Снег на моей голове

«Вы безбожны», — шептал омега, переполненными небесами погружая его в привычный омут. Раз за разом он слышал этот голос и благодаря мерещащимся жидким небосводам опускался всё ниже. Ниже и ниже, туда, где был «до». Туда, где провел всю, вроде бы, жизнь. Где привычная ложь, привычная дрянь и привычные приступы. И не было будто бы ничего. Эдгар смотрел в натяжной глянцевый потолок, идущий рябью от дыма, и видел его вместо полной красноты теплой ванны и себя в ней с косяком в непослушной из-за небрежно перерезанных сухожилий руке. Был ли этот голубоокий горностаевый ребёнок в его паскудной жизни? Всё чаще казалось, что это лишь выверты отчаянно спасающегося сознания. И правдоподобно ведь выходило… Мол, был у него омега, любил его просто ни за что и… исчез куда-то. Почему исчез? Потому что не терпит никакого насилия, особенно такого подлого, особенно от него? Да. Так, по крайней мере, было в сомнительных воспоминаниях, ярко отпечатанных на подкорке. Там омега глотал слезы, не позволяя им пролиться, всхлипывал сквозь сжатые зубы и собирал сумки дрожащими руками. Там омега смотрел на него голубыми озерами с умоляющим взглядом, умоляющим остановить и утешить. Там омега скомкал его рубашку на плечах на прощание и сказал то, что до сих пор шелестело в ушах. Но он всё ещё слышал, что безбожен, и видел голубые озера на потолке. Значит не было этого всего. Значит стоило лишь сделать ещё один укольчик, и всё встанет на свои места. Далёкий русский омега будет улыбаться и зазывать его в свой междуножный храм. Не так давно он хотел сдохнуть у папы в ногах, но… При всей любви к драгоценному папочке, пухленькие бедрышки Санечки были местом куда более идеальным. Он бы хотел там жить. И сдохнуть, конечно, тоже, зарывшись между ними лицом. Наполненный шприц предусмотрительно лежал на стиральной машинке. Эдгар обнажил иглу и втравил яду в кровь. И глаза на потолке превратились в лицо, а потом и вовсе пропал потолок, сменяясь нагретой телами постелью, где он лежал вместе со своей самой сладкой фантазией, утонув лицом между восхитительно божественных ляжек. Фантазия улыбалась тепло и искренне и нежно гладила его волосы. Будто бы ему в жизни ещё что-то, кроме этого, надо было… **** — А что делать, если ты очень хочешь одно определенное пирожное, но никогда его не получишь? — задумчиво пробормотал Саша, привалившийся к братскому плечу. Коля, будучи старше его всего на два года, что в переводе на человеческий возраст равнялось нескольким месяцам разницы, был ему ближе, чем кто-либо. Они не особо ладили, ровно потому что когда-то ладили слишком сильно. Но оно и неважно. Наверное. Просто сосались в пубертате по всем углам как чумные, а так… Главное, что внутренние звери, конкретно ошалев от инцеста примагниченных деток, быстренько и начисто их развели, вбив инстинктивное отторжение любой близости между ними, но это случилось не так скоро, как того требовалось, поэтому… ничего не забылось и не забудется. — Сожри другое пирожное. Если хочется сладкого, то хоть сахар в чистом виде жри. Неприятно, конечно, будет, но зато перехочется. Только сейчас он, наверное, понял, отчего их так плющило раньше, отчего оторваться друг от друга подобно было смертоубийству и отчего они до сих пор не могли забыть, как сладко им было вдвоем. Потому что Коля был похож на Эдгара. Очень-очень похож. — А если оно… несладкое? — Значит ешь несладкое, но другое. — А если оно одно несладкое на всем свете? А все остальные — приторные. Коля был свободным, чересчур свободным, и жил ровно так, как хотелось. Коля пробовал всё, что только можно было попробовать. Коля всегда смотрел на него тем самым взглядом. Тем самым, который и очень тёплый, и мерзотно-блевотный, отдающий кислятиной на языке. Коктейль получался так себе: теплая рвота. Так на него смотрел Эдгар в последние их дни. А он как-то… не замечал. — Тогда притворись, что жрёшь приторное. И жри его, жри его, жри, сблевывай от мерзости, а потом втихомолку понемногу откусывай несладкое. Коля опять так смотрел. И смотрел очень, очень выразительно, будто в душу заглядывал, а в глазах стояла, вроде, тихая радость, перебитая резко пахнувшим отчаянием. — А если… я умру? — Не умрёшь, Сань. Вены резать будешь — да. Но что лучше: твои страдания или смерть твоей пироженки, а? Саша сжал зубы, напрягаясь в братских полуобъятиях. Альфа хмыкнул и неряшливо потрепал его по волосам. Потому что Коля мог рассказать. Мог слить его по щелчку и по тому же щелчку выяснить, кто же его несладкая пироженка. И это не было лишним опасением — это было реальностью. Они, внезапно поневоле отдалившись после тинейджерского безумия, говнили жизнь друг другу с завидным ожесточением. Прошло это буквально вот-вот, пару лет назад, но… не забылось. — Я умру, Коль, — севшим голосом прошептал омега, залипая на свои колени, — я умру, ты знаешь это? — Да что ты говоришь? — издевательски усмехнулся брат, рывком поднимаясь с дивана, где они тихо-мирно смотрели какую-то чушь из телека с самого утра. — Раньше не сдох и сейчас не сдохнешь. Коля бодро пнул диван, значительно сместив тот с места, и обошёл его, облокачиваясь сзади на спинку, практически дыша ему в затылок. — Ты же мне тоже самое говорил, а? — Ты тоже клялся, что загнешься без меня, — недобро прошипел омега, хищно сузив глаза. — Не я один такой придурок был. — Не спорю, — Коля заходил по просторной гостиной, примирительно поднимая ладони вверх, — мы оба были малолетними идиотами. Но! Сейчас идиот только ты, Санчо. Потому что продолжаешь нести этот бред. Впрочем, Коля не был копией Эдгара. Коля был другим в некоторых вопросах характера и Коля был слишком молод. — Да пошёл ты, — вяло поморщился мальчишка, сверля взглядом такой же блондинистый, как и у него, затылок. Николаша растянул губы в улыбке и наконец остановился напротив него, чуть склонившись к лицу. — Он похож на меня, да? Саша не хотел отвечать. Не хотел тешить самолюбие этого нахального альфы. Потому что Эдгар не был похож на его брата — это его брат был похож на Эдгара. — Он похож на меня, — самодовольно утвердил братец, безукоризненный в своей правоте. — Нет. — О да, детка, у тебя всё написано на лице. Чем похож? Такой же красавец? — Коля покрутился, поиграл мускулами и обворожительно оскалился. — Или характер? Такой же интеллигентный и харизматичный, а? — Угу. Особенно интеллигентный. Саша закатил глаза и выдохнул. Николаша продолжил перебирать варианты, многие из которых действительно совпадали, а ему плевать было на всё это. Потому что с Колей у них была хоть и изрядно покореженная, но исключительно братская любовь. А Эдгара он любил по-другому. — И что в итоге? Ты так и не ответил. — Я его люблю. — Но он не понравится отцу? Шавка, небось, какая-нибудь или… О боже! Человек?! — Нет. Хуже. — Есть что-то хуже для омеги-оборотня?! — Да, — омега пронзительно глянул в родные глаза и искривил губы в подобии улыбки, — он меня не любит. С Коли вся спесь спала мигом. Брат окинул его взглядом и помрачнел, совершенно не настроенный и дальше глумиться над ним. — И зачем он тебе тогда? У тебя пара, Дмитрий твой, Сань, который жизнь за