***
Минцзюэ передал дело в ее руки. Должно быть, все прошло хорошо, потому что Цзян Ваньинь отсутствовал на половине встреч после обеда — что раздражало, так как Минцзюэ тоже с удовольствием пропустил бы их; послевоенные встречи превращались в один бесконечный Совет Кланов, невыносимо длинный и в три раза более раздражающий, а когда Минцзюэ вернулся вечером, комната Лань Ванцзи была пуста. Позже он нашел их обоих в крыле Цзян: Вэй Усянь перечислял имена, а Цзян Яньли записывала их.***
— Стань моим побратимом, — сказал Минцзюэ два дня спустя. Сичэнь посмотрел на него с недоумением. — Ты станешь мужем моего брата, — заметил он. — Пока нет, — хмуро ответил Минцзюэ. — Со временем, — в его словах прозвучала суровая нотка: лучше бы Минцзюэ взять в мужья младшего брата Сичэня. — Да, со временем. Какое это имеет отношение к делу? Сичэнь наконец-то начал поправляться, но ему все еще было трудно переносить яркий свет или даже обычное освещение в помещении. Поэтому они пили чай в полумраке, при свете единственной, очень хорошо затененной лампы. — К чему все это? — Цзян усыновляют Вэй Усяня. Сначала он не так понял, но идея неплохая. Сичэнь хмыкнул, обдумывая эту новость. Минцзюэ дал ему время, подхватив чайник и доливая чай обоим, упреждая, чтобы ни одна из их чашек не успела опустеть; Сичэнь направил всю свою духовную энергию на лечение сотрясения мозга, а его плечо и ключица все еще были сломаны. Если Сичэнь и беспокоился о сыновней почтительности, то держал это при себе. Через мгновение он тихонько рассмеялся. — У Цзян ведь возраст определяется по дню усыновления, не так ли? — Ммм… Насколько я понимаю, ему сейчас полшичэня. — Так надеялся Минцзюэ. Церемония был назначена на сегодняшнее утро. Церемония была закрытой, поэтому Минцзюэ пока не знал, не пошло ли что-то еще не так, но… надеялся, что нет. — Не по годам развитый ребенок, — улыбнулся Сичэнь. — Подходящее определение, — Минцзюэ задумался. — Мы вместе сражались с Вэнь Жоханем. Ты мой лучший друг. Неужели ты не хочешь? — Сочту за честь, — ответил Сичэнь с такой захватывающей дух искренностью, с которой Минцзюэ никогда не мог сравниться. Затем он с сожалением произнес. — Но если мы собираемся поклясться в этом перед небом и землей — а я полагаю, что и перед множеством других свидетелей, — то придется подождать еще несколько дней. — Это честь и для меня, — сказал Минцзюэ. — Конечно, я буду ждать. — Он оглядел Сичэня в тусклом свете. — Тебе стало намного лучше. Сичэнь улыбнулся. — Да, я наверстываю упущенное. А-Яо вчера долго читал мне отчеты. — А-Яо, — пробормотал Минцзюэ себе под нос. — Я знаю, что он тебе не нравится, Минцзюэ-сюн, — и, о нет, улыбка Сичэня дрогнула. — И между вами существует неприязнь. Но… я бы хотел, чтобы вы помирились. Минцзюэ вздохнул. Сичэнь ждал. — Он нравится твоему дяде, — ворчливо сказал Минцзюэ. Сичэнь моргнул. — Я… да, шуфу ценит его управление городом. Несмотря на все провокации Цзинь Гуаншаня, он проделал замечательную работу по восстановлению порядка. — Он говорил так, словно пытался убедить в этом Минцзюэ. Минцзюэ знал, что Мэн Яо хорошо справляется со своей работой. Его охраняли заклинатели из клана Не, которые докладывали, как хорошо он справляется со своими обязанностями. Безночный не стал головной болью для Минцзюэ, если не считать того, что ему нужно было придумать, как лучше помочь Вэй Усяню уничтожить его. — Он нравится ему больше, чем Усянь. — У дяди есть… сомнения относительно Вэй-гунцзы, да… Минцзюэ выжидающе посмотрел на него. Сичэнь вскинул брови. — А-Яо? — А-Яо, — насмешливо повторил Минцзюэ. — Но я не могу. А-Яо хочет получить шанс проявить себя перед отцом, заявить о своих правах по рождению… Ха, Минцзюэ оказался прав. Похоже, Мэн Яо не все раскрыл Сичэню. — Его отец предпочел бы, чтобы он умер, и он наконец-то это понял, — проговорил Минцзюэ, получив в ответ взгляд, полный шокирующего ужаса. — Сичэнь, я не скажу, что мне будет легко с ним. Но ты явно им дорожишь, и я думаю, что он относится к тебе так же. Так что считай, что я… заключаю мир, — проворчал он. Сичэнь все еще выглядел потрясенным мыслью о том, что Цзинь Гуаншань хочет смерти собственного сына. …Возможно, это была не такая уж плохая идея. Если бы он только мог быть уверен, что Мэн Яо не воспользуется Сичэнем… Возможно, Сичэню будет полезен совет не такого идеалиста, и если Мэн Яо будет стараться произвести впечатление на Сичэня, то это будет лучше, чем если бы он старался произвести впечатление на Цзинь Гуаншаня. Сердце Минцзюэ было полно опасений, и все же… Мэн Яо шпионил для Сичэня и приходил к нему, когда тот был полумертв и за ним охотились. Если и был человек, которого Мэн Яо не предал бы, то Минцзюэе хотелось верить, что это был Сичэнь. И вот Сичэнь называет его а-Яо. Ну молодец. — Я… это ужасно. Больше, чем когда-либо, я не могу воспользоваться им сейчас. Он так дорожит своим статусом… он никогда не верил в то, как сильно я его уважаю… — Тогда он уж точно никогда не спросит тебя сам. Тебе придется сделать первый шаг, — бодро сказал Минцзюэ. — Минцзюэ-сюн, это было бы несправедливо по отношению к нему, — запротестовал Сичэнь. Вот дерьмо. Если Минцзюэ придется уговаривать Мэн Яо сделать первый шаг… О, нет. Нет, нет, нет, он не будет этого делать! Зачем он в это ввязался? Ну, потому что он буквально только что попросил Сичэня стать его братом. Гуй побери. Конечно, он был вправе дать им время разобраться во всем самим. Младшим братьям нужно было дать время на ошибки… …может быть, если Мэн Яо произведет на Лань Цижэня должное впечатление, он вмешается.***
