Dead I am the pool, spreading from the fool
Weak and want you need, nowhere as you bleed
*** *** ***
— Неблагодарный уёбок!!! — раздаётся пьяный гомон прямиком из-за закрытой двери, по деревянной поверхности которой раз за разом раздаются удары. Но дверь не проломится, вряд ли кто-то в принципе был в силах её разбить. — Мы с твоей матерью столько для тебя делаем!!! А ты, недоносок!!! — старая, дубовая, толщиной в сантиметров 7, на совесть сделанная специально для квартиры бывшей, прости господи, советской интеллигенции. В этой квартире все двери были такие. Однако, именно в комнате Фила на ней ещё и дополнительно присутствовал добротный металлический плоский шпингалет, несколько лет назад свинченный им с какого-то там заброшенного военного здания. Теперь эта стальная бандура прочно защищала его комнату от проникновения. Фил в своё время специально повесил его так, чтобы часть прочного металлического крепления закрывала собой ригель замка, чтобы в случае внезапного проникновения ссохшийся дверной косяк не оказался раздроблён в труху тремя металлическими цилиндрами основного замка что на ключ закрывается, а упёрся в металлическую регулирующую дужку шпингеля. Касательно петель двери Фил был спокоен, ибо судя по длине саморезов и общей вдавленности петель в косяк, крепились они не к древесине, а к самой, мать её, стене. И именно сейчас, за прочно закрытой дверью, блондин преспокойно скидывал нужные книжки и тетрадки в рюкзак. Время было около половины 10 часов утра, а значит — с учётом дороги, первые 3 урока он уже пропустил. Проспал. По вине того, кто сейчас так усердно и ломится в его комнату, чего ж ему только не спится-то, ведь укладывали же уже... — Рома! Рома, бля, отъебись ты от него уже! — не менее пьяный мужской голос раздаётся откуда-то с кухни вместе с приближающимися шаркающими шагами. — Да как он мог!!! У отца родного сигареты спиздить, недоносок! Ворьё!!! Ворьё поганое!!! Да мой батя бы за такое... — договорить ему не дали. Следом из-за двери послышались звуки возни и какие-то полуневнятные мычания, вперемешку с оскорблениями и матом. Постепенно эти звуки удалялись, вскоре скрываясь за дверью в одну из комнат. Типичная, собственно говоря, пятница. Фил лишь закатил глаза, в очередной раз вздыхая и доставая из кармана ту самую злополучную пачку. — Ну спиздил и спиздил. Чё развыёбывался, новую себе купишь, — легко отмахнулся он, пряча за ухом традиционную утреннюю сигарету и закидывая пачку в рюкзак к остальной мелочёвке. Преподы скандал поднимут, если увидят выпирающий из кармана чёрных скинни прямоугольный коробок, поэтому сегодня оный будет обитать только там. В этот раз все привычные оверсайз "балахоны" Фила пролежали забытыми на всю ночь в машинке. Развесил он их только минут двадцать назад, с прискорбием понимая, что надеть ему сегодня особо нечего, окромя летних скинни в паре с какой-то тёмно-красной рубашкой, найденной им пару месяцев назад на барахолке. В комплекте с армейскими берцами выглядит не так уж и плохо. Благо их север сегодня радует как никогда тёплой погодой: -8 в январе-то месяце… Приоткрыв дверь, парнишка выглядывает в тёмный мрачный коридор. Звуков особо не слышно, разве что из-за закрытой двери зала. Благо, он у них не проходной, а значит, попадаться на глаза не придётся, если сделать всё тихо. С глухим стуком закрывая за собой дверь, Фил аккуратно поворачивает ключ, вскоре разворачиваясь и как можно тише топая обувью по залитому и тёмно-серому от грязи скрипящему полу в сторону кухни. Здесь, в коридоре, стоит поцарапанный и заставленный пустыми стеклянными бутылками тёмный дубовый комод со всякой мелочёвкой, которую по-хорошему уже давно пора бы выкинуть, однако она отчего-то лежит и собирает пыль столько, сколько Фил себя помнит. К комоду редко подходят — об этом живописно свидетельствует отсутствие эдакой "протоптанной дорожки" вокруг него, обнажающий затёртый некогда светлый квадратный паркет. И парниша старается идти по нему как можно тише, дабы излишними звуками ненароком не привлечь к себе внимание. Вдруг, заслышав звук разбитого стекла и очередную пьяную ругань, Фил нервно оглядывается. Тёмно-зелёные обои с полосатым орнаментом были такими же грязными примерно до высоты его роста, оставаясь своего родного "богатого" изумрудного с золотым цвета лишь только ближе к потолку. Ниже же они в большинстве мест и вовсе были оторваны, а там где нет — пестрели чёрными росчерками резиновой обуви, жиром и пятнами вина и крови — свидетельствами частых пьяных драк и побоищ, происходящих в стенах этой долбанной квартиры. Изумрудно-золотые бархатные шторы, обрамляющие проход в зал, также в некоторых местах были подпалены, прожжены сигаретами и залиты чем-то тёмным. Однако двустворчатая дверь, которая ранее, в бородатые времена, служила лишь эдаким "украшением", ныне же была закрыта изнутри, и оставалась таковой даже сейчас. Настороженно выдохнув, Фил быстро распахивает верхний ящик комода и достаёт оттуда старый кошелёк, служащий заначкой, в которую перекладываются деньги с пособий и пенсий, стоит оным только поступить на карты. Последние его родичи никогда с собой не носили, ибо теряли постоянно, а потом долго и упорно восстанавливали, покуда жили почти без денег вовсе... Может быть тогда-то Фил и научился воровать... Сначала