тебя положить готов. И ты хочешь отказаться от пары ради этого утырка? — Он не утырок — это во-первых. А пара… Я видел Диму с другими омегами. И не раз. — Ну, ты же ему не даёшь. Что ему делать-то? Член в узелок завязывать? — Я тоже так подумал, поэтому ни разу Диму не упрекнул и… — Что и? Саша помолчал немного, залипнув куда-то в окно. — Не говори отцу. Ничего не говори. И забудь вообще о том, что я тебе рассказал. Омега поднялся с дивана, направляясь в свою комнату. — Я его знаю?! — настиг его крик уже на лестнице. — Сомневаюсь, — прошептал омега, с шумом выдыхая воздух из лёгких. На него смотрел омега. Сияющий весь, идеалистично-белоснежный, одним своим видом символизирующий непорочность и крепкие узы брака, на пороге которых стоял. Только вот, глаза у омеги не блестели, а лицо оставалось донельзя серьёзным. Саша сказал бы, что омега идиот и слишком многое мнит о себе, но омега смотрел на него из зеркала, поэтому… Идиот, конечно, конченный, но менять ничего не хотелось. — Нравлюсь? — широким жестом разведя руки, обворожительно улыбнулся Александр, наконец обернувшись к диванчикам за спиной. Альфа оттуда глядел пристально и придирчиво. Тщательно просканировал его ещё разок, не через зеркало, и растянул губы в довольной ответной улыбке. — Ты просто прелесть. Украдут, наверное, а, со свадьбы такого красивого? Поднялся ему на встречу с объятиями наготове, но, уловив строгий взгляд портного, обкалывающего костюм иголочками то там, то тут, в своих порывах поутих и лишь мягко обхватил его ладони. — Ты чудесно выглядишь. — Спасибо. Ничего не кажется лишним? — Лишним? — Да. Просто весь образ такой… парадный. Не хотелось бы переборщить, понимаешь? — Понимаю, — задумчиво пробормотал альфа, слегка поправив его ворот. — Я бы чуть укоротил воротник, наверное. По-моему, как-то он… — Ни к селу, ни к городу — да — мне тоже так сначала показалось. Портной тут же принялся суетиться под надзором а-жениха и лишь после удовлетворенного кивка убрал свои иголки. — А теперь? — Теперь я хочу свадьбу, — расплылся в ухмылке волчара, — хочу взять тебя сейчас и увезти в загс. — О… — Саша растерянно похлопал ресничками. — Я, в целом, не особо против… — Не драконь меня, — в самые губы прошептал Дима, лишь после втянув его в неторопливый мокрый поцелуй, и отстранился спустя минуту с пошлым чмоком. — Я ни в жизнь не позволю лишить своего омегу законного счастья. Хочу, чтобы ты волновался, чтобы смущался, принимая поздравления, и весь день ждал брачной ночи, м? Санечка что-то покивал, поплывший от всего: от речей, от поцелуя и вообще от всего альфы. Потому что Дима был хорош. Даже не так. Дима был чертовски хорош. Красив, собака, ровно в его вкусе, с подвешенным языком, безупречными манерами и очевидными талантами в интимной сфере. И Дима его, вообще-то, любил — это было видно даже невооружённым взглядом. — Снимаем? — робко поинтересовался портной, забытый ими в гуще чувств. Дима кивнул за него и вернулся к диванам, вполне однозначно наблюдая за тем, как медленно, по частям оголялась его кожа. У Саши кожа горела и требовала ласки, а член ощутимо привстал в тугих брюках. Образ пары как-то поблек в его голове за последнее время, что они толком и не виделись. А он ведь Диму очень сильно любил, как ему казалось. Они ведь с ума друг от друга сходили. И нравилось в Диме всё. Всё-всё-всё, включая неотъемлемые недостатки. А потом перекрыло совершенно другим, непохожим, что он так тщетно пытался забыть теперь. Забыть, конечно, не получалось, но… Дима всё ещё его привлекал и в роли жениха ни капли его не отталкивал, точнее не отталкивал вообще ничем и никак. И сейчас вдруг на минуту подумалось, что Эдгар был прав. Он просто дурью маялся перед свадьбой, слишком переживал, когда счастье-то было вот оно, доступное, под боком прям, так и просившееся в руки. Только вот, тело всё еще фантомно помнило каменную плоть, раздвигающую тугие стенки, и горячее тело, тесно жавшееся к его. Мозг словно нарочно подкидывал ему эти фантомы, вынуждая непроизвольно вздрагивать и изнывать. Конечно, Дима это заметил и наверняка наметил определённые планы. Саше хотелось того же. Портной, наконец расправившись с костюмом, вылетел как пробка из шампанского, и они наконец остались наедине. Альфа позволил желтизне затопить радужку и заманчиво поманил к себе. Он, в одном нижнем белье, уже слегка промокшем спереди, поплелся как привязанный. Коснулся, прижался, жарко выдыхая в подставленную шею и, поймав хищный взгляд, растекся чистым вожделением по крепкому телу альфы. — Справишься? — шепнул Дима, соединяя их члены. Поволока перед глазами чуть подернулась от подобного вопроса, но он покорно кивнул. Задвигал своей ладонью, ублажая их обоих, и так и не смог кончить. Дима этому несильно обрадовался, однако списал на «омежесть». Ну, типа Саша как омега кончил бы, только если коснуться задницы. Саша усердно покивал и свалил. **** «Блядь», — подумалось ему. Больше ничего не подумалось. В дверь хорошенько долбили около минуты или типа того, а потом, наклав на приличия, открыли ключом. И, собственно, в квартире объявился отец. Широко прошёлся по имеющимся хоромам и закономерно обнаружил его, расслаблено валяющегося на постели с вискарем под боком. Понятное дело, что вискарь был особый, «волчий», как и всё, что он употреблял. И отец это знал. — Какого хрена? — угрожающе рыкнул взрослый, отбирая бутыль из безвольных рук. — Какого хрена ты опять дохнешь-то, а?! Но его ничего не волновало. Его прочно держал в своих хрупких объятиях маленький голубоокий омега. Объятия были действительно хрупкими: одно движение и посыпались бы как стекло — однако и довольно прочными, ровно потому что самого Эдгара из них можно было выдрать только вперёд ногами. — Это из-за того русского омеги, да? Конечно, блядь, из-за него! — бутыль полетела в стену и оглушительно зазвенела битым стеклом, поколебав громким звуком его мираж. — Паскуда ты малолетняя! А ну встал и пшел к папе! Ты знаешь, как он волнуется?! Да если бы не его омежье чутьё, ты бы тут так и подох! — Отъебись, — вяло поморщился Эдгар, косо глянув на родителя, — и не смей даже заикаться о моем омеге. — За языком следи, щенок, — силой усаживая его на постели за шкварник, рявкнул отец. — Собрался тут тихонько сдохнуть, да? Так вот хер там! Езжай за своим омегой и больше не трепи своему папе нервы! — Отъебись, — повторил он, — он слишком дорогой. — Если бы ты хоть раз интересовался… да хоть чем-нибудь! Ты бы тогда, сын мой, знал, что тебе крайне повезло с родословной, единственным наследником которой являешься ты! — И чё? — Да ты хоть что-то понимаешь?! Ты можешь поехать и заявить, что он твой! И он будет твоим! Вот чё, придурок! Эдгар слегка усмехнулся, качнув головой из стороны в сторону. — Я… не уверен, что он мне нужен. — Что? — Я сказал, что не знаю, действительно ли он нужен мне настолько, чтобы отказаться от смерти. — Что ты, блядь, несёшь, идиот?! — Я больше не хочу страдать здесь. Я хочу успокоиться там. Отец побледнел, а щеки его наоборот залило нездоровой краской. — Значит так, щенок, — взрослый пренебрежительно окинул обстановку вокруг взглядом и