Дураки и дороги

      Как оказалось, очень многое довольно просто и быстро забыть. Вот и вернувшийся в полк Павел успел потерять яркость воспоминаний. Позабыть, как едко разъедают удачно брошенные остроты.       Когда на его пути встали братья Клим и Ефим, злость вспыхнула внутри с неожиданной для него самого силой. Привык, расслабился, а теперь жизнь снова напомнила, где его место и кто он. И эти тут. Двое из ларца одинаковы с лица. И улыбки мерзопакостные у них одинаковые. Братьев он обошёл, с силой толкнув плечом одного и наступив на ногу другому. Те тут же загорелись и сжали четыре тяжёлых кулака, но рядом стоял прапорщик — юный Емеленко, и им пришлось стерпеть, хотя они и были вот-вот готовы украсить ещё парочкой шрамов эту наглую морду. Их дыхание тяжело проходило сквозь сомкнутые зубы. Удивительно, но дышали они тоже синхронно.       Беззвучно вздохнув, Павел подумал, что, весьма вероятно, в скором времени ему придётся решать эту проблему. Да, не долог век выпавшего на его долю спокойствия. Он кинул свою вещевую сумку на койку и тяжело опустился на неё же. Старое дерево предупреждающе скрипнуло. Вокруг вместо чистых и свежепобеленных стен были деревянные, которые не мешало бы в очередной раз проконопатить.       Павел осторожно пощупал свою гладко выбритую, но неровную из-за рубцов челюсть, а языком нашёл ямки от сломавшихся зубов. Вот словно и не уезжал никуда. Те же койки, те же рожи, и те же недоброжелательные взгляды. Тот же Паныч, который уже успел высказать своё довольство увеличившимся количеством шрамов на ефрейторе. С этим всем надвигавшиеся концы трети и года, которые заставляли оживиться даже выходцев из крестьян, что по привычке считали новый год с сентября, а не с января, а вместе с ними и выплата жалованья не радовали. Что там его жалование? Три рубля. Из которых два нужно будет выслать, гривенник внести в солдатскую артель, а на остаток жить следующие три месяца зимы. Ещё и сапог прохудился.       Павел стянул прохудившийся сапог и посмотрел на отошедшую подошву. Хорошо, что дыра не успела сильно разойтись. Он достал шило, крепкие нитки и иглу и принялся неторопливо шить, плотно затягивая каждый стежок. Новые сапоги позволить себе он не мог, а материалы на них выдали бы ему не скоро. Сам прохудил, сам изволь и чинить.       Через пару кроватей разгорался шумный спор. В скором времени намечался смотр, и теперь солдаты с увлечением обсуждали, какова будет масть лошади приезжего генерала и будет ли на ней плюмаж, а если будет, то какой. Казалось, важнее этого вопроса нет и быть не может. Павел мрачно подумал о том, что теперь ко всем тратам добавится ещё и незапланированная покупка мела для беления амуниции. Одни хлопоты от этого начальства. Он закончил шить и перегрыз нитку. Предстоящая седмица обещала быть тяжёлой.       Половина свечи прогорела, а сидевший за столом человек и не думал идти спать. С забытого пера на лист накапало на приличную кляксу, но Алексей не замечал ничего. Слишком он был погружён в свои мысли. Настолько, что хозяйственные расчёты отдалились очень далеко, так, что не казались реальными. Алексей вспоминал.       Сначала выписали Павла, а затем, спустя неделю, и его. Возражения против столь поздней выписки, а потом и требования выписать его одновременно с ефрейтором Ивановым, ведь они в один и тот же день и час упали в то ущелье, лекарями госпиталя отстранялись без лишних разговоров, как бы он не просил. Обстоятельства требовали того, чтобы офицеры проходили полный курс вод, и одному Алексею не под силу было это сломить. В конце концов, неделя не такой и большой срок. Хотя на самом деле полечить дольше следовало его брата, а не его самого. В воображении ясно появилась некрупная серая фигура, крепко державшая дорожную сумку со скромным количеством пожиток. Алексею оставалось удовлетвориться тем, что, по крайней мере, внешний вид Павла улучшился, да и все лекари, успевшие устать от постоянных расспросов Алексея, заявляли ему в один голос, что Иванов здоров настолько, насколько это можно с его травмами. Так что ему приходилось поверить в то, что лечение всё же действовало. Но окончательно тревога так и не утихла, тем более что на её огонь подлил масла доктор Овсов.       