из магазинов, а потом уже и у всяких бесконечных "друзей", захаживающих в их квартиру в компании родной дешманской водяры. У тех, к слову, тоже была только наличка. И расфасована она была по всем карманам... Стыдно ли ему было? Нет, нисколько. Филу бы тоже пора бы себе карту завести, об этом ему говорил ещё Кир... Штельмахер в принципе очень многое ему говорил, да вот только Фил как-то особо не прислушивался. А зря, наверное, может быть слушал бы — разбирался бы как экономика устроена и вообще вся эта банковская канитель непонятная... Кирилл умным был, не то что Фил, который потерялся ещё на моменте, когда в математике букв стало больше, чем цифр. Тем временем винтажный латунный светильник на стенке начал жалобно гудеть, покуда сама лампочка то едва ли не потухала, то напротив — разгоралась так ярко, как не горела никогда. "Перегорает" — мрачно проносится в мыслях Фила. Вытаскивая из протертого кошелька целую тысячу рублей, парниша в мгновение ока кладёт заначку обратно и тихо задвигает ящик комода до упора. Вряд ли кто-то заметит пропажу, сколько раз уж Фил так делал... Однако небольшой огонёк азарта всё ещё разгонял адреналин по венам. Стараясь идти едва ли не на цыпочках, особенно мимо большой комнаты зала, из-за закрытых дверей которого снова раздавалась очередная пьяная ругань, блондин проходит к шифоньеру, на ходу снимая с крючка неизменный чёрный короткий пуховик, некогда в художественных целях забрызганный им белой и голубой акриловой краской. И брызги всё ещё плотно держались, хоть как-то позволяя парню отличать свою куртку от десятков похожих. И он доволен собой. План "минимум" на сегодня сделан — он добыл денег. Наскоро пошарившись по карманам остальных прожжённых сигаретами и замызганных курток бесконечных "гостей", Фил достаёт ещё пару соток и, наспех засунув их в карманы уже собственной, спешно выдвигается за пределы этого проклятого старого дома. Квартира номер 33 на 4 этаже добротной отреставрированной сталинки улучшенной планировки. Можно ли сказать, что Фил живёт в притоне? Может быть... И волей-неволей ему и самому хотелось бы посмотреть, как выглядели эти некогда шикарные апартаменты до того, как попали в лапы его прекрасных родственничков. Двор был обычный. Присущий всем хрущёвкам и брежневкам, собственно и сталинки исключением из правила не стали. И даже здесь находиться было приятнее, чем в бесконечном смраде и грязи того блядушника, коим эту злополучную квартиру некогда назвал Кира. И в чём он не прав так-то… Фил закуривает, вглядываясь в сереющее северное небо и невольно улыбаясь. Последние дни полярной ночи, пусть официально она уже давно закончилась. Однако, от смены фразы "полярная ночь" на более привычные "рассвет/закат" в приложении погоды в телефоне, дня заметнее не стало, да и потом-то, минимум в течение всего следующего месяца особо светлее также не будет. Дорога до школы займёт минут пятнадцать, двадцать максимум. По дворам, потом мимо полицейского участка, потом перейти улицу и в новые дворы, потом выход к шоссе с очередным морским названием и вниз по нему вплоть до входа в один из кругов преисподней. Гудение оранжевых фонарей, шелест сосен на холодном северном ветру, хруст грязноватого снега под ногами, пугающий округу рёв мотора разогреваемой машины, чей хозяин намеревается в ближайшее время куда-то ехать — всё это всегда было привычной частью жизни, ритуалом, с которого начиналось каждое его утро. Кира уже давно в школе, он писал ему сегодня в районе 7 утра, однако напрочь вымотанный Фил в это время благополучно спал, забывши поставить будильник. И поднял на ноги его только пьяный гомон отчего-то проснувшегося бати, что с утра пораньше обнаружил пропажу свежекупленной пачки сигарет. — Уёбок, — тихо выругивается Фил, потирая ноющую ключицу, на которой вскоре расцветёт малиновый синяк, — таких трудов стоило тебя вчера на кровать затолкать, хоть бы "спасибо" сказал, чесслово... — и ведь действительно, ранее, когда он трезвел, то извинялся за своё буянство, клялся завязать... его глаза словно внезапно прочищались, и он наконец видел, в какой свинарник за эти годы превратилась их квартира, желал чёто там новую жизнь начать и прочее... мог даже пару суток прожить без единой капли. А потом снова неизбежно возвращался к зелёному змею и история повторялась. Фил знал всё это. Проходили. А Кир волновался за него. Ругался, конечно, без конца ругался, но волновался, прекрасно зная, в каких условиях старший живёт. И неудобно Филу было перед ним, ой как неудобно. И за свою легкомысленность, когда в моменты их трезвого периода позволял себе чуть больше; и за безрассудство, когда кидался вытаскивать из чьих-нибудь их рук нож, рискуя сам при этом быть этим же ножом и зарезанным, после же горделиво хвастаясь перед Киром и Торой рассечёнными руками и ладонями и в красках описывая те потасовки, из которых по трезвости своей выходил победителем. "Они опять?" — гласило сообщение на разбитом экране мобильника. Кир был как-никогда проницателен."Вопрос убирай"
"И вообще не орять а снва"
"Чё за урок за? И где?"
Руки мёрзли как никогда, пальцы толком не попадали по буквам. Сигарета докуривалась быстрыми и короткими затяжками, покуда телефон немного глючил от падающих на него крупных хлопьев снега.
Фил опять опаздывает.
Фил всегда опаздывает.
