Из жизни черных аспидов

Это должно было случиться. Рано или поздно. Герман знал – когда-нибудь он перешагнет порог старой галереи, которую сам же (и не без оснований) запретил отпирать. Однако, он не ожидал, что это произойдет именно сейчас. Он cтоял на пороге самого главного своего открытия, но не рискнул еще сделать решающий шаг. Для клирика или сьентифика Герман знал много, очень много – но слишком глубока и безбрежна тайна, пленившая его. Порой, сталкиваясь с чудесным и необъяснимым и не в силах постичь природу явления, он казался себе безграмотным дикарем, впервые узревшим, как добывают огонь, но не умеющим высекать искру. И Арамона, сам того не ведая, подтолкнул его к этому, всего лишь открыв Старую галерею. Неведомое – десятилетиями, веками запертое в каменных стенах - вырвалось наружу... Он только что выставил из запретного помещения озябших и дрожащих от ужаса унаров, да и сам, по-правильному, должен был покинуть галерею, именно это подсказывал ему здравый смысл. Но какая-то потаенная сила словно приковала его к этому месту. Он слышал Зов. Зов древней вечности, забытой магии, разлитой в сыром и холодном воздухе неведомой субстанции, которую мало кто ощущал, но, тем не менее, – она была. На глазах Германа бледные тени, расплывчатыми очертаниями напоминавшие людей, непрерывной чередой двигались к дальней стене галереи и в ней исчезали. Призраки. Тени ушедших в небытие предков… Почему они облюбовали именно это место, эту стену? Не здесь ли таилось то заветное, что Герман Супре искал вот уже несколько лет?.. Не за этим ли он приехал в Лаик? Чувство озарения было мгновенной, молниеносной вспышкой, и Герман, забыв обо всем, метнулся к той самой стене – стремительно, порывисто, боясь потерять обретенный магический след. На вид в стенке не было ничего особенного. Олларианские символы, грубо намалеванные на столь же грубой штукатурке. Герман дотронулся до штукатурки ладонью, она была теплой, но не слишком прочной, словно между ней и самой стеной существовал небольшой, но ощутимый зазор. Он резко ударил по фреске, и несколько трещин раскололи на части нарисованную птицу. Штукатурка легко поддавалась. Она будто бы сама собой трескалась, ломалась и осыпалась под его ладонями, являя взору клирика частицу того самого… Из-за чего он здесь. Частицу вечности. Из-за грубой, неумело сработанной фрески струился удивительный свет – то золотистый, то красный, то лиловый, и все цвета природы в их идеальном воплощении опаляли клирика своим первозданным сиянием. Оно манило, и, присмотревшись, клирик увидел невероятной красоты витраж. Кусочки стекла казались живыми, словно звали прикоснуться к ним, ощутить под ладонями свет вечности, мудрость веков. Гальтару. - Я так долго тебя искал… Клирик провел рукой по причудливому узору, зная, что прикосновения заставят его ощутить гораздо больше, чем, если бы он просто стоял и пялился на магическую дверь, не решаясь войти. Теплое живое стекло откликалось на его прикосновения. Его руку пронзали сотни мелких невидимых иголочек, иногда такое бывало, когда он гладил Ушастика, но что может быть общего у обыкновенного кота с наследием гальтарской магии?.. Герман знал, что ни он не отступит перед вечностью, ни вечность не отступит перед ним. Он и это неведомое должны слиться воедино, это дело нескольких мгновений. Вечность проникала в него своей потусторонней сущностью. Горячие, дарующие силу токи струились по телу клирика, вливались в кровь, и он сам будто всем своим существом, всей плотью прорастал в вечность, чувствуя, что никогда не станет прежним, что цена знания может быть очень и очень высокой, но готовый ее заплатить… То, что вечность отнимет у него, такая мелочь в сравнении с тем, что она даст… И политика, и большие игры кардинала, его великая и тем не менее такая ничтожная и суетная, как все присущее смертным, идея об объединении церквей, и служба в Лаик – все оставалось в прошлом. В другом измерении. И единственное, о чем он сожалел – в прошлом останется и Арнольд. В его новой реальности нет места далекому от магии капитану Лаик. А впрочем… разве у него нет права вернуться в привычный мир, чтобы встретиться с тем, кто ему дорог? Или даже утащить его с собой.