Двойственная амбивалентность

      Утро встретило всех тянущим холодком, общим храпом и громким звуком, который Камила сравнила с церковным колоколом. Подскочив, да так, что чуть не потеряла равновесие, причем сидя, все начали переглядываться друг с другом, а после додумались поднять более менее трезвые головы наверх. Там, возвышаясь и чувствуя явное превосходство, стояли преподаватели. Директор окинула всех леденящим кровь взглядом. Поняв суть задания, Камила не скрыла усмешки: она так и не познакомилась ни с кем здесь, чтобы вызвать чувство эмпатии, а тем более товарищества. Даже Кира сказала, что не подумала бы, что сюда могут взять таких, как Камила. Почувствовав себя отшельником, так и застыв в том самом углу, она хотела остаться в тени, слиться со стенкой, чтобы никто не назвал. — Камила, — прохрипел совсем севший голос сверху. Трезвой в Кире она узнала ту, что видела на кастинге: словно обозленная на весь мир, нахмуренными бровями и все тем же пустым взглядом. На лопатках словно образовались небольшие крылья, которые вывели ее из этого дна. Это шанс, это протянутая рука помощи. Только вот протянуть ее в ответ или в очередной раз отвернуться от всех и закрыться в себе, пытаясь самому разобраться во всех своих бедах — выбор каждого. Она протянула в ответ. Все, выбравшись из ямы, последовали на улицу. Наконец можно было сделать глубокий вдох и не задохнуться от удушающего перегара и запаха табака. Камилу в плечо больно толкнули, пройдя мимо, бросив брезгливый взгляд. — О, мелкая, — Камила Кристину заметила еще вчера, а вот та, судя по нынешней реакции, — только сейчас, — че тут забыла? — в трезвом состоянии она нравилась Камиле больше. Присутствовала та мелкая доля инфантилизма, которая испарялась при вливании в себя алкоголя, становясь настоящим быдлом. — То же, что и ты, — Камила постаралась вежливо улыбнуться. Ей не хотелось заводить врагов здесь. Но отсутствие ответной реакции на лице одноклассницы поселили в голове сомнения. Девушка замялась. Взгляд ее студеных голубых глаз не предвещал ничего хорошего, нагоняя тревогу. Но взор вдруг смягчился, а Кама продолжала пребывать в недоумении. — Ладно, хер с тобой, — просипела та, догоняя остальных. Ущипнула себя, чтобы убедиться, что точно сейчас находится там, где должна находиться. Это не смахивало на бредовый сон, скорее непривычная обстановка, в которой Итегуловой было страшно находиться. Ее представления о девушках перевернется совсем скоро, когда увидит, что вместо темных силуэтов, словно вырезанными по трафарету контурами, у которых посреди черных лиц зияли круглые дыры, а в них моргали будто неживые глаза были совершенно нормальные люди. Каждая со своей тяжелой историей, которую не может вынести, с адскими загонами и аморальными судьбами. Прискорбно осознавать, что первоначальный образ рисовало ее дестабилизированное воображение. Всему нужно время, и сейчас Камила видела лишь деклассированные элементы общества. По дороге в новый дом Камила успела задремать, прислонившись головой к стеклу. Было неприятно, когда автобус наезжал на кочки — голова билась о чертово окно и, казалось, что скоро пробьет его вовсе. Путь занимал довольно длительное время, за которое все успели переговорить друг с другом, перезнакомиться уже на трезвую голову. Голоса слышались приглушенно, словно находились они не в одном помещение. Камила чувствовала себя за его пределами, впрочем как и всегда. Всегда в новой обстановке она ощущала себя не в своей тарелке. Людям свойственно в какие-то моменты чувствовать себя неуютно: где большие или, наоборот, маленькие скопления людей, где шумно или тихо. Это давно прописалось в элементарных правилах социологии, вот только получается, что Камила не правило, а исключение. Рядом с Итегуловой, на соседнем сиденье, расположилась Кира, сцепив руки в замок. В очередной раз она преследовала ее, и даже сейчас, попытавшись укрыться в конце автобуса на последних рядах, она настигала. Стукнувшись головой уже бессчетное количество раз, Камила тихо цокнула, отодвинувшись от того, укладывая голову на подголовник. Справа Кира вела разговор с кем-то, Камила не слышала, кто это был, но вроде видела самую юную одноклассницу, прошедшую также на последний ряд. Голос Медведевой вводил в легкий транс, пускай в речи присутствовало немыслимое количество ненормативной лексики, Камиле нравилось. Она задумалась вдруг о том, что ей бы, наверное, пошло чтение стихов, однако вряд ли с таким маргинальным образом жизни Кире было бы до