поморщился, — я в твою жизнь не лез, но сейчас ты лезешь в жизнь моего омеги, поэтому теперь ты отвечаешь мне на один вопрос и дальше уже я распоряжаюсь твоей жизнью, ясно? — Ни хуя, — самодовольно ухмыльнулся щенок. — Хуя, сынок, ещё какого хуя. Я тебя в нынешнем положении уработаю за секунду. А теперь ответь мне. Тебе нужен этот омега? — Нет, — улыбнулся Эдгар, глядя в голубые озера склонившегося к нему солнца, — он у меня и так есть. — Есть, значит… Ну-ну. Я тебе такой рехаб устрою!.. Пропадёт твой омега, Эдик, мгновенно… Отец устало вздохнул и, наблюдая за его лицом, перекошенным ужасом лишь от одного осознания, что спасительные глаза пропадут, потащил его за шкирняк к выходу. **** — Черт, — еле слышно пробормотал омега, стоило лишь случайному торопыге задеть его плечом. Шампанское опасно всколыхнулось в хрупком бокале и частично пролилось на пол, едва не задев идеально-серый костюм. — Не выражайся, уж будь добр, Александр, — серьёзно нахмурился альфа, подавая ему салфетки. Прожег его взглядом ещё пару минут, которые потребовались на то, чтобы оттереть руки, и только тогда заговорил вновь: — Твой отец в курсе мероприятия. Я предупредил его, что верну тебя до полуночи. Искусственный свет громадных, привычных с детства люстр неприятно слепил, а нос забило сотнями разномастных запахов. Саше было неприятно, неприятно находиться здесь. Неприятно, но, как ни прискорбно, давно привычно. — Хорошо, — ответил он, попытавшись выдавить из себя улыбку. Попытка удалась: Дима ласково улыбнулся в ответ, аккуратно потрепав его по уложенной макушке. — Вот и молодец. Развлекайся пока, а мне надо идти. Справишься тут один, да? Ты же у меня сильный. — Справлюсь, — приклееная улыбка накренилась. — Умница. Дима коротко чмокнул его в губы и свинтил. Саша уныло проводил его спину, но особой грусти именно от того, что его оставили одного, не ощутил. Запахи раздражали. Хотелось заткнусь нос или выбежать на морозный январский воздух, вдохнуть его всей грудью и упасть в снег. Как же чудно пах снег! И как же сладко было ловить обонятельные фантомы из недалеко прошлого, где он как чумной носился по глубокому снегу и глотал его и ртом, и носом и всей шкурой впитывал в себя! А как аппетитно пахла теплая куропатка, утопленная в морозном снежке! Какие у неё были хрустящие косточки и нежное жирное мясо! А горячая кровь, оргазмом осаждающая глотку, снилась до сих пор… Не канапе из вяленой телятины с брусникой и изысканным бри, конечно, не канапе… Канапе он сейчас жевал в качестве закуси под шампунь и едва ли различал вкус. От шампанского слегка мутило, в голову оно ни капли не давало, потому что было совершенно обычным, человеческим, а хотелось ужраться в говно каким-нибудь не шибко дорогим коньяком с добавлением волчьих травок. «Справишься один? Ты же у меня сильный» Справится, конечно. Куда денется-то? Справится… Дима всегда ему так говорил. На всех светских мероприятиях он сам справится, с организацией свадьбы он тоже сам справится и с тем, чтобы рассказать отцу, коренному москвичу, конкретно недолюбливающему Питер и всех его жителей, что его пара — сын вожака крупнейшей петербуржской стаи, тоже справится сам. Он ведь сильный. Всегда так было. И когда вернулся из плена, Дима тоже ему так сказал. «Видишь, какой ты у меня сильный? Сам справился» Сука! Да даже с дрочкой он тоже должен справиться! Ведь Диму он раньше любил, до безумия любил и недостатков особых не замечал. И сейчас они вряд ли были, недостатки эти, и они действительно друг другу очень — очень! — подходили. Во всем. Кроме того что Саша больше не хотел справляться. Саша уже знал, что может быть по-другому. Теперь Саша понимал, что он омега. Что он не хочет ни с чем справляться, кроме как любить своего альфу, хранить их очаг и воспитывать их детей. На хуя ему с чем-то справляться? Это стало совершенно непонятно теперь. Ведь альфа — это защита и опора. Альфа — это тот, на кого он может положиться, с которым и мысли не возникнет о том, что он, Саша, или их дети могут быть в опасности, могут в чем-то нуждаться или иметь такие проблемы, с которыми тоже придётся справляться самим. Дима не был его альфой. Его альфа был совсем другим. Но Саша так же чётко понимал и другое: его альфа должен заявить на него права сам. Должен приехать и забрать его. Желательно сейчас, прямо в эту секунду. Желательно, чтобы обнял и сделал всё сам, пока Саша будет рыдать и не верить, что так бывает. Да… было бы круто. Но его альфа не появлялся до сих пор. Не появился ни через секунду, ни через двадцать минут, в течение которых он украдкой глотал слезы, запивая соль на языке мутящим вином. Получается, что не было у него своего альфы. — Ну и чего ты ревёшь? Жизнь кончена или просто конченная? — вздохнул братец, тихо баюкая его в своих объятиях. А кому ещё он мог позвонить, когда было так плохо? Только Коле и мог. — И то, — Саша всхлипнул и икнул, — и то… — Не понял. — Всё сразу! Всё… всё хуево, Коль! — Из-за любви твоей неземной, что ли? — Да! — О… Это серьёзно. — Да! Я!.. Я хочу к нему! Больше ничего не хочу, Коль! Коля молча подпихнул ему под нос начатую ими бутыль вискаря с особыми травками и, проследив, как он сделал большой судорожный глоток, вискарь убрал. — Хорошо… — на выдохе пробормотал альфа. — Ты хорошо подумал? Никакой свадьбы с Дмитрием? — Да какой к черту Дима?! Он-то тут причём?! — Понятно. Тогда говори мне имя твоей пироженки и… дальше будем разбираться по-взрослому. Омега поднял на него заплаканные глаза и шмыгнул носом. — А отцу ты… меня не сдашь? — прошептал Саша, с надеждой глядя на него. — Не сдам. Саша не сказал бы. Никогда не сказал бы заветное имя нежно оберегаемой любви, но Саша был в расстроенных чувствах и уже несколько пьян, поэтому… — Это наш родственник, иностранец. Эдгар зовут, Эдгар Миллз. На несколько секунд тишина оглушила. — Ты дурак? — Что? — оскорбленно вскинулся омега. — Ничего, Сань. Совершенно ничего, кроме того что он вот-вот кони двинет. Ты кого любишь? Труп? — Он не умрёт! — Да? Это ты так решил? Решил, что сможешь стать ему заменой пары?! — Мне всё равно! Если он умрёт, я тоже умру! Коля невесело рассмеялся, запрокидывая голову. — Ну ты и дурень, а… Послушай, Саш… Эдгар хороший парень, он классный и мне вообще всё в нем нравится. Он достойная тебе пара, и я бы с радостью отдал тебя ему, но ты ему не нужен. — Да что ты?!.. — Послушай меня! Он не может отказать омеге! Он привык жить в постоянной заботе о хорошеньком омежке, в любви к этому омежке, но чисто платонической, как к ребёнку своему, блядь! — Ты ничего о нем не знаешь! — Это ты ничего о нем не знаешь, ясно?! А я знаю Миллза с десяток лет и могу назвать его очень хорошим мне другом! К твоему сведению, до того как он начал всерьёз подыхать, мы с ним виделись каждую неделю! Он охуенный друг, Санчо! Мы с ним очень похожи и также охуенно друг друга понимаем! Саша ничего не сказал. Смотрел ошеломленно и всё ждал вердикта. Ждал слов, которые окончательно убьют его хрупкую надежду. — Он привык заботиться о своём Шелли. Знаешь, когда он начал умирать? А я тебе скажу: сразу после свадьбы своего ненаглядного омежки. Он его