К чему стремится твоя душа

Когда капитан и лейтенант зашли в палату Хисаги, вокруг нее сновало несколько медсестер, а сама девушка над чем-то смеялась, прикрывая рот рукой, пока женщина средних лет накладывала повязку на ее лицо, закрывая длинную рану слева, что тянулась от виска вниз до самого подбородка. —…а потом я очень долго извинялась перед Киораку-тайчо за свою неуклюжесть, — сквозь смех проговорила девушка. Медсестры, что обрабатывали ссадины и раны на ее теле, слегка улыбнулись, такие веселые пациенты встречались им нечасто. — Прошу прощения, — привлек их внимание Ренджи и все тут же повернули к ним головы. Саймей удивленно захлопала сияющими глазами и радостно помахала им рукой, чуть поморщившись, видимо от боли в щеке: — Привет! То есть, здравствуйте! Ой… — девушка глупо хихикнула, заметив капитана Кучики. — Простите, — Саймей захихикала, прикрывая рот ладонью. Аристократ, при виде которого она поспешила исправиться, пристально смотрел на нее. — Что вы ей вкололи? — поинтересовался капитан, повернувшись к медикам. Женщины удивленно переглянулись между собой. — Ничего… — ответила одна из них. — И почему я не удивлен, — ровным тоном отметил капитан, заходя внутрь и останавливаясь в нескольких шагах от Саймей. Он окинул ее внимательным тяжелым взглядом, под которым она тут же потупила свой. Он стоял так близко, что она ощущала легкий аромат его дорого одеколона. — Будет жечь, сильно, — раздался голос медсестры. Она закончила щедро наматывать вокруг лица Саймей бинт, пропуская его под подбородком и закрепляя на макушке. Девушка тут же коснулась забинтованной щеки, желая расчесать рану как можно сильнее, так сильно жгло ее кожу. — Бинты не трогай и не снимай, перевязку завтра тебе сделает персонал. Мы постараемся сделать так, чтобы у тебя не осталось шрама, но… Рана слишком глубокая… — женщина в униформе четвертого отряда печально вздохнула, вскинув полные грусти глаза на такую молодую девушку, чье лицо теперь было изуродовано. — Я не хочу давать тебе ложных надежд… По моему опыту, шрамы от таких ран остаются всегда. Но, будем надеяться на лучшее. Может он будет не так заметен… — Да ничего страшного, — весело махнула рукой Саймей, попытавшись улыбнуться, но получилось только на одну сторону. Левую щеку крепко стягивала повязка, мешая говорить и нормально улыбаться. Хисаги демонстративно вела себя так, будто ей только что не сообщили плохую новость, а угостили конфетами. — Боевые шрамы украшают шинигами! Ой, стих получился! Я поэт! — девушка захихикала, снова закрывая рот руками, прижимая повязку к ране. Медсестра переглянулась озадаченным взглядом с лейтенантом и капитаном и нервно усмехнулась: — Да, ты молодец… — ее голос дрогнул. Потому что она понимала, что уродливый шрам теперь полностью изменит жизнь этой молодой шинигами. Но она ведет себя так легко и непринужденно, будто ничего страшного не случилось. Все то время, что они с коллегами лечили ее, из Хисаги сыпался просто шквал самых веселых историй и анекдотов. Она прерывалась только на свой собственный смех, который до сих пор звучал в ушах женщины. Довольно забавная шутка — стресс. И каждый переживает его по-своему. Кто-то плачет, кто-то замыкается в себе и молчит, а кто-то — смеется, упорно отрицая случившееся, стараясь перебить пережитый кошмар наигранным позитивом. Иногда поведение пострадавшего может удивить близких и родных, но если вовремя не оказать нужную помощь, человек может сломаться. Мягко погладив девушку по плечу, женщина ласково улыбнулась Саймей, словно собственному ребенку. Попрощавшись, она встала с больничной койки и оставила тринадцатого офицера наедине с ее начальством. — Ох, я так рада, что вы меня навестили! — радостно воскликнула Саймей, всплеснув руками и счастливыми глазами глядя на озадаченного Ренджи и как всегда хмурого капитана. — Когда я была в тринадцатом, я пост… — Достаточно, — оборвал ее на полуслове капитан. — Что произошло между вами с Кейко? Саймей раздосадовано