***
Зал для приемов пищи в полном отрешении от солдат, да еще и в темноте, представляется больше, чем Эрен его помнит. Брусья, обложенные кирпичами из известняка, уходят вверх, но так как единственный источник света — свеча в пиале, она едва справляется с тем, чтобы разогнать мрак, поэтому Йегер сам дорисовывает, как подпорки держат черное небо, не позволяя упасть им на головы. Он вдруг верит, что в придуманном им мире, где у свода все же есть границы, как у коробки, ему душно. — Если бы не видел собственными глазами, не поверил бы. — И правда, не каждый день Леви выбрасывает людей, как мешки с хламом. Гюнтер пьет из своей железной чарки крепкий травяной чай, стараясь не заснуть. Он не говорит вслух, но Эрен читает благодарность за составленную компанию между строк, прижигая большой палец до красноты о свой напиток и проворачивая фокус с исчезновением ожога. Нетронутая ромашка фонит сорняком, не идя ни в какое сравнение с черным чаем Леви. Йегер с неудовлетворением журит себя за то, что за три года получил зависимость от континентального кофе. Если сказать вслух о кофейных зернах, его точно не поймут. — Но тебе не стоит злить капитана. Он — пока единственный гарант твоего нахождения в разведке. По мнению солдат, только сильнейший воин человечества способен укоротить разумного титана. Кто знает, что случится, если он откажется от тебя. — Я нужен Эрвину Смиту, а капитан Леви сделает все, что тот прикажет. Его пренебрежение заставляет Шульца напрячься, но по реакции не ясно, согласен он с этим утверждением или пойдет на упрек. Все они такие. Аккерманы. Эрен закусывает губу, делая себе больно. Не знает, как еще себя наказать за жестокосердие и эгоизм. — Ты ошибаешься. — Эрен готов поставить на отсечение пальцы за свою правду. Его компаньон по чаепитию сначала ждет, когда на него обратят внимание, а потом продолжает. — Скорее мнение и решения капитана стали для главнокомандующего решающими. Если бы кэп не увидел в тебе что-то, то Эрвин не смог бы рискнуть. — Я не спрашивал тебя об этом, но какая у тебя причина вступить в разведкорпус? — Учитывая, что во внешнюю армию записываются только суицидальные, безбашенные психи, рациональный Гюнтер, который даже теперь пытается равномерно разграничить свое мнение и мнение спутника, никак гармонично не вписывается. Эрену было неинтересно прошлое товарищей, он зацикленно думал о глупостях, но вот с момента, как Петра подарила ему прощение, попытка узнать их как людей приобретала все более соблазнительный вид. Сколько незнакомцев для него умерло в первую экспедицию? — Меня? Тебе действительно интересно? — Пропуская воздух сквозь зубы со свистом, ответчик ломается совсем немного перед согласием. Эрен, впечатленный тем, как Гюнтер разомлел, даже незаметно отпивает ромашковый настой. Скорее всего, так действует на дежурного сонливость и потеря бдительности, но как легко оказалось обнаружить приятную для Шульца тему. Может, оттого он и не участвовал в активном обсуждении публично. — Все началось с моего деда. Он тоже когда-то был разведчиком, правда ушел после нескольких лет службы. — Ты хотел, чтобы он тобой гордился? — Нет. Конечно же нет. Об этом не осталось официальных записей, и на лекциях в кадетском корпусе не рассказывают, но шестьдесят лет назад разведка стояла на грани расформирования. Моему деду было шестнадцать, он находился среди добровольцев, на которых испытывали первые устройства пространственного маневрирования. Мои опасения рождались из его престарелого возраста и прогрессирующей болезни — он забывал многие моменты. Но об этом человеке он говорил так, словно они виделись только вчера. — Язычок свечки вспыхнул из-за парафина, создав эффект искры в глазах Гюнтера. — Его звали Циклоп, и, со слов деда, он был сильнейшим солдатом, который возглавил начало войны человечества против титанов. Он ненавидел их сильнее, чем кто-либо другой, и никогда не испытывал перед ними страха. Мне нравилась история Циклопа, и мое впечатление о нем было так велико, что я решил лично узнать, не преувеличивал ли дед, описывая монстров за стенами. — Хотел стать, как Циклоп? — Йегер впервые слышит об этой истории, и, когда бесполезная болтовня