Дураки и дороги

      Чай был на удивление хорош. Павел не мог разобрать все травы, но липа и ромашка определённо радовали вкус. Да и в целом, состояние начало улучшаться. Настолько, что ему окончательно сняли недавно снова возвращённые на руку лубки и сказали, что к выписке можно будет готовиться через три дня. Как раз, когда кончится его курс пиявок. Так что всё походило на то, что не зря он отказался от современных метод. Традиционные действовали не хуже. Вероятнее всего было конечно то, что это справлялось ещё молодое и крепкое тело, но против чаёв Павел определённо не был.       Железно брякнула ложка в кружке, когда он поставил её на тумбочку. Поправил своё одеяло, чтобы лежало ровнее, и перевёл взгляд на соловьём заливающуюся о своих любимых книжках Лизоньку. Признаться честно, он был удивлён подобной гостье. Она и ранее заносила ему книги и иногда сидела пару минут, но нынешний приход длился дольше обычного. Настолько, что даже ему это начало казаться несколько неприличным. И подозрительным. Однако он смолчал и отделывался от всех попыток втянуть в беседу привычной неразговорчивостью. Сейчас это было проще, чем в прошлые времена. Шрамы на челюсти достаточно красноречиво говорили вместо их обладателя.       В речи Лизоньки то и дело проскальзывали незнакомые слова, явно французского происхождения, на слух непонятные знакомому в основном только с книгами Павлу. Но он не переспрашивал, хотя и пытался узнать смысл по стоящим рядом словам. Подумалось, что от Алексея подобных выражений он никогда не слышал. Тот старался сделать речь понятной ему? Или считал его недостаточно развитым, чтобы понять?       Мысли об Алексее подтолкнули воспоминания о последней с ним встрече и оживили их. Давненько он что-то не показывается. Возможность того, что Алексей посчитал, будто ефрейтор Иванов недостаточно культурен и благовоспитан для его благородия неожиданно кольнула. Ну что ж, если в своём натуральном виде он вызвал такую реакцию, оно возможно и к лучшему. Лицо у Павла стало ещё более ничего не выражающим и подобным деревянной фигуре.       Лизонька почувствовала, когда внимание её и так несильно втянутого в разговор собеседника или скорее молчаливого слушателя совершенно ослабло. Прервала свои рассуждения о том, как может быть изменчив цвет глаз у всего лишь одного человека, и встала, разгладив юбки. Нянюшка, сидевшая у дальней стены и откровенно клевавшая носом, встрепенулась с небывалой бодростью. И, поспешив вежливо проститься, они удалились оказывать внимание унтер-офицерам, лежавшим в количестве трёх человек на другой половине госпиталя.       Проводив их довольно равнодушным взглядом, Павел осторожно почесал подбородок. Теперь бриться он был в состоянии и сам, а потому ничего критичного стандартам приличного вида на лице не было.       Спалось Алексею с последнего его разговора с братом плохо. Из головы не уходили мысли о третьей дуэли, которая в этот раз непременно бы закончилась его смертью. Неудачно он подобрал рассказ, ой как неудачно. И Павла заставил вспомнить о том, что тот вспоминать не хотел. Да и кто б такое хотел? Алексей тяжело вздохнул и вновь склонился над переводом немецкой статьи. Перо то быстро неслось по бумаге, оставляя ровные уверенные строчки, то нерешительно зависало над чернильницей. Статья была о новой модели прусской винтовки с нарезным стволом и переводилась с надеждой, что Павлу будет интересно. Спустя ещё пару часов и пару десятков вздохов статья была переведена и переписана набело. Алексей посмотрел на часы и начал спешно собираться к выходу. Он давно обещался нанести Анастасии Романовне визит, пока она почти что не поставила ему ультимативное условие. Тем более, он как раз попросил Лизоньку проверить, как там настроение Павла, и она уже должна была вернуться из госпиталя.       У Белинских его встретили радушно. Невольно подумалось, какой контраст по сравнению с тем, как его всегда встречал Павел.       