину.
И вышло так, что к людям она испытывала презрение, гнев и раздражение и с ними в перетягивание каната играли пылкий интерес, надежда и
любовь.
Она и не любила никогда — не знала как. Кого выбрать, если отец слишком придирчив ко всем? Правильно: никого. Этот слишком инфантилен, этот — самовлюблен, третий — агрессор, и список продолжался до бесконечности. Камилу настроили против всего мира, против людей, заперли в четырех стенах. А она отчаянно тянулась к людям, пытаясь выудить хоть что-то извне.
После испытания на стадионе девочки решили потратить время в комнатах, наконец приводя дыхание в норму, ведь с легкими курильщика далеко не убежишь. После индивидуального разговора с психологом, где наконец не было камер и лишних ушей, Камила выдохнула, размышляя над тем, что ей сказала Любовь.
— Людям свойственно испытывать двоякие чувства, нужно научиться правильно распределять их на окружающих людей. Ты в праве обижаться, злиться на того, кто принес тебе боль, но нося этот груз всю жизнь, ты не будешь свободна.
Свобода — это право выбора. А осознание своего рабства — первый шаг на пути к ней.
Девочки засыпали Камилу вопросами, ведь понимали, что наедине вопросы будут гораздо откровенней.
— По содержанию вопросы похожи, но все же более открытые, что ли, — честно ответила девушка.
— И че за вопросы были? — Кира сидела у себя на кровати, оперевшись локтями о колени, глядя исподлобья.
— Ну там… — Камила тихо прокашлялась, желая ответить не так, как обычно, а чтобы услышали, — про отца, про мать, про меня саму, — и все-таки затихла, — думаю, сами поймете, когда начнете проходить.
Камила взглянула на Киру. Та вновь своим видом показывала полную апатию ко всему окружающему, и Итегуловой стало от этого не по себе,
словно на нее в очередной раз было наплевать. И каждый раз, видя это безразличие к ней от тех, от
кого не хотелось бы, становилось обидно.
Но это слишком громкие слова, возможно Камиле тоже было все равно.
Кира была слишком черствой, чтобы привлекать Камилу больше, чем личность. Ей лишь было интересно разобраться в ней, но это не ее работа.
Но когда Кира ходила уже третью неделю отстраненно, изредка перебрасываясь хоть с кем-то бытовыми фразами, Камилу это начало раздражать. И она была уверена, что Кира испытывает по отношению к ней те же самые чувства.
Потому что она была такая же. Не особо раскрывая свою душу, Итегулова начала переживать, что следующей школу покинет она.
Или Кира. Но она держит рейтинги: импозантная внешность и демонстративный характер привлекали внимание зрителей
и Камилы.
Кира не плакала практически, потому что это было не ее. Возможно потому, что в детстве выплакала все, а возможно — «было бы из-за чего». Она та, кто морально устойчивей многих одноклассниц и та, которой плевать на чужое мнение, чужие истории, чужую боль.
— Че ты тут, блять, сырость разводишь?
Камила тогда в переломном моменте, будучи в сильном эмоциональном потрясении, не закрыла дверь в ванную. Да и никто этого не делал, все было как в общежитии. Кира странно смотрела на Камилу, буквально вселяя стыд и гадливость. Эти карие глаза мутили душу, и Камила в очередной раз просто ушла, наспех утирая слезы.
И Медведевой от чего-то стало совестно. Наверное, стоит иногда прислушаться к себе, она ведь знает, что может быть другой. Почему же тогда морально прессовала, одним лишь взглядом давая понять, что сейчас Камилу задизморалят по полной программе. Ей по прежнему не удавалось ответить, продолжая хавать все это. Лишь когда зеленые глаза застилали слезы, Кира как-то горько усмехалась, оставляя девушку наконец в покое.
***
Началась неделя женственности. Не сказать, что Камила была прям пацаном-пацаном: платья носила редко, волосы всегда собирала, туфлям предпочитала кроссовки, но все же девушку в ней разглядеть было проще простого. Однако никому не помешают лишние лекции о миловидности, хрупкости и нежности, даже Камиле. Только до этих лекций было далеко — решили начать с шоковой терапии.
Помещение, в которое их привели, было огорожено желтой лентой, предупреждая, что это место является опасным. Здесь были улики, приводящие к убийству.