Следующие несколько дней были все более напряженными. Вэй Усянь все-таки создал копии массивов сокровищницы, как для входа, так и для выхода, которые были безропотно предоставлены каждому из трех других великих орденов. Но это никого не успокоило, потому что оказалось, что проблема, как заставить массивы работать, действительно была проблемой, и никто, даже Хуайсан, не смог заставить их функционировать. Возможно, особенно Хуайсан: перемещение работало только из тронного зала, и, конечно, он совершенно не хотел демонстрировать столь впечатляющие действия на публике, независимо от того, мог ли он это сделать на самом деле.***
— Есть и другие места, но я не успел их полностью описать, — скромно пояснил Вэй Усянь. — На лестницах были обычные печати-замки, но они были полностью уничтожены, когда вы разрушили Трон Солнца… — Я не разрушал его. Вини в этом своего сюнчжана, — сказал Минцзюэ, просто чтобы понаблюдать, как Вэй Усянь возмущенно и в то же время с удовольствием вскрикнул.***
Физически Вэй Усянь все еще не мог выполнять никаких действий, кроме очень медленных и осторожных, чтобы не сбить мириады игл, и поэтому совершенно не желал появляться на публике именно тогда, когда публичная демонстрация — даже без ци — была бы как нельзя кстати. Минцзюэ был полностью согласен с его выбором: в этом случае он действительно нарисовал бы на своей спине мишень. Но его это явно беспокоило, и он тратил больше времени на разработку схем массивов, чем на медитацию, которую пыталась навязать ему Вэнь Цин. Сначала Минцзюэ думал, что он пытается упростить массивы сокровищницы, чтобы другие могли их понять. Затем, придя однажды днем в комнаты Вэй Усяня, Минцзюэ застал его на полу на спине, раздетого до пояса, а над ним склонилась Вэнь Цин. Если бы Лань Ванцзи не находился по другую сторону от Вэй Усяня, Минцзюэ был бы весьма встревожен. Он встревожился, увидев, как крепко Вэй Усянь сжимает руку Лань Ванцзи. Увидев, что она делает, он замер и уставился на нее. — Это что, татуировка? Действительно, это была татуировка: множество рисунков, чрезвычайно замысловатых, выполненных, похоже, не менее чем в трех цветах — рядом с коленом Вэнь Цин стояли три чаши с чернилами. Примерно три четверти серебряных игл, ранее воткнутых в Вэй Усянь, были удалены. — Не-гэ! — сказал Вэй Усянь, поднимая голову. — Не садись, — огрызнулась Вэнь Цин. — Я и не собирался, — запротестовал он. — Да, это татуировка. Не смотри на меня так, я не проявляю неуважения к родителям, она не постоянная. Это просто для замены игл, Цин-цзе заставила меня разработать массив, чтобы потом можно было вытащить чернила. Я сказал ей, что она может просто срезать мою кожу… — Нет, — сказал Лань Ванцзи. — Идиот, — сказала Вэнь Цин. — Ну, это все равно лучше, чем моя первая идея. — Твоей первой идеей было заклеймить себя, — рявкнула Вэнь Цин. — Идиот! — Ты блокируешь боль, это было бы совсем не больно, — сердито сказал Вэй Усянь. — И было бы быстрее! — Идиот! — Никаких клейм, — яростно заявил Лань Ванцзи. — Ты можешь убрать иглы? — спросил Минцзюэ. Он нахмурился. — Может, просто нарисовать узор? Вэнь Цин сделала паузу в работе, чтобы встретиться с ним взглядом. — Да, это позволит удалить иглы. Нет, нарисовать узор нельзя — какая-то его часть должна находиться в теле, пусть даже поверхностно. Один массив на лицевой стороне, другой — на спине. Несколько дней кожа будет болеть, пока заживет, но он сможет передвигаться и делать упражнения, как обычный человек. Это не значит, — строго сказала она своему пациенту, — что ты можешь использовать духовную энергию или энергию негодования для чего угодно. Твое ядро все еще запечатано. Никаких прыжков с крыш или сражений. Ты просто сможешь нормально двигаться. — Но заниматься сексом будет намного удобнее, — мечтательно произнес Вэй Усянь. Это было бы неплохо. В последние несколько дней это постоянно вызывало опасения. Вэнь Цин терпеливо вздохнула и вернулась к своей работе. — Вэнь-дайфу, — сказал Минцзюэ. Он прочистил горло. — Спасибо. Она бросила на него быстрый, глубоко потрясенный взгляд. Затем выражение ее лица прояснилось и стало нейтральным. — Целительство — моя работа. Он серьезно кивнул ей в знак признательности.***
Было очень приятно спать, когда Вэй Усянь снова свернулся между ними калачиком, как положено, а не лежал на спине, жесткой как доска и неудобной для него. И утром все они были прекрасно отдохнувшими.***
