Двойственная амбивалентность

      Камила долго, даже мучительно, ехала в Москву из Талдыкоргана. Пересадок было столько, что она уже со счету сбилась. Затекшие конечности, казалось, перекрывали то, за чем она туда ехала. Ей хотя бы на данный момент хотелось закончить хоть какое-то дело до конца. Девушка уже и позабыла какие эмоции испытала, когда на почту пришло дающее надежду письмо с просьбой приехать на кастинг. В помещение она моментально растерялась, увидев большое скопление людей, в основном — девушек. Даже сейчас она задумалась о том, что ее социальную проблему надо было решать еще в далеком прошлом, когда ее за порог собственной квартиры никуда не выпускали, кроме школы. И в той Камила была «маленьким человеком». Не получив базовой социальной потребности, она была обречена на любой вид общения с людьми, даже на примитивный. Кама были и остается слишком сердечной ко всем, даже к тем, кто оставил, бросил, использовал. Несмотря на это, на душе все равно скребли кошки, глубоко закапывая обиду, вспоминая которые становилось только тяжелее. В то время, как большинство шло сюда видя проблему в виде искаженного восприятия мира из-за алкоголя, Камила не могла в полной мере прочувствовать мир и людей из-за нафталиновых стереотипов родителей. Отец — среднестатистический мужчина, у которого в приоритете стояла дизмораль женщин (в его случае дочки и жены), способный понизить уровень уверенности, заставить потерять мотивацию к чему-либо. Мать же была мирной и покладистой, стараясь либо угодить, либо огородить себя от лишних тумаков. При регулярной демонстрации такого поведения Камила ощущала больше деструктивных чувств, чем сама женщина. Она не раз заступалась за мать, за что сама в полной мере чувствовала на себе гнев отца. Вследствие этого приходилось запрещать себе всякое проявление своего негодования, ибо фактор среды в такие моменты носил в себе сдерживающий характер. В чью бы сторону не летали угрозы и обвинения приходилось игнорировать раздражитель. Терпила Камила не успела сесть на почти единственное свободное место, как к ней подлетает девушка, впихивая в руки листок с номером и просьбой приклеить ее на футболку. Шестьдесят три. — Ты че тут забыла такая мелкая? — Камила услышала хриплый голос напротив себя, забоявшись, что слова были адресованы ей. Она подняла испуганные зеленые глаза, которые сейчас отдавали серым, — детский сад в конце улицы, — произнесла девушка, оскалившись, — зданием ошиблась. — И садик, и школу, и колледж я уже окончила, — промямлила Камила, неуверенная даже в том, что ее вообще услышали, уткнувши взгляд обратно на кофту, что лежала на ее коленях, выводила незамысловатые узоры на клетчатой ткани. Обладательница длинных волос только хмыкнула, отвернувшись обратно к собеседнице. Камила сжала руки в кулаки. Она подозревала, что здесь могут быть такие… невежи, но чтобы сходу начать выводить абсолютно незнакомых людей — в новинку, таких поискать надо. — Итегулова Камила здесь есть? — в коридоре нарисовалась другая женщина, видно, что в возрасте, с бейджиком на белой футболке и папкой с каким-то нелепым логотипом в руках. Люди вокруг закопошились, стали переглядываться, словно знали ее лично и теперь искали в толпе «знакомое» лицо. — Есть, — Камила невысоко подняла руку, выглядывая из-за ряда девушек, чтобы женщина ее увидела. Та отдала ей анкету, попросив заполнить и отдать, когда зайдет давать интервью. — А сказала, что школу закончила, — противный прокуренный голос вновь резанул по ушам, заставив Итегулову сжать ручку. В голосе слышалась слышалась явное презрение — его нельзя было ни с чем спутать, уж Камиле это было известно, слышав подобное довольно часто, когда ее слова, поступки, действия не соответствовали чьим-то принципам, — ручку даже держишь не правильно. — Можешь от меня отстать? — Камила пропустила момент зарождения гнева, выбросив едкое высказывание сквозь зубы. Глаза вновь приобрели ярко-зеленый оттенок, показывая невербальную злобу. Этого было достаточно, чтобы отразить ее эмоциональное