любит, очень сильно любит. Думаешь, при желании он не смог бы увести его? Увел бы как два пальца обоссать и также спокойно влюбил бы в себя. А почему он этого не сделал, а? Потому что ему не нужен омега в этом плане, омеги ему нужны либо для секса, либо для платонической любви. И всё, Сань. Это то, что он сам мне говорил. Саша тихонько всхлипнул, схватившись за бутылку, и вдруг влил в себя залпом минимум четверть. Альфа сглотнул, но ничего выдавить из себя не смог. Он даже не представлял, как утешать брата в подобной ситуации. Проследил, как омега нетвердой походкой поднялся к себе, выдохнул и глотнул ещё вискаря. Предстояло нечто безумно тяжелое. **** — Ты поговорил с Волконским? — требовательно спросил омега, изящно скрестив руки на груди. — Да, — спокойно ответил Миллз-старший. — И что он? Согласен? — Не совсем. — Что значит не совсем? Ты обещал, что никаких проблем не будет! Мне нужен здоровый счастливый сын! Живой, Миллз! Жи-вой! Альфа тяжело вздохнул, потянувшись к недалеко стоявшему бокалу. Его дражайший супруг, его милейшая лапушка, нехорошо сощурив красивые глазки, выбил бокал из его рук с особым ожесточением и даже не дернулся от посыпавшегося стекла. Он ничего не сказал. А что он мог сказать? Виноват был, как ни посмотри, только он и никто иной. — Волконский совершенно не против выдать своего отпрыска за нашего. Но он не может вот так просто отменить свадьбу с наследником питерской стаи, тем более что это… пара. — И?! Что он требует, черт возьми?! Мы не можем ему это дать?! — Всё мы можем. Ему нужны лишь официальные смотрины, но я отказался. Омега побледнел. Замер и глянул ровно в его глаза своими, в которых плескалось явное неверие. Он поспешил объясниться. — Если мы проведём официальные смотрины, это приведёт к ажиотажу вокруг этого несчастного омежки. Все охренеют, что Миллзов отпрыск выбрал именно его, и захотят заполучить себе. Думаешь, Эдгару нужны проблемы в виде сотен возбужденных волчар? — Хорошо, — медленно пробормотал его обескураженный супруг, всё еще далекий от спокойствия. — Есть предложения получше? — Да. Пусть едет в Россию и разбирается сам. — А если он не захочет? — Захочет. Как только в себя придёт, рванет к нему сразу. Дай бог притормозить успеем. — А если его там убьют? — Никто его не убьёт. Думаешь, они просто так хвосты поджали? Они боятся. Меня и сына, потому что род у нас очень древний, сильный. И щенки в нашем роду всегда очень сильные, сильнее ровесников раза в три, поэтому Волконский и не против сбагрить сыночка за Эдика. Да и Эдик сейчас… безумный будет. Для него в таком состоянии преград нет. — Значит опять эти ваши волчьи разборки, да? Хочешь, чтобы он убил этого питерского альфу? — Ну-у… Может, не убил. Может, просто доказал своё право на владение. — Ах, как ты заговорил! Владение! Какое ещё владение? Саша не вещь! — А, по-моему, еще какая вещь. Полностью бесправный, за него вечно всё решают. — Это я, получается, тоже вещь?! Альфа довольно оскалился и кивнул. — Да. Ценою в жизнь. — Да пошёл ты нахрен, Миллз! Иди тогда табуретку трахни! Какая разница — вещь ведь! **** Стоило всего лишь проспаться. Всего лишь проспаться. И его хрупкая, бережно хранимая в самом сердце прелесть исчезла. Снова. Как это было? Сказать честно, хуево. Было просто хуево. Просто проснуться и понять, что дальше ничего нет. Нет даже смерти, которая зазывала в свои ласковые объятия вот уж сколько лет. Какая к чертям смерть, когда где-то далеко-далеко, в заснеженной Москве, без него тоскует один недоразвитый ежик? То, что тоскует, — конечно, вопрос. Может, уже смущённо улыбается в белоснежном наряде и клянётся пред самим господом в верности и безукоризненной любви к своей… паре. Может, и так. Разницы уже не осталось. Ну, он ведь давал, правда давал миллион, блядь, шансов этому глупенькому мальчику. Давал бесконечное число возможностей свалить и зажить так, как хочет сам. Он давал. Хотелось бы использовать именно это за оправдание, потому что в пустой голове уже вырисовался маршрут и яркая пульсирующая точка на нем. Точечка горела и манила так сильно, что не сорваться по предложенному маршруту казалось невозможным. Ну невозможно же! Зачем себя мучить-то, а?! Уже плевать! Он так и так сдохнет — какая разница, в своей квартире или от клыков московской стаи?! Просто очень хотелось увидеть своего омегу. Обнять. Запах вдохнуть. Он ведь не о многом просил… да? За шкирняк схватили уже в нескольких километрах от отчего дома. Эдгар честно рвался из крепких лап родителя, но не смог. — Так и знал ведь, что сразу драпанешь, сучонок, — ворчал отец, утаскивая его обратно. — Мне надо!.. — Ой, ты посмотри на него! Надо ему, а! Надо будет, когда я скажу! — гаркнул взрослый альфа, и Эдик тут же притих. Как бы то ни было, отцу он всё-таки доверял. А отец притащил его домой, к папе. Папа сощурился и грамотно шугнул муженька куда подальше. — Милый мой, боже, — горестно прошептал папуля, ласково погладив его макушку, — когда же это всё кончится-то, а? — Не знаю, — вяло улыбнулся альфа, пытаясь хоть как-то проявлять эмоции к совершенно не интересующему его разговору. Он хотел бежать. Бежать-бежать-бежать к своему омеге. — Сынок… ты любишь Сашеньку? — Не знаю, — повторил он, потому что не до этого было. Без разницы было, любовь это или нет. Он знал лишь то, что хочет быть рядом. Что омега принадлежит ему. — А чего ты хочешь от него? — Хочу… рядом быть. — Вот оно как… Переживаешь? Папочка вздохнул и прижал его к своей груди, всё ещё ласково гладя по волосам. Эдгар прикрыл глаза и как-то невесело усмехнулся. — Да. — Почему? На ответ потребовалось чуть больше времени. Чуть больше времени, чтобы собрать хаотичные мысли во что-то единое и признаться в том, в чем не признался бы в ином случае. — Я боюсь, что… могу быть не нужен ему. У него там пара, судьбой предназначенная, а я… просто животное. Папочка тоже подозрительно замолчал, будто бы решался на что-то. — Послушай, сынок, ты же знаешь, что твой отец очень хвастается тем, что я вышел за него по любви? Люди обычно не хотят иметь ничего общего с вами, тем более любить, поэтому… Ну, сам понимаешь. — Понимаю, — медленно произнёс Эдгар, слегка сдвинув брови, — наверное. — Я… не любил твоего отца. Он просто не оставил мне выбора. И я согласился, хоть и ужасно боялся, как и все омеги, так что изначально это был брак по расчёту. А любовь… Полюбил я его, уже когда тебя носил. Просто так полюбил. — Пап… Он же слышит нас. — Я знаю. Пускай — ему на пользу пойдёт, — беспечно отмахнулся родитель, смешно наморщив носик. — Я говорю тебе всё это к тому, чтобы ты знал: любой омега хочет быть любимым и ценимым. Если ты будешь заботиться о Сашеньке искренне, то рано или поздно он тебя полюбит, уж поверь мне. Альфа пожевал губу и вдруг поднял глаза, улыбнувшись уже искренней. — Спасибо, пап. Я буду стараться. — Вот и славно, детка, — наградив его ответной улыбкой, папа ласково потрепал его по щеке. — Отец с тобой тоже хотел поговорить, прежде чем ты уйдёшь. Он не успел и ответить, как отец, условно постучавшись, уже вошёл, нахмуренный и малость расстроенный вскрывшимися обстоятельствами. Эдгар даже