Завтра лучше, чем вчера.

      Безмолвие леса так похоже на то, что царит в координате, и Эрен старается не закрывать глаза, чтобы не встретить тот образ снова. Вершины елей, закольцевавших картину в бесконечную синюю карусель, покачиваются в стороны, нарушая статичность и раскручивая бездвижно лежащего в центре. Если бы не солнечные лучи, похожие на витражное стекло, постоянно меняющие направление и проявляющие настоящий зеленый цвет хвои, а еще диалог двух человек поодаль, то помутненый рассудок убедил бы в падении на дно океана, где гладь воды постепенно отдаляется. Ее маленькие черные окуляры на остроносом рыле отражали кости, будто примеряясь, куда лучше сделать рывок. Страх в ее черепной коробке не был прописан природой, как и сигнал «Стоп». Остановиться означало умереть. Умереть означало лишиться свободы. Не имея конечной точки, приходилось идти в глубокое никуда, слушая плачь океана. Они оба плыли ради вынужденного проливания крови.       — Но я же извинилась! Леви, это нечестно! Как я должна проводить тест, не трогая его хотя бы чуть-чуть?!       — Глазами. Держи свои извращенные фантазии при себе. Я не хочу снова отчитываться перед Эрвином.       Лежать на сырой траве потной спиной совсем не противно, особенно на грани потери сознания. Физическая форма ни к черту, хотя ментально контролировать оболочку титана легче легкого. Выносливости ему объективно не хватает. Морально он готов к болевым ощущениям, но неискушенный организм дает сбои и не позволяет раскрыть весь потенциал. Отрывками память подбрасывает сияющие лавой рытвины на руках и ногах. Перед глазами пылало солнце, а в голове трубил не один, а сотни голосов, сливавшихся в единый бас, кричавший «Я уничтожу этот мир». Имир оставила за собой право сохранить в тайне множество секретов девятки, которые не стали доступны Эрену даже после получения силы прародителя. И конечно же одна тренировка не сделала ситуацию понятнее, тем более он не в форме и плохо спал.       Сегодня ни свет ни заря на порог комнаты заявился Аккерман, сохраняя за собой конфиденциальность. Он прошел вдоль стены, постоял над кроватью, зашторил окно, интригуя отсутствием интереса к бывшему кадету. Все это время Эрен, проснувшийся от чужого присутствия, глядел в стену и тихо сопел, поддерживая таинство. Можно было развернуться лицом и спросить о причине, но Эрен и без того сделал выводы. Судя по тому, что сумерки еще не отступили, время подъема не настало. Капитан так и не закрыл дверь, чтобы не выдать себя старыми петлями, и не попытался обратиться, значит, визит изначально не нес цели поболтать. «Проверял, в комнате ли я?» — думал про себя Йегер, садясь на краю. Такая мелочь могла попортить его настроение, если бы не найденная пропажа. На стуле, около подоконника, где ровной стопкой была сложена форма, висела куртка...       — Эрен, вставай. Последний заход и возвращаемся.       Из состояния покоя его выводит приказ. Резко отстраняясь лицом от грубого ворота, ощутив стыд, как пойманный на чем-то постыдном подросток, Йегер привстает на локтях и вертит головой. Сил не осталось, но если не стараться, то пользы от него будет мало. Он должен уже сейчас переступить старый предел.       Прокусывать руку каждый раз до одури неприятно, но Эрен продолжает это делать снова и снова. Он знает, как ощущается на зубах собственная треснувшая плоть, и это не то, что хотелось бы помнить остаток жизни. Даже не то, что хоть раз стоит попробовать. Первыми вокруг него начинаю гулять разноперые резкие клинья света. Они изламываются, царапая землю, и уходят под нее, как корни. Вторым бьет в узел столб, мощностью превосходящий гром-копье, взрывая мышцы, разрывая кожу и вытаскивая их наружу, извивая их, как клубок змей. Кукла, растущая за мгновение из твоих же клеток, обретает разум, и глаза, словно пожар, вспыхивают разумностью. Оказавшись в затылке, став единым целым с гигантом, достающим до пика молодых деревьев, Эрен выпрямляет спину, царапая пальцами ног рыхлые комья грязи. Несмотря на то, что его ткани вплавляются в загривок самостоятельного организма, ему нравится чувствовать себя больше и сильнее, грозным противником, внушающим страх, а будучи прародителем — разрезать хребтом небо.       — Красавец! Он такой величественный! — Зое восторженно кричит, потянувшись руками вверх. Но даже если бы не повышала голос, заостренные уши уловили бы ее речь так же, как те утаенные от него слова, направленные Леви. — Мне кажется или после иглоукалывания он стал более... Жутким? Он определенно изменился. И скачек прогресса очевиден.       — По мне, он каким уродом был, таким и остался, — говорит Аккерман, конечно, складно, но смотрит совершенно иначе. В очередной раз пересекаясь взглядом, Эрен понимает, что Леви уже поставил внеочередной плюс к честности подопечного, сопоставив то, как круто поднялся уровень концентрации ранее неумелого подростка, пусть это и вызывало параллельно подозрения: а не враг ли он человечества, притворявшийся неумельцем? И хотя титан тяжело дышал, стараясь удержать тело в вертикальном положении, не было сомнений, что Йегер понимает, что делать и как.       Ханджи — безумно гениальная женщина, но настолько же и сумасшедшая. Эти два качества идут нога в ногу и проявляются у нее больше, чем у кого-либо другого. Она даже не представляет, как близка к истине и как далека оказалась бы, не случись подмены.       — ...Эрен! Ну же, Эрен! Он меня не слышит? — Ханджи встревожена. С момента трансформации испытуемый неподвижен. Леви не может понять, в сознании ли Йегер, ведь тот уже поднял голову, отвернувшись от него, но больше не реагирует на зов. Попытки привлечь внимание бесполезны, и разведчик принимает решение прекратить эксперимент, соединяя пульт с лезвием из ножен. Нечеловеческих размеров тень нависает сверху, приближая ужасающую морду к ним. Зое не успевает охнуть. Ее пленяет ладонь, и очки заливает кровью после звонкого хруста. Вторая кисть отлетает в сторону. Сильнейший воин человечества оказывается быстрее, уже находясь в воздухе. Но и его доля замешательства становится роковой. Ужасающая пасть захлопывается, погружая его в темноту и зажимая предплечье. Основание черепа сводит от тревоги, и он готовится к страданиям и обильному кровотечению, осуждая себя за слабость. Сдаваться Леви не имеет права, остается только воткнуть свободное лезвие в небо, но лопасти, предназначенные перемалывать кости, не отрывают плечо. Наоборот, Аккермана отбрасывает глубже, и чудом получается затормозить, врезаясь в корень языка сломанным лезвием. Он прорезает его, проваливаясь ногами в узкую щель, сократившуюся под рефлексом.       — А! Это безумно страшно! Давай еще раз, Эрен! — Ханджи, ставшая объектом столкновения, трясет хвостом на голове, как самая настоящая собака, убирая обжигающие следы.       — Дура, он проглотит нас!       — Да нет же! Там обва-а-а... — Гарпуны надежно соединяются с деснами, и в руки падает сорвавшаяся и скользкая от слюны ученая. Леви упирается в гортань спиной, морщась от того, как сапоги тонут в слизи, стекающей в горло, брызгающей при каждом толчке прямо в глаза. Зое все еще радостно вопит, но обнимает мужчину руками, обхватив его пояс, как тонущая — спасательный круг. Она тоже боится провалиться в желудок. Кажется, титан несется куда-то на всех парах, язык уперся в нижний ряд зубов, и частое дыхание бьет по лопаткам, подбрасывая мокрый плащ. Духота и высокая влажность мешают нормально дышать и жертвам. Иногда в просвет видно проносящиеся пятна окружающего ландшафта, а потом резкое торможение, круговерть и наступивший покой. Ударная волна прошивает спину, а навалившаяся сверху Зое и вовсе не делает лучше.       