сменяется на занятную информацию, все его сознание пленяет любопытство. — Я понимал, что никогда не смог бы стать таким же. От титанов кровь стынет в жилах. Тогда я решил, что дедушка придумал все это. Бред больного. Невозможно их не бояться. Я хотел покинуть корпус, но тогда в наших рядах появился тот, кого признали сильнейшим. И сам стал свидетелем его силы. Циклоп существовал, как существует капитан Леви, и они заставляют меня верить в победу людей. Я хочу посвятить свое сердце этому. Так вот каково это, когда тщательно собранный по кусочкам образ мира рушится на твоих глазах. Слушает посторонних людей он недавно. С высоты возраста и эмоционального фона Эрен не воспринимал Гюнера, Петру, Оруо или Эрда такими же самостоятельными фигурами, какой был он сам. Открыть для себя очевиднейший факт, что у каждого есть собственное видение конца жизни и твердо принятые принципы, до скрипа неправильно. Очень долго он винил себя. Словно каждый его выбор несет в себе смертельную опасность для людей, но вот оно. Доказательство, что даже Гюнтер, молчаливо наблюдавший за развернувшимся Адом, не сомневается в правильности происходящего. И что он не сетовал на судьбу после смерти. — Гюнтер, можно задать еще один вопрос? — Допустим. — Ромашка совсем теряет для Эрена вкус. Во рту снова налетом цепляется второсортный табак, который носил в кармане Зик. — Если бы ты погиб и, предположим, вернулся в начало. Что бы ты сделал? — Хм… Как бы так объяснить. Я верю в теорию, что все наши поступки предрешены заранее. И если смерти не избежать, я бы попытался сделать все, о чем мечтал, чтобы не жалеть. — Почесав подбородок, Шульц щипает себя под носом. Его глаза немного проясняются от сонной дымки, но надолго облегчения жест не приносит. — Кроме войны есть еще много хороших вещей. Хобби, дружба, алкоголь, любовь, секс. — Любовь и секс, — угюмо пробормотал следом Эрен. А ведь правда. Есть. Правда не у него. Где-то там, вместе с остальными благами запертого в стенах скота, привыкшего быть зверем на убой. Бытовая суета, от которой он отказался ради мечты обрести свободу. Атакующий титан достался ему далеко не случайно, но эпизодически складывается мнение, что упрямство и желание бороться перешло от отца с кровью чудовища, полностью олицетворявшего гнев человеческий. Йегер не знает, как любить, дружить и пить напоследок перед неотвратимой смертью и поражением. Он хочет крепкого будущего для себя и тех, кем он дорожит. Парадиз должен выжить любой ценой. Это его выбор, он не ждет благодарности, но, оплатив счастье острова своей жизнью и миром за его пределами, на втором круге столкнулся с желанием, которое проклюнулось вялым отростком в укоренившемся мировоззрении, — заполнить пустоту внутри не только разрушительной яростью, в которой он потерялся.***
Еда становится не такой гадкой и безвкусной, когда делишь ее с кем-то. Вроде бы обычная каша, подсохший хлеб. Но не то чтобы у них есть выбор. Изумительно, как военные совмещают в себе поганую еду и бесценные ресурсы, но если включить логику, то все становится понятно: пальма первенства достается делу. Разведчики, желающие сытой жизни, предпочитают другие подразделения. Эти живут грезами, так что готовы делить корку хлеба, и в этом единстве и верности Эрену не хватает кислорода. За их столом атмосферой правит дух авантюризма, отделяя эти минуты за болтовней от будущего кошмара, и Йегер раздражается. Он не злится конкретно на компанию, только на обстоятельства, которые ложно строят вокруг него утопию. Под банальные споры Петры и Оруо горькая каша и не слишком свежий хлеб чудятся аппетитнее мясных консервов, которыми он питался в Марли, где проблемы с продуктами — мистика. Ложка за ложкой отправляется в желудок, но просится назад при ежеминутном напоминании: он жуткое чудовище, которое оказалось в моменте легкости, принадлежащем другому. Постепенно трескотня офицеров трогает отсутствие капитана. Эрен с первой минуты замечает, что его не хватает, но благополучно ждет подробностей, не напоминая Гюнтер об увиденном вчера. Причину конфликта он скрыл, но надави на него коллективно, уйти от сплетен не получится. Но фортуна ему благоволит, Эрд предупреждает о