несколько… проникся к нему, потому что слышать подобное от любимого омеги, наверное, было действительно нелегко. Но отец временно забыл о папе, подарив свое бесценное внимание ему. — Ты же собираешься в Москву за своим омегой? — Он кивнул. — Тогда слушай. С Волконским бойню не устраивай, тебя и без того пустят. Поговори с ним, конечно, по приезде, расскажи о планах. А дальше из врагов останется один жених. Всё понял? — Да. — Вот и славно. Тогда оденься поприличней, вылет через четыре часа. — Спасибо. **** — Да, — ответил он. — Да, — повторил Дима. Ни капли сомнений. Просто правильный, единственный выбор. Всё очень-очень просто. Просто поцелуй после обоюдных клятв, которые Саша всеми силами старался забыть. В таких вещах он хотел бы поклясться совершенно другому альфе. Просто пир на весь мир, с которого умно слился отец в первые часы, что даже немножко задело. Просто брачный наряд слегка теснил, а живая музыка била прямо по мозжечку. Просто не было ощущения, что у него теперь на пальце золотой обруч. Просто хотелось наткнуться в лесу на норку куропатки, испробовать её нежное теплое мясо и уснуть в этой норке, закопавшись снегом, хотя бы на одну маленькую вечность. Одному. — Ну как ты? Устал? — ласково шепнули на ухо, касаясь кожи губами, недвусмысленно погладив по бедру. Саша слегка улыбнулся, съежился щекотно, тем самым выторговав себе свободное пространство, и еле заметно кивнул. Они сидели за общим столом в ресторане, поэтому болтать в непосредственной близости с оравой подпитых родственников с локаторами на башке вместо ушей не особо хотелось. — Потерпишь ещё немного? Ты же у меня сильный мальчик, да? Глаза застекленели, а улыбка треснула и разошлась по швам. Вот именно это он хотел слышать на своей свадьбе — да. Именно это… — Конечно, Дим. Не переживай, к утру всех разгоним и уложим куда-нибудь. — Ты правда хочешь следить за гостями всю ночь? — игриво вздернув брови, спросил альфа. — А кто ещё этим займётся? Из более-менее трезвых останемся только мы. Здесь он, на самом деле, уже не был уверен, потому что Дима — да — стоять на ногах будет, связать два слова сможет, а он… под вопросом, в общем. В общем, Диму-то, если что, и послать можно в пешее эротическое, куда не мог послать, например, отца, поэтому хрен ему кто что запретит. А нажраться не то чтобы хотелось… или всё-таки хотелось, потому что иных развлечений он, к сожалению, не видел и не представлял. Может, хотелось к брату. Но брат был туточки, сидел напротив них за широким длинным столом и пристально за ними наблюдал, без труда выстраивая из себя сущую безмятежность для чужих взглядов. Но Саша-то знал. И Коля тоже всё знал. Хотелось плюнуть на Диму и присоединиться к Николаше, упиться вусмерть вдвоем и забыть весь сегодняшний день. Но он не мог, соблюдая приличия, которые особо-то не позволяли отдаляться от жениха в такой день. — Что думаешь? — М? — Саша вырвался из мыслей и растерянно посмотрел на жениха. — В облаках витаешь? — улыбнулся альфа. — Я предложил тебе сбежать от родственников где-то через часик. Они ведь и сами неплохо празднуют, м? — Я… — Мечты захлебнуться коньячком, утопив в нем свою тоску, рухнули, сложившись как карточный домик. — А мы точно можем? Разве это не невежливо? — Я сделаю всё, что пожелаешь. Особенно сегодня. И никто мне не помешает. Но, если ты, конечно, хочешь остаться с родственниками… — Нет, — выпалил омега, хотя идея остаться да хоть с главным заводилой, о-дядей Игорьком, прельщала куда больше внезапно объявившегося супружеского долга, который с него, конечно же, собирались стребовать при первой же возможности. — Нет, всё нормально. Если действительно можно уйти, то я не против. — Вот и славно, — практически проурчал мужчина, так и оставив ладонь на его бедре. Распрямился и шустро включился в общее празднество. А Саша включиться хоть куда-нибудь уже не смог. Время издевательски полетело, несмотря на то что весь обещанный час омега просто напряженно пялился на брата, безмолвно вливая в себя бокал игристого за бокалом одновременно с Колей. Немые бесконтактные собутыльники, будто за маленьким экраном на разных концах Земли, а сидели-то ведь совсем рядом, руку протяни и… Бедро слегка сжали, и в голове зазвенели воображаемые куранты, взрывая мозг миллионами пузырьков вылаканного шампанского. Всё. Конец. Или начало тоскливой грязной взрослой жизни. — Пойдём? — уже галантно предлагая ему руку, спросил Дима. Он кивнул, на ватных ногах следуя за женихом. Господи, как низко с его стороны было обманывать Диму… Дима ведь верил, что у них тут любовь, судьба вершится, памятный на всю жизнь день происходит. А что тут происходило на самом деле — Саша и сам не мог сказать. Если бы только Дима всё знал… то, наверное, разорвал бы Эдгара к хренам. По-другому дела у волков, к сожалению, не велись. Поэтому то, что Дима не сомневался в их «любви», было даже Саше на руку. Дима заботливо укутал его в свое пальто и открыл заднюю дверь банкетного зала, ведущую во двор. Двор оказался огромным и живописным, с несколькими коттеджами в удалении друг от друга, за которыми простирался хорошенький такой лесок. Саша вспомнил, как самостоятельно выбирал это место, но пожурить себя за это не получилось. Потому что место было действительно чудесным. Они неторопливо шли по небольшой извилистой дорожке, выложенной камнем, и вдыхали свежий февральский воздух. Дорожка мягко подсвечивалась будто бы откуда-то изнутри, а уютные на вид домики блестели тёплыми жёлтыми гирляндами. Ветерок игриво трепал короткие волосы, золотой месяц зачем-то подмигивал, свернувшись буквой «с», а темнота леса манила засунуть любопытный нос прямо в неё. А Дима его не торопил, просто вёл, давая насладиться красотой. Обманчивой свободой. Он нарочно вильнул, сойдя с дорожки, просто чтобы хрустеть снежком под туфлями. Ему так нравилось это. Сейчас нравилось особенно, потому что звезды перед его глазами падали, галактики сталкивались, а Дима даже не подозревал об этом. — Куда ж ты идёшь, Саш? Снега полные туфли, простынешь ведь. — Нет, — ответил Саша, даже не глянув в сторону жениха. Альфа мягко потянул его на себя, уводя на верную дорожку, но он вырвался с неожиданной силой и для надёжности убрал руки в карманы пальто с чужого плеча. А они ведь правда сталкивались, галактики эти. И им об этом никогда не было суждено узнать, настолько большое расстояние отделяло от безумия их малую планетку. Дима тоже не знал, что у него, у Саши, всё внутри также сталкивалось и погибало. Надо было срочно вызывать скорую, на помощь звать и выводить «SOS» огромными буквами прямо на его симпатичном лбу. А Дима был уверен, что у них самый счастливый день в их жизнях. Зачем они, жизни эти, если самый счастливый день — такой? Умирать надо было. Как можно скорее. Дима понимающе улыбнулся и больше его не трогал. Думал, что он просто переживает перед первой брачной ночью. Не переживал и ночь была не первая. Альфа помог ему избавиться от верхней одежды, когда они оказались в прихожей. Помедлил немного, прежде чем снова предложить свою руку. Саша взял. Падать было больше некуда. А Дима воспринял сей жест в качестве