Мне тяжело дается история, и кажется Вы

Девушка одновременно рада, что дотянула до пятницы. И в тот же момент настроение убивает сегодняшнее расписание, воротник свитера, который сильно чешет шею и двое голубков рядом. Первому рада она никогда не была, знания нужны — школа хуйня. Во втором благодарность ей надо отдать тому, учебник по предмету которого, она сейчас держит в руках. Не читает, вообще. И даже не пыталась. Рада, что Лера ничего не замечает. Не замечает новую одежку, вечные прикосновения к шее и явно пониженное настроение. Неприятно, что в синяк это перерастает. Значит дольше продержится. Она захлопывает учебник, кладя его на подоконник. Наконец-то вслушиваясь в беседу рядом. — Может сходим на выходных в тц? — русая будто съедает взглядом парня, совсем не собираясь услышать отказ. Но в тот же момент, не собираясь настаивать на своем. Хочет, знает, что сам поймет, — Там праздники скоро, надо подарки купить, платье, — улыбается, ловя смешок собеседника. Он понимает все намеки, чувствуя гордость за свою смекалку. Его совсем не волнует, что это самый простой и открытый намек из всех, что он может получить. В особенности от такой, как Лера. — Если хочешь — сходим, — он волосы свои поправляет. Котова только успела забыть, как ее выбесило это действие недавно. Русая рада очень, рада и согласию его, и вообще в целом, что он с ней сейчас. Они кажется обсуждают то, куда пойдут после школы. Последние пару дней домой Василиса с Яриком ходят одни. Давыдова предпочитает большее времяпрепровождение со своим парнем. И это именно то, что является самым неприятным в том, когда у друзей появляются отношения. Когда-то они поумнеют, и дойдут до того, чтобы распределять время для всех равномерно. Ее дергают за плечо, явно начиная тянуть за собой. От чего приходится обернуться, выдохнув, осознавая, что это ее ключ к спасению от ванильных разговоров тех двоих. Шепелев, как будто выросший только что перед ней, утягивает ее за собой в какой-то закоулок, в школьном коридоре. Она неприятно прикладывается к стенке, когда он слишком интенсивно предоставляет ей опору. Все же соизволил объясниться: — Сорян, что так, — чтоли с духом собирается, и серьезный впрямь. Напрягает даже, — Важно, срочно и все такое, — нервозно чещет нос, четко смотря на девчонку, — Я про Нику, и ее там, дружка. И слышен этот выдох, очередной, со смешком. Теперь то все понятно. — Ты бы поаккуратнее был с тем, как его называть, — та шутит, это понятно. Не сделает он ничего, наверное. — Мне бы номерок ее, или его, ну все дела, — он ей отвлечься не дает, волнует его это все сильно, неимоверно сильно, — Я же знаю, у тебя все есть. — Тебе зачем? — она щурится, видимо тревожась. И явно находясь в сомнениях, стоит ли это делать. — Ну, я думал много, после того разговора, и., — совсем не знает как правильно сформулировать, эмоции ни свои, ни чужие не понимает. И не понимал никогда, — В общем мне надо, я хочу поговорить, встретиться. Я это вообще отпустить никак не могу, просто пиздец. Ты бы знала, — кудрявый спешит, говорит быстро. Запинаясь, путаясь. Но явно мысль докладывая. Она поражена, что он еще не матерится через слово, испытывая такую тревожность. А она и не слышит будто, голову в сторону отворачивая. Пока он тут перед ней распинается, справа явно кто-то по интересней. Иван Валентинович спокойно идет в свой кабинет. Неприятно останавливаясь своим взглядом на них. Оглядывает, так странно, это презрение в глазах или показалось. Она и сама от того глаз не отводит. Что, видимо, ошибкой становится. Заканчивая оценивать и ее, и Ярика. Он на долю секунды останавливается на ее глазах, от чего будто все тело мурашит. Котова теперь точно уверенна, это не тот взгляд, что и всегда. Не то, что так быстро стало привычно видеть. В этот раз будто током пробивает, он зол? Может обижен? Путаясь в своих же мыслях, та совсем не замечает ухода учителя. И точно не придает важности ее собеседнику. — Ты меня вообще слушаешь? — резкий повышенный голос, почему он вообще сейчас на нее чуть ли не кричит. Шатенка пару раз моргает, приходя в себя. Интуитивно кивает, стараясь