"Английский в 33. До конца перемены минут 7, успеешь?" Успеет. Филу не впервой, он всё успеет. Лишь бы Кирилл не волновался. Лишь бы не говорил снова идти в опеку, лишь бы не подговаривал Тору снова в этом участвовать, лишь бы… Мятный орбит без сахара больно отдаётся в дёснах, Фил очень его не любит за такую ядрёность, однако быстро, дёшево и охуенно перебить запах терпкого табака была способна только эта жвачка. И Фил уже почти дошёл, вот уже и забор школы виднеется, поросший деревьями и кустами, где позавчера, в среду, развернулась наиахуительнейшая картина неудавшейся массовой расправы над бузотёром, посмевшим открыто спорить с преподавателем бусурманского языка. Да, это была отдельная история, в ходе которой Фил ещё раз убедился, что в друзья он себе выбрал просто самых лучших людей если уж и не этого мира, то этого города точно. И остаётся только обойти это утоптанное место с заметёнными очередной порцией снега позавчерашними следами крови, да и добраться до парадного входа в ворота местного Бухенвальда.*** *** ***
— Знаешь, а первая половина дня сегодня, прошла спокойно, я даже удивлён... — отсидевший за весь день ровно три с половиной предмета, ибо на английский он всё-таки умудрился опоздать, Фил задумчиво и сонно покачивал стаканом переслащенного столовского чая, разбалтывая плещущиеся на дне скудные чаинки. Столовая после 6 и последнего у них на сегодня урока пустовала. Всем четверым это было максимально на руку — после такого дня хотелось немного посидеть в тишине и привести свои мысли в порядок... Однако, предпочли бы они это сделать где-нибудь в другом месте, и даже сделали бы, если бы не приходилось пережидать целый урок, и не по своей доброй воле. — Я больше удивлён, что причиной проблемы сегодня стал не я, — Тора же был не спокоен. Голос его нарочито ровный, интонация скорее насмешливая, но вот спокойным это его не делало ни разу: золотистые глаза напряжённо бегали по всему периметру обзора, а тонкие ноготки мёртвой хваткой вцепились в плечи под растянутым полосатым свитером, прям как у Кобейна, только с жёлтыми полосами. Он переживал, небеспричинно переживал, но ещё больше — банально пытался сдержать гнев. — Сегодня не стал — расплатился за вчерашнюю, — огрызнулась и причина нынешней проблемы, нервно и быстрым почерком выводя на бумаге строгие столбцы цифро-букв какого-то стрёмного алгебраического выражения, которое ещё надо было как-то упростить. Кира злился. Когда Кира злился — Кира себя чем-либо занимал, желательно и мозгами и руками. Поэтому сейчас Кира под лозунгом "не теряем время зря" сделал эдакий аукцион невиданной щедрости, расправляясь с последним по счёту заданием и позволяя остальным трём остолопам переписывать решения прямо на ходу из его тетрадки. Правда, во всём остальном Кира сегодня действовал скорее под лозунгом "не промахнёмся в грязь лицом и остальных туда утянем". Антонов сидит на первой парте ряда у стены. Он обитает на ней вечно, с 1 класса, это константа, эдакий небольшой островок стабильности в этом ужасно переменчивом мире. А следом за ним по идее сидит отборный недобитый чорт. Однако, на этот раз Арсен, с лица которого ссадины не сойдут ещё ой как долго, был более заинтересован в Лерочке и её ответах на домашку, которую она никому не давала у себя списывать, за исключением одной исключительно омерзительной личности. Вот эта личность и перемахнулась на соседний ряд, оставляя вторую парту в гордом одиночестве, тем самым как бы намекая преподу передвинуть обитателей самой задней вперёд. Оные, к слову, не то чтобы этой перспективе были довольны. И первая половина русского даже прошла в штатном режиме. Она бы проходила так и дальше, если бы Фила не приспичило выйти из класса, а Кира в этот момент не вызвали бы к доске писать какие-то правила. Идеальнее тайминга для какой-либо гадости и не подобрать... "— На базу. живо", — и от наблюдательного взгляда Торы тогда не утаилось, как одним ловким движением тетрадка Киры уползла вперёд и очутилась в руках Антонова. Не менее ловким и метким движением запульнув ластик в голову, этого юмориста, Тора попытался произнести эти слова настолько холодно, насколько мог, однако до уровня сидящей подле него ледышки ему ещё далеко... "— Да ладно те, ладно, чё разбушевался-то..." — с усмешкой ответил тот, ловко возвращая тетрадку на место и разводя руками, подмигивая и ярким чёрным глазам, кои, заметив какой-то недобрый движ, обратили своё внимание и на его организатора. Чуть вытянув шею, Паша внимательно пригляделся к появившейся новой надписи, в несколько рядов диагонально расчерчивающей некогда чистую страницу:"<<Такой же общедоступный как место откуда ты вылез>>"
"— Как оригинально", — прыснул Тора, злобно сжимая кулак так, что пальцы ненароком хрустнули. И Паша вопросительно изогнул бровь, переводя взгляд с надписи на Тору и прося объяснений. И от этого Тора немало занервничал, поджимая губы и переводя взгляд то на Кирилла, то на Антонова, а то и на весь класс, который, судя по всему, уже был в курсе дела. Чуть нахмурившись, Паша полез в мобильник, открывая беседу класса и видя там фотографию тетради с этой надписью и следующие за ней эмоциональный ответы. И когда только этот идиот успел сфоткать результат своего непрошенного творчества — осталось за кадром, однако реакция класса Кайсарова немало озадачила. Быстро набрав в поисковике эти смутно знакомые строчки, он с таким же смутным предчувствием начал ожидать прогрузки страницы, как... "— Кайсаров, телефон убрал! Ещё раз увижу — выгоню!!! Сколько можно уже, поколение интернет-зависимых!" "— Та