чтения. Итегулова не могла сказать, что у нее была какая-то физическая привязка к ней, а если и была, то крайне незначительна, как тогда, когда они обменивались рукопожатиями или Кира приобняла ее. А вот за свое откровенное любопытство она уже боялась — уж слишком часто она задумывалась о том, что эта особа будет говорить при общении, на психологии, наедине. Она бы вряд ли позволила Камиле умоститься на ее плече, да та и не собиралась даже заикаться про это, просто чемодан с маленькой подушкой, которую она взяла с собой на всякий случай, был на полках, и лезть за ним не было абсолютно никакого желания. Подголовник не имел в себе закрепляющей функции, поэтому голова Камы медленно спускалась, в конце концов опустившись что-то. Девушка поспешно встрепенулась, освободив плечо рядом сидящего от тяжести. Камила увидела вопросительно изогнутую бровь Киры, от чего моментально к щекам подступила кровь, делая те пунцовыми. — Извини, пожалуйста, я случайно, — Итегулова торопливо потерла ухо. — Да не, нормально, — после минуты молчания ответила Медведева. Та видела, что сидя в таком месте, было сложно умоститься хоть куда-то, поэтому, чуть подумав, продолжила, — можешь лечь, — сказала девушка, хлопнув себя по плечу. Теперь было неудобно отказывать. Глубоко вздохнув, Камила аккуратно опустила голову обратно на плечо. Она задалась еще одним вопросом: насколько она тактильная?

***

В школе все начали показывать, насколько каждая не привыкла к такому, что видела: дом изнутри и снаружи был очень красивым. Удивлялись каждой мелочи: от лампочки необычной формы до, собственно, самой формы. Камила, как и другие, юбке особо не обрадовалась, но когда увидела гольфы, вообще плакать захотелось. — Я гольфы, блять, последний раз в первом классе носила, — сказала она не то себе, не то Лизе, стоящей рядом. Та хитро блеснула карими глазами, осматривая элемент одежды. — Че, мелкая, знакомая одежда? — это была Кристина. Она наматывала круги по комнате, мельтеша перед глазами, но не это напрягало. Напрягало то, что теперь каждая девушка обратила внимание на Камилу, которую, казалось, заметили только сейчас. Итегулова нахмурилась, не поняв, какой смысл Захарова хотела донести до нее, — ну знаешь, как у первоклашек: блузочка, юбочка, — та брезгливо взяла двумя пальцами край юбки, — прям под тебя шили. По комнате прошелся смешок, оценив шутку Кристины. Только не адресату. Камила присела на кровать, принявшись натягивать на себя злосчастную юбку. Шутка — это, вроде, когда всем смешно? Все посмеялись, значит, действительно была шутка? Снова она, словно белая ворона, отличилась от всех или просто не понимает шуток. Ее развитие юмора остановилось еще лет семь назад, когда она впервые услышала шутку про колобка. Камила нервно ухмыльнулась, направившись в ванную. Если переодеть низ она еще могла при ком-то, то верх оставался проблемой — сложно было, когда чьи-то взгляды, скользили по шее, ключицам, груди, останавливаясь на единственной татуировке на теле. Каждый раз всматриваясь в отражение на изображенную маленькую птичку, она думала, что зря ее набила — Камила не была свободной. На выходе из ванной она столкнулась с Кирой, что заняла очередь, чтобы смыть с себя результат вчерашнего веселья. Желая пройти мимо, Камила стыдливо отвела взгляд, ступив вперед, но ее руку перехватили, слегка дернув назад. — Так и будешь хавать все это, пока тебя хуесосят? — спросила Медведева, оперевшись плечом о стену, сложив руки на груди, — тебя здесь сожрут, — она выделяла каждое слово, то ли чтобы предать им убедительности, то ли — запугать ее еще больше, — я тебе отвечаю, — более тихо произнесла Кира. Камила мелко задрожала, сжала в руках кофту, считая про себя от одного до десяти. Пальцы инстинктивно потянулись к мочке уха. Она испугалась так, словно ее заставили исповедаться. Камила в полной мере ощутила не злобу, исходящую от человека напротив, не злость, а холод и презрение. По прежнему пустые глаза искрились явным чувством морального превосходства. Кира могла дать отпор, да такой, что на Марс можно было без ракеты лететь. Она могла и ударить, и выразить словами, чему Камила неистово завидовала. — Ты ведь не знаешь, почему так, — понизив голос, пролепетала Камила. У Киры на лице читалось явное непонимание, словно ее слова были бессмысленным бубнежом. Словно они утеряли вес. — Что? — Ну, ты не знаешь, почему я так себя веду, — уже громче повторила Итегулова, — у меня есть на это причины. Как-нибудь потом узнаешь, может поймешь, — Камила