***
Он читает стихи взахлеб, пытаясь соотносить их с тем, что видит в округе. не выходит нихрена, но он все равно пытается. Почему-то хочется поразговаривать с Дэрьей о чем-то еще. Просто чтобы поговорить. Потому что он вспоминает те разговоры в лодке, когда у них не было никого кроме друг друга для разговора. Она рассказывала ему обо всем, перемежая истории из жизни стихами и отрывками прозы. Она была начитанной, приятной в общении, пока не начинала упрекать все живое по таким причинам, которые Ньюгейту и в голову бы не пришли. Правда потом он привык и без ее ворчания становилось немножечко скучно. Ему становилось немножечко стыдно за то, что по сравнению с ее идеальным, почерком он писал размашисто и криво. Но только немного, потому что она не смеялась, а наоборот, как-то завистливо вздыхала, когда видела его письмо. Неидеальное. но живое. Ей нравилось все такое: ломанное, кривое, пышущее жизнью. Он не спрашивал, но замечал, как она иногда вздрагивает, когда видит ту или иную последовательность цветов, знаков, предметов, словно в ее голове они вызывали страшнейшие ассоциации. Что может нести в себе сочетание свечи, линейки и скрипки, лежащей на полке в гостиной дома? Ньюгейт не понимал, но чувствовал, что об этом лучше не спрашивать никогда. Он вспоминает о ее доме и в памяти мелькают название некоторых книг, стоящих на полках. Он их не читал, но сейчас ему хотелось прочесть их. Просто чтобы прочесть. Но под рукой, как на зло, нет ничего кроме сборников стихов, прочитанных вдоль и поперек, и газет, читать которые - это зарабатывать себе невроз. Ньюгейт фыркнул и повернул голову к правому борту. Сегодня была его очередь дежурить. Спать было нельзя, вот и приходилось вспоминать все, что можно и нельзя. Внезапный всплеск за бортом заставил его дернутся. Ньюгейт поднялся, взял бисендо и подошел к краю, вглядываясь в темную воду. Та ничего особого не таила, но он все равно напрягся, а потому и не особо высоко подскочил, когда за спиной раздалось тихое: - Привет.- Дэрья стояла за его спиной, мокрая с головы до ног, со светящимися в темноте глазами. Она была... Чарующей... Похожей на черную воду, из которой она вышла, очутившись на палубе. Ее теплая шерстяная кофта намокла, облепила тело, широкая юбка облепляла оба хвоста. Бездна стояла за его спиной, ежась на ночной прохладе. Ньюгейт цыкнул и молча стянул с нее кофту, отдавая ей свою нагретую рубашку.- Спасибо. - Тебе не холодно?- он проводит рукой по ее волосам, отбрасывая мокрые кудри назад.- Может в тепло? - Нет, не стоит. Ты явно дежуришь... Не хочу подставлять. Я ненадолго... Чуть-чуть отдохну и поплыву дальше. - Что-то случилось?- она помрачнела, отвела взгляд и закусила губу. Ньюгейт обнял Селедку и та, слегка продрогшая, уткнулась ему в плечо. Когда она успела стать такой... Маленькой? Он помнит, как еще, казалось бы, совсем недавно, он смотрел ей в глаза. Теперь она дышит ему в ключицу, а он аккуратно сжимает ее своими большими теплыми руками. - Встречалась с сестрой на нейтральной территории. Поругались немного... Опять.- она скривилась, как от зубной боли и подняла глаза, чуть отстраняясь.- Мы не общались несколько лет и возможно мы наступили друг другу на больные мозоли... - Вы поругались? - Да. Очень сильно.- она снова уткнулась ему в плечо, тяжело вздыхая.- Я устала и очень хочу обратно к детям... Я скучала. - Я тоже... Слушай... Пока ты отдыхаешь, может поможешь мне с кое-чем? - Что-то случилось?- она взволнованно всмотрелась в его лицо. Селедка... Такая живая и теплая. Как светлячок, пойманный на лугу. - Я нашел несколько сборников стихов и когда я читал один из них... Я не смог понять, что мне хотели сказать. Совсем. Это... Какие-то странные стихи. - Оу, малыш Буек решил исследовать поэзию?- она выгнула бровь.- Ну, я не Камушек, могу быть не точной, но... Что за стихи? - Я... Заучил парочку, от нечего делать, хочешь послушать? - Давай! Мне никто не читал стихи уже... Очень много лет.- они уселись у мачты и Ньюгейт помог ей устроиться в кольце его рук. - Там есть стих, который понравился мне больше остальных... Он... Немного отличающийся от остальных. - Пф, кого ты пытаешься напугать? Давай, Буек, я вся во внимании! - Свободный человек, не в море ли безбрежном — Подобие твоё? Могучих волн прибой Сродни душе твоей, и в разуме мятежном Не меньше горечи, чем в бездне голубой. К нему стремишься ты и взором и руками, С подобием своим сливаться ты привык, И убаюканный шумящими волнами, Стихает иногда душевной боли крик. Замкнулись оба вы в самих себе сурово, В вас тайна грозная погребена навек: Кто знает скрытые богатства дна морского? Кто глубину твою постиг, о человек? Веками целыми вы, не щадя усилий, Друг с другом боретесь, рассудку вопреки: Так жажда в вас сильна и смерти, и насилий, О братья кровные, о грозные враги! Она замерла в его руках, вслушиваясь в голос, прикрыв глаза от удовольствия. И он продолжил читать то, что помнил. Он читает ей стихи. где автор восхваляет, описывает женщин - порочных существ, нагих, манящий, бесовских, он слышит как она мурлычет, как она тихо содрогается в смехе. - С осанкой важною, как некогда живая, С платком, перчатками, держа в руке букет, Кокетка тощая, красоты укрывая, Она развязностью своей прельщает свет. Ты тоньше талию встречал ли в вихре бала? Одежды царственной волна со всех сторон На ноги тощие торжественно ниспала, На башмачке расцвел причудливый помпон. Как трется ручеек о скалы похотливо, Вокруг ее ключиц живая кисея Шуршит и движется, от шуток злых стыдливо Могильных прелестей приманки утая. Глаза бездонные чернеют пустотою, И череп зыблется на хрупких позвонках, В гирлянды убранный искусною рукою; — О блеск ничтожества, пустой, нарядный прах! Карикатурою тебя зовет за это Непосвященный ум, что, плотью опьянен, Не в силах оценить изящество скелета — Но мой тончайший вкус тобой, скелет, пленен! Ты здесь затем, чтоб вдруг ужасная