Анастасия Романовна приказала подать чай и теперь с приветливой улыбкой смотрела на него. Красивые тёмные волосы были уложены в изящную причёску. Часть прядей была завита и намеренно выпущена, обрамляя лицо словно рамкой. Анастасия Романовна лёгким движением поставила чашку на стол и взяла в руки сборник нот.       — Алексей, скажите мне, вам ведь уже двадцать два года, понятно, что вы пока молоды, но не считаете ли вы, что пришла пора остепениться?       Осанка Алексея стала ещё прямее:       — Анастасия Романовна, о чём вы говорите? Вам же хорошо известно, что сейчас мне придётся получать особое разрешение на брак. У меня почти что ничего нет. Что я могу дать моей жене? Пока все мои помыслы направлены на служение отчизне. Верой и правдой служить ей, отдать все силы, а если будет и нужно, то жизнь.       Улыбка у Анастасии Романовны получилась, благо у неё был большой опыт, но такая, словно у неё очень болели зубы.       — Да, верно вы говорите. Это всё очень благородно, но и о светской жизни не следует забывать. Вы слышали, на Рождество здесь дадут бал?       О бале Алексей, конечно же, слышал, но надеялся, что скорая выписка, а затем и служебные дела дадут ему немало поводов избежать подобной повинности.       — Ах, где же ходит это непослушное дитя. Как ушла с самой зари, так и не видать с тех пор. Лизонька вам лучше о бале расскажет. Какая она милосердная девушка, вы бы знали. С тех пор, как мы сюда переехали, количество заготовленной ей совместно с местным женским обществом корпии не поддаётся счислению. А как внимательна она к каждому раненому. Правда, мне грешно было сетовать на неё.       Алексей уж было собирался согласиться со всем сказанным, которое он всецело разделял, как в прихожей послышались лёгкие шаги, а вскоре звонкий голос зазвенел в комнате.       — Ах, здравствуйте, маменька. Здравствуйте и вы, Алексей Кириллович, — Лизонька кружилась по комнате, напоминая подхваченный ветром осенний лист.       — Маменька, вы же не сердитесь на меня, что я так долго? — она приласкалась к матери и, наконец, нашла себе место на обитой вышитым сафьяном софе. Светлые волосы местами выбивались из ранее старательно уложенной причёски и падали на лицо.       — Простите мне мой вид. Я так к вам спешила. О чём у вас здесь велись разговоры, пока меня не было?       — Лиза, ну как ты себя ведёшь. Ох, точно сущий ребёнок.       — Мне уже шестнадцать, маменька, и я совсем не ребёнок. Уж кому это знать, как не вам?       Анастасия Романовна только покачала головой и извиняюще посмотрела на Алексея. Тот в ответ улыбнулся. Лизонька никак не желала становится серьёзной девицей и с удовольствием предавалась любым дурачествам. Несмотря на серьёзные шестнадцать лет. Алексей подал руку помощи госпоже Белинской       — Анастасия Романовна рассказывала мне, что вы могли бы просветить меня насчёт планируемого бала в Пятигорске?       Анастасия Романовна с благодарностью посмотрела на Алексея, а Лизонька вся с полной отдачей увлеклась новой темой.       Проведя некоторое время в разговорах о планируемом торжестве, Алексей взял фуражку, попрощался и собрался уходить. Лизонька вышла его проводить.       Фуражка вдруг выскользнула из рук Алексея и с тихим шорохом упала на пол. Лизонька спешно поторопилась опуститься, чтобы подать её Алексею, попутно успев отряхнуть с неё пыль.       — Надо же, какой вы неловкий. А ещё офицер.       Алексей взял из её рук фуражку и надел на голову.       — Елизавета Михайловна, впредь я буду ловчее. Могу вас заверить, что вы подняли мою фуражку в последний раз.       Лицо Лизоньки побледнело, так что Алексей счёл нужным добавить.       — Не обижайтесь, но так не годится. Скажите лучше, как прошли ваши сегодняшние труды?       Лизонька посмотрела на него долгим взглядом.       — Знаете, после вами сказанного мне не стоило бы вам ничего говорить, но всё прошло хорошо.       И спешно попрощавшись, она развернулась и ушла, стуча туфельками.       