На третий день, как Павел уехал, Алексей зашёл к Овсову, чтобы тот в очередной раз проверил его ногу и подтвердил, что нога в порядке. Да, возможно, танцевать как раньше он уже не сможет, но походка с каждым днём, проведённым в Пятигорске, становилась всё уверенней. О том, что вечерами он долго массирует колено в надежде унять боль, Алексей умолчал. Да и не важно это. Он способен ходить, а значит и способен сражаться. Препятствий для дальнейшей службы он не видел, какие пугающие термины не произносил бы доктор. Но на этот раз доктор не пугал. Овсов был на редкость доволен, настолько, что люди рядом с ним тоже принудительно впитывали эту атмосферу и перенимали некоторые особенности Овсова.       Он постучал молоточком по колену Алексея и радостно покивал головой своим мыслям.       — Смотрите-ка, восстановилось. Удивительное дело. Сочетание минералов в местных источниках поистине первейшее лекарство. Я склонен к тому, чтобы переименовать кавказские воды в живые воды. Хе-хе, — он протёр молоточек чистой тряпицей и убрал в саквояж, предварительно аккуратно защёлкнув все замочки, чтобы инструменты держались на своих местах.       Алексей посмотрел на своё колено и перевёл взгляд на Овсова.       — У вас сегодня удивительно хорошее настроение, доктор.       Тот польщено улыбнулся, словно ему сказали на редкость приятный комплимент, и, не торопясь, сел в кресло. Полы халата разошлись, открыв вид на упитанные бёдра.       — Угадали. Настроение у меня сегодня и правда хорошее. Ни за что не догадаетесь почему.       Приятный момент хотелось продлить, и Овсов с наслаждением щурился и взялся раскуривать трубку, мягко держа её полными пальцами за длинный чубук.       — Вы открыли неизвестный доселе способ лечения болезней? Нашли, что являлось недостающим звеном для создания панацеи?       — Почти, — Овсов выпустил дым и задумчиво подправил ус. — Мне удалось доказать эффективность новой методы. У жены одного уважаемого господина, пользующегося моим лечением, в последние дни заметно улучшилось настроение, и причину такого улучшения она предпочитает упорно скрывать. Так что, я полон самых радужных мечтаний.       — И что это за лечение? — Алексей плохо понял, что имел в виду доктор, но видя, что тому доставляет удовольствие говорить об этом, с готовностью поддержал.       — То самое, на которое у вас катастрофически не хватило времени. И то самое, от которого решительно отказался ваш… протеже, — Овсов расслабленно затянулся. — И очень зря. Результаты убедительно доказывают, что токолечение эффективно в самом широком диапазоне возрастов и вариаций запущенности болезни.       — Вот как, — мельком Алексей задумался над тем, кому так помогло, но скоро отвлёкся на другую мысль и забыл думать об этом. Павел пока выглядел здоровым, но кто знает, как на нём скажутся в дальнейшем его переломы и то, как он застудил себе кости, лёжа на холодных камнях.       Следующие полчаса Алексей провёл, слушая основные принципы лечения и истории болезней. Он ухитрился заслужить доверие Овсова, как умеющий слушать человек, и попасть в число его любезнейших приятелей. Под конец разговора Овсов доброжелательно попрощался с ним и дал настоятельные рекомендации и в дальнейшем, если не дай бог (тьфу-тьфу, но мы все знаем, как это бывает) обращаться только к нему.       С Белинскими он простился заранее, хотя Анастасия Романовна и высказывала свои глубочайшие сожаления, что он не сможет появиться на новогоднем балу. «Ах, какие там будут платья», — вздыхала она и смотрела на него блестящими глазами. Алексей заметил, что она, казалось, повеселела с их последней встречи, и списал это на действие лечебных вод. А Лизонька категорически отказалась к нему выходить. Обиделась, понял он. Неудивительно после того, как он отказался передавать письма. Так что привет Лизе он передал через госпожу Белинскую.       Разговор с комендантом Пятигорска вышел ещё короче. Старик пятидесяти лет был старым товарищем полковника Яблонского, с которым он успел пройти не одну кампанию. Так что он был настроен добродушно к молодому офицеру из полка приятеля, и после краткого отчёта Алексей благополучно отправился обратно в свой полк, на уже успевшее стать привычным место службы.       