Ищущий

      Сверкнула молния. Сталь сверкала в тусклом свете. Я кружилась в небе, бросаясь на своего противника, который отражал каждый удар. На крыльях ненависти и отчаяния, подстегиваемая очередным предательством, я сражалась, не обращая внимания на опасность для себя. Мой враг должен быть наказан, сколько бы времени это ни заняло. Облака и туман служили ступеньками, когда я кружила вокруг колонн, и каждый мой удар отклонялся от правильного пути. Слезы затуманили мне глаза, и я едва могла разглядеть своего врага, не решаясь моргнуть, чтобы не потерять его из виду. Наконец я не удержалась и моргнула, замахнувшись, вложив в удар всю силу: Я не собиралась менять курс, независимо от того, вижу ли я. Мой тесак приостановил свой полет, зависнув в воздухе. Я потянулась, чтобы достать пистолет, но ее рука пересекла мое тело, обхватив запястье и не давая прицелиться.       — Тейлор. — В голосе Куклы был малейший намек на нетерпение, тон родителя, которому надоело, что его ребенок вырывается, но он не хочет быть суровым. Я прояснила глаза и увидела, что именно она держит меня за запястье; ее большой палец и пальцы крепко и неумолимо сжимали лезвие моего тесака.       Я… пыталась бороться с Куклой? Убить Куклу? — О боже. —Слова вырвались у меня с хрипом, когда я сдалась, ослабив хватку за оружие. С легкой грацией она убрала пистолет в кобуру и одним плавным движением взяла меня за талию, мягко подтолкнув к стене сада. Она сложила тесак с практической легкостью мастера и положила его на траву рядом с нами, а затем села рядом со мной. — Как… как долго…? — Я не смогла закончить вопрос.       — Меньше минуты. Я рада, что вы пришли в себя, прежде чем стрелять из пистолета. Это могло бы потревожить сон Германа.       — Как ты можешь быть такой самоотверженной? — Для меня было просто непостижимо, что она, казалось, никогда не задумывалась о собственных желаниях, потребностях или благополучии.       — Я такая, какой меня создали, — просто ответила она.       Молчание затянулось дольше, чем это было удобно. Наконец я задала вопрос, который кипел во мне. — Как ты не злишься на меня? Я ведь только что пыталась причинить тебе боль.       С того места, откуда она смотрела на туманные просторы и далекие колонны, Кукла повернулась и посмотрела прямо на меня. Ее бледные глаза встретились с моими, и она улыбнулась мне. — Тебе было больно. Как только ты узнала меня, ты остановилась. Ты хорошая девочка: было бы некрасиво держать на тебя обиду в таких обстоятельствах.       Я глубоко вдохнула и медленно, почти со свистом, выдохнула сквозь зубы. Я попыталась заговорить три раза, но голос все время застревал в горле. Я закрыла глаза и заставила себя говорить. —Ты послала меня к этим надгробиям. Ты знала, что там было имя моей матери. Ты… ты неоднократно упоминала о могилах. Как долго ты пыталась заставить меня узнать это?       Открыв глаза, я увидела, что она улыбается еще шире, и в ее выражении появилось одобрение. —С того момента, как ты назвала мне свое имя. Ты очень похожа на свою мать, только моложе и с зелеными, а не карими глазами. — Больше она ничего не сказала: Мне пришлось спросить.       — Почему ты просто не сказала мне?       — Думаю, лучше всего на это ответить другим вопросом: если бы я сказала тебе, что знала твою маму, даже если бы ты мне поверила, разве ты не стала бы в конце концов подозревать меня в чём-либо? Если бы я предложила тебе такую связь, если бы ты добровольно отказались от нее, тебя бы это грызло. Тебя предали и подвели, ты потеряла близких людей. Кроме того, это было знание, которое я никак не мог узнать, готова ли ты его принять. Если оставить это на твоё усмотрение, то больше шансов, что ты откроешь его, когда достаточно настрадаешься, переживёшь достаточно ужасов, чтобы понять и принять его.       Скорее, идея о том, что понимание в Ярнаме требует страданий. Я не могла точно опровергнуть это. — Ну, я, может, и готова это принять, но я все равно не понимаю. Как… как она оказалась здесь? Что с ней случилось?       — Малыши нашли её и принесли сюда, чтобы я залечила ее раны — как и в случае с тобой. Однако она так и не ушла. Ей некуда было уходить. Когда она впервые обрела чувствительность, то спросила, есть ли здесь загробная жизнь. Ее тон был насмешливым. Лучше, чем я, Герман объяснил, что это точка остановки. Я разговаривала с ней несколько раз, пока она работала. — Кукла сделала небольшую паузу, как бы переводя дыхание. — Ее единственной заботой было каким-то образом вернуться к своей семье и особенно к тебе. Она часами плакала, когда я объясняла ей обстоятельства, как их понимают малыши.       