Однако без духовной энергии Вэй Усянь все еще был ужасно уязвим. Так казалось, хотя это было не совсем так. Обычные люди каждый день вели совершенно нормальную жизнь. Обычные люди были солдатами, они умели сражаться и убивать. Минцзюэ находился в центре города, где жили тысячи и тысячи обычных людей, не имевших никакой подготовки в области совершенствования, — обычных людей здесь было больше, чем заклинателей, и посмотрите, сколько из них каждый день успешно избегали смерти! Но обычные люди — это не Старейшина Илина, которого очень боялись, на которого было совершено не одно покушение, и который теперь считался таким же уязвимым, каким был на самом деле, благодаря гребаным слухам Цзинь Гуаншаня. Минцзюэ вел переговоры с Цзян Ваньинем и Сичэнем, разрабатывал планы, пережил еще несколько банкетов — и все в одиночку: Сичэнь по-прежнему избегал яркого света, а Минцзюэ и Цзян Ваньинь придерживались стратегии не попадаться Цзинь Гуаншаню на глаза в одно и то же время, чтобы он не воспользовался моментом и не сделал публичного заявления раньше, чем они были готовы. Одобрение большинства великих орденов не могло быть объявлено, если двое или более отсутствовали. Но избегание не могло длиться вечно. Вэй Усянь провел большую часть войны, держась в стороне, но это был не самый лучший путь в любых обстоятельствах. К тому же, выздоровев, Вэй Усянь хотел иметь возможность свободно передвигаться, так что Минцзюэ (а также Лань Ванцзи и Цзян Ваньиню) придется смириться с этим. По крайней мере, Минцзюэ мог принять некоторые меры. — Ты не можешь снова лишить его охраны, — мрачно сказал Минцзюэ Цзян Ваньиню, когда они впервые смогли поговорить наедине. Предполагалось, что они встретятся, чтобы обсудить план установления контроля над Безночным, но это было не менее важно. Цзян Ваньинь начал напрягаться, и на мгновение Минцзюэ подумал, что сейчас ему прикажут убираться восвояси, но Цзян Ваньинь сумел сдержать себя. — Я этого не делал, — обиженно и яростно произнес он. — Это было недоразумение. — Неважно, приказывал ты это или нет. Важно, что это произошло. Цзян Ваньинь явно скрежетал зубами. — Я… подумаю над вашим советом, Не-цзунчжу. Это было напоминание: Минцзюэ больше не был верховным генералом Альянса Выстрела в Солнце. Но в его глазах читался стыд. Минцзюэ решил, что он действительно задумается. Если же нет, то Минцзюэ обязательно укажет его сестре на опасность. — Хорошо, — сказал Минцзюэ. — Итак. Цзинь. По крайней мере, в отношении таких планов они были единодушны.***
Когда делегация Цзян вошла в большой зал Дворца Солнца, с ними был Вэй Усянь: он был одет в пурпур, глубокого, почти черного оттенка, цвета бархатного неба глубокой ночью — темнее, чем все остальные, но, тем не менее, безошибочно угадывался один из оттенков Юньмэна. На всех членах делегации были белые траурные пояса. — Цзян Ваньинь, глава клана Цзян. Молодая госпожа Цзян Яньли. Наследник ордена Вэй Усянь, — объявил Мэн Яо и поклонился им в знак приветствия. Минцзюэ, стоявший поодаль — не совсем рядом с ним, — тоже поклонился, как хозяин гостю, и они, как один, поклонились в ответ. Цзян Ваньинь, как заметил Минцзюэ, оставил свои костыли; Минцзюэ гадал, одобрила ли это Вэнь Цин или же Цзян Ваньинь решил обойтись без них по собственному желанию. Цзинь Гуаншань очень хотел устроить этот банкет в честь победы, официальный банкет с участием всех четырех Великих орденов. Хуайсан был крайне непреклонен в том, что они не должны позволять ему этого делать. Минцзюэ не видел выхода из положения: тот и так устраивал банкеты каждый сраный вечер, и если бы Минцзюэ пришлось спорить с ним за эту честь, он бы проиграл. Но когда Хуайсан узнал о планах Минцзюэ и Цзян Ваньиня, он сначала встревожился, а потом исчез на полдня и появился снова с Мэн Яо, чтобы настоять на своем. Как-то так получилось, что из тронного зала внезапно вынесли весь мусор, за исключением нескольких искусно расставленных предметов, и тут же все узнали, что там состоится банкет, на котором будет присутствовать Чифэн-цзунь, Цзэу-цзюнь, который наконец-то достаточно оправился от ран, нанесенных ему Вэнь Жоханем, Цзян Ваньинь и его неуловимый шисюн Вэй Усянь, Старейшина Илина, — единственный человек в мире, который знал, как получить доступ к сокровищницам Безночного, и который мог что-то сказать по этому поводу. Минцзюэ мог многое сказать о Мэн Яо, но он никогда не отрицал компетентности этого человека. И ему точно придется купить Хуайсану новый веер, чтоб его. По настоянию Минцзюэ четыре Великих ордена расположились в центре зала, по две с каждой стороны, лицом друг к другу, а вокруг них расположились меньшие ордена. Таким образом, не было ни одного клана, господствовавшего над всеми. Пусть каждый Великий орден хотя бы на ночь притворится, что воспринимает остальных как равных. Цзинь Гуаншаню, конечно, было что сказать по этому поводу. Когда последние ордена заняли свои места, а Минцзюэ отправился на свое, он поднял свой кубок и крикнул в сторону Минцзюэ, весело и непринужденно: — Прекрасный пир вы устроили для нас, Чифэн-цзунь! И не иначе как в зале наших врагов. Вы привели нас к победе, как и клялись. Но неужели вы не займете его трон, так же, как захватили его дворец? «Пытается разозлить меня» понял Минцзюэ. И очень успешно. Минцзюэ глубоко вздохнул и покачал головой. — Я никогда не сяду на этот трон, — сказал он, стараясь, чтобы это не прозвучало как насмешка. — И я не претендую на этот дворец как на свой. Ни один орден больше никогда не должен быть настолько возвышен над другими. — Хуайсан подергал веером — ага. — Давайте не будем произносить тостов, пока все не займут свои места. Несомненно, такое достижение, как кампания Выстрел в Солнце, заслуживает надлежащей торжественности по завершении. — Конечно, — сказал Цзинь Гуаншань. — Значит, мы считаем её завершенной? Но ведь осталось еще много нерешенных вопросов. Хорошо, они займутся этим сейчас. — Цишань разделена. Вэнь подавлены. Разбираться с теми, кто остался, следить за тем, чтобы лагеря продолжали жить спокойно, — это работа мирного времени. Но вы правы в том, что действительно