делах Леви и что до вечера следующего дня их с Ханджи пропажа в центральном штабе неизбежна. Эрен забыл, что такое находиться под круглосуточным контролем. Специальный отряд ходит за ним по пятам в порядке живой очереди и время от времени меняется обязанностями. Все как и тогда. Йегер припоминает этот период, как бесконечное обучение уборке, поток обязанностей, экспериментов Зоэ и усталости. Не так он представлял себе будни Разведкорпуса, но все взрослые вещи по-своему унылые. С каждым новым днем Эрен убеждается в существенных отличиях его вселенной от этой, причем большую часть этих изменений он создал сам своим появлением. — Самсон попросил помочь, поэтому я оставлю тебя на него. Работа несложная, он все объяснит. — В этой части старого штаба Йегер впервые за две жизни. В первые месяцы после суда репутация бывшего выдающегося кадета, попавшего в десятку лучших, падает на дно. Передвижения по замку, как будто он обычный солдат — невозможная роскошь. И это только одна причина. Другая — ему просто неинтересно. Это как перечитывать книгу во второй раз. В первый все нутро сосредотачивается на интриге. Концовка, такая важная для чувства завершенности, не дает покоя. Но только при повторном прочтении открывается совершенно новый мир отсылок, важных выводов, мелких деталей, которые характеризуют представленных персонажей под новым углом, а самой истории придают новый окрас. Свою жизнь, по сути, Йегер изучает полноценно только сейчас. Тогда ему не хватило зрелости и терпения, а теперь все смотрится иначе. Самсон — один из подчиненных Ханджи, солдат в возрасте без тяги к профессиональному росту. Обитель старика мерещится маленькой комнатушкой, заставленной прошитыми рукописями без обложки, но буквально через несколько шагов чувствуешь замешательство от преждевременных предположений. Шкафы, подпиравшие потолки вместо колонн, располосовали бесконечные повороты, обманывая впервые вошедших гостей. Потеряв из виду дверь, очень легко заблудиться в этом измерении пыльной бумажной корреспонденции, придется кричать «Ау!», как в чаще леса, чтобы тебя нашел местный лесник, случайно проходящий мимо. Здесь макулатуры гид — это Самсон, выплывающий из-за стеллажей с целым ящиком пожелтевшего добра. — Помощничек, — по доброму приветствует Эрена поседевший разведчик. Их резко становится меньше. Эрд кивает на утвердительное предположение и оставляет их наедине, в тишине. — Ну-с, тебя зовут Эрен? Для титана ты маловат. — Хриплый смех вместе с шуткой немного снимают напряжение, и названный по имени откликается. Ему в руки передают ящик, скрипя от потуг. Поклажа и правда тяжеловата, а еще не смирившийся с новым телом Йегер и вовсе не рассчитывает, почти сразу сгрузив его на каменный пол. — Тю, что-то ты хиловат. Молодежь нынче ленива, в мои годы все было по-другому. — В ваши годы — это когда стены еще не возвели? — Стыдно ли ему за свою слабость? Скорее обидно, что многолетние тренировки откатились к состоянию, когда, подняв рубашку, видишь только впалый живот, а мешок с зерном практически неподъемен. Ему понадобится несколько месяцев усиленного напряжения, чтобы соответствовать внутренним критериям и умениям хотя бы частично. — А ты остер на язык. Надеюсь, руками работаешь не хуже, — Самсон подмигивает Эрену. Познакомься они раньше, понять подколы было бы труднее. Может, он бы не захотел сюда больше возвращаться. — Полжизни потратил на этот отдел, представляешь? А теперь со всем придется попрощаться. — Никакой грусти в этих причитаниях Йегер не слышит, но доля удрученности присутствет. Они оба стоят лицом к шкафу, только зрительный анализ завалов бумаги подростку ничего не дает. Склад бесполезного старья, сложно понять, что конкретно заставляет собеседника расстраиваться, пока он сам не озвучивает причину. — Мое дело маленькое. Приказали — сделал. Но, знаешь, малец, они ведь не только на бумаге, но и здесь. — Вы о чем? Указывающий на собственную голову офицер вздыхает. — О погибших разведчиках, Эрен. Меня переводят в новый справочный центр, но только здесь я дома. Я знал всех этих людей лично! Как же бесчеловечно избавляться от бесценной памяти, они ведь все отдали свою жизнь за борьбу. Только