твою ж..." — закатывает глаза тот, под причитания старой бабки-пеподши нехотя запихивая гаджет обратно в карман. А Тора всё смотрит. Нервно так, будто бы взвешивая всё в своей голове, но не решаясь озвучить. И Паша ещё раз показывает взглядом, чтобы тот говорил уже. Кирилл к этому времени уже обнаружил причину всеобщих перешёптываний. Напрягся, Паша видел это сквозь одежду его, уже сидящего прямо напротив. И если бы дело было просто в надписи, нееет, тут суть была в её содержании, которая очевидно, зацепила пытающегося не подавать виду парня. И, казалось, Паша уже смирился, что как минимум до начала перемены не раскроет эту загадку дыры, как вдруг... "— Чужой панч украл", — раздался быстрый шёпот прямо над его ухом, — "дело и правда в ней". — Надо было ему ещё на перемене въебать, — хрустит костяшками Кир, откидывая на стол ручку и сам отклоняясь назад и задирая голову вверх, делая глубокий вдох в попытке успокоиться. — Быть может, — всё также усмехается Фил, — но на уроке вышло куда эпичнее. География уже давно шла свои ходом. Может, минут 10 как. Кире, правда, дела до этого будто бы не было. А Фил так, Фил словно за компанию стоит рядом с ним в этом туалете. "— Как блять, просто как нахуй..." — и Кира трясёт, причём трясёт ощутимо. Он раз за разом выливает себе на лицо воду в попытке собраться с мыслями и вернуться, однако успокаиваться бешеный ритм сердца всё никак не желал. — "Клянусь дьяволом, я разнесу этому уроду череп". "— И опять угодишь в исправилку?" — флегматично раздаётся из-за его спины, и Кир поднимает взгляд в мутное отражение грязного туалетного зеркала. Фил стоит, подпирая стену и склонив нечёсанную блондинистую голову на бок, ответно глядя в малахитовые глаза сквозь это же стекло. — "Ну а чего ты хотел? Я же говорил, что здесь херово". "— Я хотел спокойно отучиться в новом месте — вот чё я хотел!!!" — ответно вспыхивает Кир, тут же осекаясь, понимая, что такой интонации Фил не заслуживает. Кое-кто, конечно, заслуживает, но точно не Москаленко... — "Обратно в десятку меня бы и на пушечный выстрел не подпустили, оставалось только сюда. Блять, я столько кругов ада прошёл с улаживанием вопросов и в Мурманске и здесь, и матерь ещё делала всё от неё зависящее, лишь бы настрой выгорел! И вот, всё сложилось, наконец-то, думал, отсижусь тут спокойно полтора несчастных года с тобой и с Торой... Ну, "Тора" и "спокойно", конечно, не очень-то и сочетается, но не суть. И что в итоге?! Полторы недели — и всё опять идет по пизде!!! Да как так-то блять?!" "— Камооон", — протягивает ответно Фил, вздымая руки к небесам. — "Это место — прототип 10 круга ада, оно питается твоей надеждой и не отпускает, пока оная не иссякнет до пустоты. А если нет надежды, то ты как будто бы живой но сука не живой. Сечёшь?" — плавными шагами подходя к брюнету, Фил ставит руки по обеим сторонам от раковины и поднимает прямой и суровый взгляд обратно к стеклу. Примечательно, блондин никогда не беспокоился как это выглядело со стороны. Кем они с Киром вообще являются в чьих-то там глазах его волнует первой причиной с конца, не более. Он знает, что просто должен быть рядом, должен помогать и заботиться. Потому что на всём этом долбанном земном шаре Кир был единственным, кто заботился о нём. Тора, конечно, тоже в меру своих возможностей пытался сделать как лучше, например, когда родителей Фила ещё в первый раз лишали прав, тот, будучи заочно знаком с ним со слов Штельмахера, с коим учился в одном классе, принял его с распростертыми объятиями, договорился о поселении его в своей комнате, попутно отпугивая от новичка не самых образцовых местных обитателей. Но Тора – это Тора. А Кир — это совсем другое. Это Кир всегда обрабатывал его боевые ранения, полученные в стычках в стенах собственной квартиры. Это Кир всегда позволял тому жить у себя, когда Фила по пьяни выгоняли на улицу. Это Кир всегда его подкармливал, следил за соответствием его одежды погодным условиям и решал его математику. И это Кир в тот раз снимал с ним побои и ночь напролёт просидел в полицейском участке, составляя протокол на его оскотинившегося дядю, несколько раз приложившего блондина затылком к газовой плите. Это Кир вновь попросил Тору помочь уговорить Фила во второй раз вернуться в детский дом и просидеть там до совершеннолетия от греха подальше, а заодно и от распрекрасных родственничков. Это Кир тогда смотрел на него с такой неподдельной печалью и непониманием, проклиная чёртову декриминализацию домашнего насилия, когда Фил с полной уверенностью, что разберется с этими проблемами сам, заявление обратно забирал и напрочь отказывался что-либо предпринимать в этом плане, и от советов подключившегося к вопросу Торы тупо отмахиваясь. Фил-то как никто знает. Ведь что бы дяде грозило? Максимум — штраф, который тот заплатит, но не забудет потом, раз за разом вымещая всю злость на своём племяшке-стукаче. А покаместь Филу вот телефон новый купили, чтобы рот свой замолчал. Он и замолчал, послушно забрал заявление, и ходит теперь счастливый. Относительно счастливый. Только перед Киром стыдно, очень стыдно. "— Я так больше не хочу, ясно? Я просто смертельно устал..." — и стоит только малахиту столкнуться с ледяным голубым океаном, как весь гнев и ненависть будто в оном утопают, исчезают так, словно их и не было, освобождая своё место просто вселенскому изнеможению. Кир изменился — Фил не был слепым, чтобы это не заметить. Глобальный излом в его некогда очень спокойном характере был эдакой Марианской впадиной, из недр которой страшными глубинными монстрами выходили раздражённость и гнев. Кир сломался, не выдержал ещё прошлым летом, когда позволил чувствам обуять разум и забрать контроль над действиями. А потом логичный исход. Швы на чужой коже, внесудебное урегулирование вопроса, слухи что быстро дошли до всех обитателей школы, от греха подальше исключение после 9 с добровольным переводом в школу-интернат, славящуюся своими драконовскими порядками. Эдакое место, куда отправляют детей, что ещё не совершили преступление, но определённо сядут в ближайшем будущем. И полгода Кир с разной степенью успешности пытался доказать, что не верблюд, изучая все пути выхода из этого места. Тяжело было Киру, очень... Любой бы на его месте просто не выдержал.