неуверено пожала плечами, — я тоже дохрена всего в этой жизни пережила, и здесь я, собственно, чтобы решить эти проблемы и не быть такой, какой являюсь сейчас. Сама удивленная тому, что сейчас выдала, Камила расстеряно заозиралась по сторонам и ушла, буркнув напоследок что-то вроде: «извини». Кира тяжело вздохнула, заперевшись в ванной. Подсознательно она почуяла запах гари. Ей показалось, что очаг горения находится где-то внутри Камилы. А ее черные-черные волосы напоминали пепел — то когда-то было солнце, удовольствие и любовь, а стало разочарованием, болью и обидой. Итегулова не нашла в жизни смысла, душа ее излучает и радость, и страдание. В ней, в душе, должно царить равновесие. Однако чаши ее невидимых весов перевешивались то вниз, то вверх, но они никогда не держали баланса. В летнее время темнеет гораздо позже, церемония вручения брошей началась, когда без света фонарей уже нельзя было обойтись. Камила не знала, сколько было времени — телефоны у них уже забрали. Узнала только то, что вернулись в комнаты они уже после полуночи. На церемонии Итегулова даже не пыталась наигрывать удивление, когда брошь не получили половина учениц. Прекрасно было ясно, что в первый день выгонять никого не будут. Решили просто нервотрепку устроить. Где-то в глубине души она надеялась, что здесь ее хотя бы не будет, ибо повседневная рутина в Талдыкоргане знатно потрепала ей нервы за все свои девятнадцать лет. И всем почему-то не спалось. Некоторые моменты личной жизни девушек были упомянуты буквально полчаса назад, и всем теперь хотелось на трезвую голову поговорить и узнать друг друга лучше. — Что вы собираетесь делать после проекта? — Камиле удалось познакомиться с Идеей только пару часов назад, но уже понимала, что та несет полный бред. Ей казалось, что конкретно сейчас этот вопрос был неуместен, ибо находятся они здесь даже меньше суток. — Ты че, гонишь? Мы тут находимся, блять, часа три буквально, — мысли Камилы вслух озвучивает Кристина. Она, как и остальные, сидела по-турецки на своей кровати, только в компании Насти и Леры, девушки с дредами. — В свои города вернетесь там, я не знаю, на ту же работу обратно пойдете. — Тебе какая нахуй разница? — можно запасаться боеприпасами и бежать в бомбоубежище. Михайлова снова разозлилась, и в очередной раз непонятно почему. Камила не понимала, откуда льется такая агрессия и чем она вызывается. Помнится, что в прошлый раз ее вывел из себя вопрос о сексе за деньги. Сейчас — о работе. На минуту задумавшись, пока те выясняли отношения, Идея замолчала, а у Камилы случился инсайт: видимо, работа ночной бабочкой дала сдвиги в ментальном состоянии и Юля просто не хочет ворошить прошлое. Странно, она ведь знала, куда идет, что это за место. Действительно странно, ведь Итегулова тоже знала, куда идет, а ею все еще правил страх. Такое отвратительное чувство, когда эмоции становятся неподвластны разуму, и ты стоишь бессмысленно-неподвижно, не понимая, что сейчас делать? — Я в бар, наверное, опять пойду, — Кира решила разбавить обстановку своим вердиктом, приковывая внимание к себе. Так легко она держалась, когда больше десятка глаз с интересом глядели на нее, и даже не подает признаков волнения. Хотя Камила была уверена, что предпосылок попросту не было, — только не в Нижнем. — Да ясен хуй, — весело хмыкнула Лера, — нахуя возвращаться туда, откуда бежишь, — в комнате слышалось только: «вот именно», «согласна с тобой». А Камила вдруг почувствовала стыд. Дыхание перехватило, тело сковало. Это был настоящий моральный стыд, который очень властно подчинил себе сознание, заставляя чувствовать свое несовершеннство перед другими. — Ну а ты че, ребенок наш? — голубые глаза метнулись на Камилу, заставляя поджаться. Ее зеленые стали искать карие, которые в этот момент показались единственно спасительными. Кира глянула на нее исподлобья, слабо кивнув, индуцировав маленькую долю успокоения. — Обратно в Талдыкорган поеду, на ту же работу, — ей хотелось домой, хотелось в свою постель, к своим деткам, но ей не хотелось вновь падать в эту яму, из которой только начнет выкарабкиваться, не хотелось смотреть на угрюмые лица людей, обшарпанные дома, отвратительные дороги. Черт бы побрал эту противоречивость, — по закону надо еще два года на государство отработать. — Слава тебе, Господи, что у меня не хватило мозгов куда-то поступать, — хохотнула Захарова, перекрестившись, — ты кто по специальности? — Педагог дошкольного образования, — Камила не считала эту профессию плохой или