состояние. — Нихуя себе, как заговорила, — девушка встала, вытянувшись в полный рост. Ручка затряслась вместе с рукой, делая буквы на листе неровными, выходя за линии. Левая рука вмиг потянулась к уху, принявшись его тереть. Камиле, признаемся, стало не по себе. Картинка такого же разъяренного отца встала перед глазами, напоминая о том, с какими травмами она сюда заявилась. Не хотелось производить такое первое впечатление — с неадекватной самооценкой, неспособностью ответить и заметной телесной и психологической зажатостью, — даже этого не вышло. Мельком Камила заметила, как ее «обидчика» хватает татуированная рука, поятнув вниз. Желание поднимать взгляд отсутствовало, поэтому, навострив уши, до нее донесся такой же прокуренный голос, но гораздо грубее. — Да че ты доебалась? Не видишь, и так зашуганная, — в этом контексте явно не читалась забота. Насмешка. Камила все же взглянула на внешний раздражитель. В нее впился взгляд бездонных карих глаз. В нем не было ненависти конкретно к ней. Эта особа, пол которой отгадать можно было лишь по нынешнему местонахождению, точно ненавидит весь мир. Но по всему видимому она не настолько черства, чтобы забить на это, иначе зачем она здесь? — А ты бы рот свой поменьше открывала. Камила покраснела и, тихо вздохнув, чтобы не привлекать лишнего внимания, продолжила выводить слова на бумаге.

***

Воспоминания того дня кастинга долго не выходили из головы. Ничего сверхъестественного не произошло, но Камила ощущала себя крайне волнительно. Да чего уже там говорить, ей было пиздец страшно ехать на съемки, зная, что там будут либо такие, как Кристина, либо сама Кристина, которая заживо может закопать таких, как Камила, и даже не всегда смогут прийти на помощь такие, как… А имя той девушки, которая смахивала на транса, Кама не узнала. Она была довольно сдержанной, из-за чего девушке было довольно тяжело читать даже невербальные знаки, не шевелилась практически, застыла словно гипсовая статуя. Однако когда та вышла из комнаты интервью, сразу вскинула голову к верху, словно прося помощи у чего-то или кого-то свыше. В пустых глазах блеснули слезы, придавая взгляду более оживленный вид. Она живая. Она тоже человек, которому, наверное, сделали больно, которая настолько отчаилась, что пошла на такой безвыходный шаг, как «Пацанки». Тогда она схватила рюкзак, опрометью выйдя из здания. Разные. Камиле всегда было интересно, почему все люди по-разному реагируют на одинаково сложившиеся обстоятельства? Кто-то громко кричит о том, что ему плохо, чтобы все его услышали. Кто-то — до точности наоборот, — сделает все возможное, чтобы никто не узнал о его проблемах. А глуп или умен такой человек — непонятно. Если так хочется, чтобы помогли, услышали и поняли, то, наверное, лучше кричать? Камила была далеко не глупой девушкой, но молчала. Молчала и думала, что даже так есть шанс на оказание нужной помощи. Просто не все могут посмотреть на следующий день. Итегулова прочно застряла в прошлом, стала жертвой и зависимой от собственных воспоминаний. Она предполагала исход событий: когда-нибудь она захлебнется в очередной истерике или организм попросту отвергнет всякие защитные реакции на приступ панички. Наедине с собой ей легко было плакать, и от этого становилось жутко, ведь там она будет не одна. На съемки ее отвозила тетя, проживавшая в Москве. Тетя Айгуль, как ее называла Камила, была на шесть лет старше, но кроме нее, казалось, девушку никто не мог лучше понять. Та редко, но все же единственная, кто выслушивала маленькую Камилу, которая будучи в истерических состояниях звонила ей со словами: «Родители опять дерутся». Сейчас в машине тихо играла музыка, которая была лишь фоном, чтобы ни тете, ни племяннице не сойти с ума. Хотя Кама это явно обесценивала, считая, что Айгуль ни к чему переживания. Хотелось самой взять руль в свои руки, развернув тот на сто восемьдесят градусов и поехать обратно домой. Она не могла позволить слезам выйти наружу, а так хотелось. Ей было страшно. Камеры, неизвестно какие одноклассницы, постоянный контроль