И глядя в эти потухшие малахитовые радужки, Фил не винил его. Фил винил себя, за то что в тот момент не оказался рядом. Ведь Кир-то рядом с ним был всегда. "— Тебе не придётся выносить всё это в одиночку", — "я рядом" читалось в бескрайнем голубом океане. И Кир чувствовал, будто бы этот океан странным образом согревал, заставлял успокоиться его разбушевавшиеся эмоции, хороня их в своих бескрайних глубинах. "— Мы же теперь все трое здесь. И теперь есть не только мы..." "— И этот твой Паша меня напрягает..." "— Ну, это база", — весело усмехается Фил, — "дефолтные настройки спавна в 11 школе. Ты привыкнешь". Может и привыкнет. Тора-то вроде как уже даже успел, может ему даже нравится, раз ошивается повсюду с этим странным типом. Вроде как самому Киру опасность от него не грозит, значит одной потенциальной проблемой меньше, а с остальными они разберутся по ходу дела — не привыкать. Именно с этой, как оказалось, опрометчивой мыслью двое приятелей, над которыми на голубую тему нередко шутит даже сам Тора, и заваливаются в класс, не сразу, но с удивлением замечая отсутствие там преподавателя, а ещё дисциплины и мозгов у некоторых её нарушителей. "— Привет, петушара!! Слуш, а тя мамаша случаем не посвящала, сколько стоит перевод из вашей школы для ёбиков в обычную? Не, я понимаю, так сразу казать сложно, у вас же там же не в деньгах считается... Но ты попробуй в часах там назови, не знаю..." — под одобрительное улюлюканье и смешки десятиклассников молвит всё тот же Антонов, после чего весь класс буквально взрывается хохотом от сией оскароносной юморески. А дальше всё как в тумане... Каким образом в руке Кира оказался мелок для доски — не ясно. Ещё более не ясно, как он с такой силой метнул его в гогочущего долговязого носителя первой фамилии, так ещё и попал ему чётко в грудь, так, что мелок раскрошился едва ли не в пыль, окрашивая в белый его чёрную жилетку. Кир так и встал, шокировано замерев в начале класса, покуда из-за его спины молнией взметнулся Фил, перехватывая уже летевший в сторону Штельмахера кулак. Драка завязалась сама собой... Остальное Паша уже сам более-менее представлял. Оно и не удивительно, Паша невольно занял в балагане их 10 б и свою роль эдакой злой и страшной собаки, в присутствии которой лучше не доёбывать любого, за кого та потенциально вступится. Только вот не догадались они прождать хотя бы урок, убедившись, что тот в обыкновении своём съебал, а не сидит, скажем, в учительской за отсутствие директорши, получая пиздюлей за курение в туалете от завуча. Да уж, выражения морды лица у Антонова с Арсеном в числе прочих Паша запомнил надолго... Но ничего, всему своё время. Однако хотел ли он этого вообще в своей жизни в принципе? Разумеется нет, ему нахуй школа была не нужна, со всеми её социальными ролями и в принципе отвратностью контингента, который ты сам не выбирал. Его жизнь начиналась аккурат за пределами школьных ворот. А здесь, в них, его бы устроила роль призрака или кого-то около того, лишь бы не трогал никто. — Как хоть двадцать седьмой-то выглядит? — устало бормочет Паша, переписывая последнюю строчку на странице. "Ну раз сильно испачкали — значит тряпки в зубы и пускай убирают. Кайсаров, дуй давай с ними. Это тебе профилактические работы такие, шоб больше не курил в туалетах младшеклассников! Вот Ксана Степанна из отпуска выйдет, вот устроит вам всем"... — во ему радости-то прибавило! Просто пиздец, когда ж эта школьная свистопляска уже закончится-то... — А сам скоро увидишь! Спойлер: как фабрика Пабло Эскобара, — парирует Тора, который и сам влез в потасовку путём переворачивания на чужую голову ведёрка с меловой крошкой и пыльной белой тряпкой для доски, и влез как раз вовремя, стоило только уже знакомому ему Арсену метнуться к Киру с намерением набить морду хотя бы какому-нибудь новичку. — Теперь дружненько пойдём после 7 урока драить класс. Рад, что ты вместе с нами, а не эти 2 клоуна, мы бы их там просто переубивали! — Тора, — осаживает вновь нервно развеселившегося парнишку Кир. — А чо? Что ни день — всё какая-то хуйня. Сегодня вот такая вот трудотерапия, — всё ещё смеётся Тора. — Хей, они хотя бы в курсе, что эксплуатация детского труда незаконна?! И Кир не выдерживает, хлопая со всей дури по столу и нервно выходя из-за него, начиная нашагивать взад-вперёд, судорожно перекидывая волосы то на один бритый висок, то на другой. Фил реагирует быстро, также вставая со своего места, подходя и плавно приобнимая того за плечи, уводя за соседний столик на приватный разговор. — Это я в этом виноват, — тем временем тихо срывается с губ Торы, с лица которого теперь пропадает наигранная улыбка, сменяясь точно такой же обеспокоенностью. — Спизданул вчера не подумав, ну про "разузнать", стрелку метнул короче, думал, они и не запомнят. В итоге, блять, я же его и подставил, просто ахуеть теперь... Я ж тогда как лучше хотел, а он