к концу Самсон будто отмирает. Отмирает, собирается с силами, переборов тоску, и все же снимает с полок еще пару толстых переплетов. — Помоги-ка мне собрать это и отнести на задний двор, разведем костер. Оказывается, было и такое. Удивительно, что буквально у него под носом когда-то Эрвин Смит приказал сжечь личные дела всех разведчиков, не внесенных в реестр нынешнего состава. Кидая в огонь очередное досье на уже несуществующего человека, его отчеты по экспедициям, данные на семью, заявление на отстранение или перевод, Йегер испепеляет и потенциальные ошибки, совершенные корпусом за эти годы. Ради интереса, словно провожая в последний путь, он пролистывает первые страницы, рассматривая примерный портрет, нарисованный приглашенным для этого художником. Имена, даты и звания. — Здесь были данные и на главнокомандующего Смита? — О, парень, здесь было все. Но они полетели в огонь первыми. — Самсон склоняется над горой сваленных на траву документов. Его сутулая спина едва закрывает четверть наваленного утиля. Он подает Эрену следующий том чьей-то истории, и пару раз тот даже кидает их в пламя не глядя. Если бы связка листов долетела до огня, он едва бы решил обратить на нее внимание. Рисунок человека подкапчен, но угадать на нем Леви нетрудно. Пролистывая данные, он вырывает оттуда только одну значимую фразу «Показал отличную командную работу с рядовым Фарланом Черчом и рядовой Изабель Магнолией, рекомендация ставить их в команду при распределении в экспедицию» перед тем, как оборот пропадает в пепелище. Наверное, он не ищет эти анкеты намеренно, но ждет, когда хотя бы одна окажется в руках. Изабель, отрисованная черным грифелем и углем, кажется Эрену смутно знакомой. Родом из Подземного города, она прибыла в разведкорпус примерно в одно время с капитаном, и не нужно быть гением, чтобы догадаться о связи ее, Фарлана и Леви. «Погибла в пятидесятой экспедиции Разведкорпуса. Убита с двадцать третьим отрядом командира Флагона Туррета». — Нашел что-то? — Нет, просто задумался. Костер около штаба горит во мраке еще целую ночь. Самсон, похрапывающий под ближайшей елью, настоятельно просит команду оставить Эрена ему, чтобы контролировать устроенный ими пожар. На нем нет УПМ, и он совершенно не боится того, что мальчишка, помогающий ему с утилизацией бумаг, вдруг сбежит или превратится в титана. Судя по всему, в штате сотрудников штадива он пробыл почти всю свою военную карьеру и мог никогда не видеть гигантов. Нельзя откидывать тот вариант, где с возрастом чувство страха притупилось и на смену ему пришло смирение. Наблюдая за колышущимся воздухом, Йегер прикидывает, как будет действовать, если Леви посчитает его просто полоумным клоуном. На такой случай нужно разработать план.***
Эрен морщится от неприятных ощущений. В животе колет и давление заставляет перевернуться на спину, прикрываясь от солнечного света. — Эй, вставай. Извалялся в грязи, как пес. Мерзость. Очень сильно затекло плечо и чувствительность на долю минуты полностью пропала. Он пытается поднять руку, чтобы оттолкнуть человека, призывавшего подниматься, однако пальцы покалывает шумом радиоволны, и контакт с гладким лаковым ботинком приносит боль. — Йегер. — Леви, смотрящий на него с высоты своего роста, прячет руки в карманы брюк. Стоит раскрыть глаза, и нависавший над ним исчезает, делая шаг назад из зоны видимости. Капитан вынуждает его сесть. Кожа щиплет, и, помяв щеку и шею, только тогда становится понятно почему — на ладонях размазана сажа, наверное, как и везде. — Капитан, — слабый зов заставляет мужчину повернуться в его сторону полубоком. Позади больше не пылает ночное солнце, только краснеет зола. Он не помнит, как заснул. — Вы еще злитесь? — Ты мозги на улице простудил? Не неси ерунды. Тебе надо отмыться. — Я говорю правду. Вы же знаете. Чаще всего гримаса его лица выглядела нейтральной. Контроль эмоций при таком уровне ранимости идеальный, об этом говорит и отсутствие мимических складок, только следы переутомления от долгих бессонных смен. Но Эрен знает, что больше Леви не злится. По глазам видит. Зрительный контакт с ним говорит лучше слов. — Я допускаю. Поговорим об этом потом, сначала умой лицо.