Зубы от ударов отлетают, как сухие сучья. Первые два он выносит с ноги, а потом раскрывает дыру, выбрасывая напарницу за шиворот. Ханджи прокатывается по земле и траве, как мешок с крупой, в конце концов смахивая пленку со рта, чтобы жадно, со свистом втянуть кислород.       — Что за нахрен... — Судя по тому, как сводит его тело от гнева, в процессе неожиданного приступа агрессии младшего офицера, Леви успел глотнуть лишнего. Он побледнел, черный волос торчит на затылке, и мужчина молится не знать, что течет за шиворот. Невообразимая история сорвавшейся образины стирается из капитанского разума подчистую, а всему объяснение обнаруживается буквально за спиной. Масса земли, как гробовая крышка, опустилась на зону леса у подножия, где обычно проходили эксперименты. Плотный слой горных пород придавили и закопали ели по пояс, а вместе с ними и титана. От Эрена, и так пребывавшего не в лучшей форме, остались только голова по шею и уцелевшая рука, сломавшая пару пальцев. Его спрессовало под грунтом, как труп.       — Я же говорила, обвал! Эрен сверху заметил его раньше!       — Вот блять, — в сердцах ругается Аккерман, в целом, как привык. Положение Йегера плачевно, и все из-за очередной идеи коллеги, хотя на этот раз она не тронула его даже пальцем.       — Что будем делать? Он не сможет выбраться сам, ты посмотри!       — Я вижу, дура, вижу, заткнись! Но я не могу раскопать его голыми руками. — И даже если захочет — не успеет. Эрен, судя по всему, на грани от того, чтобы отбросить концы. Если не выберется из титана, то срастется с ним настолько, что, дай Роза, они смогут отсечь хотя бы меньший его кусок с головой и позвоночником. А если выберется, то задохнется или все же утонет под мокрой почвой и камнями. Леви пытается придумать, как добраться до загривка, но пока не может. И Зое только мешает.       — Вернись в штаб на УПМ и приведи помощь. Живее, очкастая, или он умрет по твоей вине.

***

      Синие и красные сухоцветы, подготовленные для очередного отвара, лежат на подоконнике в связке, осыпаясь потемневшими ветками на кровать. Пахнет ими, погоревшим воском и чем-то горьким, но ядерным, как пахнет кедр или мускус. Свеча и правда почти сгорела на прикроватном комоде, подкаптив страницы медицинского пособия и подогрев холодные черные тени, превратив матовую белую кожу в цитрусы. Спина под руками изгибается, плавно переходит в возвышение у ягодиц, собираясь в упругую складку и соединяясь с крепким прессом. Сводит с ума упрямый подъем плеч, и падают на пол очки, скинутые неаккуратным движением коленей. Стук сердца неистово продолжает отбивать мгновения, проведенные в неге собственного дома, и он же напоминает о безумной суете, происходившей где-то там, за границей безопасности. Он снова оказался в этих руках, так близко к груди.       — Парень, давай. Ты обязан ответить...       — Я ничего не видел, — возбужденный шепот тонет в плаче океана, когда зубы и язык находят твердый остров под кромкой черных волос. Сводит с ума чужой зов и смущение. Лицо сгорает. Как он мог, это же семья.       — Держись. Ты жив...       — Я жив, — согласно вторит он. Он убежден в том, что так хорошо ему не было никогда и ни с кем. Не слепая ярость давала почувствовать свое нахождение в мире, а тепло.       — И я все еще не выполнил обещание... — Этот скучный кирпичный потолок он может отличить от десятка других, таких же серых и непрезентабельных. Ровный ряд правых, криво уложенных левых и скол в углу. Даже черные точки и плывущие мушки не помешали ему узнать комнату в штабе, которую по ночам он успел засмотреть до дыр. В помещении стоит духота от испарения ран, хотя окно распахнуто, и задувает ветром.       