гримаса Смутила жизни пир? иль вновь живой скелет, Лишь ты, как некогда, надеждам отдалася, На шабаш повлекли желанья прежних лет? Под тихий плач смычка, при ярком свеч дрожанье Ты хочешь отогнать насмешливый кошмар, Потоком оргии залить свои страданья И погасить в груди зажженный адом жар? Неисчерпаемый колодезь заблуждений! Пучина горести без грани и без дна! Сквозь сеть костей твоих и в вихре опьянений Ненасытимая змея глазам видна! Узнай же истину: нигде твое кокетство Достойно оценить не сможет смертный взгляд; Казнить насмешкою сердца — смешное средство, И чары ужаса лишь сильных опьянят! Ты пеной бешенства у всех омыла губы, От бездны этих глаз мутится каждый взор, Все тридцать два твои оскаленные зуба Смеются над тобой, расчетливый танцор! Меж тем, скажите, кто не обнимал скелета, Кто не вкусил хоть раз могильного плода? Что благовония, что роскошь туалета? Душа брезгливая собою лишь горда. О ты, безносая, смешная баядера! Вмешайся в их толпу, шепни им свой совет: «искусству пудриться, друзья, ведь есть же мера, Пропахли смертью вы, как мускусом скелет! Вы, денди лысые, седые Антинои, Вы, трупы сгнившие, с которых сходит лак! Весь мир качается под пляшущей пятою, То — пляска Смерти вас несет в безвестный мрак! От Сены набержных до знойных стран Гангеса Бегут стада людей; бросая в небо стон, А там — небесная разодрана завеса: Труба Архангела глядит, как мушкетон. Под каждым климатом, у каждой грани мира Над человеческой ничтожною толпой Всегда глумится Смерть, как благовонья мира, В безумие людей вливая хохот свой!» Он не понимает, почему рассказывает ей его, но он почти счастлив, когда она расцветает, заливается звонким смехом. Она дурманит его, заставляет желать сжать ее крепче, защитить от промозглого ветра. Она же простудится. Ему не трудно обнимать ее и греть, пока сушится ее теплая кофта. - Это декаданс. Он и должен быть таким. Таким зрелым, таким ярким и тяжелым на оттенки. Мне нравится... Он показывает все грани нашего мира, показывает, как они прекрасны. Истинная красота в естественном уродстве...- она вздыхает, поднимает на него глаза.- Спасибо, что помог мне согреться. - Я всегда рад помочь тебе, Селедка.- он улыбается.- Тебе не стоит переохлаждаться. - Не волнуйся. Сирена никогда не замерзнет в воде.- она мягко выскальзывает из его объятий, оставляя вместо себя его рубашку, пропахшую солью, йодом и рыбой. Ею. Теперь его вещь пахнет ею. Она подхватывает свою вещь и одевается, не стесняясь того, что какое-то время она стоит на ветру в одном нижнем белье. Он тем более не стесняется. Он видел ее и не такой. Он видел ее больной и ничего хуже он не видел. А оттого ни один ее вид более не мог бы его смутить. Так он думал. Она подошла к борту и перекинула ноги, несколько раз покачивая ими в воздухе. По ним, в свете тонкого месяца, пробежала рябь, и две ноги превратились в два хвоста, извивающихся словно морские змеи. - Пока, Буек. Спасибо, что помог мне снова. - Пока, Селедка. Я рад помочь тебе, с чем бы ты ко мне не пришла. - До встречи. - До встречи.- она улыбается ему и прыгает вниз. Он слышит, как вздымаются волны, слышит плеск... он улыбается месяцу. Теперь ночь кажется не такой длинной и скучной. Он надевает рубашку, пропахшую ей, и садится обратно к мачте, снова устремляя свой взгляд туда, где Селедка выпрыгнула из воды, в этом странном, очаровательном жесте прощания. Он машет ей и прикрывает глаза. Осталось немного... Он должен достать еще книг. Он хочет читать ей и другие стихи.***
Дэрья приподнялась на локте, скривилась и потянулась за сигаретами. Ей хотелось курить и убивать. И для начала ей хотелось избавится от туши, занимающей пол койки. Фу... И что это она простите подцепила? Бухать надо меньше!!! Дэрья поднялась, не утруждая себя одеванием и пинком скинула тело с нагретого места. - Какого?!- мужик проснулся и попытался подняться, тут же получая в лицо своим тряпьем. - Оделся и на выход. Задержишься хоть на минуту, узнаешь, чем питаются питомцы моей дочери.- Дэрья подошла к туалетному столику, заглядывая в зеркало. Жалкое зрелище... Такие мешки под глазами, что она смело может прятать туда украденное... Ага, свою молодость, например. Женщина усмехается и проводит по лицу протезом, чувствуя, как замаскированный под настоящую руку механизм начинает нагреваться. Скоро можно будет и на людях появляться... Она посмотрела вперед и оскалилась.- Ты все еще здесь? - Какого хера ты раскомандовалась?! Совсем ебнулась, ша...- договорить он не успел. Трудно говорить, когда тебе совершенно не дружески пожимают горло. - Ур, милый мой, сопроводи нашего гостя к Эзили, я обещала ему шоу с кормлением. - Кормить будет с рук?- Ее старший сын изогнул бровь и сдавил шею трепыхающегося мужика сильнее.- Похвально... Оденься, мам, не месяц май. Простудишься, снова сляжешь... - Не слягу.- она откинула волосы назад и посмотрела на сына.- А теперь выйди и дай матери одеться. - Да, мама. только пожалуйста, потеплее. Твое последнее путешествие только чудом обошлось без осложнений. - Не смей говорить так, словно твоя мать старая развалина!- Дэрья огрызнулась, щеря острые зубы. Ур только покачал головой и кунул в мать одеялом. - Я и не имел в виду это. Просто даже нам свойственно болеть. И признай, что, если бы ты не заплыла к Ньюгейту в этот раз, ты бы вырубилась... Мам, мы беспокоимся, ты же знаешь. Пожалуйста, буть осторожнее.