Мы всё равно будем вместе.

Когда мы прибыли в больницу, меня тормознули перед смотровой, не разрешая дальше сопровождать Мью. Ко мне подошёл Макс, который сразу приехал, как только я ему написал, что еду с Мью в больницу. Увидев его, я понял, что больше не могу сдерживаться, мою плотину прорвало и я начал рыдать в его объятьях. Он не успокаивал меня, а лишь тихонько постукивал ладонью по спине, давая понять — «ты молодец, ты нашёл его, теперь он в надёжных руках и они его спасут». Я всё это понимал, но ревел от облегчения, потому что нашёл Мью, он в безопасности. Всё то напряжение, в котором я был последние несколько часов, отпустило, и организм ничего лучшего не нашёл, как накрыть меня истерикой, от которой становилось легче через некоторое время. Я успокаивался, вытирая слезы рукой. — Полегчало? — Макс смотрел на меня не с укором, как на парня, который не может сдерживать свои эмоции, а с пониманием, что мне это было необходимо. В ответ я только покачал головой. Мы сели на лавочку и стали ожидать врача. Через час к нам вышел пожилой врач, и мы как по команде подскочили со своих мест и подошли к нему. — Доктор, скажите, как он, — спросил я его, внутри волнуясь, что он мне скажет, что всё плохо. — У него два сломанных ребра, сотрясение головного мозга, вывих правого плеча и множество ссадин и ушибов, других серьёзных повреждений нет. От услышанных слов я с облегчением выдохнул. Но сколько же у него повреждений! Мои кулаки сжимались, хотелось найти этого гада Наронг и наслаждаться криками боли, как его морду будет искажать гримаса боли, когда я буду медленно ломать пальцы на его поганых ручонках. А потом пустить ему пулю в лоб и плюнуть на его мерзкий труп. Всё это я проделал с Наронг Караби в своей голове, но я понимал, что в жизни я с ним так не смогу поступить. А жаль. — Скажите, я могу его сейчас увидеть? — доктор посмотрел на меня и явно хотел отказать моей просьбе, но почему-то передумал и разрешил, только предупредил, что он спит и лучше его не будить. Я стоял возле кровати Мью и мою душу разрывало на части от его вида. Его прекрасное лицо было изуродовано синяками и отеками, а мною любимые губы разбиты. Мне вновь захотелось начать рыдать, но моя вина, которая стала заполнять меня, не давала мне этого сделать. Да, это я виноват, что он сейчас лежит в таком состоянии, это я виноват, что его похитили и избивали, и сколько они это делали по времени — я не знаю. И тут я понял, что Мью был прав, когда не хотел сближаться со мной из-за моей работы. Идиот, тебе нужно было увидеть его в таком состоянии, чтобы понять, как ты опасен ему сейчас. И не только — ведь найдётся очередной преступник, который захочет воздействовать на тебя через любимого, и нет никакой гарантии, что в следующий раз ты успеешь его спасти. Говорила моя совесть, разрывая мою душу на ошмётки своей правотой. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями до боли в ладонях.        «Нет, следующего раза не будет никогда, я не позволю этому случиться». От принятого решения от боли сжалось сердце, моя душа зарыдала и даже мой внутренний зверь забился в угол и заскулил от боли. — Прости, что заставил себя полюбить, не подумав о последствиях. Я — идиот, — говорил я спящему израненному Мью. Я провёл своей рукой по его волосам, после пройдясь легко пальцами по его лицу, запоминая напоследок на тактильном уровне его тепло, нежность кожи. Больше я никогда к нему не прикоснусь. — Прости меня, — прошептал я, наклоняясь, и слегка поцеловал его израненные губы. Поднявшись, посмотрел на него напоследок и поспешил покинуть не только его палату, но и его жизнь. Покинув его, я понял — мне нужно найти Наронг Караби, чтобы он не угрожал Мью, и тот спокойно мог жить, не опасаясь за свою жизнь. Вернувшись в свой офис и просматривая дела по каждому члену банды, выбирал самых слабых, на которых буду давить в первую очередь: мне нужно знать, где может скрываться Наронг. Выбрал четверых, одного арестовали сегодня в особняке. Я стал вызывать их по очереди на допрос. Сначала пытался говорить с ними спокойно, предлагая сделку, но они продолжали молчать. Ничего, и не таких ломали, подумал я и устроил допрос в течение трёх суток, не давая им время на отдых. Я не знаю откуда я черпал свои силы, возможно, моя злость и ненависть к Наронг подпитывала меня, давая возможности выдержать и продолжать дознание.        