Тяжело поднять руку. Она полностью восстановилась, но, прижавшись щекой к тыльной стороне ладони, на ней спит Микаса. Спинка стула сразу бросается в глаза, тогда нетрудно понять, кто дежурил около его постели все это время. Как и после битвы в Стохесе, она не оставляла его ни на минуту. Названная сестра, лучший друг и когда-то любимая девушка. Равным ей был лишь Армин, который все же умел критически оценивать повреждения и вероятность смерти.       — Микаса, — тихо зовет ее он, осторожно вытягивая бесчувственную плеть, чтобы размять. Девушка продолжает сопеть, видимо, устав безотрывно присматривать за проблемным ребенком в его лице. Любой на ее месте не выдержал наблюдать в уединении, но она наверняка упрямо держалась до последнего. Короткий черный волос мягкий, немного сальный у корней, но все равно ничуть не противный. Под пальцами ощущается пульсация, и Йегер осторожнее обычного проводит от макушки до шеи. Головные боли у сестры — постоянная история. Она мечтает окунуться в забвение, уснуть, чтобы не чувствовать, но не может. Довольно часто он слышал истории о том, что дело не только в терпении. Как только она доходит до определенной точки, яркие цветные ведения пробиваются невнятными картинками. Она не помнит содержания, но в детстве, ночуя в подворотне, ее всхлипы будили Эрена вместо солнца, и он мог поклясться, что там нет ничего приятного. Теперь загадка разгадана. Вина за боль лежит на нем, Йегере, на их связи, его судьбе стать монстром и бесконечном кругу смертей. Хотя бы на один тайный код стало меньше. Если бы он мог отпустить ее, он бы сделал это, не размышляя. Сейчас, когда у него было время подумать о ее счастье. Когда ее глаза еще имеют человечный блеск и хоть крупицы жизнерадостности. Он хотел бы быть любимым ей вопреки связи, а не благодаря ей. Не чувствовать ее мучения на ладони, где кожу сводит от соли.       — Ты уже очнулся? — она говорит сквозь дрему, и Эрен не прячется. Ласково перебирая пряди, будто Микаса маленькая девочка, он не отвечает на очевидное.       — Тебе необязательно каждый раз так обо мне переживать. Мое тело регенерирует. В каком бы поскудном состоянии я ни находился, я восстановлюсь.       Она сглатывает и вздыхает. Видимо, собиралась с силами, чтобы сдвинуться, но тогда Эрен назидательно задерживает ее, беззвучно наставляя, что не нужно себя мучить. Он может уступить ей кровать, но она никогда не согласится.       — Когда мы вас нашли, капитан держал почти голые кости. Я думала, что не переживу... Эрен.       В большинстве случаев Микаса говорила четко и без эмоций. Может, она делала это намеренно, а может, так выражалась ее ментальная усталость. Но с Йегером ее интонация полностью менялась.       Она кладет руку поверх той, что гладила макушку, и осторожно сжимает. Иногда казалось, что ничего, кроме негатива, в ее жизнь у Эрена принести не получается. Четче обычного ее угнетенный, усталый образ отзывался в парне чужими эмоциями. У шифтеров бесчетный лимит проклятий, и одно из них — остаточная память другого. Будущего ли пользователя или предыдущего, как будто чья-то запись в твоей тетради. Привычки, которые ты не приобретал, мнение, которого не касался, связи, которых не заводил. Фрида, Ури, Гриша, Крюгер, Лара и сотни сотен других. От каждого Йегеру досталось по следу, по шраму, по мечте, и не потерять себя среди толпы полноправных личностей невообразимо. Его любовь, мощная, как цунами, вдруг превратилась в штиль. В нежность вместо страсти. В ручей вместо струи. В родительский всепрощающий авантюризм. И вину. Он изменился.