- с этими словами он вышел за дверь, утаскивая свой груз. Крокодилы как раз проголодались, зили будет в восторге от нового блюда в меню своих любимцев. Дэрья вздрогнула, стоило только двери щелкнуть замком. Он затушила сигарету в пепельнице, уже переполненной и неопрятной, отравляющей каюту своим видом. Мда... куда катится ее чертова жизнь? И на что она ее тратит... Снова не то! И на этот острове пусто! Она ищет уже сколько... Лет... Шесть? Можеть чуть больше, но найти того, кого требуется, не может... Все мужчины просто утратили всякую привлекательность! А ведь раньше и этот сошел бы, захапала бы не разбираясь... А сейчас что?! Правильно, уже четвертый и все туда же... Хотелось чего-то иного. Чего-то возвышенного и нежного... И куда ее, старую дуру, понесло? Откуда претензии? Неужели... Мда... Стареешь, Дэрья, вся твоя жизнь сужается до одного человека. Неужели ты и этого скота притащила только потому, что тебе надо было убедиться в исключительности другого?! И кого?! А вообще... А кто ей Ньюгейт?! Дэрья замерла, вглядываясь в свое отражение. Такое...Мерзкое... Она бы такого ей не простила! Нет!!! Не думать!!! Не думать!!! Иначе снова будет как тогда!!! А этого нельзя допустить!!! Дэрью затрясло, одеяло начало падать с плеч, обнажая смуглую, исчерченную шрамами кожу. Регенерация восстанавливала далеко не все и далеко не так, как хотелось... С внутренними повреждениями она справлялась на-ура, с внешними тоже, вот только не считала нужным убирать шрамы... Мерзкие, отвратительные, покрывающие руки и ноги, голый живот, спину и даже шею... Дэрью затрясло. Она вцепилась в раму зеркала и то затрещало, пошло мелкими трещинами-молниями. Третье зеркало за два месяца. Ур снова будет ругаться... Ох, бедный ее сын, и как он ее терпит-то... И не уходит вот уже сколько лет, все время с ней, как привязанный. И все ее дети так же, словно иного счастья, кроме как жить с ней в мире нет... Она же себя знает... Дэрья расцепила пальцы и попыталась улыбнуться. Собственное лицо откровенно подбешивало. Хотелось его закрасить, переделать. Из всех доступных вариантов была косметика. Дэрья достала из ящика коробку с тюбиками и баночками, вытащила на свет кисти и открыла банку с тональной основой... Когда она красилась, она на мгновение становилась не собой, кем-то другим. Она медленно преображалась, подводя глаза, подкрашивая ресницы, щедро намазывая щеки и нос, пытаясь перекрыть проступающий сквозь тонкую, смуглую кожу румянец. Она ненавидела его. Он всегда выдавал ее, давал понять о ее эмоциях, он всегда служил поводом для... нет, не сейчас! Она слишком трезва, еще только утро, ее дети ждут ее на палубе, команде нужны указания... Нельзя было расклеиваться!!! Она подводит глаза, чернит их, делает выразительнее, затемняет верхнюю губу черной помадой, проводит бардовым цветом по нижней. Золотой блеск поверху, блестки на глазах и на скулах. И вот перед уже и не то лицо, но вполне узнаваемое. Теперь она была довольна. Теперь можно и на палубе появится. Она подходит к шкафу и распахивает его, кривясь. Столько одежды, а надеть нечего. Окромя теплого костюма, из той ткани что подарил Ньюгейт, все слишком открытое и легкое. Сердце екает, когда она проводит по приятной, плотной ткани с рисунком. Такие наивные золотые рыбки, так приятно греющие сердце. Это первый подарок за последние... сколько... лет двести?! Нет, явно больше! А ей вообще кто-то из людей, не принадлежащих к ее семье дарил ей хоть что-то?! Нет... Землю под дом она купила сама, дом строила на свои деньги, все ее книги - это ее книги, все картины нарисованы ею и ее детьми, все жемчуга ею добыты, все вещи в доме притащены ею и для нее... Ей никто и никогда не дарил ничего кроме ударов и детей... А тут... А тут ткань... Такая наивно-белая, с рисунком из золотых рыбок, с бирюзовыми глазами, теплая, мягкая, греющая смуглую обветренную кожу лучше жестокого солнца Гранд Лайна. И вот совсем недавно... Ей никогда не читали стихи. Ее никогда не спрашивали о стихах, не интересовались этим... Даже ее дети никогда не спрашивали ее об этом, предпочитая думать самим, читать самим... Мать из нее получилась так себе... Эх... Нельзя!!! Нельзя думать об этом!!! Фух... Вроде полегчало. А ведь ей нравились стихи! И декаданс, и лирика, и романтизм! Ей нравилось читать их, ей нравилось мурчать их под нос нараспев, а теперь оказалось, что ей нравится их еще и слушать. Причем не просто слушать, а сидеть в кольце сильных горячих рук и слушать стихи пока что юношеским, но уже с претензией на глубокий бас голосом, греться о крепкое тело, вдыхать запах соли, йода, пота и немножечко крови. Ей нравилось до невозможности чувствовать ту осторожность, с которой Буек обнимал ее, тот жар, которым он пытался ее отогреть, та категоричность, те командирские нотки, когда он приказывал ей беречь себя. Даже сестра ей ни разу такого не сказала... А он сказал. А он сделал. А он не собирался останавливаться, не собирался оставлять все как есть... Он был другим. Возможно все дело в том, что Ньюгейт один из немногих романтиков жестокого океана. Таких папа любил называть истинными путешественниками, мечтателями, искателями свободы и приключений... Дэрья прикрыла глаза, поглаживая ткань, коснулась теплого свитера, а дальше... рубашки. Теплой, уже порядком поношенной, пропахшей солью и потом, запахом и теплом. Его рубашка... Дэрья улыбнулась, достала ее и теплую юбку до колен и пошла одеваться. Надо было уже явить свой лик***
Их новая встреча произошла не в море, а на острове, а конкретно в баре. Селедка была пьяна. Она лежала на барной стойке, вцепившись живой рукой в кружку, изредка пытаясь подняться и снова выпить. Ньюгейт помотал головой, пытаясь понять, не привиделось ли ему, но собственная, когда-то отданная рубаха и знакомые до боли кудри разрушили хрупкие надежды. Он выдохнул, подошел к стойке и сел рядом, знаками заказывая себе пива. Она шевельнулась, повернула к нему свое лицо и пьяно икнула, растягивая губы в улыбке. Он только покачал головой и отобрал у нее кружку, и переложил ее голову на свое плечо. Она потерлась о крепкое плечо своим румяным смуглым лицом и рассмеялась, отбирая свою кружку обратно и прикладываясь к ней губами. Ни один из них не сказал ни слова. Они просто сидели за барной стойкой, чувствуя друг друга, молча выпивая. Им незачем было сейчас говорить. Да и о чем? О том, как они рады друг друга видеть, о вкусе пива, о дальнейших планах? Зачем? Они