есть нерешенный вопрос: Безночный город. Цзян Ваньинь встал, мгновенно привлекая всеобщее внимание. Увы, это не было его заслугой, хотя он достаточно хорошо сохранял самообладание. Но все прекрасно понимали, кто сидит рядом с ним, и поэтому всем хотелось услышать, что Цзян хотят сказать о Безночном. — Я понимаю, что возникла путаница с доступом к сокровищницам. Теперь, когда Вэй Усянь достаточно оправился, чтобы обучить всех этому методу, орден Цзян, конечно же, поделится своими знаниями о входе. По праву мы забираем артефакты, украденные из Пристани Лотоса; мы воздерживаемся от дальнейших претензий до тех пор, пока не будет проведена ревизия всей сокровищницы, а все остальные украденные сокровища также будут возвращены их законным владельцам. Тогда победители смогут справедливо разделить оставшееся содержимое. Получилось лишь чуточку неуклюже. Он тренировался. — Значит, между четырьмя Великими орденам уже достигнута договоренность, — сказал Минцзюэ. — Цзинь, Не, Лань и Цзян. Украденное имущество должно быть возвращено, а знания Вэнь Жоханя будут скопированы и заперты, чтобы их больше не использовали не по назначению. Он изо всех сил старался, чтобы его рот не скривился при этих словах. — Распорядиться знаниями — это одно, — сказал Цзинь Гуаншань, махнув рукой, как будто это не имело значения. — Но вы упомянули сам город, Чифэн-цзунь? Цзян Ваньинь поднял подбородок. — Цзян претендуют на него по праву. По залу пронесся ропот. Это было настолько дерзкое заявление, что Цзинь Гуаншань, казалось, был застигнут врасплох. — Вы хотите город? — оправившись, он театрально посмотрел на человека, сидевшего рядом с Цзян Ваньинем. Вопрос был очевиден: зачем нужен целый город Старейшине Илина? — Мы не желаем ничего меньшего, — ответил Цзян Ваньинь. — Мы требуем права уничтожить его. Пристань Лотоса был сожжена дотла. Ради полутора тысяч двенадцати учеников Цзян, которые погибли в тот день, я поклялся, что увижу, как Безночный будет уничтожен таким же образом. — По состоянию на вчерашний день это был чистая правда. — Эту великую крепость, — он усмехнулся, и, хотя многое в этом было искусством, эмоции за этим не стояли, — великие осадные печати, город, саму гору мы увидим разрушенными. Цзян имеют на это право! — Цзян-цзунчжу, — напротив него поднялся на ноги Лань Сичэнь. Он выглядел немного бледным, но не слишком; Минцзюэ не думал, что он скрывает головную боль, хотя к концу разговора она могла бы появиться. — То, что случилось с Пристанью Лотоса, — трагедия. Но я бы попросил вас не усугублять ее. В этом городе живет много людей: гражданские, дети, старики. Они тоже пострадали под властью Вэнь Жоханя. — Люди могут уехать. Решение о том, как поступить с Вэнь, уже принято, и я не хочу нарушать эти договоренности. Гражданское население может свободно покинуть город, как было оговорено ранее. Наш спор касается этого места и всего, что оно символизирует. Эта гора использовался как один из великих инструментов угнетения Вэнь Жоханя, и мы добьемся ее полного уничтожения. — Цзян Чэн, девиз твоего ордена «Стремись достичь невозможного», но, конечно, это уже слишком, — снисходительно заметил Цзинь Гуаншань. — Как ты собираешься уничтожить гору? Прислушайся к совету старого друга твоего отца: тебе лучше вернуться в Пристань Лотоса и отстроить все заново. — Я вернусь домой, чтобы сделать именно это, как и моя сестра и большинство наших учеников. Мой младший брат и наследник Вэй Усянь, — раздался такой ропот, что Цзян Ваньиню пришлось повысить голос, — останется и будет исполнять мою волю в этом месте. — Наследник? — спросил Цзинь Гуаншань, и, судя по неподдельному удивлению на его лице, им действительно удалось это скрыть. Цзинь вошли после Цзян, поэтому они не услышали обращения. Если бы Цзинь Гуаншань подождал, прежде чем устраивать сцену, он мог бы услышать сплетни от мелких орденов, но он поспешил. Минцзюэ почувствовал самодовольное удовлетворение. — Цзян Чэн, что это значит? — Как Цзян-цзунчжу и действующий глава клана Цзян, я включил Вэй Усяня в нашу семью. По праву это делает его моим наследником. Цзинь Гуаншань укорил его: — Твои родители не одобрили бы это. Выражение лица Цзян Ваньиня застыло. Он ничего не ответил, и бормотание усилилось. Минцзюэ сжал кулаки и поборол желание швырнуть что-нибудь ему в голову. Он с достоинством прошел через все это, он знал, что этот вопрос будет задан, почему же его все еще выбивало из колеи? Прежде чем Цзян Ваньинь успел перебороть себя или не успел, Цзян Яньли поднялась. Ее голос был гораздо тише, не доносился до четырех углов зала так, как голос брата, но она не дрогнула. — Во времена наших родителей наша семья была большой, а Пристань Лотоса процветала. Но наши родители были убиты Вэнь, и многие наши двоюродные братья, тети и дяди — все были убиты. Во время кризиса клан и семья должны сплотиться. Мой младший брат А-Сянь отличился в этой кампании, и без его вклада мы не стояли бы сейчас вместе в этом зале. Я уверена, что любая семья сочла бы за честь принять его. — Но он не может быть вашим наследником, — зашипел Яо-цзунчжу. — Он же Старейшина Илина! — И что с того? — потребовал Цзян Ваньинь. Это было почти рычание. Все еще немного не в себе… — Ну… он… Весь орден Цзян не собирается же переходить к демоническому совершенствованию. — Конечно, нет! — Тогда вы должны понимать, в чем проблема. — Яо-цзунчжу