Алексей вышел на свежий воздух. Погоду метало туда-сюда, поэтому внезапная оттепель сменилась такими же внезапными заморозками, а потом пошёл уж совсем неожиданный снег. Так что под красивым пушистым покрывалом дороги то и дело скрывался скользкий ледок. Алексей покрепче взялся за трость и направился по свежему снегу в госпиталь. Идти ему было далековато: весь бульвар, а потом ещё и подниматься на гору, но слова Лизоньки его обнадёжили, и эта надежда придала сил. Значит, Павел не злится, значит, к нему можно будет снова зайти. Только прихватить статью и ту книжку в переплёте под павлинье перо, что оставляла Лизонька. Конечно, существовала большая вероятность, что Павел просто был как обычно вежлив с другими людьми и Алексею вовсе не будет рад, но попытать счастья всё равно стоило.       Хорошее настроение Алексея не могло значительно ухудшить даже где-то в глубине царапавшая совесть за скрытую передачу письма от Емеленко. Алексей остановился и оглянулся назад. Вроде бы немало прошёл, а ещё столько же идти. Эх, не дело это. Не следовало ему так попустительствовать отношениям прапорщика Емеленко и Лизоньки. Да ещё и от родителей Лизоньки помогать скрывать. Не вышло бы беды. Емеленко товарищ неплохой, но юн до неприличия. Алексей снова вздохнул. Но солнце грело так ласково, а снег был таким серебристым, и его впереди ждала встреча с Павлом, что он выкинул все тяжёлые мысли из головы.       В дверь постучали знакомым стуком, в самом котором слышалась просьба войти.       — Да?       За стуком показалась голова и ожидаемый вопрос.       — Можно к тебе?       Павел смерил эту голову внимательным взглядом. Сердитым он на него не был, так что промедление было исключительно из любви к искусству. И может природной осторожности.       — Заходи.       Сесть сразу на этот раз Алексей не решился. Зашёл, стараясь мягко ступать по отзывающемуся на любое изменение веса полу, и встал перед кроватью, смотря на Павла.       — Как рука? Я слышал, тебе снова ставили лубки?       Павел высунул руку из-под одеяла, поднял и пошевелил. Рукав халата соскользнул, и стало видно, в какое никчёмное состояние пришла кожа. Стала тонкой и сухой.       — Сказали не нагружать никак пока что. Кость срослась, но не до конца.       То, что Павел с ним говорил казалось бы нормально, Алексея успокоило, но вот его рука… Он старался не показывать, однако жалость и вина кольнули своими иглами изнутри. Алексей внимательно оглядел всё, что ему было позволено увидеть, и полез во внутренний карман мундира. Достал маленькую жестяную баночку вазелина и вложил прямо в руку Павлу.       Баночку Павел взял, хоть и осмотрел её всю внимательно. Даже приоткрыл крышку и понюхал, точно ли просто мазь. А то знает он эти лекарства. Но в баночке был чистый вазелин, так что все подозрения улеглись. В конце концов, такое точно пригодится.       — Раз у тебя свободно действует рука, моя помощь с поясом больше не потребуется? — Алексей попытался улыбнуться.       — Теперь могу справляться сам.       Алексей помялся.       — Я тут пробовал переводить на досуге для практики… Одну немецкую статью, которая скорее техническое руководство к последней модели прусской винтовки.       У Павла в глазах заметно прибавилось интереса, однако статью он так и не наблюдал. «Ну, где статья-то?»       В глубоком кармане пальто, которое Алексей так и не снял, хватало места и для статьи, и для тонкой книжки. Однако, когда он доставал статью, она зацепила и книжку, которая успешно вывалилась из кармана на пол, прямо под взгляд Павла. Алексей поторопился всё поднять и аккуратно положил поднятое на тумбочку. Выровнял по углу и подправил ладонью вылезшие из ровной стопки листы перевода. Так, склонившись над тумбочкой, и спрашивал:       — Хочешь поговорить о том, что случилось в прошлый раз?       Павел кашлянул.       — Не очень. Тебе есть, что сказать?       — Я считаю, что Бланшотту не в чем упрекнуть. Она честная и достойная уважения женщина.       В ответ было только молчание. Спине Алексея стало неуютно, так что он повернулся лицом к брату.       — Ты никогда не рассказывал, но, наверное, тебе пришлось тяжко?       