вздохнула и закусила губу: — Я думаю, вам стоит упечь эту ненормальную в психушку, — из Саймей вырвался смешок, но под суровым взглядом капитана, что пришел сюда явно не слушать ее веселые истории, тут же подавила его. — Вот вы на меня так смотрите, будто это я во всем виновата, — недовольно пробурчала Хисаги, скрестив руки на груди, как маленький ребенок. — Даже не сомневаюсь в этом, — тут же отозвался капитан. Ренджи услужливо подвинул к нему стул и когда аристократ, поблагодарив его, величественно сел, лейтенант тяжело опустился рядом на соседний стул. Теперь они оба выжидающе смотрели на нее, у Хисаги сложилось ощущение, что она на допросе. — А вы неплохо смотритесь вместе, — задумчиво произнесла она, Ренджи как-то странно дернулся на этих словах, отодвигаясь от капитана подальше. — Ближе к делу, офицер, — раздраженно перебил ее Кучики. — Я не собираюсь провести здесь всю ночь. — А жаль, поиграли бы в карты, — пожала плечами Саймей. Она сама не знала, почему из нее сыпался весь этот бред, но она просто не могла остановиться. Аристократ негромко втянул воздух носом, потирая пальцами переносицу. — Лейтенант Абараи, — Ренджи снова вздрогнул. — Да, тайчо? — опасливо поинтересовался лейтенант. — Приготовьте камеру для офицера Хисаги. Судя по всему ей уже намного лучше, — капитан встал, чтобы уйти. — СТОЙТЕ! — завопила Хисаги, рванувшись вперед и цепко хватая его за рукав. Она тут же поморщилась, прикладывая ладонь к повязке. — Я все-все расскажу! — сжимая крепче своими пальцами его форму, сказала Хисаги. — Только учтите, я совсем не виновата! — Слушаю, — капитан слегка повернул голову, все еще стоя к ней спиной. Хисаги, все еще продолжая цепляться за него, теперь уже двумя руками, и посмотрела на мужчину донельзя невинными и чистыми глазами. Капитан, устало вздохнув, сел, к величайшей радости вновь ожившей Саймей. Она рассказала им все в мельчайших подробностях, даже про свой сон, где они с Ренджи ели капитана, что превратился в пирожное, но капитан не оценил шутку. На его каменном лице не дрогнул ни один мускул, словно он каждый день слышал по сотне таких историй. Аристократ грубо прервал ее, к великой радости Абараи, что устал хлопать себя по лбу от словесного бреда этой идиотки, и уже просто сидел, держа свою ладонь на лице, не убирая ее. Так и прошел ее вечер в палате четвертого отряда. Когда они, наконец, собрались уходить, Ренджи протянул к ней руку, положив поверх ее ладони, и нежно сжал в своих пальцах, давая понять, что она не одна в такой тяжелый момент. Саймей лишь посмеялась в ответ и весело отмахнулась, снова прижимая ладонью повязку, сказав, что с ней все хорошо и что она чувствует себя прекрасно. Абараи бросил на нее задумчивый взгляд, но видя перед собой вымученную улыбку, слабо улыбнулся в ответ. И лишь когда дверь за ними закрылась, Саймей устало упала на подушки, ощущая внутри и пустоту и горечь одновременно. Словно кто-то в один миг выкачал из нее всю радость, оставив задыхаться от ноющей боли в сердце и физическую боль во всем теле. Голова просто раскалывалась, словно ее пронзили раскаленным гвоздем, и грудь все еще ныла после удара. Все тело ломило, как после хорошей драки, но эта боль уже давно стала привычной. Улыбка Хисаги сползла с лица, и девушка отрешенно уставилась в окно, наблюдая за звездами. Прекрасные, живые, блестящие… Ей больше никогда не стать красивой. Она знала, что такие шрамы не сглаживаются. Да, его подкорректируют спустя время, но он останется с ней навсегда… Но все это неважно. Тот, кого она так сильно ждала, не пришел… Ему должны были доложить. Но он решил не приходить… Пускай она и смогла, наконец, отпустить свои неразделенные чувства, в груди все равно шевельнулось что-то неприятное. В носу неприятно защипало, и на глаза навернулись слезы. Ведь он мог… В такой тяжелый для нее момент, хотя бы просто поддержать. Сжать рукой ее ладонь, как это сделал Ренджи, или просто улыбнуться своей доброй открытой улыбкой, как в тот