сделал энергичный жест. — У вас не может быть наследника ордена без золотого ядра! В некоторых вещах глава клана Яо действительно был надежен. Цзян Ваньинь осуждающе нахмурился, но если это было так явно от души, что казалось еще более искренним. — Да, и у него оно есть. Хорошо, он восстановил равновесие, тон его был резким, но контролируемым. Минцзюэ краем глаза наблюдал за Цзинь Гуаншанем. Выскажет ли он свое мнение на ринге? Если Цзян Ваньинь ошибется, то Цзинь Гуаншань сможет воспользоваться тем, что Цзян потеряет лицо. Если бы он счел эту перспективу достаточно заманчивой — они могли бы заставить его сильно потерять лицо здесь, если бы он был достаточно жаден для этого. Цзинь Гуаншань повернул голову в сторону Минцзюэ. Минцзюэ внимательно не смотрел в его сторону. — Все знают, что у Вэй Ина больше нет золотого ядра, — бушевал Яо. Цзян Ваньинь громко вздохнул. — Вэй Усянь, встань и объяснись. — Как прикажет цзунчжу! — воскликнул Вэй Усянь, легко и весело поднимаясь. Он соединил руки в поклоне. — Почтенные главы кланов. Раз уж цзунчжу решил раскрыть это внутреннее дело Цзян и мое личное, я расскажу подробнее. Это правда, что некоторые меры, которые я принял в прошлом году, были не самыми лучшими для моего самосовершенствования. Многие врачи кричали мне об этом! Но эти врачи также говорят мне, что, если я буду вести себя хорошо и воздерживаться от каких-либо неортодоксальных способов, все скоро восстановится. Мне повезло, что, поскольку Вэнь Жохань мертв и у нас теперь мир, нет необходимости в таких вещах, которые делались в военное время. Я с нетерпением жду, когда снова смогу носить свой меч. — Его лицо стало торжественным и немного тоскующим. — Надеюсь, мне больше никогда не придется откладывать его в сторону. Яо остался очень удивленным. Цзинь Гуаншань, увы, ничего не сказал, оставив Минцзюэ разочарованным. О, ну, в остальном все прошло хорошо, несмотря на не слишком тонкую угрозу в конце, которую он, по-видимому, должен был бросить. Довольно много людей смотрели на него с предварительным одобрением. За искренним и скромным тоном, казалось, можно было замаскировать даже очевидный нож. — Отличная новость! — воскликнул Оуян-цзунчжу. — Воистину знак мира, что Старейшина Илина раскаивается и вернется на праведный путь. За ваше здоровье, Вэй Усянь! Улыбка Вэй Усяня на мгновение стала более резкой. — Оуян-цзунчжу слишком добр, — сказал он, пока большинство людей рядом пили. — О каком мире речь, если они собираются взорвать гору? — спросил кто-то. Минцзюэ не удалось уловить личность говорившего. — Не может быть, чтобы они и впрямь были способны на такое… — Я обязательно взорву гору, — сказал Вэй Усянь. Его голос пронесся по залу: властный и полный убежденности. «Хватит сбиваться со сценария», хотел сказать ему Минцзюэ. Или, более того, «пусть брат хоть раз выступит с речью». — Это займет некоторое время, но не будет особенно трудным, просто утомительным, потому что гора очень большая. Вы все забываете, что мы здесь только потому, что Вэнь Мао приручил эту гору много веков назад. Мне остается лишь убедить ее стать… неприрученной. Выражение его лица ожесточилось и превратилось в оскал в то время, как вокруг поднялся шум. Люди позабыли о легендах Безночного, слишком занятые поиском более прибыльных историй. — Когда последние творения Вэнь Мао будут стерты с лица земли, тогда… Он резко повернулся к Цзян Ваньиню, и его голос смягчился. — Этого будет достаточно, сюнчжан? Кажется, им и впрямь была по душе такая трактовка, да? Если бы речь шла о чем-то другом, подумал Минцзюэ, Цзян Ваньинь, возможно, закатил бы глаза. Но достойная сыновняя месть за Пристань Лотоса… — Да, — категорически ответил Цзян Ваньинь. Пора оказать им поддержку и дать делу ход. Минцзюэ повысил голос до уровня, достаточного для того, чтобы охватить весь зал. — Если это можно сделать, то нужно сделать. Эту горную крепость не следовало создавать. Цзян-цзунчжу прав. Вэнь свободно сжигали чужие дома, полагая, что их собственный дом не тронут, а возведенные Вэнь Мао крепости позволят им играть в завоевателей, когда им заблагорассудится. Они ошибались. — Он резко кивнул. — Пусть из этого места заберут все ценное, а затем сравняют его с землей. Орден Не поддерживает призыв ордена Цзян к уничтожению Безночного. — Люди здесь тоже имеют ценность, — медленно произнес Сичэнь, вставая. — Ценность человеческой жизни. Им нужно дать возможность уйти, не изгоняя из своих домов в ночную мглу. Он предупредил Минцзюэ, что не сможет пойти на компромисс ради этого, и Минцзюэ заверил его, что ему и не придется идти на компромисс. — Не беспокойтесь об этом, Цзэу-цзюнь, — сказал Вэй Усянь. — Я же говорил, что это будет утомительно. Времени будет предостаточно — одни только геологические изыскания займут пару месяцев. Стратографический состав… — О, мать вашу, — пробормотал кто-то неподалеку, — он все равно будет продолжать и продолжать, даже если это не ересь. Хуайсан быстро прикрыл лицо веером, скрывая смех. Сичэнь терпеливо слушал около тридцати секунд, а затем, когда Вэй Усянь перевел дыхание, сказал: — Обнадеживающе это слышать, Вэй-гунцзы. Если у людей будет достаточно времени, чтобы уйти, то орден Лань поддержит это начинание. — Он бросил на Минцзюэ язвительный взгляд, который через мгновение исчез, а Минцзюэ подавил фырканье. — Что ж! — сказал Цзинь Гуаншань. — Если орден Цзян желает взорвать гору, то, конечно, так тому и быть! Пусть попробуют. — Снисходительный мудак. — Значит, мы все согласны… Окончательная судьба Безночного решена. Кампания Выстрел в Солнце действительно окончена! Он поднял свой кубок с вином к потолку, приглашая к тосту всех присутствующих в зале. — Солнце зашло! — Солнце зашло! — Солнце зашло!***