что-то в этом роде, хоть будет знать, как правильно своих детей воспитать, если те запланируются. Эмоции удивления, а у некоторых даже уважения читались на лицах. Наверное сейчас Камила испытала немного гордости за себя. Но это просто была положительная оценка своих мелких достижений, а не силы и высоты своего положения. Высота там была, как курс юань. — Я бы тоже, наверное, с детьми пошла работать. Люблю их, — когда человек говорит о том, что ему действительно нравится, приятно смотреть. Камила сама невольно улыбнулась. Страсть к любимому делу — высокая плата за счастье. Но не за само дело. Собственно, деньги — это Бог. В него все верят, он является источником всего и может время от времени творить чудеса. И у этого Бога есть апостолы-миллионеры, священное житие которых все так ревностно изучают. Регулярно каждый человек проходит таинство причастия, получая в конверте кусочек божественной плоти. А вот спросить ради интереса, вообще у любого: сколько ты зарабатываешь? Он же ужаснется, словно увидел привидение. Мы всего-навсего общество потребителей. И каждый в этот атомный век скажет, что состоявшийся человек — это тот, у которого есть машина, хорошая работа, поездки на море. Отними у него это все — он никто, — а как вообще с ними? Тяжело? — спрашивает Лера. Теперь все с интересом смотрели на Итегулову, выжидая от той гражданской позиции. А она ведь и послать не может. «Нет» сказать тоже не может. Даже культурно увернуться с обещанием рассказать в следующий раз — сложно. Она вообще что-нибудь представляет из себя? Камила никогда не следовала своему решению, не слушала свое мнение. Вот и получилось, что она — скороспелый плод чьей-то фантазии. Результат чьих-то суждений. — Тяжелее с родителями, — ответила Камила, надеясь, что этой информации будет достаточно, но все смотрели дальше, ожидая продолжения. Девушка вертела в руках привезенный кубик-рубика, даже не задумываясь о том, как его собирать: просто вертела в разные стороны, считала сколько квадратиков разного цвета в общем, — ну там, например: «а почему у моего ребенка штаны грязные?», — Итегулова начала менять голос на более, как бы она выразилась, «сучий», чтобы в полной мере отобразить характер поведения родительниц, — «а почему мне ребенок сказал, что он у вас не кушает?», «а почему на стенде нет работы моего ребенка?». Насчет этого, знаете, все-таки с особенными детьми тяжеловато работать. У меня в группе есть мальчик, Ярик, у него аутизм. Когда он только пришел к нам в группу, сразу увидела, что психическое расстройство явно есть. И неудобно спрашивать. Я как-то спросила изподвыподверта, мама его на меня такими глазами посмотрела, как будто я спросила у нее, когда у нее последний секс с мужем был, — Камила усмехнулась, заметив идентичную ответную реакцию у других девочек. А самое главное — им было интересно, вот что заставило Итегулову удивиться, — через три недели приходит и говорит: «представляете, были у врача, нас отправили к невропатологу, поставили нам аутизм». Я хотела сказать, что она гений, очень вовремя сообразила, конечно. Ну там уже безвыигрышный вариант был. У Ярика прям острое проявление болезни, то есть он чувствительный к звукам, не разговаривает, истерики часто устраивает. Жалко таких детей, они практически обречены на нормальную жизнь, сверстники попозже могут быть жестоки к нему. Я почему-то представляю такую картину, где на него пальцем тычут, обзывают. Ко мне девочка в группе один раз подошла и спрашивает, мол, Камила Дамировна, почему Ярик себя тупо ведет. А дети в таком-то возрасте не понимают, что это болезнь, он не может быть другим. Я как могла объяснила, что он у нас в группе особенный, с ним нужно учиться дружить. Как ни странно, но она после этого как-то пыталась с ним играть, но такие дети даже в этом безнадёжны — у них плохое взаимоотношение с окружающими, предпочитая коммуникациям одиночество. Камила вдруг задумалась: может и у нее когда-то просто не заметили аутистическое расстройство? Она не переносит громких звуков, недостаток социальных взаимодействий, нарушенная взаимная коммуникация. Этот ребенок в ее группе был не такой, другой. Наверное поэтому Камила так рьяно пыталась уделить ему внимание, поэтому пыталась помогать нарисовать ему солнце, чтобы хотя бы на этот момент он понимал, что есть в жизни то, что осветит дорогу, укажет верный путь, не даст заблудиться. В надежде, что ей покажут этот путь здесь, она уснула, излюбленно потирая мочку уха, прислушиваясь к тихим голосам девочек.