***
Ливень намывает болото из глины и торфа. Всю ночь, а потом и утро он шпионом пытается пробраться в казармы и кабинеты через старую крышу, капая на чердаке и оставляя пару луж в бесхозных спальнях. Словно плетью он игриво сбивает несколько кусков черепицы, моет снаружи окна, нетронутые местным деспотичным уборщиком, и замолкает, полив к рассвету все, что планировал, и смягчив почву настолько, что в ней застревает подошва ботинок. Подвал, резко снизивший температуру, играет новыми оттенками плесени. Под утро руки едва разгибаются, окоченев вместе с лицом и ногами под тонким одеялом. Эрену повезло, что его тело продолжает вырабатывать тепло благодаря сущности. В этот раз на завтраке Леви просто не выдерживает, как и предсказывал Эрд. Он прикрывает платком нос, остервенело бегая по Йегеру глазами, так и не притронувшись к пайку. Даже Петра слегка морщится от того, как от жующего булку парня несет мокрой шерстью и грибницей. — Это гребаное издевательство. С тобой даже жрать рядом невозможно. Эрен бы принял это за повод придраться из-за вчерашнего разговора, если бы Ралл не кивнула, выражая согласие. Сам он не ощущает вонь, пусть и поднимает край воротника, прислоняя к носу. Его нюх далек от правды: одежда пахнет его телом. Подростки все сильно потеют, и мыло, к сожалению, в этот период мало чем помогает. Он может растирать эссенцию, но стоит она, как правило, недешево, и пока она ему не по карману. В будущем, конечно, все поменяется, но не сегодня. Резкие слова его немного задевают. Можно подумать, он виноват. Это природа. Приземленные моменты тоже бывают приятными. Выметая из конюшни комья грязи и отсыревшего сена после завтрака, Эрен четко разбирает голос Петры, особенно сильно выбивающийся сквозь ржание лошадей. На улице она не одна (под боком, скрестив руки, держит пост Оруо), но окликали наружу именно его и никого другого. С метлой, лысевшей после каждого взмаха, парень выглядывает из-за амбарных ворот. За неудобные замечания по поводу запаха обида все еще скреблась дикой кошкой. Теперь подходить к Ралл ближе, чем на метр, ему от чего-то стыдно. И перед тем, как показаться, кончик его носа снова соприкасается с углом рубашки. Ну, так, на всякий случай. — Гляди, это же клест! — Рыжий огонек шуршит крыльями и садится на край торчащей из желоба ветки. Яркая, прямо как пламя, птичка с усердием проводит гигиенические процедуры, приподнимая угольные крылья и сбрасывая на землю пушистые искры. Ее замечательно видно на темном своде крыши. Эрен даже прикрывает рот, наблюдая за крылатым созданием так близко. Подставляя ладонь, ему удается словить вьюном пикирующие рыжие вспышки. — Они же вьют гнезда на елях, — выбирая из выпавших крошечных перьев, похожих на пепел с конца сигареты, только одно, Эрен делится совсем не обязательным мнением. Все об этом знают, просто неуютно молчат, тоже запоминая чудное событие. Клест же долго играть в гляделки не планирует, начав голосить, будто возражая. Или объясняя, в чем людской ребенок не прав, ведь пение звучит слишком дружелюбно для ссоры. — Такая милая пташка. И такая красивая. — Петра складывает руки за спиной и неотрывно наслаждается концертом. Слушатели огоньку точно не мешают, его свист навевает улыбку. — Это самец, самки невзрачнее. Хреновый из него приспособленец, раз он решил строить гнездо здесь, — Оруо пусть и высказывается крайне резко, но тоже не может устоять перед чарами маленького дирижера, напевающего придуманный мотив. — Почему он не может строить гнездо там, где хочет? Он же свободный, это его выбор. — Сопляк, первый же хищник — и от его выводка ничего не останется. Его яркое оперение привлекает много внимания к гнезду. Когда выпадет снег, если он не будет прятаться в ветках, его будет прекрасно видно. Почему ты не знаешь таких примитивных вещей? И правда. Слишком хорошо видно, чтобы спрятаться от врагов. Может быть, у Эрена это вызвало что-то личное? Но защищать свою семью должно быть тяжело, когда нет прикрытия. Видимо, самец не задумывается об этом так, как люди, поэтому просто выбирает место потеплее, где ветер не будет задувать