Павел не собирался рассказывать и сейчас. Совершенно не имел такого желания. Алексей выждал какое-то время ответа, а потом поник, поняв, что с ним не будут говорить на эту тему. Даже его плечи приобрели грустный вид. Он нервно прошёлся из угла в угол, стремясь возвратить утерянное равновесие.       — Как там погода?       Полы пальто разлетелись в стороны от того, насколько быстро Алексей развернулся из противоположного угла.       — Похолодало. Если бы мы сейчас свалились с откоса, пришлось бы тяжелее.       Павел хмыкнул.       — Может, ты хочешь пройтись? — спохватился Алексей.       — Да.       Выпутаться из одеяла оказалось легко, а вот одеться и обуться уже тяжелее. Благо, Алексей поторопился достать из-под кровати его сапоги. До сих пор, стоило наклониться и резко подняться после, как начинало тяжёлым молотом стучать в голове, но на этот раз удалось избежать. Потому он смог встать и уверенно дойти до двери, где на крючке висела его шерстяная шинель.       — Ты пойдёшь так? — Алексей был удивлён. Ведь на улице всё же зима.       Не торопясь отвечать, Павел накинул шинель поверх халата и осторожно сунул руки в рукава:       — Да.       Алексею хотелось сказать, что он недостаточно тепло одет и в таком случае лучше вообще не выходить на улицу, но задеть Павла сейчас было куда хуже, чем возможный вред от небольшой прогулки, поэтому все слова Алексей проглотил. Подошёл насколько быстро, насколько позволяла нога, распахнул перед Павлом дверь и предложил ему руку. Когда Павел после недолгого раздумья взял его под руку, он замер, боясь спугнуть, а потом осторожно повёл на улицу, подстраивая свой шаг под его. Из-за разницы в росте длина шагов тоже была значительной, но трость замедляла, так что ему удалось идти в одном темпе с братом.       Лестница с крыльца была небольшой, так что они благополучно преодолели её и вышли на улицу. Снова пошел снег. Мелкий и крупинистый. Потянуло свежим ветром. Алексей встал так, чтобы закрывать собой Павла от ветра, а тот поднял ворот шинели, чтобы не надуло шею. Павел вдохнул холодный воздух. И такой температуры он всё равно был приятнее спиртного воздуха больничной палаты. Вытравить запах карболки из носа ему, пожалуй, не удастся ещё долго.       Алексей молча шёл, куда поворачивал Павел. Впрочем, надо заметить, что поворачивать было особо и некуда, так что они неспешно шли по бульвару. На плечах и фуражке Павла начал собираться снег. Пока ещё не таял и собирался в пушистые горки. Алексей убрал трость под мышку и, едва касаясь, смахнул снег с одежды брата. Отстранился, задумался и снял свои перчатки. Протянул их Павлу.       — Возьми.       Тот взял свободной рукой, не бросать же на землю, посмотрел на него и приподнял брови.       — А ты мёрзнуть будешь?       — Да что мне сделается, — Алексей неловко тихо рассмеялся.       Павел хмыкнул и надел перчатки, которые ему были большеваты, и это было заметно. Посмотрел на снова предложенную Алексеем руку. Кисти у того явно быстро замерзали на холодном ветру: краснели и теряли гибкость. Полнейшее безобразие. Но если он выбирал мёрзнуть, а не спрятать руки под борт своей шинели — что ж, его право.       Так под руку они прошли немного по бульвару, и, когда Алексей всерьёз начал задумываться отпустить руку и спрятать кисти в карманы, так как обдуваемая ветром кожа начинала чувствительно болеть, Павел вдруг присмотрелся куда-то вдаль.       — Это же там дом Елизаветы?       Алексей поспешил посмотреть туда же, где на самом конце бульвара можно было увидеть кровлю дома, в котором остановились Белинские.       — Да. Они там остановились. А ты откуда знаешь? Елизавета Михайловна рассказала?       Павел поправил фуражку и натянул чуть пониже, чтобы взгляд вспыхнувших глаз был прикрыт.       — Да так… Слышал где-то.       