Конечно, было много тостов и речей: за почетных мертвецов. И друг за друга. Минцзюэ с ужасающей уверенностью знал, что тостов будет много. Вино, по крайней мере, было превосходным. Минцзюэ не знал, как Мэн Яо удалось это сделать. Возможно, он подкупил поставщиков Цзинь Гуаншаня. — Цзян Чэн! — окликнул Цзинь Гуаншань, встав через несколько минут (по мнению Минцзюэ, слишком мало). — Сейчас весна, время новых связей. У меня на уме есть одно дело, которое я не решался поднимать до сих пор из-за соображений, связанных с кампанией. Но теперь всё решено, и кампания закончена. Его звонкая речь приковала к себе внимание всего зала. Он торжественно огляделся по сторонам. — Как многие из вас знают, мы с Цзян Фэнмянем были близки как братья, а моя жена и госпожа Юй — как сестры. Теперь их обоих нет, и это трагедия. Я бы хотел, чтобы две наши семьи снова стали единым целым. Я хотел бы, чтобы помолвка между моим сыном Цзинь Цзысюанем и дочерью моего закадычного друга Цзян Яньли возобновилась. Это принесло бы утешение моему старому другу в загробной жизни, а мне — осознание того, что я могу направлять и защищать его дочь ради него. Цзян-цзунчжу, что ты скажешь? Минцзюэ мог только смотреть, застигнутый врасплох таким нахальством. На всех Цзян были белые траурные пояса! Даже если Минцзюэ выбрал совершенно неподходящее время, он, по крайней мере, не стал делать предложение перед всем кланом в траурных одеждах. А когда он уже не был пьян, то признал, что нужно выждать время. Но Минцзюэ почти уловил в этом логику, если начать с предположения, что Цзинь Гуаншань мудак. Цзян уже успели осуществить один безумный план на сегодняшний вечер; дерзость витала в воздухе, и, судя по ропоту, публика это оценила. Если бы Цзян Ваньинь отказался от этой идеи, после того как Цзинь Гуаншань поддержал его… Цзян Ваньинь, похоже, не знал, что делать. Цзян Яньли положила руку на его руку и плавно поднялась. Цзян Ваньинь моргнул и, не сводя с нее глаз, постарался сохранить нейтральное выражение лица, не сводя с неё глаз. Минцзюэ полагал, что она была предупреждена об этом. Она поднялась слишком быстро, чтобы можно было предположить что-то иное. Минцзюэ перевел взгляд на Цзинь Цзысюаня, который был похож на каменную глыбу. В надежде? Охваченный ужасом? Подавленный? — Цзинь-цзунчжу очень добр, что думает о наших родителях, — сказала она. — Он совершенно прав, что сейчас время обновления после этой ужасной войны. Еще многое нужно восстановить, — она повернулась к Цзян Ваньиню и улыбнулась ему, — и многое разрушить, чтобы гарантировать нашу безопасность в будущем. - Настала очередь Вэй Усяня получить улыбку; он нерешительно улыбнулся в ответ, видимо, машинально. Тогда ей пришлось перевести дух. Очевидно, что публичные выступления давались ей нелегко, по крайней мере, когда ей не приходилось выступать в защиту одного из младших братьев. — Мы носим белое, потому что скорбим по нашим родителям и по всей нашей потерянной семье в Пристани Лотоса. Обсуждать брак в это время было бы неуместно. У меня есть обязательства перед младшими братьями и памятью родителей, которые я должна выполнить, прежде чем думать о других делах. Но, пожалуйста, не думайте, что этим я хочу как-то ущемить Цзинь. На самом деле, ничто не может быть дальше от истины. Когда Пристань Лотоса будет отстроена, — еще один взгляд на Цзяна Ваньиня, стиснувшего челюсти, — а крепость нашего врага разрушена, — шок, написанный на лице Вэй Усяня, — и мои родители будут мирно отдыхать, тогда для нас будет честью вновь услышать подобные рассуждения и дать ответ, который не будет скован этим белым поясом. Минцзюэ снова взглянул на Цзинь Цзысюаня. Он выглядел… совершенно очарованным. Братья Цзян Яньли выглядели потрясенными. — Хорошо сказано, Цзян-гунян, — произнес Минцзюэ и поднял свой тост за нее.***
— …Не правда ли, это немного тревожно? Массивы Вэнь Мао действительно сильны. А Старейшину Илина оставят управлять ими на все это время, кто знает, что он может натворить? — Но он отказался от своих злых намерений! А с Печатью большая часть его силы все равно потеряна. Он уже доказал, что достаточно благороден, чтобы уничтожить ее, когда она больше не нужна. — И все же человек, однажды искусившийся властью, может искуситься снова… Если захочет, может устроить здесь самосуд… его шиди не будет здесь, чтобы следить за ним… Минцзюэ повернул голову и увидел, что Лань Ванцзи смотрит на него, выражение лица пустое, глаза обеспокоенные. Минцзюэ перевел взгляд на Сичэня, а затем обратно. Лань Ванцзи слегка наклонил голову, задавая вопрос. Минцзюэ безвольно положил руку на стол и постучал по ней скрюченным пальцем. Лань Ванцзи нахмурил брови, но затем разгладил их, приняв решение. Он посмотрел на брата, а затем поймал его за рукав и втянул в неслышную беседу. В другом конце комнаты сидели братья и сестра Цзян — все трое — с каменными выражениями лиц. Минцзюэ не был уверен, что они слышали эту сплетню: говорившие находились среди кланов по эту сторону комнаты, и их