раз, когда он спас ее, вытянув из пучины отчаяния. Семь лет назад он вдохнул в нее жизнь, наполнив ее смыслом, а затем только и делал, что отталкивал и отдалял от себя, сказав, что между ними никогда и ничего быть не может. Жестоко. Грубо. Больно. Она была как влюбленная кошка, повсюду следовавшая за своим хозяином, а он лишь грустно улыбался и говорил, что это не любовь, а слепое восхищение. И оно пройдет. Она пыталась столько раз объяснить ему, что любовь ее искренняя и настоящая, но он постоянно убеждал ее в обратном, раздирая ее сердце на куски с каждым новым сказанным словом. От ее сердца уже совсем ничего не осталось, оно было словно выжженное поле, а он продолжать находить едва ожившие ростки и, сам того не зная, топтал их снова и снова, и каждый раз ей казалось, что сделать больнее уже просто невозможно. И вот теперь, когда она наконец избавилась от своей привязанности, ей все равно было больно. Да, она смогла отпустить его, ощущая какую-то пустоту в груди, но горечь продолжала съедать ее изнутри, напоминая о том, что ей никогда не стать любимой кем-либо. Все мужчины, которых она любила, не желали принять ее чувства. А теперь, с этим дурацким шрамом шансы найти спутника жизни — и вовсе тщетны. Умом Саймей понимала, что переживать из-за такой глупости не стоит, ведь главное, что она осталась жива, но проклятая женская сущность брала свое, сдавливая грудь изнутри и заставляя нарастать ком в горле. Перспектива остаться одной была все более реальна. Хисаги никогда не считала себя красавицей, как и все девушки слишком трепетно и придирчиво относясь к своей внешности, но все же думала, что она не страшна как менос. Теперь, ни один парень не обратит на нее внимание, и она навсегда останется одинокой. Без семьи, без детей. Кому нужна уродливая жена? Жена должна радовать глаз и ловить завистливые, восхищенные взгляды других женщин. Все женщины такие. И даже если они говорят, что это не так, это именно так, и даже более важно, чем для других. Саймей села на кровати и протянула руку к тумбочке, на которой лежало маленькое карманное зеркальце. Ее пальцы дрожали, когда она взяла его и никак не решала поднять, чтобы посмотреть на свое лицо. Наконец, решившись, Хисаги взглянула в него и очень долго, пристально смотрела в это отражение напуганной до чертиков девушки, что казалась себе храбрее, чем отражалось на гладкой поверхности зеркала. Разбитые губы были сухими и опухшими, по всему лицу виднелись мелкие царапины и ссадины, оставленные ветками и камушками, валявшимися на земле. Под бинтами, обвитыми вокруг головы, багровели синяки и кровоподтеки. Почему… Почему из-за какой-то поехавшей фанатки своего капитана страдать должна она? Если бы Саймей не перевели в шестой отряд, ее лицо было бы в порядке, и она, возможно, добилась бы расположения человека, которого любила так долго и так сильно… Хотя кого она обманывает? Все осталось бы также. Он отвергал ее раз за разом, пока надежда на взаимность не стала совсем призрачной и упорхнула куда-то далеко. Даже капитан Кучики и Ренджи навестили ее, хотя она им, по сути, чужая. Она хотела думать, что они именно навестили, а не просто пришли для допроса. Но она так ждала его… Отчаяние, так тщательно запираемое на замок, накрыло ее с головой. Зеркальце выскользнуло из ослабевших пальцев, и Саймей тихо заплакала, уронив голову в руки. Она проплакала всю ночь, то и дело, терзая себя воспоминаниями из прошлого, где она была счастлива даже просто стоять рядом с ним, не говоря уже о тех моментах, когда ей удавалось обнять его, пускай и случайно. Никогда для него это ничего не значило. И она прекрасно знала, что ее любовь не взаимна, но продолжала мучить себя надеждой вновь и вновь… Видимо, она не та женщина, ради которой можно перешагнуть через собственные принципы. Человек, которого она полюбила, который спас ее семь лет назад, оказался слишком недосягаемым. Похоже, ей предначертано судьбой влюбляться в тех, с кем у нее ничего не может быть.