***

      — Почему не спишь, сопляк? Только пришел в себя и уже круги наворачиваешь? — Потуши он свечу — и от Леви не останется даже очертания. Вольется в черноту, как тень, даже со своей кипельно-белой рубашкой и болезненно-бледной кожей. Эрен считал ее немного мерзкой. Превращающий глупые байки о мертвецах, что травил Конни у костра на дежурстве, в возможную истину, капитан трансформировался в фантазиях пятнадцатилетнего ребенка в настоящего упыря. Эрен умел отличать вымысел и правду, но с синими венами на руках и шее, с темными кругами от недосыпа Леви слишком вписывался в портрет, описанный другом. Йегер вырос, перестали щипать гормоны, и внешние недостатки офицера прорисовались знакомыми признаками волевого трудоголика. Почти привлекательными для целеустремленного взрослого Эрена. Уважаемыми. Неудивительно, что они оба имеют привычку даже перемолотыми в фарш продолжать упорно делать вид, что все как всегда, так что не Леви его упрекать в упрямстве.       — Проходи или иди к себе.       Этого приглашения ночному визитеру достаточно. Он и не цеплялся за напыщенные красноречивые просьбы составить компанию или изгоняющие угрозы. Не в стиле Леви распыляться и на то, и на другое.       — Микаса. Она... Уснула у меня в постели. Я не хотел ее тревожить своими нервным шагами, а нам нужно многое обсудить, вот я и решил, что... — Со спины Аккерман его будто не слышит. Или хочет сделать вид. Эрен говорит достаточно четко о важных вещах, но отщипнуть даже крохи от буханки внимания, которую получили отчеты Эрвина, у него не выходит. В старом кабинете покачнулась под его весом старая резная софа, а вот покой с появлением — ни разу. Решимость, преобретенная с испытаниями, не позволяет сидеть позади, нервно растирая колени, как в первый раз. Йегер вытягивает голые стопы на бежевой обивке, пролистывает страницы забытой между подушками записной книжки, почерк в которой не принадлежит собеседнику, и томно вздыхает.       — Так... Это вы меня вытащили? Микаса сказала, что, когда прибыла помощь, вы уже сидели со мной на руках. — Трудно представить, каким образом мужчина смог его оттуда достать. Эрен почти ничего не помнит. До прихода в сознание он пребывал в забвении, практически поверив, что вернулся в пути. Земля, сошедшая цунами на нижние склоны — тоже своего рода альтернативная реальность, к которой парень не был готов. Сколько еще нового ему предстоит пережить?       — Ты сам ответил на свой вопрос.       — Простите. — Наконец перо перестает царапать бумагу. В открытом окне Йегер видит звезды и черные разводы башен штаба. Постовых на них не видно, да и уверенности в том, что кроме специального отряда в нем кто-то есть, нет. Очень скоро Леви преграждает обзор и располагается в кресле, снимая с шеи платок. В глаза бросаются красные руки. Аккерман помят и уже не так идеален в своем образе, как днем. От него совсем чуточку веет пассивной агрессией и головной болью. От Эрена тоже.       — В таких случаях говорят «спасибо», Йегер.       Пальцы солдата покрыты волдырями и красными пятнами поверх застарелых мозолей. Очевидно, боль от ожогов терзает его плоть, но Леви невозмутим. Только узлы нервно подергиваются вне его власти, будто сигнализируя о критическом состоянии. С ногой было так же.       — Вы полезли в рот?       — Ты тратишь время на бесполезные обсуждения.       — Ваши руки пострадали, потому что вы решили вырезать меня через глотку. О чем вы думали? — Нет, идти на жертвы, спасать, наплевав на себя, Аккерман обожал. Больше всех трещал о рациональном решении, но чуть что — отступал от созданных им самим догм. Не дождался помощи, не бросил его умирать, а разрезал плоть и совал руки, отрывая куски, чтобы не срезать лишнего. Сумасшедший, учитывая, что мясо плоть титана коптила не хуже раскаленных углей. И теперь он сидел, осуждая за самобичевание, будто Йегер ни в чем не виноват. А Эрен зол, ведь снова пытался помочь, но опустился до уровня беспомощного ребенка. Он ничерта не изменился. Он просто...       — О тебе. Разве так сложно понять? С чего ты взял, что имеешь право умереть теперь, когда ты сам рассказал о предстоящих проблемах? Решил свалить, гребаный эгоист, на тот свет? — Леви смотрит на него с точки зрения объекта, владеющего информацией. Долбаного справочника, когда Эрен пребывает в эмоциональном кризисе, вопиюще остром и нестабильном. Все вокруг него страдают, а у него нет власти облегчить, а не усилить это. Внутри сворачивается привычное желание отстраниться и убежать. Перестать сеять боль. Погладить подпаленные кисти, прося прощение, как за головную боль сестры, чем-то весомым. Убедительнее слов.       Но сейчас все, что он может, это не касаться. Тем более, единственное желание Леви — получить не жалость, а честное партнерство. Эрен сказал, что расскажет лишь то, что посчитает нужным, но тогда он поступит нечестно.       — В предстоящей миссии нас ждет провал. Мы не в силах изменить этого, но способны обернуть в свою пользу. Слушайте внимательно...