спускового крючка. И понеслось. Как-то шустро альфа дотащил его до спальни. Он хотел было заикнуться про душ, но рот ему заткнули весьма влажным методом и раздели, безвольного, за какие-то пару минут. Постель, о которую он случайно споткнулся, перьевые подушки, в которых, нагой уже, утонул сразу и тяжёлая туша, окончательно погребившая его бренное тело. Вот тут и наступила первая в его жизни паника. Настоящая, самая чистая. По телу жадно шарились теплые ладони, а Саша даже не видел лица, не понимал, кто это. Сашу мутило, перед глазами плыло, голова кружилась, а конечности бесконтрольно тряслись. Жутко стало. Омега, наконец перейдя из оцепенения в слепой ужас, забился с той страшной силой, что появляется в тщедушном теле на пороге безумия, скинул с себя лишний вес и выпрыгнул из окна на втором этаже. Уже волком. Уже с быстрыми лапами и чувствительной мордой. Внутренний волк его панику разделял и гнал со всех сил в лес. Дальше и дальше, чтобы только оторваться от страшного и чужого за спиной. А оно там, чужое, было. Чуть отойдя от шока, уверенно гналось за ним, заметно превышая его скорость. Саша знал, что не убежит, но очень хотел. Саша утопал в излюбленном снегу, который теперь лишь приближал его кончину. Глотку разодрало животным воплем, наполненным страхом и самой искренней мольбой о помощи. Выл лишь для единственного, родного. Для брата. Потому что лишний вес снова вдавил, на этот раз в сугроб, а шея кровоточила от оставленных отпечатков совсем чужих клыков. Он скулил, потерянный и несчастный, бился. Даже до Димы дошло, что что-то с ним не то. Но это был уже не он, это был его волк, который в отличие от самого омеги, готового идти на уступки, дался бы только мёртвым. Брат, взмыленный, оказался на месте происшествия меньше, чем за минуту. Зарычал низко, встропорщив ирокез на холке, на растерянного альфу и утащил покорного волчонка, прихватив зубами за шкварник. **** — Привет, — донесся знакомый голос, как только он поднял трубку. Эдгар крепко затянулся обычной сигаретой, глядя на звёздное небо, и хрипловато ответил: — Привет. — Как твоё… здоровье? — Пока живой, — отмахнулся альфа, не в силах оторвать взгляда от темного полотна, соединяющего все континенты и всю Вселённую — тоже. Голос у Коли был заметно уставшим, отчаянным и неуверенным. Неуверенным он друга до этого ещё не видел, поэтому, конечно, понимал, что тот настроен на серьёзный разговор. И он слушал, хотя слушать не хотелось. Хотелось к своему омеге. — Что у тебя с Сашей? — не став юлить, наконец спросил Николай. Эдгар не так уж и весело усмехнулся. Он, конечно, предполагал, но не ожидал. Не ожидал, что его омега до сих пор о нем помнит. — А что у меня с Сашей? — Он тебя любит. — Да, он говорил. — Он тебе нужен? На горизонте занимался рассвет, а небо потихоньку светлело, теряя свою прелесть. Эдгар перевёл взгляд на особняк Фёдора Волконского, у забора которого курил, и слегка улыбнулся, совсем не культурно затушив бычок о тот самый забор. — Да. Очень. Выглядел он, откровенно говоря, отвратительно. Вновь постаревший, с выбитыми клыками, громадными синяками под глазами, прокуренным насквозь голосом и не шибко вменяемыми глазами, да и одет был в удобные спортивки и толстовку на голое тело. То есть выглядел совсем не так, как должен выглядеть тот, за кого хочется выдать своего единственного сынишку-омежечку. Его по-хорошему не только за забор вожака пустить не должны были, а даже в стайный посёлок путь перекрыть. Это ж пиздец. В стаю такое чмо пускать, ещё и без паспорта как у болонки с десятками поколений, вписанными туда. А дела обстояли таким образом, будто это он здесь вожак. Только ноги ему, наверное, ещё не целовали, хотя рвались. Может, стоило повнимательнее слушать отца. Тот ведь объяснял что-то про их род, а он проворонил. Теперь интересно было, что это за род такой чудесный, перед которым все дверки нараспашку. Единственным, кто ещё держал лицо, остался Фёдор Волконский собственной персоной. Он, Эдгар, смутно помнил этого альфу, а теперь вдруг вспомнил. Вон она откуда порода-то на лице его юной прелести. Всё оттуда. И гонор, и магнитные какие-то глаза, и полная уверенность, что всё должно быть его. Всё это Санечке досталось от отца. — Если можно, я бы предпочёл оставить более тесное знакомство на потом, — лишь только они присели напротив друг друга, оставшись в просторной гостиной одни, начал Эдгар. Фёдор благосклонно кивнул, меж тем сканируя его глазами-рентгенами, которые заглядывали даже в душу. — Мне нужен Ваш сын Александр. В качестве мужа. Так скоро, как это только возможно. Думаю, Вам об этом известно. Волконский снова кивнул, но рот так и не открыл. А интересно было, какой всё-таки голос, лишь потому что Санечка единожды обмолвился, что голоса у них идентичны. — Я могу рассчитывать на Ваше благословение? — Можешь. На моё и всей стаи — можешь, — наконец заговорил Волконский-старший, и Эдгар замер, потому что действительно идентичны с той лишь разницей, что его голос временно охрип. — С Николаем придется договариваться отдельно: от меня его мнение никак не зависит. — Спасибо, — благодарно улыбнулся Эдгар, поднимаясь с места. — Постой-ка, Миллз, не торопись. Скажи мне, ты ведь знаешь, что Саша занят? — Знаю. Жениха я возьму на себя. Я ведь могу разобраться с ним так, как мне того хочется? — Можешь. Только жениха уже нет — есть муж. Есть метка и пользованный омега. Эдгар сжал зубы, сделав глубокий вдох и выдох. Волк внутри взорвался яростью к незнакомому альфе, посмевшему коснуться его прелести. — И… когда? — Вчера, — Фёдор слегка улыбнулся, подавшись вперед. — Так, Александр тебя всё ещё интересует? — Да. — Хорошо. Жду приглашение на свадьбу. Ах да, не забудь пригласить и моего супруга. На эту свадьбу его, к сожалению, не позвали, и он несколько… расстроился. — Я не расстроился! — донеслось откуда-то со второго этажа, с которого вскоре спустился заспанный омега. Белый. Весь. Эдгар замер, глупо приоткрыв рот, потому что выглядел загульный папуля действительно сногсшибательно. Он слышал про них, альбиносов, но никогда в жизни не видел. А тут вот тебе на, белоснежный ангел с демоническими красными глазами. Судя по тому, что ангел был, за исключением обмотанных простыней бёдер, абсолютно обнажен в присутствии жуть какого характерного супруга и его, постороннего альфы, стоило сделать выводы, что ангел не менее характерный, чем его страшный супруг. — Я не расстроился, — повторил омега, усаживаясь мужу на колени, — я был в бешенстве. А ты, Миллз, будь так уж добр, поблагодари Эшли. Если бы не он, хрен бы я так уж просто подпустил тебя к своему ангелочку, ясно? — Ясно, — на автомате ответил он, понемногу складывая в голове одно с другим. Ну точно же, блядь! Это ж Эшли! Эшли, поганец, который знал всех и каждого, а с самыми отбитыми из них в десны бахался и на крови братался! Было бы пиздец как странно, если б этот красноглазый омега не водил с Эшли крепкую дружбу! — Иди уже, спасай своего принца, — лениво вздохнул белоснежный ангел, резко пахнущий той же степью, что и сыночек-омега. Он пошёл. **** Николаша молчал как сыч. То есть, наверное, не стоило, но