и наблюдение. — Слушай, может ну его на хер? — в унисон музыке спросила Камила, не переставая тереть ухо до покраснения. — Поехали домой. — Ебнулась, что ли? — усмехнулась тетя. — Ты контракт подписала вообще-то, моя золотая, знала, на что идешь, — сейчас эти слова звучали как оскорбление в ее сторону, в сторону ее личностных качеств. Собственно, отрицательные в ней явно преобладали. Хотя, иногда задумавшись, она считала себя относительно сильной, эмпатичной, отзывчивой. Но вернувшись в трезвый рассудок, уйдя от лишних мыслей, их перечеркивали синдром жертвы, эгоизм и равнодушие. Камиле просто было важно знать: кто она на самом деле? — никто же тебя там с ходу пиздить не будет. На самый крайний случай, только не сразу, хотя бы через недельку-две, скажи, что хочешь уйти сама, — машина остановилась, вместе с ней застыла и кровь в жилах Камилы, — ой, ну с Богом! — Айгуль перекрестила племянницу, поцеловав ту в обе щеки. — Сразу в лоб надо было, как покойника, — Камила пыталась держаться позитивного настроя, но выходило слабовато, вытекая в неуместные суицидальные шутки. Место ярко освещалось несколькими фонарями, казалось, указывая свет только на Итегулову. Пройдя за сцену, Камила не увидела никого, кроме одной девушки. Та обернулась на шорох позади себя, прижимая к груди папку с таким же нелепым логотипом, который девушка видела там, на кастинге. — Ну хоть кто-то, заскучала я тут ждать всех, — она была приятна на вид: каштановые волосы заплетены в тугой хвост, белая блузку и классические брюки — ничего лишнего. Даже если бы та была одета превратно, Камила бы ничуть не смутилась, ведь та хотя бы пыталась разрядить обстановку своими шуточными высказываниями и улыбкой, от которой Камила сама невольно дернула уголками губ вверх, — так, ты у нас… — она закопошилась в папке, перелистывая и перелистывая бумаги одну за другой. — Итегулова Камила. — А, Камила, Камилочка. Да-да, нашла, — наконец Кама смогла разглядеть бейджик девушки напротив. Светлана, — ты у нас непьющая? — карие глаза сверкнули искренной заинтересованностью, когда дочитала анкету. — Это моя не основная проблема, так скажем, — Камила поджала губы, присев на чемодан. — Ну и слава Богу, на одну трезвую голову больше, — Света вновь улыбнулась, из-за чего на щеках появились маленькие складочки. Камила нашла это довольно милым. Время шло, за сценой появлялось все больше девушек, большинство из которых было просто в невменозе. Подмывало спрятаться. Света подходила к каждой, о чем-то недолго разговаривая с ними и отходила к следующей. В поле зрения появилась знакомая фигура. Девушка, о которой Камила знала лишь один паттерн: задирание головы к верху, когда слезы рвутся наружу. Сейчас она выглядела повеселее, чем на кастинге — глаза горели каким-то азартом, движения были раскованными. Взгляд ее задержался на Камиле, от чего та мелко вздрогнула всем телом. Она не придала этому особого значения, списав на то, что на улице было просто прохладно. Но когда она двинулась в ее сторону, стало ясно, — никакая это не прохлада. Это был иррациональный страх, неподвластный контролю. Дрожащей рукой она вновь потянулась к уху. Нужно избавляться от этой гребаной привычки. — Не подумала бы, что ты здесь будешь, — голос, который она слышала последний раз пару месяцев назад, на момент перекинул ее в этот день, заставив первый раз столкнуться взглядами. Сейчас был второй, — не таких обычно берут. — Таких — это каких? — Камила прикусила язык после резко оброненной фразы. — Блять, ну, тихушниц таких, типа, — ее словарный запас оставлял желать лучшего, девушка задумалась, вспоминая синонимы к этому обращению, — поняла, короче, — больше утвердительно, чем вопросительно ответила та. — Поняла, — обреченно сказала Камила, тяжко вздохнув. Хотелось ретироваться куда-нибудь за кустик, дерево, на крайний случай — домой, но задала вопрос, волнующий ее с того треклятого дня кастинга, — а тебя зовут… — Кира, — ответила та, протянув руку. — Камила, — девушки обменялись рукопожатием, а Итегулова отметила про себя, что