голоса могли не доноситься так далеко. Но, несомненно, было и другое, что они могли услышать. Вэй Усянь привлекал взгляды комментаторов, как мед привлекает мух. До сих пор Сичэнь не спешил удовлетворять просьбу брата остаться с Вэй Усянем в Безночном. Не то чтобы Сичэнь стремился насолить брату: Минцзюэ полагал, что Сичэнь, скорее всего, обдумывает, как лучше преподнести дело старейшинам ордена. Если бы Минцзюэ пришлось мириться с таким вмешательством старейшин своего ордена, он бы никогда ничего не добился, но у Лань всегда все было не так, как у Не. Однако во время разговора на лице Лань Сичэня вдруг промелькнула улыбка, и он, одарив Лань Ванцзи нежным взглядом, с капелькой сожаления, поднялся на ноги. — Цзян-цзунчжу, — позвал он, поднимая чашку. С чаем. Мэн Яо прекрасно знал, что у Лань запрещено употреблять алкоголь, и никогда бы не позволил оскорбить их тем, что его подали. — У Лань есть проблема и решение, которое мы хотели бы предложить. Вэй-гунцзы сказал, что уничтожение Безночного действительно может занять некоторое время. В это время город должен управляться, а гражданские лица должны иметь возможность организованно покинуть его. Вэй-гунцзы, разумеется, будет занят… геологическими исследованиями, а не управлением гражданскими лицами. Лань может предложить свою помощь. Я предлагаю, чтобы мой младший брат, Лань Ванцзи, остался, чтобы обеспечить плавный демонтаж города до его уничтожения. Цзян Ваньинь немедленно поднялся на ноги. — Это очень любезное предложение от Лань. Я уверен, что мои и ваш брат будут хорошо работать вместе. — …Значит, Ханьгуан-цзюнь будет присматривать за ним, — сказал кто-то из сплетников. — Больше чем присматривать! Разве вы не слышали слухи? Они любовники… — Вот и хорошо. Он убедил своего любовника отказаться от Печати! Ханьгуан-цзюнь — самый честный из людей… Вы слышали, как он казнил предателей этой весной? Он будет держать Старейшину Илина на праведном пути. — … Я думал, это задача Чифэн-цзуня? Держать его под контролем… — Только не говорите мне, что они… действовали за его спиной… — Думаешь, Чифэн-цзунь не в состоянии справиться с двумя молодыми людьми? Он, ха, крутил ими всю кампанию, даже когда они постоянно спорили. Нечистая Юдоль не так уж и далеко. Уверен, он будет внимательно следить за ними и вмешиваться по мере необходимости. Мы можем положиться на Чифэн-цзуня. — Это был Фэн-цзунчжу, голос которого звучал громче, чем требовалось. Минцзюэ мог подумать, что он пьян. Возможно, если бы Фэн-цзунчжу не выглядел слишком веселым. Цзян Ваньинь только еще больше нахмурился, а Вэй Усянь опустил голову, плечи его тряслись от сдавленного смеха. Минцзюэ бросил взгляд в сторону и поймал раздраженный взгляд Сичэня. Лань Ванцзи безмятежно смотрел в пустоту.***
Еще тосты. Цзинь Гуаншань произнес длинный тост, восхваляя тех, кто участвовал в последнем сражении. К этому моменту рассказы выживших распространились достаточно далеко, и подробности операции были хорошо известны, но Цзинь Гуаншань был скуп на конкретику и многословен на преувеличения. Он хвалил Цзян Ваньина за смелый подводный заплыв, чтобы проскользнуть под защитой города… действительно, как бы Цзинь Гуаншань ни пытался одернуть Цзян Ваньиня, стоило Цзян Ваньиню ослабить бдительность, как он получал удар хлыстом… и своего собственного сына за то, что тот установил артефакт, чтобы остальные члены ударной группы смогли войти в город. По его формулировкам можно было подумать, что Цзинь Цзысюань сам изготовил эти треклятые зеркала. Роль Мэн Яо осталась неупомянутой, как и роль Вэй Усяня, до самого конца: краткое упоминание о том, что он оказывал «жизненно важную поддержку», пока Цзинь Цзысюань и Цзян Ваньинь уничтожали Хранителей Дворца Солнца, а Цзэу-цзюнь и Чифэн-цзюнь расправлялись с самим Вэнь Жоханем. Потом стали требовать рассказать об этом поединке. Минцзюэ не мог понять, как все они еще не придумали достаточно версий, чтобы удовлетворить себя, но, видимо, жажду сплетен так просто не утолить. Это раздражало, поэтому он поднялся на ноги и, злясь на всех, похвалил Мэн Яо перед лицом отца. В его душе зародились сомнения, но несколько глав кланов тут же подняли тост за шпиона, сообщившего им пароли к городу, поэтому у Цзинь Гуаншаня не было ни малейшего шанса попытаться еще больше очернить личность Мэн Яо. Не будь сокровищницы обнаружены, возможно, но они были обнаружены, и потому никто не счел нужным подозревать его. Конечно, Цзинь Гуаншань не собирался в этой компании указывать на то, что Мэн Яо — сын проститутки. Минцзюэ поднял тост за павших, и ему хотелось бы подольше похвалить Вэй Усяня и Лань Ванцзи, но было плохой идеей подчеркивать, что Вэй Усянь смог манипулировать городскими стражами, когда уже ходили слухи, что он может попытаться захватить город себе; и Минцзюэ не хотел, чтобы кто-то задавался вопросом, как именно Лань Ванцзи был ранен, если это якобы Вэй Усянь уничтожил Печать. Вместо этого, намеренно игнорируя всех, кто желал услышать захватывающий рассказ о тех последних отчаянных минутах, он поднял свой кубок и сказал: — Благодаря помощи и усилиям всех тех, кто сопровождал нас — привел в город, отвлек силы Вэнь Жоханя, отвлек его — мы с Цзэу-цзюнем противостояли тирану и победили. На ступенях этого зала мы сразили его и положили конец угрозе Вэнь. В знак признательности за кровь, пролитую в том последнем поединке, и