Пазл начал складываться. — Она попала сюда после автокатастрофы?       Кукла кивнула. — Ее душа покинула ваш мир и пришла сюда, в Сон, чтобы послужить жизненно важной цели. Осознание того, что она не может вернуться домой, что она умерла, сломило ее. Лишь когда Герман смог освободить ее, я вновь увидела женщину, которую стала считать своим другом. По ее словам, она надеялась, что попадет в рай. Я надеюсь, что она попала в хорошее место.       Слезы свободно текли по моему лицу. Я плакала не навзрыд, а покорно, мягким потоком, понимая, как мало могу сделать. — З-значит, ее больше нет, — заикаясь, проговорила я сквозь слезы.       — Она любила тебя с такой силой, какую я редко встречала, — ответила Кукла окольным путем. — Когда я узнала, что ты — ее Тейлор, я решила, что сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. Чтобы хоть как-то оправдать ту любовь, которую она испытывала.       Кукла посмотрела на луну, висевшую низко в небе, опаловую и сверкающую. Она задумчиво смотрела на нее, поджав нижнюю губу зубами из слоновой кости. — Я была создана, чтобы любить и служить. Но даже если бы я не была создана, я бы хотела помочь тебе. И я бы все равно любила тебя. В тебе есть страсть, красота, превосходящая даже красоту твоей матери. Я искренне верю, что ты можешь все, и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.       Я не могла доверять своему голосу. Я обняла Куклу и зарыдала, прижимая ее к себе.       Не знаю, как долго она держала меня, как долго я плакала. В конце концов слезы иссякли, и я отстранилась, чтобы посмотреть на эту прекрасную, удивительную… наверное, я все еще могу назвать ее человеком. — Кукла, почему Герман так напряжен рядом с тобой? Здесь только вы двое и малыши. Как ты здесь оказалась?       Она грустно улыбнулась. — Я не могу рассказать тебе, поскольку это не моя история, чтобы делиться ею. Когда ты сочтёшь, что настал подходящий момент, спроси у Германа. Эта история болезненна, и поэтому, хотя я знаю, что ты этого не сделаешь, я все же должна предостеречь тебя от легкомысленных расспросов — хотя бы для того, чтобы усилить серьезность.       Вскоре после этого дверь мастерской со скрипом открылась, и оттуда выкатился Герман, прикрыв рот рукой, чтобы не зевнуть. — Надеюсь, я не прервал ничего важного, — пробормотал он, увидев, как я обнимаю Куклу.       — Вообще-то я надеялась поговорить с тобой. — Я сжала Куклу в последний раз и встала, решив пока оставить свой тесак в траве. О матери я спрошу в конце, а пока мне нужно было собрать другую информацию.       — Итак, мне стало интересно, что за чудики водятся в Ярнаме. — сказала я, когда он, пристроившись за мной, заехал обратно в дом.       — Тебе нужно быть более конкретной, девочка, — усмехнулся он.       — Ну, первые, кого я нашла, были большими ублюдками, почти вдвое выше человека, раздутые и круглые. Большие, тупые и жестокие, серо-зеленые.       — Помощники егерей, так мы их стали называть. Их стали называть так, когда Людвиг начал объединять охотников Церкви. По сути, они должны были помочь уравнять разницу в силе между обычными егерями и зверями. Не спрашивай меня, как их делают, — отмахнулся он, — я и сам не смогу тебе рассказать. Это результат экспериментов Хора, как и большинство других вещей, я подозреваю.       Я наклонила голову. — Ты говоришь «Хор», как будто это имя собственное. Что это такое?       Герман слегка вздохнул. — Я никогда не был особенно набожным. В сущности, в Церкви исцеления было два подразделения — три, как только появились охотники за церковью. Хор — это… — Он покачал рукой в жесте «так себе». — Это двойной титул. Технически все члены Церкви высшего ранга принадлежат к Хору, но это также особое подразделение внутри Церкви, которое занимается… Лучший способ объяснить это, по крайней мере, насколько я понимаю, состоит в том, что Хор возвышает свой голос, чтобы его услышали боги. Они также начали работать над продвинутыми тауматургическими и алхимическими методиками помощи церковным охотникам. Возможно, помощники были ранними попытками улучшить охотников. — Он пожал плечами. — Как бы то ни было, помощники повсеместно медлительны и сильны, и единственным выходом для них является насилие.       