ладони у нее были большие, немного шершавые и теплые. Хотелось немного продлить телесный контакт, чтобы согреть свои заледеневшие то ли от страха, то ли от действительно прохладного вечера руки. — И все же, — внезапно спросила Кира, разорвав невербальное приветствие, — че тут забыла такая мелкая? — Медведева самодовольно хмыкнула, а Камилу словно током прошибло. И дело не в том, что ей надоели шутки про рост — она поняла, что тетины слова, как мертвому припарка и она, скорее всего, станет сегодня одной из первых счастливиц, которым выпадет честь покататься на карете… Скорой помощи. Ее здесь либо склеят, либо поломают еще больше, причем физически. Она слаба, драки точно не вывезет. Облизнув сухие губы, Камила выдала: — От жизни бегу, — коротко, ясно и не провоцирующе. Следом добавила чуть тише, — не думаю, что я намного младше. — По виду не скажешь, — девушка присела рядом с Камилой на свой чемодан, приобняв ту за плечо. Камила сжалась, начав перебирать мочку уха, обрамленной сережкой в виде крестика. От Киры пахло крепким табаком и какой-то независимостью, что ли. Но это был не свободный ветер или чувство не связанных рук, а вседозволенность и бесцеремонность в словах и действиях. Она делала и говорила, что хотела, — ладно, Камилка, — девушка сморщилась от неприятного обращения, — закорешимся еще, — и ушла, оставив после себя жгучий отпечаток на плече Итегуловой. Настолько задуматься, что не заметить неприятных ощущений было не впервой. Если вспомнить, то Камила часто уходила с головой в проблемы, не замечая происходящее, а когда на смену дезориентации приходило возвращение в реальный мир, там уже было по принципу: «само пройдет». Дошло наконец, что само не пройдет, что теперь нужна помощь специалистов, что теперь не получится отнекиваться, и учиться принимать эту помощь. — Будет сложно, — подумала Камила про себя, опустив голову. Камила заинтересовалась Кирой. Почему одни люди могут чувствовать себя свободными, в то время как другие связаны по рукам и ногам. Казалось, что за тем образом хладнокровного человека скрывается нечто другое. А ее нынешнее поведение — очередной образ, где она находилась на границах двух личностей, а какую надо выбрать, чьим принципам следовать — непонятно. Люди вообще имеют много масок, за каждой из которых скрывается нечто удивительное для них самих и окружающих, которые привыкли видеть в ком-то, например, шута, теперь впервые лицезреют образ Пьеро. Камила не была даже посередине, не была на одной из каких-либо сторон. Потеряться как личность — для нее стало жутким и необъяснимым явлением, которому нельзя было противостоять. Такое маленькое и убогое существо, как человек, всегда боится неизвестного. Он старается, чтобы его повседневность входила в рамки «нормальности», и любые причины зайти за пределы установленной границы выбивают из колеи. А когда эти причины становятся из ряда вон выходящими, совершенно неестественными и абсолютно фантастическими, волшебными, граничащими с помутнением рассудка, то задаёшься вопросом: ты в своём уме? Камила сопоставляла себя с девиантами — не такие люди, не соответствующие общепризнаным эталонам. Но разве не все здесь такие? Кризис ее идентичности настиг так же внезапно, как нападение на Перл-Харбор. Ей как-то школьный психолог сказала о том, что небольшая изоляция от окружающей действительности помогает найти свое место в мире. Спасибо большое, Людмила Васильевна, заплутала немного на жизненном пути. Изоляция затянулась на долгие годы, полностью сбив Камилу с этой дороги. Съемки начались. Камиле сказали выходить после девушки с необычной надписью на шее. Индиго. Интересно, соответствует ли это писание ее способностям. За все время Камила не разговаривала ни с кем. Теперь даже не из-за страха получить по лицу или показаться не соответствующей чьим-то мнениям. Ей просто не хотелось. Не хотелось видеть всех этих ужратых в хлам леди, не хотелось ощущать на себе этот полный презрения и осуждения взгляд. Бежать не было смысла, да и этого не хотелось тоже. Ее настигла какая-то