он почему-то думал, что стоило. И не просто там «почему-то»! Потому-то что был слегка… неуверен в словах Эдика. Нет! Другу он доверял! Если сказал, что нужен ему Сашка, значит нужен, значит вот-вот ждать стоит. И фиг с ним, с родителями! Родители у них, может, и слегка «того», но меркантильные оба до жопы. А что надо-то ещё? Деньги у Миллза есть, титул есть и суперсила в кармане, за которую Миллзов род любят-ненавидят сколько веков! Их, Миллзов этих, двое-то и осталось, только потому что ссыкотно волчьему сообществу настолько сильных волчар иметь под боком, вот и перерезали всех Миллзов ещё давно. Миллз-старший живой, потому что с парой уже очеловечился, а Эдика никто не трогал, потому что дохлым заочно считали. А тут вот те нате, ожил, да ещё и Санька себе, вроде как, откопал в качестве пары. Собственно, родственнички так рады их воссоединению, потому что щенков Миллзовой породы ждут, сильнющих. И, вроде, казалось бы, чего бояться-то? Надо Саньку срочно рассказывать, успокаивать, что Эдик его тоже любит. Но Коля представлял себе, как рыдающий братец обрадуется, сорвётся к своему альфе… и найдёт того с разодранной клыками мужа глоткой. Потому что слабо верилось, что ходячий трупак, какой бы сильный при жизни ни был, уложит пышущего здоровьем наследника громадной питерской стаи, у которого отобрали пару. А Саша плакал. Саше, на самом деле, было плохо. Саша потихоньку уподоблялся тем отчаянным и смиренным, которым уже на всё побоку. Когда он только забрал омегу, тот даже выходить на контакт не хотел. Был один затравленный волчонок, тесно жавшийся к нему в поисках защиты. Потом, конечно, почуяв ту самую защищенность, Саша таки вернул себе контроль над телом, но трясся немилосердно и говорить что-либо отказывался. Коля не видел иного выхода, кроме как отпаивать омегу крепким волчьим алкоголем. Когда первый шок спал, узналось самое страшное. Пришла боль. Боль от свежей метки, которая до сих пор не затянулась, оставив после себя шрам. Не затянулась. Кровоточила, пульсировала, воспаленная и посиневшая. Нормой это назвать нельзя было, но ни он, ни брат испугаться не успели. Потому что через пару часов метка исчезла. Совсем. А с ней исчез с омеги и запах Дмитрия. Что это могло значить — Коля знал. Коля знал, что внутренний волчонок омеги может отвергнуть не того альфу. Происходило это, как правило, когда альфа по тем или иным причинам казался слабым, недостойным, но… почему? Почему тогда Саша так тянулся к Эдгару? Если Эдгар как раз таки был слабым, мёртвым почти. Коля понять омежьей логики не мог. Саша уже не трясся и не рыдал. Сашка держал бокал в руке и смотрел за окно, где крупными хлопьями срывался снег. Как залип. — Сань, — осторожно позвал альфа, боясь лишним словом вернуть истерику, — ты как вообще? Всё ещё… болит? Саня заторможенно моргнул, медленно коснулся одними подушечками пальцев уже чистого загривка, ощупал слегка и покачал головой. И снова замолчал на лишние секунд десять-пятнадцать. — Если б я знал, что меня ждёт, я бы вышел в окно, — прошептал омега, затопив его пустотой стеклянных озер. Он не нашёлся с ответом. А ответ Саше и не нужен был. — Коль… а что теперь делать? Дальше что-то… есть? — спокойный тихий голос убивал. Омега глотнул из бокала и наконец вернул тот на стол. — Дима, отец… Я не хочу о них думать и видеть их тоже не хочу. — И не надо. Я всё улажу, а ты пока у меня побудешь, отдохнешь. — Правда? Спасибо, — бесцветно ответил младшенький. — И сколько продлится мой отдых? «Пока не появится новый жених», — вот, что надо было ответить. Но Коля не мог. Не сейчас. А как быстро появится тот самый жених? Неделя, может, и того меньше. Может, даже целый месяц отец будет присматриваться к желающим занять сию вакансию. Конечно, он бы мог безапелляционно заявить, что брата не отдаст, и действительно не отдавать всю оставшуюся. Мог, но не стал бы. Что за жизнь-то получится у Сани, если всю её просидеть под его крылышком, одному, без альфы, без детей, без смысла самого существования? Сашу бы ему отдали, а вот мужа Саше самому выбрать не позволили бы ни при каких условиях. — Понятно, — выдохнул омега, прикрывая глаза, и как-то опасно накренился. Он подорвался тут же, поддерживая брата за плечи. Саша слегка приоткрыл веки и попытался улыбнуться. — Я устал, Коль. — Всё пройдёт, лишь минёт ночь, — прошептал альфа израненному братишке, засыпавшему на его руках. Так всегда говорил им папа, когда было плохо. И Коля очень хотел верить, что это правда. Он проснулся к следующему вечеру. Обычно, стоило лишь поспать, плохое настроение улетучивалось, неважно, насколько плохим оно было. С утра, пока он еще не столкнулся со своими проблемами, у Саши в душе всегда царила гармония. А в этот раз, вынырнув из черноты, он оказался таким же подавленным с той лишь разницей, что из него окончательно исчезла вся экспрессия. Саша посмотрел на брата, инстинктивно сгробаставшего его в объятия в защищающем жесте, и ласково погладил по блондинистой головушке. Коля ничем не мог ему помочь. Он мог бы обратиться к Серёже, самому старшему ребёнку в их семье. Серёжа был как две капли воды отец во всем, кроме сердца. Серёжа был мягким и чувствительным с семьёй, а, поскольку страше их с Колей был на целое волчье поколение, любил их как своих детей и относился всегда с особой нежностью, тем более к нему, к омеге, несмотря на то что общались они редко. Но ему было стыдно постоянно получать от брата безграничную любовь и поддержку, взамен отдавая лишь свои серьезные проблемы. Да и… чем ему мог помочь Серёжа на этот раз? У Серёжи была огромная власть, Серёжа был вторым в стае после отца, был равен отцу по силе и не дотягивал лишь каплей опыта. Серёжа мог всё, кроме как заставить Эдгара его полюбить. Заставить полюбить… Если бы он мог, то, конечно, заставил бы. Приворот-отворот, все дела… Но он уже вытряс всю душу из лучших шаманов России, которые на подобный бред лишь крутили пальцем у виска и советовали смотреть поменьше омежьих сериалов. Не существовало никакого любовного зелья. Он мягко выпутался из братских рук, ступая на пол босыми ногами. Почему-то было холодно, а веки, наоборот, горели. Панорамное окно в спальне явило густой лес и наливающееся густым молоком небо, с которого непрерывно сыпало таким же белым. Только теперь Саша понял, зачем все знакомые ему оборотни селились как можно ближе к лесу. Он бы тоже поселился. В лесу прямо. С Эдгаром. Или всё-таки один, навеки забытым отшельником. Именно об этом, наверное, стоило попросить Серёжу. Лес манил. Казалось, что февральская вьюга остудит горящее лицо, а мягкий снег ласково укроет одеялом, согрев тело. Он так и вышел, босым, в одной лишь такой же белоснежной братской рубашке. Ступни утопали в сугробах, как и голени, но это было даже приятно. Он всё шёл вперёд, в белое марево. Когда очертания дома за спиной стали пропадать, он последний раз обернулся, заглядывая в окна. Надеялся почему-то Колю увидеть. Может, тот бы его отговорил. Но Коли там не было. Снег бил по щекам, он также болел, температурило. Он уже стоял. Стоял как дурак, ждал кого-то посреди заснеженного леса. Кого-то. Омега задрал