вона как сегодня отдувается из-за меня. Да ладно это, теперь ещё и боится, что его вернут обратно в тот концлагерь, из которого он только-только сбежал. Конечно, скорее всего этого не будет, но если так, то я себе этого просто не прощу. Чёрт, такого вообще быть не должно было... — А чего ты ждал тогда? — отвечает Паша, всё также внимательно всматриваясь в нервозное лицо парнишки рядом. Разумеется, 2 и 2 сложить было не сложно. Он-то как раз запомнил то, как Тора вразумлял Арсену, что за личностью Кира определённо скрывается какая-то опасная тайна, и что на этого человека лучше не быковать. Паше плевать в целом было, до тех пор пока Кир не выёбывается в его сторону, его не заботило что там и как в его жизни складывалось когда-то. Однако... — Чего такого "про него должны были узнать", чтобы реакция была иной? — То, как он прошлым летом отломанной ножкой стула едва не забил нашего бывшего одноклассника до смерти, если бы я его не остановил, — серьёзно и без какой-либо ярко выраженной эмоции, что было ему совершенно не свойственно, Тора произнёс это настолько буднично, что вгоняло в ступор. — Знаешь, обычно когда такое происходит... Кто вспомнит все обстоятельства, которые привели к проносу "гитарного чехла" в школу? Все запомнят только следующую за этим стрельбу. Тут по аналогии, считай. И если интересуешься, тот придурок, ну, которого забили, сам был виноват, пусть радуется, что его законами не покарали за всю хуйню что он творил. — И чего он творил? — изгибает бровь Паша, смутно припоминая разговоры, доходившие до него малоправдивыми сплетнями, о какой-то жёсткой потасовке учеников десятки, произошедшей аккурат после выдачи аттестатов. Переводя такой же изучающий взгляд в сторону Кира, он попытался представить, как такой с виду весьма хилый парнишка в приступе ярости может кого-то избить... — Вот уж действительно в тихом чёрте воды омутятся... — Шоу про беременных девятиклассниц знаешь? Вот собсна салам алейкум, — и Кир, как оказалось, всё это слышал. И у него явно сдали нервы. — Как-то так выглядит повзрослевший кэшбэк с неликвидного вложения девятимесячной выдержки, — и Тора потупил взгляд, словно желая спрятаться прямо в эту секунду и надолго, если уж совсем не навсегда. И видя это, Кир лишь раздражённо закатывает глаза. — Узнали бы они бы в любом случае, не сегодня так завтра. С твоей подачки — сегодня. Спасибо, конечно, но шкериться так не обязательно. Уже всё сделано, теперь только разгребать.. — И всё равно прости, — прикусывает губы Тора, пряча неуверенный взгляд в сторону. — Однажды я научусь молчать, клянусь... — Ой блять, заваливай! Извинения приняты, — отмахивается Кир. — А этот... Антонов ваш лучше б в гандоне засох. Ебучку расшибу так, что в зеркало взглянуть не сможет, не то что в древнейшую податься, уж явно не просто так спрашивал, клоун. — Пожалуй, стоило им так и ответить на русском сегодня, — усмехается Паша, откидываясь назад и опираясь локтями в соседний столик, с интересом с головы до ног оглядывая сидящего лицом к нему Кира, про себя отмечая, что на личико парнишка так-то был весьма миловиден — как ни странно, ему досталась хорошая генетика. При таком же хорошем раскладе местные малолетки углядели бы в нём героя своих сохранёнок, не иначе. Было в нём что-то. Не только стилёк и характер, оные имелись и у Паши с Филом. В Кире же была некая прожжённость, опытность, от того, что дерьма в своей короткой жизни он уже повидал немало. Глаза его выдавали, и выдавали с потрохами, в то время как подле него сидящий Фил, также обладающий немалым бэкграундом, маскировал любые проявления усталости, с лёгкостью отмахиваясь от всех жизненных проблем... Разные вроде, но неплохо ладят, даже лучшие друзья как-никак... — Так чего не сказал? — Так они ж только больше выёбываться начнут. — А разве не в этом смысл? Заагрил их — они и кинулись первыми. Тогда кабинет бы сегодня драил не ты, а вместо них бы домой попёрся. Чё тя не устраивает? — Не сработает, — резко вставляет Тора, переводя взгляд тусклых золотистых глаз на Пашу. — Отвечали таким раньше, и вот к чему это приводит, когда шансы не равны... Когда вообще ничего не равно в принципе, ни исходные данные, ни соразмерность приложенных усилий к объёму результата... — и вновь кивает в сторону Кира, как бы показывая, что ситуация явно не радужная. Пазл в голове Паши постепенно складывался, не хватало ещё пары деталей. — Ты считаешь, что если им ответить, то они просто станут выёбываться изощрённее? — со вздохом начинает он, разминая затёкшую в такой позе шею. — Чел, как раз таки это-то и не работает. Во-первых, потому что повод тут такой, мягко скажем, весьма неординарный. А во-вторых, чувствуя безнаказанность и скуку от отсутствия реакции, они именно что и будут делать всё, чтобы эту самую реакцию и вызвать, потому что такое не забывается. — Тебе легко говорить. О твоём-то происхождении вряд ли кто-то столько пиздел с попустительства преподов, — огрызается Кир, вновь отвлекая внимание Паши от препирательств с Торой. — Никто не заваливал тебе личку скам рекламой с порносайтов когда всегда. Никто в любой удобный момент, наверное, не называл тебя "сыном шлюхи" перед чиновниками, преподами других школ, представителями шараг которые приходили себя рекламировать к вам. Ведь это же ебать как весело! Когда прям на глазах отношение к тебе всех этих пришлых меняется от "ооо, он вроде бы не тупой" до "ааа, так вот где был подвох". Сука, это бесит! Когда какие-то ушлёпки просто берут и ломают твою жизнь, просто потому что им это весело! Просто проворачивают её, блять, в