так яростно. Солнце, палящее сразу после дождя, делает свод необычайно синим. Таким Эрен видел его, только получив контузию от взрыва снаряда южан. Похоже, в калейдоскопе всех его хороших воспоминаний найдется в противовес что-то непозволительно тяжелое. Даже за незначительное счастье приходится бороться. — Эрен! — Его обвивают со спины руками. Он почти не пугается этого, интуитивно сжимая черенок метлы крепче, пока не успокаивается совсем. Эти короткие овальные пальцы и теплые ладони ему знакомы, как ничьи другие, но даже не они дают понять, кто скрывается сзади. Никто больше не зовет его так. Как после дождя выходит солнце, так и оттаявшие эмоции замороженного Эрена прорезаются наружу. Метла падает замертво ненужной ветошью, а Йегер позволяет себе обернуться в крепких тисках, чтобы обнять в ответ не менее яростно. Он боится потерять над собой контроль, сделав неприятно. Микаса снова малолетней девчонкой хватается за него, как за спасение, и смотрит, как на вселенское благословение, без которого страшно жить. А он сдерживает слезы и думает, что умер бы за этот взгляд еще тысячи раз. — Ребята! — Армин едва поспевает за Аккерман, догоняя бегунью лишь теперь. На лице Арлерта крупным шрифтом читается облегчение, но когда расстояние сокращается, он останавливается в шаге от пары, а его легкость сменяется новым притоком волнения. Почему? Вытягивая руку вперед, Эрен тянется к нему всей ладонью и без слов просит его не отстраняться. Не сегодня. Не сейчас. Их появление было лишь вопросом времени. Оставалось считать дни до прибытия вереницы друзей, тянущихся следом за первыми и лучшими. Блондин касается его пальцев своими, осторожно сжимая, бережно, ласково, и попадает в капкан точно так же, как и Микаса. Это ощущение не передать словами. Это как исполнить мечту. Такую простую. Он прижимает компактного парня к соседнему плечу и хочет начать извиняться перед ним так же, как хотел сделать это перед Леви. Он зарывается в еще неостриженные светлые волосы носом, сжимает веки, насколько позволяют мышцы, но влага все равно размывает зрение. Они примут это за радость после разлуки, а Эрен, царапающий их короткими ногтями, от самобичевания забывает, как дышать. Как он, скот, мог делать им больно? Ратуя столько лет за справедливость, защищая их честь, как свою, он сам все разбил и разнес. Все годы их дружбы, все моменты — он задушил их, зная, на какие слабые точки давить. Их становится больше. Его словно хорошо приложили по голове, только вместо звона продолжает напевать клест на крыше. У Армина размыкаются губы, и он спрашивает о чем-то, но оглушенный Эрен медленно вертит головой, подмечая детали. Очередное подтверждение того, что он не спит. Предатели Райнер и Бертольд держатся позади. Пересекаясь с Гувером, Эрен видит, с каким опасением тот опускает глаза. Слишком напористо смотрит шифтер Атакующего. Йегер вгрызается в него еще немного, чтобы закрепить эффект, и отпускает из охапки одежду пленных. Конни и живая Саша растыкивают друг другу что-то по карманам, по-старому синхронно подавая знаки. Рефлекторная дуга живет своей жизнью, и косвенный убийца Брауз делает шаг навстречу ей, но вовремя все пресекает. Нельзя. Подозрительно. И разум борется с нестабильным фоном, предлагая рвануть к любительнице картофеля, но запрещая поползновения. Впереди всех шагает Жан, можно даже предсказать, что больше всего его волнует Микаса и их с Эреном близость, ведь шальные ментальные копья в его выражении долетают, пусть и не ранят. Но Кирштайн умудряется так же попасть в загребущие руки, обомлев от такой наглости. Плевать на их старые недомолвки, в том мире именно он не оставит Микасу одну. Естественно толчок в плечо не заставляет себя долго ждать, как и возмущение. Имир, Криста и Марко замечают его последними. Они все это время буквально скрывались за фигурами других членов сто четвертого, и когда дело дошло до них, все адекватные мысли сперло. — Марко? — Привет, — он неловко, но жизнерадостно машет, удостоенный внимания, которого точно не ждал. Не ждал, скорее всего, и широко раскрытых глаз, и тишины. На новобранцах