за давнюю дружбу, которая у нас сложилась и укрепилась кровью во время этой кампании, мы с ним решили принести клятву священного братства. Будем всегда стоять вместе, против тирании, за правое дело! Вслед за этим раздались одобрительные возгласы — даже больше, чем если бы он объявил об этом раньше; к этому времени все, кроме Лань, уже выпили по нескольку чаш превосходного вина. Сичэнь поднялся со своего места и поднял свою чашу. — Мы принесем эту священную клятву через три дня на том месте, где был повержен тиран. Пусть все желающие придут и посмотрят, и пусть весь мир станет свидетелем этой клятвы и будет поддерживать нас в ее исполнении! Он улыбнулся Минцзюэ одной из своих искренних, ослепительных улыбок, и Минцзюэ улыбнулся ему в ответ; они выпили вместе, и зал приветствовал их.***
В конце концов формальности нарушились, даже в такой официальной обстановке, как эта. Это казалось неизбежным, когда в ход шло столько вина. Люди пересаживались за столы, сплетни текли свободнее, чем вино, и вино действительно текло свободно. Минцзюэ принимал поздравления и поднимал ответный тост, начиная чувствовать себя в кои-то веки благосклонным. Как бы ни раздражала политика, эти люди явились и приняли участие в битве, повели своих подчиненных против Вэнь… Ну, большинство из них. Их подчиненные заслуживали признания, по крайней мере… Некоторые из них. Те, кто не был гребаными сплетниками. — …он ведь не собирается назначать его своим наследником, верно? Если он сразу же отправляет его… — Правда, это близко к изгнанию. И под пристальным наблюдением кланов Лань и Не… Что ж, если это то, что нужно, чтобы вернуть его на путь истинный, то Цзян-цзунчжу — молодец… Почувствовав, что его настроение снова начинает портиться, Минцзюэ уклонился от ответа, воспользовавшись тем, что Хуайсан засыпал его вопросами об одной из прошлогодних битв в Ланъя — похоже, все жаждали выпытать у него истории о славе и снова их раздуть, а в той битве победили одни только Цзинь. Это на некоторое время отвлечет главных раздражителей в этом зале. Он отправился на поиски глотка свежего воздуха, минуты покоя. Вэй Усянь, как он успел заметить, куда-то запропастился, Лань Ванцзи тоже какое-то время отсутствовал; последний теперь вернулся к брату, но первого все еще не было. С заблокированной духовной силой он будет так же неуловим, как и без золотого ядра, и Минцзюэ все равно не сможет посылать ему бабочек-посланниц. Придется ему привыкать писать письма, с тоской подумал Минцзюэ. А ведь Нечистая Юдоль и Безночный были не так уж далеки. Он сможет навещать их регулярно, хотя и не так часто, как хотелось бы. Это будут очень долгие ухаживания, но зато какая награда в конце.***
Он вышел на садовую террасу, расположенную по другую сторону тронного зала, — она находилась достаточно далеко, чтобы большинство посетителей банкета не стали ее посещать. Многие растения были сожжены, а украшения уничтожены, и уж точно никто не заботился о поддержании всего этого в порядке с тех пор, как город был захвачен. Но у ближайшего входа стояли двое обычных телохранителей Вэй Усяня, которые признали его, но не ослабили бдительности, и двое из Цзян Яньли. Их сопровождающие стояли напротив и были видны. Минцзюэ прошел дальше, через низкий каменный лабиринт — не совсем лабиринт: даже ребенок мог заглянуть за стены — и обнаружил в его центре Вэй Усяня и Цзян Яньли, беседующих друг с другом. Они сидели на низенькой скамеечке и смотрели на фреску, которая могла бы стать величественной, если бы не была испорчена и оббита, и, казалось, не слышали его приближения. Он уже собирался произнести приветствие, как услышал в голосе Вэй Усянь напряженную нотку. — Что ты на самом деле хочешь, шицзе… — А-цзе. — …А-цзе, — произнес Вэй Усянь, выглядя совершенно обезоруженным. — Я поддержу тебя — ты знаешь, что поддержу! Шицзе, на то, чтобы придумать, как взорвать эту дурацкую гору, могут уйти годы. Десятилетия! Нет смысла так откладывать свое счастье. Ты не должна связывать свое счастье со мной, а-цзе. — А-Сянь, — терпеливо сказала она. — Когда я выйду замуж, на моей свадьбе будут оба моих младших брата. Только так я буду счастлива. Она приложила руку к его щеке и улыбнулась. — А-цзе, — произнес Вэй Усянь, и его голос оборвался на втором слоге. Цзян Яньли притянула его к себе и положила его голову себе на плечо, а плечи его сотрясались от беззвучных рыданий. Минцзюэ не был уверен, не плачет ли она тоже. Он тихонько ушел.***
Банкет затянулся до самого утра. Более ортодоксальные члены клана Лань — или, возможно, просто те, кто не любил вечеринки, — ушли в хайши, но Сичэнь остался, и, что удивительно, Лань Ванцзи тоже. Вино текло рекой. Цзян Яньли, а затем и Вэй Усянь появились вновь, глаза их были слегка красными; вскоре Цзян Ваньинь приказал наследнику лечь в постель, так как тот все еще поправлялся, а Вэй Усянь, ухмыляясь, поклонился и ушел. Минцзюэ не удивился, когда Лань Ванцзи вскоре исчез. Зато он был рад, что через несколько минут получил золотую бабочку: «Он спит. Мы в твоих комнатах». Минцзюэ усмехнулся в ответ. Подняв голову, он обнаружил, что Хуайсан смотрит на него, прикрыв лицо веером. — Что? — Ничего, — ответил Хуайсан. Его глаза слегка прищурились. — Я рад, что ты счастлив, дагэ. Минцзюэ растерянно посмотрел на него. Хуайсан бодро добавил: — Никогда не рассказывай мне никаких подробностей.