На вторые сутки моего добровольного заточения в стенах прокуратуры, мне позвонил Мью. Мое сердце запрыгало от радости, что он пришёл в себя, и палец машинально потянулся на кнопку «принять», но я быстро остановился. Нет, ему лучше быть без меня, я не хочу больше подвергать его такому риску. Мне было плохо, хотелось плакать и разгромить всё вокруг от бессилия что-либо исправить. Мой внутренний зверь заскулил, глядя на меня глазами кота из Шрека, умоляя меня передумать. Но я уже мог его усмирить и идти против него. Я так же проигнорировал звонок от Макса, зная, почему он звонит мне. Отбросив все мысли и чувства, я решил отдать все свои силы на поиски Наронг, и мне нужны были сведения, а значит нужно стать более жестоким к тем, у кого они есть. Чтобы их добыть, я, для эффективности, отправлял каждого по камерам, где сидели головорезы похлеще их же самих. Жестоко, скажете вы? Да, жестоко, но у меня нет к ним и грамма жалости, потому что у каждого на счету есть хотя бы одна чья-то сломанная жизнь. И жалость — это последнее, что я буду испытывать к той мрази, что пачкает землю своим существованием.        На четвертые сутки один из них всё же сломался и поведал мне много интересного. Я узнал, один из них — помощник Наронг, и что он наверняка знает больше остальных, потому что был в курсе всего. Следующим был этот самый помощник. Он сидел передо мной в допросной, я внимательно на него смотрел, не задавая вопросов. Это был щуплый мужчина небольшого роста, лет тридцати восьми, с не очень приятной внешностью, я бы сказал — отталкивающе. Он напоминал мне такого двуличного отрицательного героя фильма, который всегда заискивает перед сильными и терпит от них весь негатив, но при удобном случаи воткнёт им нож в спину и глазом не моргнёт. Ещё с ухмылкой на лице будет проворачивать этот нож, наслаждаясь той болью, что испытывает его обидчик. Смотрю на него, и вижу, как ему неприятен мой пристальный взгляд, он даже немного ежиться, а я продолжаю на него молча смотреть и ждать, когда он сам начнёт говорить. Через какое-то время моего зрительного прессинга и усталости, он сломался и начал отвечать на все вопросы, которые я ему задавал. Так я узнал, что это действительно Нарон Караби приказал убить мою маму, но нет информации, кому именно из своих людей тот приказал это сделать, потому что помощником он работал всего три года, заменив прежнего, которого Наронг убил за какой-то промах. Так же он рассказал, где может быть предположительно Наронг. После долгих допросов, я решил немного отдохнуть и взяться за тех, кого будет сложнее расколоть. Но мне нужно выяснить, кому из банды Наронг приказал убить маю маму и Лаван. Помощник Караби сказал, что этим всегда занимался только один человек в банде и его никто не знал. Потому что босс держал его имя в секрете. Я допросил уже шестерых и они все как один молчали, но я не отчаивался.        И вот передо мной сидит последний. От него так прёт высокомерностью, так и лезет из него, словно он победитель мира, и мне не по зубам. Но я всё равно задавал ему вопросы, показывал фотографии. Он молчал, вальяжно развалившись на стуле, и на его лице была противная ухмылка, по которой хотелось врезать как можно сильнее кулаком, чтобы он захлебнулся своими кровавыми соплями. Мы сидели, глядя друг на друга убийственными взглядами и молчали. И тут он сказал мне слова, которые заставили меня предпринять титанические усилия удержать себя в руках. — Ты очень похож на свою сучку-мать, — мне захотелось придушить его своими руками, но я сдерживал себя. Это и есть убийца, и мне нужно, чтобы он в этом признался. Я понял, почему именно ему давали убивать мешающих людей — это доставляет ему удовольствие. Он наслаждался каждым убийством, и по нему видно, что он по натуре показушник, и ему хотелось похвастаться своими преступлениями, но он следовал запрету Наронга — не разглашать эту информацию даже среди своих. А вот его душа убийцы требовала славы, поэтому он начал говорить, так как нашёл слушателя, который оценит его убийства по достоинству. — Мне доставляло удовольствие видеть, как твоя мать корчилась от боли, когда я всадил в неё нож, — я видел, как он смакует каждое сказанное слово, а мне хотелось его придушить. — Девушку из соседнего дома ты тоже убил? — О, так это была твоя подружка? Как же сладко было её убивать, видеть тот ужас в её глазах и смотреть, как её тело покидает жизнь! — мне стало противно его слушать и моё терпение лопнуло. Я быстро встал и, перегнувшись через стол, схватил его за грудки. — Сука, я сгною тебя в тюрьме прежде, чем тебе пустят пулю в лоб, — его ухмылка