еще видно свежее клеймо, нанесенное главнокомандующим при отборе. Стресс, который не скроешь даже за улыбкой. Некоторые еще побаиваются резкого превращения или бесконтрольщины, поэтому не бегут вплотную. И Эрен не помнит, чтобы замечал это в первый раз. А еще он совершенно не помнит, чтобы Ботт выживал. Последнее ярче всего демонстрирует, насколько все здесь непохоже. — Вы все вступили. — Реальность меняется не только с его подачи, теперь это факт. Его мир потерян в петлях, а новый оказывается похожим, но совершенно не таким. Но даже обновленный вариант годится. Эрен помнит кадета и помнит, как в очередной раз ментально развалился, когда Жан озвучил новость, скорее всего, страдая сильнее всех от потери. Теперь непонятно, что забыл здесь напуганный титанами Кирштайн, но его присутствию Йегер все равно рад, как никому другому. Пусть кривляется, кричит и нарывается на драки сколько хочет. Жан придурок, но верный друг. Как и Марко. Черт, как бы глупо и подозрительно выглядела тяга Эрена к товарищу, прильни он всем существом? Он даже смотрит на него, как на чудо, совершенное при впечатлительном юнце. Карта, ставшая кроликом в шляпе фокусника. Оруо напоминает об уборке и в целом о своем присутствии и слишком крошечном желании смотреть на слезливые сцены воссоединения, но наступающая ему на ногу Ралл все меняет. Эрену тоже необходимо набраться сил, чтобы сдержать себя. — Можете побыть вместе, пока капитан не вернулся. — Протест Базарда будто ничего для нее не значит. Она переводит его ворчание на себя, подмигивает Йегеру и еще больше заставляет его нервничать. Чем она руководится? Но хочется быть ей благодарным. Их короткий диалог не такой пессимистичный, как в порыве первых чувств. Ему дают шанс. Кирштайн, которого чуть меньше трогает нервозность, озвучивает мнение большинства, хватая его за воротник. Один шанс. И Эрен понимает, что последний. Рвется доказать, что неброшенный впустую. —Тебя здесь не обижают? — угроза бугрится волной в каждом ее слове. С трудом припоминается эпизод в суде и первородная ненависть Микасы к «злобному карлику». И вот она опять берется за клятву отомстить. Дурная. Никогда не понимала, что он может справиться сам. Но сейчас ее ответственность и синдром матери ничуть его не раздражают. Демонизировать ее, потому что самому хотелось проявить натуру, — оплошность. Мужественность и опеку проявлять можно и по-другому. — Нет. Сегодня меня даже переселили в другую комнату. Все хорошо, — о решетке в прошлой он предпочитает не заикаться, сглаживая углы. Утренний инцидент завершился однозначным решением капитана заколотить подвал к чертям собачьим. Так как держать Эрена одного опасно, пусть он и заверил мужчину, что может контролировать трансформацию, доверия больше между ними не выродилось, и Леви взял всю ответственность на себя. Другие солдаты спали в бараках, вдали от крыла, где теперь обитает Йегер. Из его рта сыплются дежурные фразы. Трудно притворяться, что ничего не понимаешь и не знаешь рядом с большим количеством знакомых, читающих тебя, как книгу, несколько лет. Сложно подбирать вопросы так, чтобы они естественно сочетались с его молодым лицом и бесправной ролью. Хотя теперь даже молчание не убивает в Эрене прилив сил. Встреча дала взорвать часовую бомбу. Их присутствие, отношение, планы. Он не хочет превращать их в то, что видел. В рабов. — Эй, молодняк! — бой копыт и зов Эрда срабатывает, как нужно, чтобы все обернулись на заместителя. — Разбирайте форму.***
Проснуться среди ночи, потому что хочется пить, так по-детски. Чугун на плечах постепенно крошится и по впечатлению заносится стружкой в глаза, пощипывая только сильнее, сколько ни три. Конечно, никто ему их не выкалывал, Эрен и не ожидал, что в данный момент хоть кто-то мог на такое пойти. Причина на поверхности — фантомные воспоминания после слишком реалистичного сна. Любой, кто выбьет себе глазное яблоко пулей, никогда не сможет забыть эти сносящие крышу судороги. Давящие на тряпку зубы скрипят, пальцы дрожат, и кроме пустоты с принципиальным «надо» в мыслях нет ничерта. Травма, нанесенная собственными