Я постаралась объяснить, что такое белолицые уродцы, великаны и люди-мешки.       — Белолицые — мы в Мастерской называли их церковными врачами. Не помню, кто придумал эту фразу, но я полагаю, что они появились в результате эксперимента с кровью, чтобы выяснить, можно ли сделать себя невосприимчивыми к звериной напасти. Я никогда не видел, чтобы доктор поддался бедствию, но, похоже, им чего-то не хватает: я бы сказал, что в очень реальном смысле они потеряли свою человечность при обмене. Что касается гигантов, то у меня есть кое-какие идеи, но я не уверен, что смогу высказать их вслух. — Он снова стал осторожничать, но это не казалось ему настолько важным, чтобы настаивать.       — Что касается тех, кто в черном? — продолжил он. — У меня нет ничего для тебя. Я слышал о них от охотников, которые приходили в Сон, но ничего не могу сказать ни об их происхождении, ни о том, есть ли у них какая-то особая слабость. У меня есть очень мрачные, тревожные подозрения, но, как, я уверен, сказала тебе Кукла, ты, вероятно, еще не готова их узнать.       Я кивнула, а затем взяла себя в руки. — Вы знали мою мать.       Он моргнул и повернулся ко мне боком. — А, я? — Не похоже, чтобы он сомневался во мне, скорее, его разум был настолько отягощен, что он не был уверен, что сможет вспомнить.       — Да. Ее звали Аннет Эберт. Она попала сюда после автокатастрофы, а когда узнала, что не может вернуться ко мне, была сломлена, пока… пока вы не освободили ее. — Я почти не могла закончить фразу, но должна была все прояснить.       Его глаза загорелись при последнем слове. — А, думаю, вы правы. — Его глаза расширились, когда он снова посмотрел на меня. — …Боги, ты действительно очень похожа на нее.       — Как вы ее освободили?       Герман покачал головой. — Ты не готова узнать. Более того, даже если бы ты была готова, я не смогу рассказать тебе, пока ты не будешь готова к освобождению. — То, что он подчеркнул, что не может говорить… Его держали здесь против его воли? Я не могла представить, чтобы Кукла поступила так жестоко. Неужели они оба оказались заперты здесь из-за какого-то проклятия?       — Как мне стать готовой?       — Так же, как я говорил тебе в первую ночь, — усмехнулся Герман. — Иди и убивай зверей. Ты охотник, твой долг — убивать испорченных и спасать тех, кого можешь.       Я кивнула, будучи уверенной, что больше ничего не узнаю от него по этому вопросу. — Что ты можешь рассказать мне о Бюргенверте?       Он сжал пальцы, обдумывая свои слова. — Академия Бюргенверта была — возможно, и сейчас остается — самым передовым местом мысли на континенте, если не дальше. Особенно при ректоре Виллеме он стремился понять, какое место мы занимаем в мире и как его можно изменить. Он спонсировал экспедиции в Гробницу Богов, огромную сеть туннелей под Ярнамом. Ученые Бюргенверта были одними из немногих, кто называл Гробницу ее собственным именем — Птумерия. Или, возможно, Птумеру. Я никогда точно не знал. В конце концов, их открытия оказались слишком велики, чтобы вместить их, и великое место знаний лежит дряхлым среди ужасов Запретного леса.       Герман развернул свое кресло-каталку лицом ко мне. — Если ты хочешь узнать больше, вам придется пройти через Лес. Но прежде чем ты это сделаешь, тебе следует познакомиться с другой частью истории. — Он проехал мимо меня и начал рыться в одном из столов, перебирая ящики. В конце концов он извлек ключ, на котором было вытиснено изображение существа со стингхорном. — Поднимись в часовню Идона. Исследуй, всё что ты там найдёшь. Это… я полагаю, ты найдёшь это важным, хотя, возможно, и бесполезным.       С этим загадочным советом он без слов отпустил меня. Я попрощалась с ним и Куклой, остановилась, чтобы улучшить себя, а затем ушла.       (ПЕРЕРЫВ)       Перед тем как снова отправиться на поиски, я почувствовала себя сентиментальной. Я проведала Гилберта, который был… ну, явно не в порядке, но не хуже, чем раньше. Он кашлял и едва мог говорить, но пожелал мне всего хорошего. Мне было неприятно, что я ничего не могу для него сделать.       