Большего Алексей от него так и не услышал, так что оставалось только удивиться осведомлённости Павла. Они прошли ещё немного, а потом повернули и направились обратно в больницу. Теперь дорога шла под уклон и Алексей старался сильнее вбивать в полотно подмёрзший дороги свою трость. Но вот она попала на особо твёрдый и гладкий ледяной участок, проскользила по нему, и не сумевший удержать равновесие Алексей начал падать.       Больную руку Павла чувствительно дёрнули. Стало ясно, что Алексей сейчас упадёт и увлечёт его за собой, что дорого обойдётся толком не зажившей руке, поэтому он не дал ему навернуться на спину. Вместо этого, толкнув, перенаправил теперь совместный полёт в ближайший сугроб на обочине дороги.       Рука была спасена, хотя болевых ощущений избежать всё равно не удалось. С пыхтением Павел поднялся и выбрался из сугроба, попутно сильнее утопив в снег Алексея. Отряхнулся от снега, который норовил промочить и так не сильно тёплую одежду. Посмотрел на барахтавшегося в сугробе Алексея. Вынырнуть из снега у того получилось, а вот встать на ноги — нет. Руки копались в снегу, пытаясь найти утерянную трость.       Павел огляделся кругом, узрел присыпанную снегом трость и поднял. Подошёл к Алексею и здоровой рукой рывком поставил его на ноги, крепко держа под локоть. Всунул ему в руку трость и сжал на ней его пальцы.       Глаза Алексея были полны тревоги. Он оглядел брата, тот внешне выглядел в порядке, но кто знает. Один раз он уже упал.       — Ты цел? Ничего не повредил?       — Нет. Но хватит на сегодня прогулок.       Алексей смотрел, как Павел повернулся обратно к больнице и пошёл неспешным шагом. Он крепко сжал трость и от всей души поблагодарил, но Павел не повёл и ухом. Идти Алексею стало тяжелее, заныла ранее подвернутая нога, так что налегать на трость он стал значительно сильнее, и можно было заметить, как в остающейся за ними чёткой цепочке следов ясно выделяются глубокие кружки. Впрочем, и следы от ног, и следы от трости в скором времени занесло снегом, так же как и тот разворошённый ими сугроб.       Когда они уже почти дошли до больницы, Алексей окликнул Павла.       — Может, зайдём в ресторацию? — кивнул на здание напротив. — Выпьем горячего чаю? В это время дня там почти никого не должно быть.       После недолгого раздумья Павел согласно кивнул и свернул к ресторации. В сенях снял перчатки и вернул их Алексею, припечатав их ладонью к его груди.       — Оставь себе, — Алексей растерянно подхватил перчатки.        «А, и оставлю. Хорошие тёплые кожаные перчатки», — подумал Павел. Забрал и убрал в карман.       Внутри им принесли булочек с маслом и хорошего горячего чаю. В молчании они поглощали еду. Но молчание не было неловким или напряжённым. Скорее спокойным. Алексей вытянул больную ногу, чуть вздрогнув, когда случайно задел ножку стула, и держал замёрзшими руками кружку. Наслаждался теплом и возможностью побыть в компании брата, не смущаясь при этом. Ему было хорошо. А Павел тоже расслабленно вытянул ноги и отпаивал себя чаем после валяния в снегу. Взятку в виде перчаток он посчитал принятой. И даже чей-то спор на повышенных тонах за соседним столиком о слишком холодной зиме в этом году, как бы чего не вышло, не отвлекал его от благодушных мыслей. Допив весь чай и доев все булочки, Павел встал и предложил Алексею, наконец, вернуться в госпиталь. Тот поспешил окликнуть служителя, оставил двугривенник, и они, значительно согревшиеся, направились в госпиталь, до которого теперь было рукой подать.       В палате Алексей уже со спокойной душой повесил пальто на спинку стула, сам сел на этот же стул и стал смотреть, как располагается Павел. Тот повесил шинель на крючок, разулся и поспешил залезть с ногами под одеяло, а то в этом госпитале порядком поддувало из всех щелей, даром что из камня, а не из бруса сложен.       Алексей смотрел на книгу на тумбочке, вздыхал и решался на сложный для себя разговор. Найдя в себе силы, он начал:       — Павел, могу я попросить тебя больше не поощрять Елизавету Михайловну и не брать у нее таких книг?       — Почему?       — Она юная незамужняя девушка. Могут пойти слухи. Да и ей не следует такое читать, — Алексей старался скрыть неловкость, которую ощущал при этом разговоре, но в голосе всё равно слышалось. — Если хочешь что-то почитать в таком роде, лучше попроси меня.       