руками, вскрывается каждую ночь, но теперь помимо нее болит еще и затылок, на дне которого лениво ворочается паразит. Наверное, ноги несут его прочь из комнаты совсем не ради примитивной потребности, а из-за животных инстинктов, иначе полный графин уталил бы его жажду. В ней, как в клетке, гадко и тесно, и чтобы подавить порыв сбежать дальше порога базы, Йегер стремится опередить мечущееся сознание и немного успокоить его. Теперь навесного замка, мешавшего выйти из заточения, нет, а единственное препятствие на пути к ночной улице сидит в кабинете и наверняка занимается документами. Эрен осторожно, как сквозняк, проникает в полусумеречную обитель Аккермана по соседству, чтобы предупредить. Главное сейчас — хоть немного сблизиться. — Капитан... — но голос его затихает к концу, растворяясь во вздохе и скрипе петель. Его сообщник задремал, как всегда, погрузившись в работу и не обратив внимания на отбой. Голова покоится на предплечье, а чернильная ручка, застывшая в вертикальном положении, пускает грязное пятно по почти дописанной накладной. По виду и не скажешь, что он спит, только беспорядок его и выдает. Эрен позволяет себе осторожно вытащить причину испорченного листа, установив в держателе. Леви не меняется и даже с возрастом не прекратит работать за шестерых, игнорируя спальную одежду, забыв о существовании кровати, а потом, во время утренних тренировок с молодняком, обязательно будет растирать ноющую шею и поясницу, не сказав ни слова о хроническом недосыпе. На ногах он и вовсе не выглядит на свои тридцать с хвостиком, героически и стойко переносит рабочий день. Накрывая плечи спящего своей курткой, Эрен поднимает с пола открытый конверт, по чистой привычке избавляясь от неэстетического бардака. Капитан в полном покое — редкость. Обнаружить его в уязвимом положении почти невозможно, и Йегер думает: «Повезло же вам, что это я». Когда офицер молчит, скрывшись носом в складе рукава рубашки, то снова уменьшается на глазах. Как работает эта обманка с перспективами? Формально он не нарушает правила, преодолевая круговую лестницу вниз. Немного прогулявшись, он обязательно вернется назад, а если спросят, то честно признается: да, выходил. Бродя по жилому корпусу и оглядываясь, он с удивлением ловит себя на беспокойстве. Как будто не только тело откатилось на пять лет назад, но и его сознание, добровольно соглашаясь на подчинение глупым навязанным устоям. Вот ты разрушаешь темницу, чтобы начать революцию и геноцид, сохраняя хладнокровие, пока по артериям и венам течет жидкая сталь, хотя душа сворачивается, как молоко в кипятке, от жалости. А вот ты урод, играющий в новую жизнь, как будто грехи за старую кто-то отпустит. Лгать он не перестает ни себе, ни остальным. Топтать хрупкие человеческие тела тоже гадко, но Эрен не испытывал муки, когда они лопались, как спелая черника. Был ли он человеком хоть когда-то, раз слышал молитвы и все равно двигался вперед? Картина за картиной. Дым, огонь, истошные визги. Ни стариков, ни женщин, ни детей. Тошнота подступает к горлу рефлекторно. Наедине отвращение побеждает, и от звона в ушах никуда не спрячешься. Дурно. На кухне должны быть пустые ведра — кладовка находится дальше и до нее не успеть, а он не может испачкать пол. Шумный кухонный блок, рассчитанный минимум на шестерых солдат, отрабатывающих наряды, погрузился в отречение. Кипевший жизнью в бородатые года, постаревший после запустения, он встретил Эрена въевшимся в фундамент запахом топленого жира и вчерашнего лукового супа. Глотка горит, опаленная желудочным соком. Йегер держит ладонь у рта, стоически ища взглядом, нечетким от слез, углубление для опорожнения. Связки чеснока, массивные ржавые клетки под пойманную птицу, вареная свекла на стуле, пропитавшая полотенце — все не то. — Тц, больно, не суй так глубоко. — Глухой удар заставляет стол затрястись, и сдавленное сопение у ящиков в конце пропадает. Однако влажное чавканье только больше набирает обороты. — Стой. — Это просто крысы. Подними зад, выскальзываю. Эрен понятия не имеет, почему не выдал собственного присутствия. Откатившись на