гнусная апатия. Вместо того, чтобы думать, что ей выкрикнуть при входе на сцену, Камила вспоминала основы оказания первой помощи, ибо по крикам, доносящихся невесть откуда, стало ясно — там далеко не спокойно. Спустя небольшое количество времени ее пихнули в бок. Это была Света. — Ты готова? Тебе выходить сейчас. — Как будто у меня есть выбор, — тяжело вздохнув, ответила та. Поднявшись с чемодана, та взяла ручку, поковыляв как настоящий инвалид к сцене, начав взбираться на нее. Свет прожекторов неприятно ударил в лицо, заставляя зажмуриться. Камеры, направленные на нее, были словно не тем, чем являлись. У Камилы больше складывалось ощущения, что это ружья, из которых ее сейчас будут расстреливать, приставив к стенке, как в тридцать седьмом. Но давайте называть вещи своими именами. «Это просто камеры. Просто аппаратура. Куски пластмассы и железа». — Сейчас будет мой каминг-аут, — Итегулова старалась говорить громко, насколько позволял артикуляционный аппарат. А вот лица операторов и редакторов надо было видеть — подумали, что та будет раскрывать карты, пропагандируя нетрадиционную сексуальную ориентацию, — я — мизантроп. С дрожащими коленями спрыгнула на землю, оставив чемодану сцены. Завидев кровь и сидящего рядом охранника, у Камилы глаза стали по пять копеек. Похуизм быстро улетучился, когда она увидела полную вакханалию, творящуюся на территории. Смутная тревога распирала. Чем дольше Камила стояла на месте, тем натянутей атмосфера становилась. Девушка под студеные взгляды прошла к бару, где Кира ловко орудовала бутылками с алкоголем и бокалами. — Пьешь? — Медведева провела рукой по влажным волосам — утомилась видимо от бесплатной подработки. Облизнула сухие губы и только сейчас Камила увидела, что у той был разрезан язык. — У тебя че, язык разрезан? — словно прочитав ее мысли, отозвался голос где-то рядом. Это была еще одна девушка крупного телосложения, с короткими, как под мальчика, рыжими волосами. Кира только демонстративно пошевелила обеими частями языка. Итегулова удивлено вскинула брови, — ты в натуре змея. Пока кого-то били, кто-то лежал на земле, кто-то во всю заливался алкоголем, Камила предпочла отсиживаться в стороне вместе с Лизой — так представилась девушка с татуировкой «Индиго», — улавливая звуки кряхтения, разбивания бокалов, незаурядного пения. Взглядом она все время проходилась по Медведевой, которая не отходила от барной стойки. Та улыбалась и свободно общалась со всеми. Камиле казалось, что она не заперта, что она здесь делает? Она не живет прошлым и не забегает в будущее, для нее это лишь разные формы человеческих воспоминаний, ее империей правит свобода. На одном месте сидеть осточертело и всех повели куда-то в неизвестное место, из которого громкая музыка била по перепонкам. Даже Лиза, которая показалась Камиле отдаленной от всех, танцевала, пыталась веселиться. И у нее получалось, получалось это делать, когда в организме не было правящего гормона эндорфина, выработанного алкоголем. Внезапно музыка прекратилась, на смену ей пришел голос. Такой противный, насмехающийся. — Дорогие дамы, — мужчина расстягивал гласные буквы, пытаясь прибавить в голосе приторности. Вышло плохо, — вижу, вы не расслабляетесь. Я предлагаю вам поиграть в игру. Она называется правда или действие, — серьезно? Напоминало вечерние посиделки в лагере на минималках. Ведущий задавал крайне провоцирующие вопросы, и одну девушку все же удалось вывести из себя. Юля стала неконтролируемо агрессивна, решив, что лучшим способом будет переворачивание столов и драние горла. Разговаривать она на следующий день точно не сможет. — Кира, — Камила сжала челюсть, услышав знакомое имя, — знаете ли вы, что такое абьюз? И она словно гордилась этим вопросом. — О да, блять! Я это знаю, — для девушки открылась еще одна личность объекта своего неподдельного интереса, — Это, блять, я! Планка упала. Сейчас свое удивление Камила никак не могла отнести к положительным эмоциям. Столько жестокости было в этом взгляде, столько ледяной насмешки, что она задрожала с головы