на лице говорила, что он всерьёз не воспринимает мои слова, но я решил ему доказать что он ой как ошибается, — у меня есть доказательства, что ты убил, кроме моей мамы и подруги, ещё несколько человек. И один из них — бывший полицейский Прасет Чанмай, — я видел, как с его лица стала постепенно стекать ухмылка. Он понял только сейчас, что влип по самые яйца от своего хвастовства. Это сыграло мне на руку. — И прежде, чем тебя убьют, ты будешь сидеть в тюрьме для смертников лет восемь, ожидая своего конца. И ты наверное наслышан, как живётся смертникам в этих тюрьмах, — я продолжал его держать за грудки, говоря это в его наглую надменную рожу, — и, сидя там, ты будешь жаждать того дня, когда тебе пустят пулю в лоб. Но я буду каждый раз продлевать твою агонию, продлевать твой срок, чтобы ты с ума сходил от того, что не будешь знать, когда прекратиться твоя никчёмная жизнь, — на последних словах я отпустил его, оттолкнув назад, стул пошатнулся, и он упал на спину. Он бы так и валялся на полу, не способный встать с наручниками, но к нему подошли два охранника и подняли его. Теперь на его наглой роже уже не было той надменной ухмылки, а был животный страх за свою никчёмную жизнь. Я сидел и смотрел на него с презрением. — И сейчас только от тебя зависит, как долго ты будешь мучиться перед смертью. Так что или ты сейчас во всем признаешься или будешь гнить в тюрьме долго-долго. — он долго смотрел на меня со злобой, но мне было похер на его озлобленность. Через некоторое время он начал признаваться в своих грехах. Мью. Когда я узнал от Галфа, что за нами следят, злился ли я на него за то, что втянул меня в эти разборки с мафией? Нет, потому что это не только его война, но и моя тоже. Мне тоже, как и ему нужна была справедливость и наказание виновных. И поэтому, когда Галф попросил меня уехать на время из страны, я, естественно, отказался. Не хочу бежать как трусливый заяц поджав хвост, в то время, когда мой парень будет ловить эту гниль. Я буду с ним, и не важно, что я не могу быть там, где он их ловит, но я буду рядом, когда ему будет нужна моя моральная поддержка. И, чтобы он меньше за меня переживал, я согласился, чтобы меня охранял Макс. Галфу сейчас нужны все ресурсы своего разума, и мне не хотелось его отвлекать беспокойством обо мне. Сегодня, как всегда, меня привёз на работу Макс на своей машине. Я думал, он будет привозить и увозить меня, но как я ошибался: эти садисты решили превратить мою жизнь фильм в стиле экшен, и Макс не только работал личным водителем, но и шатался за мной по всей больнице, переодевшись в медицинскую форму. Сначала я бесился, думая, что это полный абсурд — охранять меня там, где полно охраны и камер. А потом плюнул на это всё, фиг с ними, пусть дети играют, главное, чтобы не мешали мне работать. Сегодня у меня с профессором предстояла сложная операция, и я бы хотел к ней подготовиться, а не наблюдать за тем, как Макс играет на моих нервах. И как я был счастлив, когда ему потребовалось поехать по делам, и я смог спокойно выдохнуть от его назойливой персоны. Наслаждаясь отсутствием преследователя, я выходил из палаты своего пациента, когда ко мне подошла медсестра из нашего отделения. Я её не знал, возможно, она из новеньких. — Доктор Суппасит Тончививат, там привезли больного и он просит вас. — Где он? — Внизу, в приёмном покое. — Хорошо, сейчас спущусь. Я направился в сторону лифтов, чтобы спуститься на первый этаж. Створки лифта открылись и я зашёл в него. Внутри был медбрат внушительных таких размеров, я ещё подумал, что с такими параметрами лучше работать в психиатрическом отделении с особо буйными — вмиг скрутит любого, даже самого активного. Войдя в лифт, я встал к этому громиле спиной, а потом почувствовал сильный удар по голове. Всё вмиг потемнело. Очнулся я с жуткой головной болью в каком-то в тёмном помещении, очень похожем на подвал. Мои руки были связаны над головой, а верёвка прикреплена к цепи, которая свисала с потолка. — Чёрт, походу меня похитили, — сразу пришла догадка в мою болевшую голову. Я попытался освободиться, но всё было бесполезно, руки были крепко связаны. Почему-то я сразу подумал о том, что Галф будет волноваться, а не про то, что возможно меня могут убить. Каких-то других мыслей не было, потому что сильно трещала голова и ныли руки от верёвок, которые впивались в запястья. Я ещё стал переживать, что как бы не повредить сухожилия, ведь я хирург, и мои руки мне очень важны и ценны. Я переживал о чём угодно, только