У Вилки, которой Камила тайно восхищалась: такой открытый и коммуникабельный человек, который разговорит даже такого человека, как Итегулова, — сейчас случился настоящий нервный срыв, слушать который было невыносимо. Не потому, что слезный голос противно резал уши — история ее наполнена искренней отчаянностью и печалью, от которой сердце больно защемило.
Кира. Человек-аналогия Шону Пенну. Ей словно никогда не больно, а если и больно, то скрывает это за треклятым безразличием. Весь свой ассортимент эмоций она потратила в первый день, декларируя себя как абьюзера, неспособная на любовь и сопереживание. Это пугало. В частности Камилу. Не выйти ей на первый уровень нормальной социализации, если все здесь будут столь озлобленными.
Как девушка и думала,
у нее тоже больная душа. Вся изранена осколками жизни, перемотанная бинтами, которые ничерта не останавливают кровь. Обычный подголовник машинного сидения положил начало ее безбожности. Возможно, что это было далеко не начало, но раз Камила наконец увидела ее с другой стороны именно с этой историей, значит Кире и впрямь было тяжело.
Рука дернулась, чтобы утешить, успокоить. Пришлось трижды пересилить себя, говоря, что это надо сделать. Телесная поддержка, Камила отчего-то была уверена, Кире подходит лучше, чем эмоциональная или деловая. Почувствовав невесомое поглаживание по спине, Медведева пусто взглянула на объект, нарушающий личные границы. Да она про эти границы даже не думала, чего уж там говорить, — это действительно было нужно — почувствовать тепло,
которое хотелось именно от Камилы. Она была той, за которой хотелось наблюдать тайком: не спрашивать что-то в лоб, не кидаться, чтобы разбавить атмосферу (в хорошем смысле), ее постоянная беспричинная тревога почти не ощущалась.
Кира чувствовала себя с ней комфортно. Этот уют хотелось ощущать.
Камила сочувственно, но по-доброму посмотрела в ответ.
— Все пройдет.
Но в своих силах она по прежнему сомневалась.
***
— Бля-я-я, — измученно протянула Виолетта, хватаясь за голову, — скучно, пиздец.
— Внатуре, вообще делать нехуй, — поддержала ее Настя, устало прикрыв глаза.
Остальные лишь утомленно поддакивали. Малышенко в сотый раз взяла телефон, подключаясь к колонке. Девочкам доверительно оставили его, ведь кроме музыки на телефоне нельзя было включить что-либо еще. Переключая одну песню за другой, татуированная никак не могла определиться с выбором: эта слишком депрессивная, эта слишком бессмысленная, третья вообще на английском, который практически ни одна девушка из присутствующих не понимала.
— О, Камилка, ты же казашка? — с долей сомнения спрашивает Вилка, набирая в поисковике что-то ей одной известное. Итегулова, словно забыв, кто она вообще, неуверенно кивает, боясь, что может учудить этот сангвиник, — бля, по кайфу, по-любому эту песню знаешь, сейчас замутим вальс.
Заиграла нежная мелодия, унося Камилу на несколько лет назад, когда она, сидя в своей комнате, избитая в очередной раз отцом, включала ее снова и снова, бесшумно плача в подушку.
Печально улыбнувшись не самым приятным воспоминаниям, девушка все же подошла к Виолетте, даже сделав реверанс, правда чуть постеснявшись. Левая рука Малышенко расположилась у Камилы на талии, а правую они обе вытянули в сторону. Такие руки хочется чувствать, когда бегаешь по улицам, залитыми дождем.
Дружеские. И Камила пообещала себе, что обязательно найдет друга такого, как Вилка. Сангвиник и меланхолик, она считает, хорошо будут дополнять друг друга. Совсем неуклюже и неумело они ходили по помещению, истоптав друг другу ноги. Однако это было весело. Виолетта в своем репертуаре громко пела песню, запинаясь в сложных словах. Камила же наоборот: лишь тихо подпевала. И ей впервые не хотелось плакать от нее.
Кира еще не видела, чтобы Камила ярко улыбалась.
«Прилетай же скорее ко мне из своей непонятной дали,
Приди ко мне, душа моя,
Спустись в мои руки белоснежною птицей мечты
Пожалуйста, душа моя приди.
Счастье ты моё,
Опустись мне на руки,
Будь рядом со мной.»