коленях в нишу, забившись между мангальной сеткой и подкопченной стеной в смешанных чувствах, он так и не успел вынуть из под стола пузатую корзину под картофель, но в данный момент она ему уже больше не нужна. Он все проглотил. Его нора, ставшая убежищем, на самом деле ловушка. Действуя на рефлексах, притаившись, Йегер отрезает путь к выходу. Очень скоро кроме вкуса больше ничего не напоминает о рвоте. Его отвлекают. — Ты переборщил с маслом, — доносится шепот под скрип досок от коробок. Они постукивали о стену, как будто вот-вот окажутся на грани поломки. — Придется стирать брюки. Гвозди забивают более бережно. Нависший вталкивается в плюющуюся воздухом дырку так, будто чистит банником дуло ружья. Напряженный таз то отдаляется, то влетает вперед, поджимая ягодицы. Между разведенных для устойчивости ног с одинаковой амплитудой звонко шлепают яйца, и правда блестящие от текущего масла, как натертые парафином яблоки. — В прошлый раз было мало и пришлось досасывать. Ты же не любишь брать в рот. Даже если закрыть глаза, будет слышно, как хлюпает скользкая задница. Без лишних стонов, только с загнанным дыханием, они почти не шумят. Лиц в темноте не рассмотреть. Они решили не зажигать огонь, трахаясь в уединении, пока все спят. Почти без свидетелей. Эрен дышит через раз, постепенно синхронизируясь с чужим сипением, привыкая к отсутствию света, и вид солдат, одного из которых поначалу он принял за женщину, проясняется все четче. Бездушное соитие будто не собирается заканчиваться. Не целуясь, не трогая друг друга, один пытается машинально довести себя до оргазма, вжавшись промежностью в разведенные бедра, а второй, опустив голову, принимает на всю длину. Низкое мычание последнего сравнивать Йегеру не с чем, разве что с вымученным стоном боли, давящим под глоткой. И это не тот звук. Он более томный, вкрадчивый. Низкий скулеж, ненаигранно выдавленный ради утешения. Похоже, ему приятно. В этот короткий миг ему хочется еще и до конца. Еще пару минут Эрен смотрит на то, как по-собачьи перепихиваются разведчики, усиливая дикость положения наблюдателя, а потом оглушая его хрипением. Он не имеет права попросить прекратить, даже отвернуться не получается. Все резко обрывается. Прижимая лежащего на животе к хрустящим доскам всем весом, ведущий замирает в нем. Он кончает в несколько глубоких толчков, потянув напарника под твердый живот, сопя в затылок. Они склеиваются между собой, смыкаются, пока опавший член сам не выпадает из раздолбанной задницы, повиснув. Их дуэт не замечает лишнего слушателя, потерявшегося в тени, постепенно возвращая на себя одежду. Они болтают о делах, будто ничего не случилось. Словно не выдышали весь кислород, не сожгли его между собой, не оставив ничего парню в кострище. — Она тебе не дала, вот и злишься, — с насмешкой тянет кто-то из них, запивая водой из бочки ухмылку, разливая часть на пол. Он разомлел, только сейчас выпуская запах пота и феромонов. Они, ударившие в нос, проглочены. — Я таскал эти гребаные овощи полтора часа из подсобки. Конечно, злюсь. — Поэтому решил отодрать на них меня. Ты должен мне. Тот, что кажется постарше, предлагает вернуться на дежурство, и их дружеская перепалка совсем все путает. Йегер, уже успевший уйти в себя, больше не слушает. Отвращение от съеденной рвоты все еще сворачивает внутренности. О том, что мужчины могут переспать, он прекрасно знал и до этого, но никогда не видел, а уж тем более не участвовал. В армии Марли бывало всякое. Почувствовать на заднице ладонь какого-нибудь майора не то чтобы миф. Но тогда это откликалось запечатанной изнутри злостью и долгом перед родиной. Всего лишь испытание, которое ему пришлось пережить ради цели. Что делают другие его не касалось, но здесь он невольный свидетель, и попросить остановить их половой контакт, вываливаясь из-под ниши, — посмешище. Вытягивая ноги вперед, Эрен ударяется затылком о стену, считая, что это самое мерзкое, что он делал в своей жизни. Даже гаже слов, которые он говорил Микасе и Армину. И все же он сжимает через плотную брючную ткань прижатый к бедру член, зудевший до сих пор.