знали, что встретятся снова, что их рано или поздно снова сведут вместе направления логов, что у них обоих все неплохо, что они оба рады встречи, что успели соскучиться по обществу друг друга. Зачем им было сейчас говорить, если можно просто молчать и пить вкусное пиво в приятной компании? Незачем. Им было вполне комфортно пить молча. Ньюгейт пил одну за одной, иногда укладывая голову на ее и просто лежа там, прикрыв глаза. Она что-то мурлыкала, проводя пальцами по стойке. Когда бармен подошел и выгнул бровь, молчаливо требуя плату, Ньюгейт, с невиданной для себя щедростью, заплатил еще и за нее. Она попыталась что-то пробурчать и полезть за своим кошелем, но он все так же молча остановил ее, встал сам и помог ей подняться. Ноги ее не держали и Ньюгейт ничего не говоря поднял ее на руки, вынося из бара и таща на себе в ту сторону, куда указала ее рука. Он нес ее, пока она обнимала его голову, укладывая свою грудь ему на голову. Хотя там и укладывать было особо нечего, но все равно. Щеки краснели не только из-за алкоголя, но еще и из-за близости. Когда он дошел до причала, где пришвартованный стоял ее корабль, и на котором, волнуясь, наматывал круги Ур, рядом с ними сидели Темпест, Августа и Эзили, смоля и болтая о чем-то своем. Эзили курила толстую сигару, иногда выпуская кольца дыма, раскладывая на бочке карты, Темпест курила длинную трубку, похожая на "трубку мира", как ее называли жители одного из островов Гранд Лайна, Августа курила сигарету, мрачно вглядываясь в расклад. Когда он прокашлялся они опустили на него свой взгляд и расплылись в улыбках. Ур остановился и поспешил спустится, перехватывая мать в свою хватку и стаскивая ее, упирающую и ворчащую что-то невнятное, с рук Ньюгейта. - Спасибо.- Ур улыбнулся. Ньюгейт просто кивнул и порывшись в кармане вытащил наружу, под свет растущей луны, несколько крупных жемчужин на нитке. Ур выгнул бровь и неожиданно фыркнул, убирая жемчуг матери в карман рубахи.- Правда спасибо. Маму редко возвращают на корабль просто так... Ты первый, на моей памяти. И Ньюгейт, впервые за вечер говорит: - Не стоит благодарности. Ей нужно проспаться, и было бы глупо с моей стороны тащить ее в гостиницу или к себе. На вашем корабле ей будет привычнее и удобнее просыпаться. Удачной дороги, Ур, дамы, надеюсь еще свидимся.- он разворачивается и уходит, спокойный за то, что Дэрья выспится в мягкой кровати. Ему не придется волноваться за то, что ее утащил кто-то из этих тупых животных. На корабле с ней ничего не случится. Стоило ему отойти подальше и Августа с сестрами переглянулись, начиная хихикать. Для них все это было... Мило. Просто очаровательно. - О, не сомневайся, Эдвард Ньюгейт, мы еще свидимся...- Эзили ухмыльнулась, смотря в карты и делая глубокую затяжку. Августа прикрыла лицо веером, хихикая себе под нос. Темпест просто покачала головой. - А он... Ничего так! Пожалуй его бы я приняла.- старшая из сестер потерла шрам и сморщилась, вытряхивая затухший табак.- Он другой. - Угу.- Августа кивнула.- Море к нему благосклонно. Видимо даже дедушке он понравился. - Будем на это надеяться... А теперь спать! Утром мы должны быть бодрыми, нам еще на рынок надо будет зайти. А-то у нас так табак кончится.***
Ньюгейт мрачно шагал по пустынному пляжу, тянущемуся у подножия каменных утесов. Мысль о том, чтобы послать все нахрен и сменить команду становилась все привлекательнее. Ведь предлагал же ему тот наглый хрен (как его там, а, Рокс Д Шебек) присоединится к нему. И почему он тогда отказался? Тфу... Ньюгейт пригладил недавно отпущенные усы, торчавшие вверх белым месяцем, и скривился. Терпеть этих идиотов становилось все сложнее. Он хотел просто пиратствовать, не преследуемый постоянными расспросами про Селедку и их взаимоотношения. Нахера спрашивать про три раза на дню не встречаются ли они, если он один раз рявкнул, что нет... И это немного бесило... Потому что Ньюгейт чувствовал себя идиотом и попугаем в одном лице. Идиотом - потому что они все еще не встречаются, хотя он уже как пару лет задумывался над тем, чтобы ей это предложить, а попугаем - потому что ему постоянно приходится повторять одно и тоже... Вот только последние два года они не могли пересечься дольше чем на полчаса, а признаваться в симпатии Селедке на бегу... Это ни себя, ни ее не уважать. Так еще и к ее детям надо на какой-то кривой козе подъехать и намекнуть на серьезность намерений и выслушать список правил, по которым они согласны доверить ему свою мать. Он завернул за угол утеса и замер, словно врезавшись в стену. Там, в пределах сотни метров отдыхала она... Селедка лежала на животе, развалившись на пледе, покачивая согнутыми в коленях ногами и уткнувшись носом в книгу. Ее мокрые волосы струились по влажной спине... Ньюгейт помотал головой и окликнул ее, молясь всему святому и проклятому, чтобы он не выглядел как маньяк. Ему нельзя было выставлять себя в подобном свете перед Селедкой... - Селедка!- она подскочила и повернула голову, расплываясь в улыбке. - Буек! Какая встреча!- она отложила книгу и поднялась, идя ему на встречу. Протеза при ней не было. На ней было легкая пляжная юбка на бедрах и верх от купальника. Она улыбалась идя к нему, сияя словно солнце. Смуглое веселое солнце. - Да уж... Не ожидал тебя встретить, Старуха. Как ты? - Нормально, отдыхаю вот... Дети куда-то смылись, вероятнее всего ищут приключения в лесу, меня оставили греть старые кости.- она отвела взгляд и откинула мокрые кудри, отклеивая их со спины. Ньюгейт засмотрелся на нее. Она была... Такой спокойной, расслабленной, разморенной на солнце. Такая милая и домашняя, солнечная.- А ты? - Устал от команды. Тут... Так тихо... - Да... Это просто детей рядом нет. Они все превращают в дурдом. - Не прибедняйся, ты и одна на это способна.- он улыбнулся и провел по ее лицу, убирая прядку за ухо. Она фыркнула и покраснела, ведя плечами.- Не хочешь поплавать? - Оу, приглашаешь?