голову, картинка закружилась миллионами снежинок, скручивающимися в спирали, ослабшие ноги подкосились, роняя его на колени. Он по-детски высунул язык, пытаясь поймать хоть одну языком, а, когда поймал, также по-детски обрадовался, чувствуя себя иррационально счастливым. Классный вечер. Только делать нечего там, где нет его. **** Хотелось к своему омеге. Просто к Санечке. Просто коснуться. Хотя бы. Ладонью можно. Он бы… ничего больше не просил. Ему не надо было больше ничего. Или просто… увидеть. Но Саша пока что был не его. Санечку надо было сначала отвоевать, а потом уж спасать из логова страшного дракона. И помещать в новое, с новым драконом, даже если старый очень нравился. Даже если так. Он почему-то был уверен, что Саша у… мужа. Где ему ещё быть-то теперь, если в отчем доме тоже нет? Он бы Сашу первые несколько лет вообще из виду не выпускал, замки все на дверях снёс бы нахрен, потому что не надо. Потому что он не сможет не видеть в поле зрения своего омегу, не сможет отпустить куда-то одного, даже если в другую комнату на пару минут. А, уже назвавшись охране, вдруг понял, что нет его там. Зато муженек был. Пустили его опять без проблем, провели непосредственно к хозяину и оставили одних. Дмитрий… Он успел узнать это имя, пока летел сюда. Так вот, Дмитрий не проявил ни капли агрессии, что было странно. — Чем обязан? — улыбнулся приветливо, протянув ладонь для крепкого рукопожатия. Он пожал ладонь, подумав, что, может, оставить-таки в живых, но… Волк уже драл альфу на кровавые лоскуты и всё не мог остановиться, хлебая кровь соперника. — У меня к Вам очень серьезное дело, — мрачновато выдохнул Эдгар. Дмитрий враз нахмурился, проявив участие к проблеме. — Если я могу Вам чем-то помочь, как родственнику моего мужа я Вам обязательно помогу. Ну, что это мы? В ногах правды нет, присаживайтесь, пожалуйста. Точно. Родственник же. Точно… Вряд ли этот Дмитрий мог допустить мысль, что он здесь за Сашей. — Не стоит. Вряд ли мы сможем решить проблему разговором. — Не понимаю, к чему Вы клоните. У Вас проблемы со мной? — К сожалению, — слегка усмехнулся Эдгар и тут же тяжело вздохнул. — К сожалению, Вы взяли в мужья моего омегу. Удивление на лице Дмитрия надо было снимать. — Я Вас… не понимаю. — Я хочу отбить у Вас Сашу. За этим я пришёл. Хочу, чтобы он был моим. Дмитрий сел. Они были одни, поэтому корчить из себя перед стаей сильного и непробиваемого Дмитрию было не с руки. — Он Вас любит? — тихо спросил Дмитрий. — Не знаю. Говорил, вроде, что да. — Хорошо… Вы хотите, чтобы всё было по правилам? — А есть другие варианты? Вы опорочили моего омегу, пометили, да и вряд ли отдадите просто так. — Я не трогал его. Эдгар недоверчиво вздернул брови. Дмитрий вздохнул. — Пометил — да. Тронуть не успел, ему стало… плохо. А Эдгару стало легче. Вопрос чистоты омеги никогда его не беспокоил, разве что в крайних случаях, когда становилось натурально брезгливо, но Саша был другим. Для него Санечка был самым другим на свете. Божество, которое тронуть можно было лишь ему, потому что это божество он хотел нагло запереть в одной клетке с собой. — Теперь я не понимаю, к чему клоните Вы, — ответил Эдгар, потому что странно это было, делиться такой информацией с самым что ни на есть натуральным соперником. — Если есть возможность… — Дмитрию явно нелегко дались следующие слова, — я бы хотел обойтись без лишней крови. Он охуел. Он очень сильно охуел, потому что… ЧТО?! Как, блядь?! Каким образом можно было обойтись без драки?! Назовите десять причин, почему Сашка нужен именно Вам?! Как ещё-то?! — Жизнь мне дорога. А с Миллзами тягаться — я не самоубийца. Да и не выглядите Вы настолько спокойным, чтобы обойтись без убийства, если всё-таки дойдёт до драки. А… Вот оно что. Так просто всё было, оказывается. Это он, дурак, почему-то думал, что даже самый хуёвый на свете волк не сможет добровольно отказаться от пары. Волк тоже охуел, потому что ровно в этот момент был как раз таки на стадии разработки сто пятьдесят первого способа убийства этого альфача, а тут… Обалдеть. — Обалдеть, — ляпнул Эдгар, недоверчиво косясь на мужика. — Вы серьёзно? Отдадите мне его просто так? — Да. Стае скажу, что… влюбился. Брак расторгнем в считанные дни и без Сашиного участия. Он справится — я думаю — он сильный мальчик. Что-то резануло слух. Что-то. Эдгар слегка нахмурился и спросил: — Справится? — С Вами, я имею в виду. Со всеми переживаниями, с разрывом брака, с новым альфой… — Саша? Господи, да с чем он справится-то может? Ужин разве что приготовить, даже посуду, дуреха, мыть не умеет, бьет постоянно… — Сердце защемило особенно остро. Теплые воспоминания лишь усилили желание немедленно сорваться к своему недоразвитому ежику. — Ладно. Думаю, мы выяснили все недоразумения, так ведь? Чтобы больше я Вас рядом со своим омегой не видел. Во-о-бще. Ясно? Если возникнут трудности с разводом, звоните мне. — Договорились. И не недооценивайте Сашу, пожалуйста. Эдгар, уже было навостривший лыжи, обернулся на альфу. — А Вы не недооценивайте себя. Единственная проблема омеги должна быть, в чем пойти на свидание. И был день, и наступила ночь. Вечер, правда. Вечер безумно длинного дня. Вьюга беспардонно хлестала по щекам сухими хлопьями, тающими прямо на лице, но он шёл. Сначала ещё не понимал, потому что вёл непосредственно волк, а потом понял. К Николаю. К Николаю, у которого наверняка и скрывался его ежонок с бритыми иглами. Только в доме у Николаши свет не горел и присутствие омеги не ощущалось. Сонный Николаша, почуяв чужака ещё на подходе, встретил хмурой серьёзность. — Ты убил его? — Дмитрия? — Именно, — напряженно отозвался Коля. — Нет. Мы договорились другими методами. — Какими это — другими? На партию в шахматы разыграли?! — Не совсем. Он отдал мне омегу добровольно. — Ты угараешь?! — рявкнул взвинченный альфа, уперев руки в бока. — Я серьёзно. — Сталь в голосе резанула Колю по живому и как-то быстро успокоила. — Хорошо. Я тебе поверю. Эдгар слегка улыбнулся другу, заглядывая в холодные небесные глаза в поисках ответа на главный вопрос. И тут Коля растерялся. — Только… я не знаю, где он. Засыпали мы вдвоём, а проснулся я один, — Николаша свёл брови к переносице и виновато почесал затылок. — Драпанул, кажись, куда-то. Эдгар сделал глубокий вдох и выдохнул. Препираться сил не было, тем более что он чувствовал. Всё ещё чувствовал пульсирующую точку на воображаемом маршруте. — Найду сам, — отмахнулся он в конце концов. И пошёл. Наперерез вьюге и сугробам, всё норовящим сбить его с пути. Лес питал его силой, укрывая снежным полотном. Очень хотелось ему поддаться, закрыв глаза хотя бы на пару часов. Здесь. Точка не двигалась. Это немного… пугало. Зато он двигался активно и через какие-то пять-семь минут уже наткнулся на остренькие ушки, торчащие из-под импровизированного покрывала. Не поверилось даже сначала. Подумалось, что это какой-то другой волк или что это всё просто сон. Но Санечка сопел, свернувшись в клубочек под слоем свежего снежка, родной такой, близкий. Не верилось, даже когда он, сменив ипостась, обвился телом вокруг своего волчонка. Не верилось. Снилось, наверное.