Вернувшись в часовню Идона, я обнаружила, что выжившие прекрасно уживаются вместе. Со своего места в углу Юстас подозвал меня к себе. — Небольшой совет для вас, мисс высокородная охотница, — усмехнулся он, а затем продолжил говорить защитным тоном. — Присматривайте за ночной дамой. Она презирает монахиню, ее чистоту, а женщина в черном — олицетворение того, чем она никогда не сможет стать. Я не удивлюсь, если в будущем это приведет к насилию. Попомните мои слова, эта шлюха способна на большую жестокость во имя своего уязвленного самолюбия.       Я медленно кивнула ему. Маловероятно, что я действительно приму это во внимание, но этот параноидальный ублюдок хотя бы присматривал за нами своим неэффективным способом, и это в какой-то степени заслуживало уважения.       Столько людей под ногами, — ворчала старуха. — И они удивляются, почему я не покидаю своего кресла.       Я подошла к Аделле, лицо которой озарилось. — Леди-охотница! — Она отвесила глубокий, элегантный поклон. — Может быть, на этот раз мы сможем закончить наше знакомство? — На ее лице отразилась смесь веселья и грусти.       Ах, да, я ведь так и не назвала ей своего имени, поскольку была в кризисной ситуации. — Я… Думаю, вы можете называть меня Тейлор. Приятно познакомиться с вами. — Я села рядом с ней на скамейку и завела светскую беседу о том, как она устроилась. Наконец я спросила о том, что меня давно интересовало. — Когда мы были в той тюрьме, ты вела себя так, будто знаешь улицу снаружи. Ты знаешь, где мы были?       Аделла тяжело сглотнула. — Лучше бы я этого не делала. И я все равно могла ошибиться: все это место… оно было неправильным. Но это было похоже на Яаар’гул, деревню Менсиса.       — А что такое Менсис?       На мгновение она выглядела оскорбленной, но затем в ее глазах промелькнуло понимание. — Ах, конечно. У вас иностранный акцент: вы не должны быть осведомлены о политике Церкви. Школа Менсиса — это подразделение Церкви, занимающееся постижением богов, насколько это возможно. В то время как Хор стремится возвысить свой голос и привлечь внимание богов, можно сказать, что Менсис желает появиться у порога богов. В юности я несколько раз посещала Яаар’гул во время своего обучения. Это всегда было мрачное, но фантастическое место, богатое историей. Я… если что-то случилось с Яхар’гулом и со Школой… — Она замолчала, но я видела блеск в ее глазах, когда она говорила о школе. Если бы там был этот Яхар’гул, Аделла была бы опустошена.       — Если я смогу спасти кого-нибудь из Школы, я это сделаю, — пообещала я.       Аделла осторожно взяла меня за руку, когда я встала. — Пожалуйста, прежде чем ты уйдешь… Ты посторонний человек, поэтому это может показаться тебе странным, но ты понимаешь, какой силой обладает кровь. Моя всегда была сильнее, чем у других. Я хочу предложить ее тебе не просто в благодарность, а чтобы ты была успешен в своих охотах — чтобы у тебя хватило сил и энергии спасти больше людей. — Она протянула шприц, наполненный кровью, такой темной, что она напоминала черную вишню. Она была даже темнее моей, которая с момента приезда в Ярнам стала гораздо более пунцовой. Я до сих пор помню, как в юности моя кровь была почти розовой: Я унаследовала от матери легкую форму анемии и смирилась с тем, что никогда не стану атлетом. По крайней мере, до тех пор, пока не попала сюда.       — Спасибо, Аделла. Я использую его с пользой.       На возвышении Арианна, Шивон и Дезмонд были заняты счастливой беседой. Они ярко поприветствовали меня — Дезмонд немного задержался из-за слепоты, — когда я подошла. Мы поговорили о том, как у них дела, и я изо всех сил старалась отмахнуться, когда вопрос неизбежно переходил на меня. Арианна видела меня насквозь.       — Тейлор, дорогая. Даже если тебе неловко говорить о своих проблемах с кем-то еще, ты должна хотя бы высказать их. Большинство охотников обычно ведут дневник, в котором можно выговориться. Даже если ты знаешь, что никто его не прочтет, сам факт переноса слов на бумагу вместо того, чтобы держать их в себе, может стать очищающим опытом.       — Я подумаю об этом, — ответила я, желая поскорее уйти, пока не начала плакать. Рана, нанесенная смертью моей матери, снова была открыта, и материнская доброта Арианны скребла по этому незащищенному нерву. Подойдя к запертой двери в часовню, ключ от которой теперь был у меня, я увидела, как Аделла поспешно садится и принимает бесстрастный вид.