Павел хмыкнул. А что? Это было конструктивным предложением.       — Я видел, ты сегодня принёс что-то почитать.       Алексей только вздохнул.       — Да.       — И что ты принёс? Кроме статьи.       В Алексее умерла маленькая надежда, что вопрос был всё-таки про статью.       — Про Жози и Анри. Вторую часть.       — О. Про винтовку я, пожалуй, на ночь почитаю.       — Почитать?       — Да.       Кровать под Павлом заскрипела, когда он стал устраиваться поудобнее, чтобы с комфортом слушать перевод Алексея. Предвкушение было приятным, быть может, в этом была доля злорадства.       Алексей взял в руки книжку и со скрипом разогнул её.       — Тебе настолько она нравится?       — Мне нравится, что она ещё не читана мной. И тобой, очевидно, тоже.       Несколько отстранёно Алексей подумал, что ещё парочка таких чтений, и он определённо лишится чувства стыда. Набрал полную грудь воздуха и начал:       — «Что вы здесь делаете, дамочка? — хриплый шёпот раздался под нежным ушком, что формой напоминало хрупкую раковину моллюска, а цветом сладостный цветок майской розы. Жози вздрогнула в испуге и хотела было закричать, но крепкая рука зажала ей рот. Девушка была одета в чёрную таинственную полумаску, что однако не скрывала ни алого бантика губ, ни прелестной линии щёк и лишь сильнее оттеняла медовые глаза, что драгоценными камнями сияли в оправе шелковистых ресниц. Тонкий стан опоясывал алый кушак, из-под которого торчал охотничий кинжал, а изящные ноги скрадывали пышные шаровары. Отважная леди храбро проникла в разбойничий лагерь, но попытка не удалась. И теперь их главарь стоял, плотно прижав её к стволу дуба своим мощным телом».       Что могло понадобиться леди в лагере разбойников, Алексей не имел представления. В его мире леди мирно сидели дома и занимались спокойными делами, но Жози явно не имела с его миром ничего общего.       Павлу тоже было очень интересно, что Жози там надо было, и прерывать его он не собирался.       — «Как же я должна тебе ответить, мужлан?! — подумала Белокурая Жози. Но тут разбойник отстранился, и она ахнула. Известный на всю округу Поль Хладнокровный был невысок, но ладно сложен и отчаянно красив. Тёмные глаза сверкали умом и страстью».       Алексей порадовался, что пока всё идёт хорошо, хотя понимание происходящего у него отсутствовало напрочь.       — «Дамочка, ваш план был раскрыт, а ваш глупый Анри сейчас схвачен нами и сидит в плену. Так что попрошу без лишних слов проследовать за мной. Мир поплыл перед Жози. Первая встреча взглядов, первое соприкосновение рук, первая прогулка, первое объятие, первый поцелуй в губы, первый поцелуй не в губы, вся жизнь прошла мимо. Ах, мой милый-милый Анри, — думала она, когда они вошли в дом, что служил прибежищем этим оторванным от светской жизни людям».       — Ставлю на тройничок.       Алексей подавился последними словами и посмотрел на невозмутимого Павла, надеясь, что ослышался. Ответом ему был взгляд в упор.       — Что? — ну точно ослышался.       — Тройничок. У них будет. С Полем.       Желание кинуть книгу в Павла Алексеем было подавлено с трудом. Он начал мысленно уговаривать себя, что сможет вынести это испытание. В конце концов, книжка не такая и толстая.       — «Несильное подталкивание в благородную спину, и Жози увидела своего милого Анри. Но, боже мой, он связан и крепко привязан к стулу. Его лицо с благородными чертами бледно, а волосы, обычно уложенные в мужественную причёску, растрёпаны. (Алексей ощутил слабое беспокойство за Анри, но не особо сильное). Поль Хладнокровный запер дверь и повернулся к пленникам. — Значит так, дамочка. Сейчас вы мне всё расскажите, и я отпущу вашего дружка — его глаза хищно сверкнули. Вдруг его взгляд опустился ниже — в вырез корсажа, что скрывал манящие упругости».       Последнее предложение Алексей перечитал дважды — один раз про себя, опасаясь, что не так понял.       — «А вы довольно милы, дамочка, — протянул Поль. Белокурая Жози подошла к связанному Анри и упала в обморок к нему на его крепкие колени, не раз служившие ей опорой. — Да как вы смеете такое говорить! — вскрикнула она. Боже, какое оскорбление. И тут вмешался её защитник, ее благородный рыцарь Анри: — Только такой мужлан как вы, видя столь прекрасную леди, способен думать о каком-то банальном сборе сведений».       — Да, не о сведениях надо тут думать…       Алексей кинул на него непонимающий взгляд. Он радовался, что пока всё шло прилично, хотя он совсем потерял нить повествования и был близок к тому, чтобы засомневаться в своём французском.       — Дальше? Дальше что?       Что ж, выбора ему Павел не оставлял, и Алексей вернулся к книге.       — «Глаза Поля быстро темнели, казалось, сама благородная ярость рвётся из глубины его сердца, но он только тихо молвил своим рокочущим голосом: — Действительно, как я мог упустить твою красоту, душка. Он подхватил Белокурую Жози руками, мускулы которых извивались подобно змеям, и посадил её ровнее на Анри. — Крошка, простишь ли ты меня? — и грубыми, но нежными губами он припал к её, словно сковывая друг друга железными цепями. — Боже мой, — подумала Жози, — боже мой. В такой глуши и такая душа! Всем пылким сердцем отдаваясь влекущей страсти, она упала на Анри и почувствовала его сильные чувственные губы на своей бархатной коже шеи».       Алексей начал понимать, о чем говорил Павел. Ему очень хотелось прекратить переводить и прикрыть руками горящие щеки. Павел покашлял, сидя под своими одеялами, и Алексей предпринял отчаянную попытку:       — Может, ты всё же решишься потренироваться во французском, — он протянул ему книжку.       — Нет. Мне и на русском неплохо. У тебя хорошо получается переводить. Очень… литературно.       Алексей оттёр ладони об штаны.       — «Поль Хладнокровный оторвался от сладкого нектара: — Кажется, я был груб. Как я мог быть так несправедлив к моему собрату по жезлу? И грубый, но благородный разбойник разрезал путы прекрасного Анри. Тот сразу же страстными объятиями прижал к себе два трепещущих тела и встретил взглядом два других взгляда: тёмно-серые омуты и сверкающий на солнце мёд. Жози испустила самый сладостный звук, слышанный обоими мужчинами, и заскользила между ними».       Больше Алексей не выдержал. Он бдительно следил за тем, чтобы глаза бегали по строчкам, и прочёл следующее:       — «Дверь домика распахнулась. Раздались ржание коней и звон шпаг. В комнату ворвались стражники. Они несколько дней без сна и отдыха мчались в погоне за главарём. Они поразили всех разбойников на стоянке. Стражники повязали Поля Хладнокровного и спасли Белокурую Жози и Анри. Старшина стражников укрыл своим плащом Жози и упрекнул Анри за недостаточную осторожность».       — Эй! А где?! — разочарование Павла вышло неожиданно громким.       Он потянулся забрать книжку.       Ладони у Алексея снова взмокли. Он всё же надеялся, что брат не заметит резкую смену стиля, но и в этот раз ему не удалось провести его.       — Ты плут. Отдай сюда книгу.       Вместо этого Алексей поднял книжку высоко над своей головой.       — Ты заставляешь меня вылезти из-под тёплого одеяла. Ты бессердечен, Алексей.       Слова подействовали. Алексею снова стало стыдно, хотя, казалось, куда уж больше, и он виновато отдал роман Павлу.       Павел забрал книжку и быстро листал, ища нужный момент.       — «…сладостный звук, слышанный обоими мужчинами, и заскользила между ними».       Глянул выразительно на ёрзающего на стуле Алексея.       — Возможно, моё знание французского не так хорошо…       — Будешь исправлять моё.       И Павел в манере человека, что учил французский по словарю и не знает части используемых автором возвышенных идиом, но легко находит им замену, прочитал вслух про то, как зажатая между двумя прекрасными мужчинами Жози предалась плотским радостям двойного и местами одновременного соития, и что упругие груди всё-таки выскочили из корсажа, а сам корсаж был зашвырнут далеко в угол, так же как и штанцы обоих стойких солдатиков.       