- она обнажает белые ровные зубы. - Конечно~- он протягивает ей ладонь, и она вкладывает в его руку свою, маленькую и изящную ладошку. Легкое движение ресниц и вот она уже в воде, а юбка медленно падает на песок. И он, как мальчишка, с хохотом срывается за ней, на ходу сбрасывая рубаху. Он прыгает в воду, поднимая тучи брызг, заставляя ее рассмеяться. Она хохочет, плещется, вскидывает свою руки и ноги. Она накатывает на нее волну за воной и хохочет рокочущим басом. И ему хорошо, и ей замечательно. С ней не стыдно казаться ребенком, с ним не страшно ослаблять бдительность. Она такая родная, привычная, встроившаяся в привычный уклад мироздания, он надежный и ставший основой. Они плещутся в воде как дети и им хорошо. Тут нет проблем, нет усталости, нет страха. Тут есть только они и им хорошо и весело вместе. - Потом выпьем пива? У меня есть заначка. - Конечно! Я тогда покурю, если ты не будешь против. - Конечно не буду. Но кашлянешь, изыму к чертовой матери. - Договорились, Буек. Догоняй! Я там такие ракушки видала! - Естественно, Селедка, куда же ты без ракушек...***
День, когда он съедает Гура-гура но ми становится роковым. Мало того, что фрукт пришлось отбивать у дозорных, так еще и рулевой не справился с управлением и корабль со всей дури налетел на скалу. Он сам не заметил, в какой момент фрукт оказался у него в зубах, когда он откусил его, чуть ли не задыхаясь от мерзкого вкуса. Этот вкус было невозможно описать как вкус... Он даже нецензурных слов подобрать не мог. Если бы эта мерзость воняла, он бы, наверное, придумал ассоциацию, но она не воняла, и даже больше того даже не пахла! Он проглотил ее автоматически, не в силах выплюнуть, чувствуя, как темнеет в глазах. У него начала раскалываться надвое голова, прямо как тот спелый арбуз, выращенный Августой, который можно было разломать на пополам просто щелкнув по нему пальцем. Он пошатнулся, опуская руку на перила и те затрещали, разламываясь в мелкую труху. Доски под ногами проломились, и он упал прямо в свою каюту, преодолев три уровня. Он упал на свою койку, ударяясь об нее головой. Книги с полки посыпались, зазвенели бутылки купленного для Дэрьи имбирного пива, жемчуг, бережно хранимый под подушкой, хрустнул, рассыпаясь в пыль. Все памятные мелочи, накопленные за столько лет, начали разлетаться, сминаться, и вместе с ними начали сминаться и стены. Они хрустели, трещали, дрожали, повинуясь расходящимся от него волнам силы, которые он не мог подавить. Ньюгейт бьет себя по голове, в попытке прекратить ломать под собой единственное, что бережет его от ранее дружелюбной и носящей на своей поверхности воды, и сознание гаснет. Последнее, о чем он успевает подумать, это о том, что он так и не признался Селедке и не предложил ей быть рядом, чтобы не случилось... Дурак... Усатый взрослый, но такой дурак... А жаль... Очень, очень жаль...***
Дэрья материлась последними словами, ни разу не повторяясь, таща резко потяжелевшее и потерявшее всякую плавучесть, огромное тело. Она сцепила зубы, начиная болезненный процесс превращения, увеличиваясь в размерах. Она ненавидела эту фигню и делала это только тогда, когда в этом была великая необходимость. Уже выросшими, когтистыми и перепончатыми руками она обхватила его под мышки и притянула патлатую голову с набрякшими усами-месяцами на плечо. Она плыла на спине, крепко удерживая Ньюгейта в своей хватке, следя за тем, как Августа осторожно собирает в обломках растрепанные книги и вещи Ньюгейта, придерживая вырвавшимися из воды водорослями других матросов. Дети Дэрьи кружили в воде, распихивая обломки, мимоходом, когда никто их матросов погибшей команды (капитан был мертв, Дэрья сама проломила ему череп, выплескивая эмоции, накопленные за то время, что она гнала корабль вперед, выжимая из своих способностей все. Капитан бы все равно умер, а так она использовала его кончину в своих целях) не смотрел на них, отщипывали кусочки от мертвых тел, и сладко жмурясь, запихивали их в рот. Ей было смешно от того, как завороженно следили матросвюы за ее дочерьми, наматывающими круги вокруг тонущих кораблей, не подозревая о том, что от смерти в этих ласковых когтях их отделяет одна мысль, одна эмоция, одно слово... Дэрья положила ладонь, когтистую и перепончатую, на лоб своей ноши и испуганно охнула. Ньюгейт горел, его сотрясала тяжелая, мучительная дрожь. Фрукт встраивался тяжело. Гура-гура но ми всегда был тяжелым в плане принятия носителем. Ньюгейта лихорадило, трясло, его мышцы скручивало... Дэрья испуганно свистнула, срываясь в стрекотание, окрикивая детей. Те оторвались от своих дел, бросая очарованную жертву, отбрасывая идею кого-то по-тихому сожрать, окружая мать и ее груз плотным кольцом, тревожно стрекоча, протягивая когтистые руки, прикасаясь ко лбу и телу, отдергивая руки, чувствуя жар и дрожь. - Тащи! Надо быстрее! Он же захлебнется! - Аккуратнее, аккуратнее! Придерживайте его! Он может вырваться! - О, Дьявол, какой горячий! Его трясет как вулкан! И нашел же пакость! - А его колотит! Колотит как в землетрясение! - Телотрясение!- они стрекотали, выли, пищали, рычали, испуганно частили. Они подняли Ньюгейта вместе с матерью на палубу и силой отобрали его из уменьшающихся рук. Дэрью колотило вместе с ним. Она поверить не могла в то, что это происходит с ним... Он не может!!! Он должен выдержать!!! Ньюгейт сильнее многих прочих!!! Один он и смог бы принять все, что предлагал фрукт!!! - В мою каюту его! Принесите воды и полотенца! Августа, неси лекарства в каюту, будь готова, готовить еще! Этих в трюм! Дальше "тех" комнат не пускать!!! Все вещи с их корабля нам! Корабль дозорных разобрать по кусочкам! Все ценное на "Сирену"! Работать всем!!!