фарш! И смеются, смешно им блять... — и Кир заводится всё сильнее и сильнее. — Говоришь отвечать? Мол перетерпеть это удел слабых и всё такое? Так вот, я ответил! Переебашить их всех готов был, блять! Просто в мясо! И знаешь что? Это блять просто омерзительно! Это отвратительно, когда хуйню люди годами творят по отношению к тебе, а виноватым в итоге оказываешься сам же ты, ведь слишком отчаянно защищался! И никто блять не видит подвоха! Стул ломают они об тебя, а агрессивный пидорас по итогу всё равно ты, ибо ай какая сволочь — решил ответить. И мы тактично опустим всё, что этому предшествовало, — и Кир в бессилии разводит руками, беря доселе нетронутый стакан и в пару глотков отхлёбывая едва ли не половину этого переслащенного чая. Тем временем последняя деталь в голове Паши встала на место сама собой. И тот невольно нахмурился такому действительно изощрённому способу поиздеваться над кем-то, но ещё более такому внезапному срыву парня, которого явно планомерно и на протяжении долгого времени доводили до ручки. Не может такой расчетливый и мыслящий наперёд человек так просто выйти из себя и впасть в неистовство, нееет, для этого его надо долго и упорно долбать в больное место, Паша это очень хорошо по нему видел... Только вот сам Кир, видимо, воспринял эту реакцию неверно... — Сорян, не хотел грубить... орать тоже, — как-то нервно пошёл на попятную тот, стараясь более не поднимать взгляд на брюнета. — Не воспринимай близко в общем... — Не начинай, — ещё более нахмурившись спешно отмахивается тот, переводя взгляд уже на Тору. — "Primus inter pares", кажется так это тогда звучало? — Хорошая память... — и тот сразу понял, к чему Паша клонит, немало удивившись такой прозорливости старшего. — Только вернее будет сказать "выглядело". Краской на заборе. Хочешь узнать почему? Так вот... Во-первых — потому что я нажрался. А во-вторых — как раз потому, что тому уроду даже ничего не сломали. Всего несколько ушибов и два рассечения, которые зашили, да и отпустили его с больнички в тот же день. А вот про причину той драки почему-то все как-то резко забыли. А вообще-то это, мать её, тоже статья, да и не одна, там букет целый от слива личных данных до клеветы и 282. Да это говно годами длилось! Даже от преподов особой тайной не было, просто вмешиваться никто не хотел, предпочитали не трогать, вот оно и ебануло. И в тот день этот урод даже сам первым швырнул ебучую табуретку в Кира так, что она, блять, об него же и сломалась! Но поехавший психопат, будущий серийный убийца, кем там они его только не называли, всё равно стал сам Кир! А этому уроду буквально ничего — учится себе преспокойно у нас и в ус не дует. Да я и сам съебаться оттуда захотел только чтоб рожу его в выпускном альбоме своём не видеть!*** *** ***
— ПОГОДИ, ДАЙ Я ЭТО ЗАСНИМУ!!! — возвещает Фил, доставая из кармана мобильник и включая камеру. Отброшенная швабра с грохотом падает на пол, пугая стаю ворон за распахнутым окном, резво слетевших с заснеженной сосны и с громким карканьем убравшихся восвояси. Классная комната пропахла щедро разлитыми по полу химикатами, парты стояли в максимально рандомном порядке по всему помещению, стулья пирамидками стояли сверху, а парочка даже кое-чьей инициативой с вопросом "упадут чи нет, как думаешь?" оказалась развешена на открытых воротинах тройной зелёной меловой доски. — Вашу ж мать, вы опять... — закатывает глаза Кир, ударяя себя рукой по лицу и намереваясь со стороны посмотреть за развлечениями двух идиотов... по крайней мере первое время со стороны. Четверо лоботрясов уже третий час создают видимость бурной деятельности, развлекая себя устраиванием локального анархо-примитивизма в отдельно взятом кабинете. — Опять что? — с интересом вопрошает Паша, вальяжно запрыгивая на парту наблюдая за примеряющимся к чему-то Торой и скачущим рядом с мобильником в руках Филом. Из всех четверых, пожалуй, наиболее всех отлынивал именно Паша, а на логичную претензию "хули расселся, давай работать" отвечал, что лично он всю эту историю изначально не устраивал, его хата с краю, а если кому-то что-то не нравится... Впрочем компания новеньких и Фила его более чем устраивала. — В прошлый раз они разбили окно в комнате Торы когда кидались грёбаными ботинками, и догадайся чья была идея... — только и успевает ответить Кир, как вдруг его прерывает громогласный вопль: — ПОЛУЧАЙ ПИЗДЫ, КРИСТОФЕР НОЛАН!!! — возвещает Тора, перед тем как со всей дури ударить по пустой банке пемолюкса шваброй. — ЗА "НАЧАЛО" И ЗА "ДОВОД"!!! — по-самурайски вынув её из-за спины и в один ловкий удар отправив пластик в полёт на другой конец класса. — НА НАХУЙ, бля!!! — орёт во всё горло Фил, тыкая пальцами по экрану и делая зум на влетевшей чётко в стенку белой банке от порошка. — БАСКЕТБОЛ НОГОЙ!!! — Три утра, мы в щи, — посмеивается Кир, также откладывая тряпку и подходя к парням поближе. Точнее, поближе только к Филу, окрестив Тору наглухо ебанутым и попросив оного не разломать ничего хотя бы в этот раз.