И про то, что сделали они это не один раз и отдавались своим порочным, но сладостным страстям до самого рассвета, а когда Жози утомилась и уснула на меховом плаще Поля, то двое мужчин нашли, чем себя развлечь, словно два капитана, держащиеся за оба своих штурвала.       — Конец главы, — Павел прикрыл книгу и посмотрел на Алексея.       Алексей окончательно сгорел ещё на двойном соитии, а потому, не пытаясь более держать достойный вид, склонился к коленям и прикрыл голову руками.       Павел слегка постучал ему книгой по затылку.       — У тебя бесстыдно горят уши. Ты там что, к штанам прилип?       Алексей осторожно приоткрыл лицо и повернул голову. Посмотрел на него влажным глазом. Павел с интересом заглянул.       — Ты иногда путаешься в числительных, — запинаясь на каждом слове, сказал Алексей       — Где, например? Где было два, а не один?       Алексей молча кивнул.       — Там было два. Я ничего не путал. Хочешь — сам почитай.       И тут в глазах у Павла мелькнуло что-то бесинковое, но склонившийся к своим ногам Алексей ничего не заметил. Павел наклонился с кровати, сунул руку Алексею между коленями и прислонённым к ним животом и коротко жамкнул. Тут же быстро убрал руку с небольшим смешком.       — Это называется отдрочить другому. Их было двое, и они отлично справились.       Дёрнулся Алексей от испуга и неожиданности так, что чуть не упал вместе со стулом. Прикрыл пах и смотрел куда угодно, только не на Павла. Тому стало очевидно его состояние, а потому Алексею было ужасно стыдно. Сам ещё так книжками этими возмущался, а тут такое.       Павел негромко рассмеялся. Ему было проще — одеяло спасало. Впрочем, ему тоже было не сильно удобно.       — Подождёшь, когда упадет, или сейчас прочь побежишь?       Посмотрел на Алексея, который чуть не плакал от стыда.       — Ну, должны же братья хоть когда-нибудь вместе поозорничать определённым образом. Пусть даже просто чтением книжек.        «Братья… Впервые он нас так назвал». Алексей тихо попросил, не поднимая на него взгляд:       — Павел, пожалуйста, мог бы ты больше не просить меня читать подобное?       — Совсем?       Павел неожиданно для себя немного расстроился. Не тем, что у него отбирают отличный повод шутить, а… Не то, чтобы он много с кем шутил и книжки такие читал, делясь впечатлениями. Вообще ни с кем.       — Ладно.       Алексей лежал на своих коленях и думал. Раньше ему казалось, что они были равны, когда поднимали друг на друга заряженные пистолеты, но настоящее равенство было сейчас. Когда было так неловко и стыдно, но вместо ефрейтора и подпоручика были только Павел и Алексей. И братьями их назвал Павел тоже только сейчас. И никогда он не видел его таким радостным. Алексей переборол стыд и смущение, разогнулся и прямо посмотрел на брата.       — Может, если немного. Я буду не против.       Павел кивнул в ответ. А потом начал думать о погоде, потому что справляться вручную при Алексее было бы как-то не очень.       Страдая от аналогичной проблемы, Алексей проговаривал в голове все пункты воинского устава, но помогало плохо. А потому он смирился, встал как есть и поспешил накинуть поверх пальто.       Посмотреть Павел успел. И увидеть всё тоже.       — Алексей, женщин ты точно не разочаруешь.       На такие слова Алексей споткнулся на ровном месте.       — Павел!       — Что?       — Как ты можешь так о женщинах?       — А ты считаешь, что женщины не имеют права удовольствие получать? Да ты, Алексей, ещё и мужлан ко всему прочему.       — Они не не имеют… Они имеют… Я не о том! Как можно так обыденно говорить об… — Алексей снова начал смущаться и путаться. — Я хочу сказать, ведь близость должна случаться только после скрепленного брака.       — Должна…       От волнения Алексея, наконец, отпустило, и он встал ровнее. Резко вспомнил о происхождении Павла. Побледнел.       — До свидания, брат. Я приду ещё.       И, отвесив уважительный поклон по всем правилам, Алексей вышел.