*****

Капитан и лейтенант едва перешагнули через врата четвертого отряда, как от дверей вдруг отделилась тень и перед ними, встав под круг света, отбрасываемого уличным факелом, возник четвертый офицер Надзима. Парень слегка поклонился капитану в приветствии и, не скрывая своего превосходства, снисходительно кивнул лейтенанту шестого отряда, что раздраженно заскрипел зубами, ощутив себя не начальником этого самодовольного напыщенного засранца, а его слугой. Ооцуки перевел тяжелый взгляд темно-синих глаз на капитана. — Капитан Кучики, — раздался его тихий приятный голос, — могу я с вами переговорить? — парень бросил надменный взгляд на лейтенанта, что зло сжал кулаки. Между парнями будто шла безмолвная борьба. — Наедине, — подчеркнуто холодно добавил офицер таким тоном, словно Ренджи должен был испариться сию секунду. Абараи чуть ли не зарычал, бросив убийственный взгляд на четвертого офицера, что позволял себе такое хамское отношение по отношению к старшему по званию. Этот раздражающий тип был словно зеркальное отражение его капитана, только более наглое и еще более надменное. Ренджи презрительно сощурил глаза и хрипло ответил: — Конечно, — его голос опасно понизился, в нем сквозила сталь, — тайчо, — Ренджи повернулся к капитану, глубоко склонившись перед ним, — разрешите идти. Кучики едва заметно, легко улыбнулся, так, что это заметил только Абараи. — Да, Ренджи, ступай, — мягко ответил он. Лейтенант кивнул ему и удалился прочь, нарочито громко зевая и потягиваясь, вскинув руки, разминая шею. Его мышцы напряглись под формой, демонстрируя широкую спину и покатые накачанные мускулы на руках. Абараи знал какой устрашающий эффект производит его великолепная физическая форма на врагов, и потому пользовался этим вовсю. Кучики слабо усмехнулся, прикрыв глаза, и повернулся к четвертому офицеру, что был выше его почти на голову. — Я вас слушаю, — размеренным тоном произнес Бьякуя, позволяя мужчине заговорить. — Офицер Хисаги, — скулы темноволосого парня дрогнули, и он поднял свой тяжелый взгляд на капитана, — как она? Бьякуя удивленно вскинул брови, изумленный тем, что новый офицер интересуется этой странной девушкой, что приносила с собой одни неудачи. Хотя, он был одним из тех, кто спас ее. Тогда неудивительно, почему он волнуется о ее судьбе. Кучики отметил для себя добросердечие офицера, внешне не присущее ему. — С ней все в порядке, — размеренным тоном ответил Бьякуя, больше всего мечтая сейчас оказаться в собственной постели, постаравшись выкинуть из головы прелестную невесту Хитоми, с которой ему придется распрощаться из-за неуравновешенной сестры, которую спровоцировала эта идиотка. Как же он злился на нее! Если бы Саймей держала свой язык за зубами, Бьякуе бы не пришлось разрывать помолвку с единственной понравившейся ему кандидаткой, из всех, что ему предлагали на протяжении многих лет. — Вы вовремя подоспели на помощь, — не дрогнув ни одним мускулом, закончил Кучики. Офицер Надзима изучающе долго наблюдал за его лицом своим тяжелым взглядом, и, наконец, произнес: — Это мой долг, как четвертого офицера, — равнодушно отозвался мужчина и, коротко кивнув, пожелал хорошего вечера капитану. А затем, плавно развернувшись, с идеально ровной осанкой, гордо удалился прочь, словно делал одолжение капитану. Кучики презрительно сощурил глаза, провожая его надменным взглядом. Все-таки надо будет позволить Ренджи как-нибудь проучить этого непозволительно дерзкого четвертого офицера. Этот парень действительно раздражал. Так, что у самого Кучики начали чесаться руки, он внезапно захотел как следует подправить это приторно-идеальное красивое личико, хотя раньше аристократ не замечал за собой таких варварских замашек, присущих дикарям вроде Зараки или Ренджи. Все же, видимо, долгие годы, проведенные плечом к плечу, давали о себе знать. Они перенимали привычки друг друга, невольно сглаживая углы. Капитан стал более раскован, ощущая себя свободнее, Ренджи, наоборот, стал более сдержан и учтив, все больше внимания уделяя тому ЧТО и КОМУ говорит. Если бы десять лет назад Кучики сказали, что его самым близким другом и напарником окажется это красноволосое дикое зверье, он бы презрительно усмехнулся этому человеку в лицо. Но сейчас, это был единственный человек, которому Кучики безоговорочно доверил бы свою жизнь, зная, что верный лейтенант всегда прикроет его и будет на его стороне до самого конца, что бы ни случилось.