- она поправила треуголку, зарычала на заметавшихся матросов. Ее ребята понятливые и начали работать усерднее, чем прежде. Она кричала, размахивая руками, встревоженно смотрела за тем, как ее дети уносили Буйка к ней в каюту. А она осталась на палубе тяжело смотреть на тонущие корабли. Темное грозовое небо, за которым не видно луны, давило, заставляло погружаться в мрачные рассуждения. Она не заметила, что простояла так несколько минут, словно безмолвный памятник самой себе, и только тогда, когда Окто, уже несколько лет как взрослый, высокий и худой, с черными дредами, поднятыми в конский хвост и козлиной бородкой, подергал ее за рукав, отвлекая от тяжелых переживаний. Дэрья не была медиком, так что помочь Ньюгейту не могла. Она повернула голову и посмотрела на сына, протягивающего ей деревянную коробку. Там, вперемешку лежали памятные безделушки, от которых у Дэрьи екнуло в области сердца. Из коробки на нее смотрели ее же листовки, вырезки из газет со статьями о ней, сборник стихов, тех самых, которые ей читал Буек, когда обнимал ее в ту прохладную ночь, камушки, жемчуг и ракушки, которые они вместе с мелким Бараном собирали на пляже... Там же лежали несколько писем. Они были аккуратно подписаны, пронумерованы, сложены стопочкой и перевязаны красивой лентой. Дэрья провела пальцем по буквам, аккуратным, старательно выведенным почерком, с острыми, рублеными линиями, уселась на бочку, распустила аккуратный бант и взяла первый конверт. Коробку она поставила рядом с собой, напоследок перебирая нитки жемчуга, прежде чем вернуться к письму. Дэрья надорвала конверт когтем и вытянула плотно исписанный листок, сложенный в несколько раз. Развернув его, она пробежалась по тексту глазами и ошеломленно всхлипнула, зажимая рот рукой. Она протерла глаза и снова пересмотрела письмо. Потом открыла второе, прочитала его, за ним еще одно и еще... Все те же строчки, одни и те же слова, в этой его грубоватой, но такой милой манере. Она всхлипнула громче, зашлась счастливым рыданием, прижимая письма к груди. Ее любили! И ее любил тот, кого полюбила она! да такое впервые на ее памяти! И он так это говорил... Так... Так... Лично, искренне... Слезы застили глаза, она вытерла их рукавом и открыла последнее письмо, объемнее и увесистее предыдущих. Она с трудом надорвала конверт - руки тряслись. Из конверта на протянутую ладонь одно за одним выпали украшения... Она вытянула из общей кучи серьги с жемчужными черепами на цепочке, ожерелье из крупных жемчужин и лунных камней в виде черепов, браслеты с ракушками и каменными бусинами молочного цвета, а после... Она захлебнулась воздухом, зашлась новыми рыданиями, прижала к себе украшения. Она аккуратно положила их в коробку и дрожащими руками попыталась снять серьги. Простые золотые гвоздики с черными камушками, купленные когда-то девятым или десятым мужем, теперь потеряли в цене. Они были куплены по ее просьбе и с ворчанием, а эти сделаны на заказ, как подарок от чистого огромного сердца. - Помочь, Мам?- Ур подошел со спины, заглядывая в письма, быстро считывая информацию и светлея лицом. Он улыбнулся, провел руками по материнским волосам и сам достал из ушей матери осточертевшие серьги, выкидывая из сразу за борт. Он одно за одгим надевал на мать украшения, давая ей успокоится и осознать все, что она увидела и почувствовала. Он надевал на нее серьги, колье, вплетал в волосы нитки с каменными бусинами, крепил на запястьях браслеты. Он улыбался и светился изнутри, предвкушая что-то свое. Последним на ладони осталось кольцо. Дэрья сглотнула и начала медленно примерять его на каждый палец сначала левой, а потом и правой руки. Кольцо идеально село лишь на один. На безымянный палец правой руки. Оно село, как будто всегда там было. Две когтистые руки скелета, держащие в руках обвитый черной змеей череп из белого камня, с огромной кувшинкой вместо правой глазницы. Дэрья боялась предположить во сколько обошлось это кольцо. Это прекрасное, идеальное кольцо! Дэрья прихала руки в груди, откинув голову назад. - Мам... Ты бы пошла к отцу. Ему и тебе будет лучше быть рядом. Не беспокойся о делах, мы разберемся с ними. Иди.- он отобрал коробку и подтолкнул задумавшуюся и незаметившую оговорки мать к двери. Напоследок он стянул с нее треуголку и бандану, растрепав пышные кудри. Дэрья улыбнулась ему, кивнула и скрылась, спеша к Ньюгейту. Ур надел на себя шляпу, развернулся на пятках, упер руки в бока, все еще держа на весу ящик и свистнул. - Братья и сестры мои... Партия сыграна, время платить по счетам! - Да завались ты, Ур! Отдам я тебе деньги, проницательная Скотина! - Вот так всегда!!! А я говорила, что он что-то знает! - Ур всегда все знает, он Ур. А точнее будет сказать, что знает Эзили. Ну и Сабина, но она не играет и молчит в тряпочку! - Давайте отберем у нее карты таро! - Чтобы она опять гадала на кофе, гречке и рыбьих потрохах?! Один раз мы так напортачили, больше не надо! Я еще одного раза не переживу! - Ес!!! А я говорила!!! Ну и кто теперь дурочка, а?! - А ну ша!!! Мать сказала вам что делать? Так марш работать, потом перетрете! И деньги на бочку! = Да, Темпест! - Вечно они выигрывают... Эй, братишка, займешь мне до пятницы? -А что в пятницу? - Отыграюсь с матросами - верну! - Ладно, но только в этот раз! - Работать!!! = Да сейчас!!!***