проглотить ком в горле. — Я закину тебе номер. После школы, в телегу, — как-то сухо и быстро отрезает та, явно ощущая неприязнь от поведения обоих парней. Хотя, признает, что могла себя просто накрутить. Она первая уходит из неприятного пространства, направляясь к своему рюкзаку. Чуть дергается, совсем не контролируя это. Во рту неприятно пересохло, старается потереть глаза так, чтоб тушь не задеть. Ну и пакостный день. Мысли снова рвутся непрерывным потоком, когда она облокачивается на подоконник. То метаются к вчерашней ситуации с Никой, то к одежде, которую ей нужно вернуть. И желательно с ближайшие сроки. Ну и как же не обойтись без диалога о пропусках. Интересно, каким образом он заваливать то собирается. Ее смущается, что две вещи из трех, о которых она думает, сводятся к нему. Какой бред. Снова дергается, в этот раз специально. Приветствуя только что прозвеневший звонок. Радует лишь одно, это последний урок на сегодня. На всю неделю. В голове приятные фантазии о том, как она опять будет нежится в своей кровати, целый день просто зависая в интернете. К наивеликому сожалению эти мысли резко прогоняет твердость стула, учебник перед глазами. И громкий голос педагога. — Ты это, сорян, что накричал, — Шепелев, сегодня решивший сесть вместе с девчонкой, на их законное место, старался разбавить обстановку. Ему вероятно и впрямь немного стыдно, но себя он сам оправдывает как неконтролируемые эмоции. Шатенка кивает молча, зная, что смотрят на нее. Потому и приятель тоже это замечает. — У тебя мутки с ним? — он шутит, это понятно. Лучезарную улыбку показывая. Его то это все вроде не касается, значит все нормально. — Ты думаешь мне Леры мало с такими вопросами? — она говорит еще тише, чем вообще возможно. Ярик бы поспорил с кем угодно, что в этот раз ее слова были больше схожи на шипение. Но в любом случае, он все понял, — Ты вот как тогда с девочкой той заобщался? — теперь та выводит, хотя, наверное ее и впрямь это интересует. — Да ну, — он специально комично порадирует кого-то знакомого, она не вспомнит. Но смешно и впрямь. Глаза в учебник утыкает, стараясь смешок подавить. Лишнее внимание им не нужно, оба ничего не знают. Кажется, сосед по парте пытается что-то сказать, но тут же резко, как на автомате, замолкает. Когда хоть нотка голоса педагога начинает звучать в кабинете. — К доске пойдет, — как мерзко и долго. Она думает, нет, она уверена, что это полностью специально. Он буквально просто издевается сейчас над всем классом, используя свою должность. Хотя, сама бы так же сделала. Глаза будто сами предательский отлипают от тетради, явно держа направление к чужим. Шатенка, на долю секунды, вероятно только сейчас прочувствовала всю интонацию его голоса. И подчеркнула ее красным, как только увидела уже давно направленный на нее взгляд. Она, видимо, совсем забывает все эпитеты. Но точно знает, что ему бы пошел какой-нибудь грандиозный. Сейчас, не так как раньше. Сейчас зрительный контакт тяжелее обычного, будто и воздуха не хватает, и в комнате душно. Он тянет, или ей кажется, что так долго. На деле наверное и минуты не прошло, они быстрее, — Давыдова. Он отрезает, сегодня ни разу не улыбнулся. От того русая, вставая с места, только после толчка приятеля, напрягается еще сильнее. Но заветное: «Не готова» почему-то произносить не собирается. Валерия сначала смотрит на друзей, а после и те между друг другом переглядываются. Как-будто не так что-то. Как будто на смертную казнь идет. Совсем не торопясь, будто стараясь в этом спасение найти, она все же доходит до доски. Разворачиваясь больше к классу, чем к учителю. Старательно избегая его существование. Губы поджимает, говорит что-то. Кажется первые строчки параграфа. Единственное, что вычитать успела. И то так, перепутала пару слов. — Во время второй мировой войны, — что-то вообще не понятное, старается будто вспомить то, что и не знала никогда. Она даже дату точную назвать не может. Хотя, вроде, тема легкая. Ну, известная по крайней мере. Бессмертных слушает, да так внимательно, что у русой наверное рот пересыхает, потому что говорить для него больше не