Несмотря на все тревоги полковника Яблонского, смотр прошёл без нареканий. Напрасно он хмурил свой и так морщинистый лоб и крутил усы до того, что конец одного уса стал криво торчал в бок. Правда, основную долю успеха полка на смотре следовало приписать не отличной строевой подготовке — солдаты кавказского корпуса откровенно ей не блистали, несмотря на все старания офицеров, и не великолепному виду формы — форма отличалась заметным своеобразием, которое не смогли скрыть даже спешные приготовления, начищение всех металлических поверхностей и беление всех ремней. Основной долей успеха они были обязаны стоявшему по соседству кавалерийскому полку. Столичная делегация имела небольшое желание уделять много времени пехоте, которая при всём старании имела весьма отдалённый от нарядного вид, когда рядом можно было увидеть все чудеса джигитовки, с которой некоторые офицеры справлялись ничуть не хуже настоящих горцев. А в чём-то даже и лучше. Ярко светилась под зимним солнцем сталь сабель, звенели шпоры, стучали подковы, разгорячённые кони и всадники отработано выполняли движения, а некоторые кавалеристы показывали свою удаль, переворачиваясь в седле на полном скаку.       Так что, осмотрев стройно марширующие ряды, оценив огневую подготовку и проведя некоторое довольно порядочное время за столом у Яблонского, делегация во главе с самим генералом поспешила удалиться.       Честно сказать, после её отъезда Павел выдохнул с облегчением. Теперь можно было надеть привычную фуражку и отстирать белые потёки, всюду пятнавшие форму — после смотра очень удачно пошёл мокрый снег, который смыл старательно наведённый порядок и выдал истинный цвет ремней. Надеяться, что его продвинут по службе или хотя бы как-то отметят точную стрельбу — разброс пуль не превышал след от подковы коня, не приходилось. Довольствоваться можно было только словами «достойная подготовка, неплохо», и в его случае это было более чем достаточно. Всё равно ефрейтору в его лице блистать больше было нечем. Он было расстегнул испачканную форму и принялся её снимать, когда заметил маячившую в окне казармы высокую фигуру. Настолько высокую, что она не помещалась в полный рост. Павел усмехнулся одним углом рта, застегнулся обратно, накинул шинель и вышел.       Дождавшись, когда он выйдет, Алексей вместе с ним отошёл за хозяйственную постройку, чтобы не мозолить глаза тем, кто решит пройтись зимним вечером. Достал откуда-то из-под новой купленной бурки кулёк варёных в сахаре орехов и вручил его Павлу. Тот был удивлён неожиданным поступком. Ведь больше он не был больным, так что такой подарок казался чем-то неуместным.       — Я видел, как ты стрелял на смотре сегодня.       Алексей стоял без трости и иногда неуверенно покачивался, словно стараясь удержать равновесие и одновременно не перегружать левую ногу. Перед глазами до сих пор стояло, насколько точен был Павел. Каждый выстрел попал в цель. Каждый. Без исключений. И все выстрелы были кучные, хотя это и казалось невозможными. Чем-то, чем люди не владеют, или тем, о чём только слагают легенды, но его брат так мог. Он помнил, каким пристальным и спокойным был взгляд тёмных глаз, смотрящих на щит. Очень знакомым. Именно таким взглядом не так давно Павел смотрел на него каждый раз, когда приходилось отдавать честь. Вместо положенного по уставу взгляда, переполненного уважением и подобострастием, его глаза всегда смотрели, словно вымеряя расстояние и высчитывая поправку на ветер. Внимательно. Спокойно. Холодно. Алексей поёжился, вспомнив, как стоял на месте мишени. Ещё раз оказаться под этим взглядом он бы не хотел. И теперь он невероятно ясно понял, что Павел его действительно пожалел. С таким умением, если бы он хотел попасть в сердце, он бы попал. Да и стрелял похоже в мяготь ноги и промахнулся только из-за выстрела Алексея. И такую меткость никто не оценил. Стоя на стрельбище, Алексей тяжко вздохнул.       А Алексей перед Павлом продолжал. Дернул себя за обшлаг рукава, поправил его и сказал:       — Не мог бы ты поучить меня? Я знаю, ты очень занят, но, может быть, хотя бы пару раз?       — Ладно, — сказал Павел вслух, а про себя подумал, что хорошо бы он принес ещё орешков в качестве оплаты потраченного времени.       Так что, орехи были расценены и приняты как взятка. Павел отогнул борт шинели руками, одетыми в перчатки, и убрал подношение запазуху. Перчатки Алексея он продолжил носить. Они были отлично прошиты и выделаны. Мягкие, прочные, гибкие и одновременно тёплые. Белый цвет он замаскировал дёгтем и единственное, что выдавало, что перчатки не его, это то, что они были не по руке. Большеваты. Это можно было бы заметить, если присмотреться к нему, но к нему мало кто присматривался.       