Дэрья мурлыкая провела мокрым полотенцем по покрытом испариной лбу наглого сопляка, на которого она уже несколько лет смотрела под совершенно другим углом. Августа и Сабина уже вкололи ему какие-то лекарства, чтобы ему стало легче, и теперь молча сидели за прикрытой дверью и курили, подсматривая в щелку и хихикая, готовясь к тому, какие деньги они сдерут с остальных за эту информацию. Их мама впервые в жизни проявляла нежность по отношению к мужчине... И когда мужчина проявлял нежность к ней... Ни единого ласкового слова, ни за один из тех браков, которые видели они. Августа была седьмой, Сабина десятой, но ни они, ни кто-то еще.... Да даже Ур, самый старший из них, не видел ни единого хорошего момента. А тут... Августа снова хихикнула, выдыхая тяжелый дым, пахнущий яблоком. А тут они впервые видели маму счастливой. Плачущей от радости, нежно гладящей кого-то по голове. Сабина провела по волосам, доставая оттуда заколку с месяцем и перецепляя ее острыми краями вверх, закрепляя челку на боку. - Шестнадцать.- Сабина затушила сигарету о подошву ботинка. - Чего?- Августа выгнула черную бровь и в две затяжки прикончила сигарету. - Ничего... Просто почему-то в голову пришло. Надо сходить осмотреть этих... Болезных... И лекарства раздать. Я пойду. - Угу. Я скоро буду.- Августа заглянула в комнату улыбаясь. Дэрья прилегла рядом, укладывая голову на плечо Ньюгейта и мирно посапывая. Ее протез лежал на тумбочке, такой... наивно-безобидный. Девушка тихонько фыркнула себе под нос, на цыпочках подошла ближе и укрыла мать лежащим на кресле пледом. В ее волосах распускались цветы, на щеках цвел румянец. Девушка покачала головой, погладила мать по лбу и удалилась, туша свет. Ничего большего сделать ни не смогут. Ньюгейт должен справиться сам. Он справится, Августа верила в это... Этот мужчина не должен был их обмануть. - Чего ты так долго? - Ничего. Пошли за деньгами, эти кретины продули мне дважды.- Седьмая и десятая тихо рассмеялись, удаляясь от комнаты, где мирно спали двое. Они уходили, чтобы разнести радостные вести и обсудить дальнейшие планы. О-о-о, Августа прекрасно знала, что некоторые моменты стоит решать сильно заранее... Надо же им определиться с цветом платья для любимой мамули? Августа взяла сестру за руку и зашептала ей на ухо свои гениальные планы, не заметив, что под ногами мелькнул чей-то чешуйчатый хвост... - Глаша, блять!!! Бессовестная скотина!!!- Августа неграциозно шлепнулась на задницу, утягивая с собой Сабину, отчаянно матерящуюся и пытающуюся удержать юбку на месте, оказываясь нос к носу с раздраженно шипящей рептилией. Глаша щелкнула челюстями, оскорбленно задирая голову.- Тупая животина! - Не оскорбляй мою деточку!- Эзили выглянула из-за угла, хмуря брови и упирая руки в бока. Ее комнатная самка крокодила, любимица, всегда отхватывающая самый вкусный кусочек, заворчала, потираясь о ее ногу мордой.- Она не виновата, что ты слепая коза. - Ты поосторожнее со словами, сестрица, как бы потом твой путь не стыковался с фаянсовым другом...- прошипела Августа, ничего, впрочем, не собираясь делать в этом направлении. Травануть кого-то из семьи? Это что-то из раздела фантастики. Эзили скорее умнет в одно лицо кастрюлю супа со слабительным и попросит добавки, чем получит хоть какой-то воспитательный эффект... Эх... Жалко. С Ньюгейтом так не поразвлекаешься! Он-то другой! мама не одобрит.... - Напугала гадюку голой жопой...- фыркнула двенадцатая.- Что там по новостям? Я оказалась права? - Ну конечно! Ты сомневалась? Твои расклады всегда сбываются, моя дорогая. Они спят. - Оба? Рядом?- глаза у одетой в пестрое, широкое платье Эзили засверкали. - Угу. Мама у него на плече прикорнула.- Августа поднялась сама и вздернула на ноги мелкую. Сабина только пофыркала, почесывая Глашу под челюстью.- Мы на палубу, ты куда? - Изоца искала. Он опять куда-то сныкался, а он мне долже-е-е-ен...-Двенадцатая мечтательно зажмурилась, облизывая губы. Изоц терпеть не мог ставить деньги, поэтому ставил еду. Готовил он редко, но очень вкусно, так что Эзили уже предвкушала пиршество. - О, сегодня на тебя порцию не делать, и так наешься? - Нет уж, будь добра предоставить мне возможность поесть вдоволь. - Может вы обе заткнетесь и мы уже пойдем к Уру?- Сабина подняла крокодила на руки, фыркая в сторону сестер.- Старший брат должен знать. Они шли рядом, плечо к плечу, занимая треть коридора. Почти одинаковые, с идентичными лицами, но разным выражением и оформлением. Эзили была темнее сестер почти на тон и одевалась пестрее Ура, напоминая торговку или гадалку, с кучей мелких и крупных кос, в которых звенели и стучали бубенчики и бусины. Августа носила платье с огромным вырезом, удерживаемым на месте корсетом, на котором в свою очередь крепился огромный металлический веер. Сабина же носила длинную юбку и кофту, с широкими рукавами и тяжелые ботинки. И теперь эта проклятая троица шла на верхнюю палубу, таща вместе с собой недовольного крокодила. Глаша лежала на нечеловечески сильных руках и всем своим видом выражала, что сапоги Сабины не проживут и недели. А жаль, они были новые. В то же самое время, когда ее дочери радостно шли сплетничать и заключать новые пари, Дэрья завозилась на плече, просыпаясь после короткой дремы. Ее разбудил Ньюгейт, очнувшийся и попытавшийся подняться с кровати, но руки него не слушались, и он только неловко дернулся, срывая налет дремоты. - Лежи, Кретин!- недовольно пробурчала женщина и придавила Ньюгейта ладонью обратно в лежачее положение, устраивая голову на его плече.- Чего вскакиваешь, только судороги подавили, он новых захотел... - Сельдь? Ты что тут... А я где вообще?- Ньюгейт пробежался глазами по комнате, приподнимая голову, стараясь при этом не двигать плечом. Уж слишком уютно устроилась там сирена. - В моей каюте. На "Дохлой Сирене". Лежи давай... Тебе лучше будет поспать. Гура-гура но ми - фрукт мерзопакостный, первые дни колбасит не по детски... Так что расслабься и готовься получать удовольствие от проявления моей заботы. - Что, Старуха, теперь твоя очередь играть в сиделку?- усмехнулся в усы Ньюгейт. - Это все, что ты мне хочешь сказать?- Дэрья приобняла его, перекинув руку через грудную клетку, но не дотягиваясь даже до бока.- Нифига ты раздобрел за последние годы... - Нет не все...- Ньюгейт успел заметить и серьги, и бусины, и кольцо, и если он все еще жив, а не прикармливает собой местных Морских Королей, то в теории можно надеяться на взаимность. Селедка не выглядела женщиной принимающей подношения просто так.- Но для того, чтобы сделать все красиво, мне надо встать, а ты мне этого не дашь. - Не дам.- согласилась она.- Как пройдет вся эта фигня, тогда хоть горы таскай, а пока лежи и болей. Позволь себе, так сказать, расслабиться. - А я и позволяю.