хочет. Он ритмично стукает пальцами по своему столу, тупя взгляд где-то в теле бедной жертвы урока. — Она нихуя не учила, — шепчет Ярик, привлекая внимания соседки. Они оба внимательно смотрят на девчонку, которая мнется, явно беспокоясь. Странно, раньше ее это не сильно волновало. — Ща придумаем, — девушка улыбается ему, выписывая что-то на, вырванном из тетради, куске листочка. «Разверни учебник пж» Сминает его, наблюдая за педагогом. Он как-то отчужден. Надеется, что не заметит. Просит передать на первую. — Ты думаешь сработает? — шатен крайне неуверен в затеи подруги, но понятно дело, что лучше не придумать. — Ты вообще видел какой он сегодня? — кивком головы указывает на Ивана Валентиновича, — Я не думаю, что он вообще на это внимание обратит. — А это он такой потому что я тогда вас в баре наедине бросил? — Блять, как ты меня заебал уже, — она громко вздыхает, и к этому моменту листочек видимо доходит до нужных людей. Ведь их явно перебивает смущенная речь школьницы. Та заметно щурится, стараясь разглядеть мелкие буквы. Но все же отвечая лучше, чем на два. Котовой смешно от того, как заметно та считывает текст, а Бессмертных, буквально находящийся в метре от нее, так задумался, что и не замечает. Или делает вид. За наблюдением над всей ситуацией, она и не замечает, что Шепелев уже вовсю рисует что-то в своей тетради. В голове пролитает молящая просьба: «Что угодно, только не свастика». И понятно дело, что даже если это она, то забавно. Но не на уроке, и в особенности на таком. Конспекты то проверяют. Еще больше ее забавит, да и его, когда та все же удосуживается посмотреть на рисунки. И неожиданно замечает парочку таких и в своей. — Ты долбаеб? Ее рука по привычке тянется за своей ручкой, он первый это начал. Так и смеется еще. Наверное учителя привлекая. Сейчас и Леру подставит. Резкая длинная черта, чуть ли не рвущая листок. — Ты дура? — он рот рукой прикрывает, все равно смеясь. Ему то что, чертеж то на полях. Такое можно вроде, ну или он ее подставит, этот то точно ее не отругает. Смешно перестает быть тогда, когда учитель все же подает признаки жизни. Видимо отошедший от раздумий еще раньше. Не заметили. Давыдова как котенок в угол забившийся стоит. — Ее спалили? — теперь тише говорят, она на друга смотрит, тот сам немного не понимает. — Ты думаешь я знаю? — он наблюдает так внимательно. С бедной школьницей взглядом пытаясь поговорить. Спросить хотя бы, что случилось. Та видит, не отвечает. Видимо не время. Оба дергаются, когда на них смотрят. Замолкают. — Садись, четыре, — в журнале что-то пишит. Тот видел все. Да, не сразу, но под конец понял откуда та читает. Не понял правда, кого благодарить за такую услугу стоит. Волосы свои поправляет. Это его Саша наверное заразил, надо будет уточнить. Русая радостная спешит сесть, совсем не ожидавшая такой хорошей оценки. — Вы представляете, четверка по истории, — она так улыбается, будто светится. Будто пару секунд назад не стояла у доски как на расстреле. — Я надеялась, что раз ты с Петровым мутишь, то тебе поблажки давать будут, — Ярику шутка явно нравится, а вот девушка дуется будто. Шуточно скорее, но может и впрямь неприятно было. Это уже она не скажет. — Так ей четверку чисто за чтение въебали, чем тебе не поблажка, — на ходу выдает Шепелев, явно соединяя то, почему ее так пожалели сегодня. Им теперь как-то проще болтается. Хотя сегодня страшнее чем обычно. Но пока тот тему новую объясняет, абсолютно не обращая на них внимания, можно и побездельничать. Котова ежится, когда ощущает чужой взгляд на себе снова, из-за чего задевает порезом на руке парту. Так больно, неприятно. Будто ее снова схватили за руку, и сжали из-за всех сил. Она отдергивает руку, стукаясь нервом на локте об спинку стула. Так больно, аж зубы скрипят. А кудрявый, который видит все это, будто смеется еще сильнее. Хотя сдерживаться продолжает стараться. — Да завались, Ярик, — шатенка неприятно прикладывает ему между ребер локтем, забавя тем Леру. Урок быстрее обычного подходит к концу. На дополнительные занятия не зовет, странно. Не может же быть такого, что теперь он ее избегает.