не о том, что если меня убьют, то мне мои руки уже не нужны будут. Возможно, мой мозг как-то пытался отвлечь меня от реальности, подкидывая не нужные тревожные мысли в данной ситуации. И здесь я вспомнил, что на мне кулон, подаренный Галфом, а в нём отслеживающий моё местоположение чип. Значит, когда меня он найдёт — дело времени. Ведь я не появился на операции, и меня сразу начнут искать, и Макс сообщит о моей пропаже Галфу, а тот меня быстро найдёт. За этими мыслями я не заметил, как в помещение спустились несколько человек, один из них был тот громила, что прикидывался медбратом, и ещё один. Его лицо мне показалось знакомым, я не сразу его вспомнил, но моя память быстро это исправила, подкинув мне фото этого человека из записей Прасет. Передо мной стоял человек, убивший мою сестру и мать Галфа, и я уверен, что именно эта гнида убила Прасет. Как долго я ждал встречи с этим подонком, как часто я мысленно его убивал разными способами в своих фантазиях, и вот он так близко, а я ничего не могу сделать из-за связанных рук. Во мне стала закипать ярость от невозможности вцепиться ему в глотку. Он встал напротив меня, и на его лице была противная ухмылка и презрение, но презрение у нас было взаимное. — Ну что, прокурорская подстилка, — после этих слов он противно заржал, — или ты этого сучьего прокурора потрахиваешь? — очередной мерзкий смех наполняет комнату. Я сдерживался, чтобы ему не ответить. Мне нужно тянуть время, а не провоцировать его, поэтому я молчал. Он подошёл ко мне ближе и больно схватил меня рукой за подбородок. — А ты красивый, если бы я не хотел отомстить этому сучонку, то отправил бы тебя в мой бордель. Я думаю, твоя задница принесла бы мне много денег. А может, стоит так и сделать? Отработаешь своим задом долг своего хахаля, — и мерзкий смех вновь оглушил меня. — Слушай, а у меня лучше есть идея — выловить твоего ёбыря, ну или сучку? Признавайся, кто из вас кто? Или вы друг друга поёбываете, — и опять этот смех, который я хотел заглушить, засунув в его поганую глотку самую грязную тряпку и отпинать его, пока бы он не сдох. — Так вот, какой план, изловить этого сучару, — он продолжил извергать мерзости из своего поганого рта, — и вы оба отработаете долг, я думаю, задница прокурора тоже будет пользоваться спросом, а чтобы вы были покладистыми — ширять вас наркотой. — Урод мерзкий, — мне уже надоело слушать, и я не выдержал. Он посмотрел на меня с такой злобой, что по моей спине прошёлся холодок. — Сука, ты ещё вякать будешь? — после этих слов он со всего маху кулаком ударил меня по лицу. От боли у меня даже слегка потемнело в глазах, и на языке я почувствовал солоноватый привкус крови. — Ещё раз, сучара, откроешь свою пасть- я отрежу твой поганый язык, — он со всей злобой плевался словами мне в лицо. А у меня лишь одна была мысль в голове — я бы сейчас вспорол его брюхо, чтобы все его мерзкое нутро вывалилось и осталось гнить здесь, на радость насекомым. — Не долго тебе осталось небо коптить, Наронг Караби, — мои слова заставили его с удивлением посмотреть на меня, на смену удивлению пришло любопытство. — Значит, ты знаешь меня? — Ещё бы я тебя не знал, мразь, я этой встречи ждал больше семи лет. — А вот это уже интересно. Зачем я тебе сдался? — Чтобы отомстить тебе, сволочь, за смерть своей сестры, — на его лице появились отголоски мыслительного процесса, он явно пытался вспомнить. — Ах, эта маленькая любопытная сучка была твоя сестра? Как тесен мир, — я не выдержал и плюнул ему в рожу, а потом пнул его ногой, попав по нему, отчего он свалился на пол, как мешок с дерьмом. Он быстро встал и на его лице была ярость, он ещё раз ударил меня по лицу. — Сука, ты поплатишься за это, — выкрикнув эту угрозу, он повернулся к бугаю и приказал ему: — Дай этому козлёнышу хорошенько, только не убей — он мне нужен живой, — отдав приказ, он отошёл в сторону, и с ухмылкой на лице наблюдал, как этот верзила стал использовать меня вместо груши. Удары сыпались на моё тело, и мне казалось — я сейчас умру, и уже в полусознательном состоянии я услышал, как кто-то зашел и заговорил громко: — Босс, вертолёт сюда летит, в сторону посадочной поляны, нужно уходить. — Как они нашли это место так быстро? Суки, кто-то проболтался, вот доберусь до них — всех перережу как свиней. Так, слушай меня сюда, — он, наверное, обратился к верзиле, — ты останешься здесь и как увидишь, что кто-то сюда спускается — пустишь этому уроду пулю в лоб. Ты меня понял? — после этих слов я погрузился во мрак.