до ног. Выживет ли она здесь? Не затопчут ли ее до смерти быстро топчущие ноги? Испытание решили прервать, беспокоясь о сохранности здравого смысла остальных девушек и реквизита. В другой комнате висели телевизоры, которые по очереди начали включаться и на них были родственники или близкие люди каждой девушки. Одни говорили о том, что ничего хорошего и светлого не видят в тех, другие — любят, скучают, беспокоятся. — Камилку свою в последнее время узнать не могу, — до ушей донесся родной голос мамы. Слишком сложно было контролировать эту двойственную амбивалентность: любить и ненавидеть. Хотелось сказать: «Посмотри, взгляни, какой я стала из-за вас с отцом». А с другой стороны хотелось помахать девушкам ручкой и покатиться обратно в Талдыкорган, домой, — не разговаривает с нами, остраненная какая-то. Насмотрелась всяких видео в интернете и считает нас виноватыми во всех грехах. Ничего хорошего пока сказать не могу, — плазма выключилась. — Да никогда ты ничего хорошего и толкового сказать не могла, блять, — девушка тихо шмыгнула, присев у стенки, препочтя воздержаться от проявления негативных эмоций. Но в ней затаилась обида. Все-таки, как бы та не старалась: училась, работала, выполняла всю работу по дому, пыталась вести себя сговорчиво даже с отцом, ей не удалось добиться расположения родителей. Рядом с ней приземлилась заплаканная девушка. Она не оставит ее в покое. Камиле так даже лучше, наверное, — не придется наблюдать со стороны. Да и социально-коммуникативные навыки, может, поднимутся до приемлемого уровня. — Че ты? — Кира одарила ее пустым взглядом, спрашивая словно для галочки. — Да ниче, — в той же манере ответила Камила, — думаю вот, чем заслужила такое отношение к себе, что про меня ну вообще ничего хорошего сказать не могут, — усмехнулась, утерев непрошенные слезы, — то бабушка была твоя? — утвердительный кивок, — она милая, видно, что любит, переживает. Кира не нашла, что ответить. Легко похлопав Камилу по спине, отчего вторая крупно вздрогнула (видимо, организм до сих пор выстраивал защитный механизм, решив, что каждый здесь настроен враждебно), удалилась. Сцена отснята. Операторы довольны хорошими кадрами. Только Камила не находила в этом ничего хорошего. Переместившись в другую локацию, она уже перестала ориентироваться в пространстве, автоматически следуя за всеми. Клонило в сон. Хотелось сымитировать обморок от внезапно упавшего давления, но обман бы быстро обнаружился. Практически засыпая стоя, ее неприятно пихнули в бок, чтобы та не свалилась. Это была Кира. — Она, — голос был как у воскресшего мертвеца, — цинична по отношению к людям и близким. Довела мать до попытки лишить себя жизни, — Камила не смело подняла руку, признаваясь себе и другим в грехе. Провести ночь на «дне» стало лучшим решением за сегодняшний день. Спать хотелось ужасно, эмоционально Итегулова была выжата, как лимон. Как будто из хорошей жизни, большинство начали жаловаться на отвратительные условия. — Вообще похуй, — тихо, чтобы никто не услышал, прошептала Камила, скинув обувь, пройдя в дальний угол, чтобы хотя бы там никто не достал. На матрасы стали приземляться остальные, смирившись с тем, что придется спать здесь. Желая скорее провалиться в сон, Итегулова потянулась с уху. Лучше любой валерьянки и снотворного эта точка помогала и успокоиться, и уснуть. Облокотившись о стену, та поджала ноги к груди, приняв сидячее положение. — Всем спокойной ночи, девки, — единственная отозвалась девушка с двумя хвостикам. Каждый по своему ответил ей: кто-то невнятно промычал, кто-то воздержался от ответа вовсе. — Спокойной ночи, Камила,— девушка подняла удивленный взгляд на адресанта пожелания. Она подала знак, но не рукою, не наклонением головы, нет, в её сокрушительных глазах выразился этот знак таким тонким незаметным выражением, что никто его не мог видеть, но Камила видела, она поняла его. И взгляд как знак сейчас был значим гораздо более, чем слово. Под такой тихий сорванный голос хотелось действительно лишь спокойно провести ночь. — Спокойной ночи.