Тот же на это лишь пожимает плечами, не сводя с лица этой бесноватой улыбки. И Паша видел, как в золотистых глазах его буквально чёртики плясали, и ему страсть как хотелось видеть этот безумный взгляд как можно дольше. Возможно, Тора и действительно был парнишкой без тормозов, отбитым, эпатажным и абсолютно диким, но отчего-то сейчас Пашу так и тянуло подыграть ему, попасть на эту же абсолютно безумную волну 9 вала, на это цунами, смывающее всё на своём пути. Идея появилась сама собой. — Торааа, — окликивает уже чуть приунывшего парнишку Кайсаров, с готовностью хватая веник и вставая в противоположный угол класса. — Бадминтон, нахуй! Отобьёшь? И парнишка буквально прыгать готов от счастья, перехватывая швабру поудобнее и сосредоточенно кивая, не спуская абсолютно дикого взгляда золотистых глаз с Паши. — Чё?! И ты туда же?! Да вы, блять, издеваетесь?! — причитает Кир, уже который раз за этот вечер ударяя себя по лицу и вздымая взгляд, в котором ярко-красным капслоком читается "господи, за что..." к небесам, встречаясь оным лишь с потресканным советским потолком. — Не душни, а... — чуть улыбается Фил, сгребая парнишку в объятия со спины и укладывая тому подбородок на плечо. — Просто смотри на этот цирк и наслаждайся, — попутно вновь доставая из кармана телефон и включая камеру. — Чем наслаждаться? Вот куда он эту несчастную банку отобьёт? Вот в этот горшок? Или вон в то окно? Вот есть придурок, а... И банка пролетает буквально в считанных сантиметрах от его знатно охуевшего от такого расклада лица, врезаясь в белую фанерную дверь, отчего с неё отлетает значимый шматок старой краски, оголяя под белым масляным полотном предущий голубой цвет. — АХАХАХАХА, ТВОЮ МАААААААТЬ!!!!! — как заведённый смеётся Тора, в неверии подходя и осматривая результат своей работы. Весьма заметный скол сантиметров на 10 в диаметре смотрел на него в ответ, раскрываясь во всей своей глянцево-голубой красе, отражая в волнах буграми севшей краски блики флуоресцентных ламп, а заодно и весь свет перспектив его будущего, теперь уже довольно чётко разделённых между дорогами "армия" и "виселица". — Вот я прям представляю, — спустя пару секунд полнейшего ступора молвит Кир, — когда вот попадёшь ты в армию, вот как ты просто затрахаешь какого-нить несчастного прапорщика, которого приставят следить за вашим стадом... Ты-то чё умираешь?! — последнее произносит обращаясь уже к задыхающемуся Филу, который в приступе безудержного хохота осел на пол, судорожно держась руками за живот и смахивая проступившие на глазах слёзы. — Братхан... б..брат..хан... это... это такое фиаско блять!!! — сквозь смех молвит Москаленко. — О..он сказал... г...хоршокхх ил... ли ок..хно будет, а ты бля взял и в дверь ебанул, нашёл выход ахахахах!!! — Пиздец выход, — также сквозь заметно более нервный смех отвечает Тора, будто бы в неверии оглядывая размером с два пальца дырку в двери в слепой надежде, что она сейчас от страха побелеет обратно. Но чуда не происходило. Как ни странно. — Вау, что это, — раздаётся низким баритоном Паши, пока сам он носком сапога шевелит осколки краски, рассыпающиеся от этих движений в мелкую крошку прямо на линолеуме. — Ваау, пойду доахуею в коридоре... — уже открывая дверь и быстро шагая за порог с чётким и ясным намерением сделать ноги, покуда его не хватают буквально за локоть и не втаскивают обратно в класс. Нет, конечно бы он не сбежал... но всё-таки... — А хули! Ты сам с такой дурью подал, шо думал мол остатки мозга мне вышибить хочешь! Есть идеи чё теперь с этим делать? — и Тора постепенно начинал выглядеть хотя бы немного обеспокоенным. Запоздалая реакция начала опускать его с небес на землю, всем видом синей дыренью в двери как бы намекая, что эта комбинация пальцев ни разу не "окей", а мать его "очко", полноценное такое, в которое он сам только что и влез... Но огонёк веселья всё ещё продолжал сгорать в его золотистых глазах, что подстёгивало интерес и само собой порождало новые идеи. Одну, мать её, гениальнее другой. — На самом деле... тут так-то только один вариант есть...*** *** ***
— Бля, замазать дверь белым корректором для тетрадки, этож додуматься надо, — мотает головой Кир, выпуская из лёгких долгожданный табачный дым. Уборка выдалась слишком уж долгой. Нет, она и изначально обещала быть небыстрой, особенно с учётом одного гиперактивного пиздюка, умудряющегося создавать проблемы на ровном месте, но... — Не ожидал, что Паша реально покрывать его станет. — Так яж говорил, Паша пиздатый! — заверяет того Фил, очерчивая стрельнутой сигаретой круги в холодном ночном воздухе. Так называемый закат был более 3 часов назад, а они только выперлись из школы и разбрелись по домам. Вот уж действительно от рассвета до... без рассвета. Паша сослался на усталость и свалил первым, Тора тоже в обыкновении своём не стал долго мельтешить рядом с ними, убегая на север, в сторону своего личного персонального ада круглосуточного пребывания. Они остались вдвоём, сворачивая с дороги в привычные дворы, срезая путь. — Никогда ещё лично не видел, чтобы тот реально... ну, веселился типо в школе... так они с Торой ещё так хорошо спелись! Порадовался бы за них чтоль! — Так я-то радуюсь! — оправдывается Штельмахер, со вздохом оглядывая знакомые с детства панельные башни. Подумать только, когда-то и их двоих свели меж собой именно они... И Кир невольно усмехается, покуда перед глазами кадрами с засвеченной киноплёнки мелькают события давно минувших лет. — Опасаюсь только, до чего они таким макаром дойти вдвоём могут... — А ты не парься, — и Фил резко останавливается прямо напротив него, Кир едва ли не врезается в его грудь, поднимая непонимающий взгляд в голубые сапфиры напротив, сверкающие в фонарях узкими и такими яркими светлыми радужками. Между их лицами буквально пара сантиметров, Кир буквально задерживает дыхание, не в силах оторваться от созерцания столь притягательного лица напротив, столь до зуда под кожей родного, сколь и абсолютно непостижимого. Кир ведь так и не разгадал его, за столько-то лет... Зато вот Фил видит его насквозь, словно грёбаный рентген. — И прекрати уже пиздеть самому себе. Тебе же самому всё это нравится.