- Ньюгейт с трудом поднял руку и положил ее Дэрье на бок.- Я бы хотел признаться тебе как-то более... - Романтично? Брось. С твоим косноязычием тебе не быть великим романтиком. Так что оставим романтику тем, кто помоложе... Прочитай мне лучше стихи, у тебя хорошо получается. И к слову. Я согласна.- Ньюгейт улыбнулся, прижимая Дэрью к себе ближе. - Давай пока не торопиться. Сначала я должен понравиться в качестве твоего потенциального мужа твоим детям. Всем. Да и нам надо привыкнуть к друг другу. Не хотелось бы, чтобы через месяц после свадьбы ты выкинула меня в море из-за того, что я носки не так складываю.- Дэрья расхохоталась, прижимаясь сильнее, потираясь лицом о его плечо и размазывая растекшийся макияж (между прочим водостойкий! И тут обманули, козлины!) по светлой коже. Ньюгейту захотелось ее поцеловать. Пусть даже в макушку. - Не беспокойся, я и сама их разбрасываю. Эта комната не превратилась в склад барахла и забытых ноской только потому, что к ней имеют доступ все мои дети. А Ур тот еще чистюла. - Что, даже людишек жрет аккуратно?- фыркнул Ньюгейт. - Конечно! Все сирены, как сирены, руками-зубами, а этот вилку достал и колупается, колупается...- она рассмеялись, чувствуя, как в груди пузырится счастье. Совместное счастье, такое большое и теплое. - Ценю тебя, Дохлячка. Я тебе имбирного пива купил, оно, наверное, разбилось. - И я тебя, Сопляк. Нет, парочка бутылок уцелела, я выпью их позже. Спасибо, люблю имбирь. - Я знаю. Что хочешь послушать? - Не знаю, читай, что первое придет на ум.- она прикрывает глаза и Ньюгейт завороженно смотрит на ее смуглую кожу, на худые щеки, на темные, с большим количеством капилляров, веки, с пышным веером черных ресниц. И просто начинает читать: - Ты не из тех, моя сильфида, Кто юностью пленяет взгляд, Ты, как котел, видавший виды: В тебе все искусы бурлят! Да, ты в годах, моя сильфида, Моя инфанта зрелых лет! Твои безумства, лавры множа, Придали глянец, лоск и цвет Вещам изношенным — а все же Они прельщают столько лет! Ты что ни день всегда иная, И в сорок — бездна новизны; Я спелый плод предпочитаю Банальным цветикам весны! Недаром ты всегда иная! Меня манят твои черты — В них столько прелестей таится! Полны бесстыдной остроты Твои торчащие ключицы. Меня манят твои черты! Смешон избранник толстых бочек, Возлюбленный грудастых дынь: Мне воск твоих запавших щечек Милей, чем пышная латынь, — Ведь так смешон избранник бочек! А волосы твои, как шлем, Над лбом воинственным нависли: Он чист, его порой совсем Не тяготят, не мучат мысли, Его скрывает этот шлем. Твои глаза блестят, как лужи Под безымянным фонарем; Мерцают адски, и к тому же Румяна их живят огнем. Твои глаза черны, как лужи! И спесь, и похоть — напоказ! Твоя усмешка нас торопит. О этот горький рай, где нас Все и прельщает, и коробит! Все — спесь и похоть — напоказ! О мускулистые лодыжки, — Ты покоришь любой вулкан И на вершине, без одышки, Станцуешь пламенный канкан! Как жилисты твои лодыжки! А кожа, что была нежна, И темной стала, и дубленой; С годами высохла она — Что слезы ей и пот соленый? (А все ж по-своему нежна!) Дэрья улыбается и погружается в дрему. Ей хорошо и тепло, ее греет раскаленное тело Буйка. Ньюгейт прикрывает глаза и отправляется в царство Морфея. Ему нужно спать, чтобы выздороветь, прийти в норму и наконец сделать все так, как надо. Селедка заслуживала того, чтобы за ней красиво ухаживали. Она заслуживала самого лучшего... Ур, подталкиваемый сестрами и братьями, заглянул в комнату, растягивая губы в ухмылке. На огромной кровати спали двое: их мать и человек, который собирался стать ее мужем. Они лежали и спали, на спящих лицах было выражение покоя и счастья. Ур тихо затворил дверь и жестами показал остальным, что все хорошо и не стоит шуметь. Все разулыбались и тихо, на цыпочках, попятились задом по коридору, умиленно хихикая. Все складывалось как нельзя лучше. Мама будет в надежный руках. Они это знали.***
Ньюгейт широко и неприятно улыбался, смотря на человека, когда-то звавшего его в свою команду. Рокс Д Шебек глотнул пива и пристально посмотрел на пирата, крепко держащего в одной руке нагинату, а второй прижимавшего к груди красивую, но слишком уж худую и плосковатую женщину, которая с комфортом устроилась у него на коленях, потягивая пиво. - Итак... Помниться, ты говорил, что в твоей команде есть местечко, для кого-то вроде меня... Оно все еще свободно? Шебек оскалился и отставил кружку. - Не уж-то надумал? И что же послужило толчком? - Наконец разобрался с одним давним дельцем...- он ласково посмотрел на женщину, пододвигая к ней блюдо с жареной курицей.- Да и не люблю быть слабаком. Про Гура-гура но ми, слышал?- Ньюгейт провел пальцами в воздухе и Шебек почувствовал, как пол под ногами заходил ходуном. Пират оскалился еще сильнее. - Слышал... Ценное приобретение... Как там тебя? - Эдвард Ньюгейт. А это Дэрья.- усатый мужчина кивнул на свою спутницу. - Потащишь свою бабу с собой? - С чего это? У нее свой корабль есть. Просто она будет частенько наведываться.- Ньюгейт опрокинул в себя кружку, на секунду отставив нагинату. Выпустил оружие, но не женщину... Странный пират. - Ага...- женщина наконец-то заговорила, бросая неприятный взгляд пронзительно желтых, холодных глаз на капитана.- Дэрья, сирена. Капитан корабля "Дохлой Сирены"... Рада знакомству, Рокс Д Шебек... Мы часте-е-е-енько будет видеться... Мне свойственно скучать по своему жениху.- Рокс почувствовал, как у него встали дыбом волосы на затылке. Ничего себе приобретеньице... С подвохом и тройным дном...- Я рада познакомится с капитаном моего дорогого Буйка. - Селедка, не начинай. - Да ладно тебе~- она провела пальцем по его груди, ведя плечом и заглядывая в глаза.- Купишь мне пива? - У тебя свои деньги есть.- фыркнул Ньюгейт. - Тебе пиво вкуснее продают. - Ладно, тебе какое? - А давай все, все-таки принятие в команду - это стоящий повод напиться!