Алексей присматривался. И, конечно же, заметил, что Павел носит его перчатки, пусть и попытался приглушить их броскость. На сердце потеплело, и он решил, что при случае обязательно купит ему его личные и сделанные по размеру. А ещё было просто радостно, что они смогут провести немного времени вместе.       Спустя несколько дней они смогли найти время, и Павел действительно показал Алексею как точнее стрелять, но мысль о том, что тот и так был в своё время довольно меток, всё же проскочила. Озвучивать её он не стал. Подправил положение рук Алексея, пояснил некоторые особенности, связанные с дыханием при стрельбе. Проследил за тем, чтобы Алексей стрелял именно в мишень, а не опускал в последний момент оружие и не стрелял чуть себе не в ноги.       Алексей, который успел до этого провести на стрельбище многие бесплодные часы в попытках вернуть себе способность хотя бы задеть щит, а не безнадёжно стрелять в землю, после нескольких своих удачных выстрелов успокоился. Он снова мог стрелять. И довольно точно, пусть до брата ему было также далеко как от Пятигорска до Петербурга на своих двоих. Опустил оружие и преисполненный благодарности посмотрел на Павла.       — Спасибо! Не знаю, как и отблагодарить тебя, брат.       Павел пригладился и внимательнее всмотрелся, не топорщится ли где пальто Алексея. Что он ему принес? Орешки, перчатки, книгу? А может снова ту замечательную сметану? Хотя где её здесь достать… Но Алексей не торопился лезть ни в карманы, ни за пазуху и ничего не доставал. Павел немного огорчился. Жаль. В таком случае оставалось только засчитать предыдущие орешки.       А меж тем Алексей смотрел на него и всё думал, как улучить случай и сравнить размеры их рук, но случай в ближайшем времени очевидно не хотел появляться. Алексею пришлось действовать самому. Он снял со своей руки перчатку и протянул обнажённой ладонью вверх.       — Павел, ты мог бы положить свою руку поверх?       Ответный взгляд был полон непонимания. Павел с подозрением осмотрел руку, поколебался, но всё же положил осторожно свою руку ладонью к ладони. Алексей аккуратно сдвинул его кисть к основанию своей и запомнил, докуда доходят пальцы Павла. Ладонь была немного уже, а пальцы короче на длину верхней фаланги.       — Что ты делаешь?       Отвечать не хотелось. Алексей планировал сделать сюрприз и порадовать брата новыми перчатками, которые ловко сядут на его руку, а потому ответ был скупым:       — Да так. Я потом расскажу.       И поспешил перевести тему:       — А как ты научился так хорошо стрелять?       — Хорошо из рогатки в детстве стрелял. Умею прицеливаться, — отнять руку Павел не торопился.       Алексею подумалось о незнакомых занятиях детства. Надо же, из рогатки стрелял.       — Ты невероятно хорошо стреляешь!       Убирать ладонь всё ещё не хотелось. Приятные слова, приятная похвала, но мороз ожёг тыльную сторону, а потому Павел хмыкнул и спрятал руку в карман.       Холодный ветер взамен человеческого тепла почувствовался особенно остро, так что Алексей поторопился натянуть перчатку.       — Я хотел позвать тебя в увольнительную ко мне на квартиру.       Павел думал язвительно спросить, что они будут там делать. Неужто книжки читать? Но чудом удержал себя. Только посмотрел выжидающе.       — У меня скопились чертежи немецкого оружия. Возможно, тебе будет интересно посмотреть?       Павел согласно кивнул. Алексей мог его ждать, он придёт. На чай и чертежи.       Дни в ожидании увольнительной Павла для Алексея тянулись очень медленно. Он успел заказать пошив новых перчаток специально для брата. Пополнил запасы лучшего чёрного чая, который здесь можно было достать, и орехов.       Предупредил хозяйку, сдающую квартиры, что к нему придёт гость и тщательно вымыл и подмёл всё в комнатах. Даже насобирал какого-то сухостоя и поставил в кувшинчик. Теперь из него торчали тонкие прутики с пушистыми на вид, но колючими кисточками. Вспомнилась сирень, и он улыбнулся тому, как тогда был удивлён Павел.       А потом, когда он возвратился в квартиру, забрав заказанные перчатки, хозяйка передала ему серый конверт, подписанный твердой рукой. Острые буквы ясно показывали имя отправителя. Петропавловского Кирилла Александровича.