***
С каждой новой газетой он зверел все больше. Дело дошло до того, что первым газету отдавали ему и только после того, как он, вырвав все страницы с фотографии злобно убирался к себе с закуток, чтобы спрятать их от глаз этих извращенцев, все остальные получали доступ к свежей информации. Он дрался на постоянной основе, получая в глаз и стесывая кулаки об чужие морды. Но напряжение внутри росло, требовало выхода. Драки больше не спасали, а каждая новая газета бесила все больше и больше. Селедка последнюю совесть потеряла! Ей что, хочется простыть и заработать себе пневмонию?! Ей хрен знает сколько лет, а она носит эти символические тряпочки!!! Р-р-р-р-р! Взрослая серьезная женщина, а одевается как... как... Как в общем!!! А эти и счастливы на нее попялиться! На что там пялиться?! На причину будущих проблем со здоровьем?! А потому тот день, когда на горизонте появился корабль Селедки, Ньюгейт почувствовал, как клокочущее раздражение просится наружу. Только бы она подплыла поближе... - Буек! Какая встреча!- она, в своем бесстыдном, ни черта не греющем наряде, перепрыгнула с палубы на палубу, не спрашивая разрешения ни у кого. Зачем ей спрашивать разрешение? Даже если бы ей ответили нет, она бы все равно пришла... Наглая старушенция! - Селедка... Пошли поговорим...- он выплевывает это сквозь зубы, она выгибает бровь, но не возражает, только делает своим знак перекинуть трап. О! Как удобно! Сейчас он выскажет ей все! - Как твои дела? Пиратствуешь? Видела, что ты сильно отличился! А откуда синяк? Кто это тебя так?- она протягивает руку и аккуратно прикасается к синяку. В груди теплеет от гордости. Боевое ранение, которое она заметила. И это ранение он получил в драке за ее честь. Потому что дрочить на Океан - это ненормально! - Из драки. Не важно. Пошли быстрее. И отошли своих дуболомов. - С чего дуболомы-то?! Нормальные ребята...- она делает такое недоумевающее и легкомысленное лицо... Она серьезно?! Она серьезно?!! Она действительно не понимает?!! - Селедка... Скажи мне... ТЫ БЛЯТЬ СЕРЬЕЗНО?!- он взорвался. Он схватил ее за ворот рубашки и дернул на себя. Она недоумевающе хлопнула глазами. Чертовы золотые глаза. Красивые, но такие дурные! - Ты чего? - Я чего?! Я чего?!!! А ты какого черта носишь этот разврат?! Мало того, что непристойно, так еще и не греет нихера! Ты захотела заработать себе пневмонию и проблемы на твои женские органы?!! Какого черта твои шорты заканчиваются там же, где и начинаются?!! Ты хочешь застудиться?! Ты, ебанный в рот, вроде взрослая женщина, а творишь всякую херню! Ты, блять, даешь повод всяким отбросам капать слюнями на твою листовку!!! Ты пират!!! Тебя бояться должны, уважать, а не считать тебя портовой шлюхой, готовой дать таким отбросам как они!!!- он начал орать во всю глотку, нависая над ней, притягивая к себе, словно пытаясь согреть ее своей яростью. Она снова хлопнула глазами, а потом... Рассмеялась... Она просто рассмеялась, запрокидывая голову, обнажая смуглую шею, украшенную жемчужным ожерельем. Рядом загомонили ее дети, высыпавшиеся на его крик. Ньюгейт снова почувствовал, как его разрывает от злости. Он отпустил Дэрью, сорвал с себя теплую рубаху и завернул Селедку с нагретую ткань. А после, развернувшись, вцепился в воротник Уру. Ее старший сын только обреченно вздохнул, видимо готовясь выслушивать ор в свой адрес. - А вы куда смотрели?! Ты куда, блять, смотрел?! Она разгуливает в чем попало! Ветер в Новом Мире нихера не теплый! Ты видел, что с ней бывает, когда она болеет?! Я да! На ее смотреть больно!!! А ты, блять, ей потакаешь! На нее, из-за твоего бездействия пялится кто попало!!! - Воу-воу, остынь, Ньюгейт-кун!- Ур поднимает руки. За его спиной шипят остальные. Окто, двенадцатилетний пацан, с всклокоченными кудрями и распахнутыми широко глазами, обнял Августу, покачивающую веером, за талию. Они все смотрели на него так, как будто видели его впервые видели.- Мы пытались, но сам видишь, не сработало... - Значит плохо пытались! - Остынь, Буек!- он обернулся, Дэрья придерживала его рубаху целой рукой, протезом же, удивительно живым и теплым, почти не отличимым от настоящей руки, только шарниры портили это впечатление, она потрепала его по голове.- Раз такое дело, то я постараюсь носить что-то потеплее... Хе-хе... Давно обо мне никто так не пекся.... = ЭЙ! А мы?!- ее дети завопили в один голос.- Какого черта, Ма?! - Дети... Вы дети! А я взрослая! - Да?! А иногда и не скажешь! То ты голой жопой на подоконнике сидишь, то этой же голой жопой по ветру скачешь...- проворчал Ньюгейт.- Еще раз увижу листовку, где у тебя видно ляжки выше половины, я, блять, не постесняюсь никого, приду, перегну тебя через колено и выпорю, как даже детей не порют, потому что они понимают! Начни оправдывать свой возраст, думай головой! Черт... Какого хера тебе говорю это я?! Ты поняла, Селедка?- он тяжело дышит, смотрит ей в глаза. Она улыбается и кивает. Внезапно Ньюгейт срывается с места, бросаясь на свой корабль. Он заныривает в коридоры, спеша найти то, что ему необходимо, и вернуться обратно. Не даром, ох не даром он когда-то взял свою долю этой фигней! Ох не зря! как знал, что пригодится! Он возвращается и впихивает в руки Уру рулон ткани белого цвета с рисунком из золотых рыбок. Они плыли куда-то сверкали своими боками, блестели плавниками... - На! Сшейте ей что ли штаны и что-нибудь наверх... Она теплая, с подкладом... Торговец клялся и божился, что греет получше шерстяной. Путь носит. И пусть прекратит тратить здоровье!- Ур ухмыльнулся и кивнул. Ньюгейт подошел ближе к все еще кутающейся и пригревшейся Дэрье и посмотрел на нее.- Сельдь... Одевайся теплее, потому что пневмония - это не то, что тебе надо. - Ага... Спасибо, Буек...- Она улыбается и снова треплет его по волосам.- Спасибо за заботу!- Ньюгейт чувствует, как он заливается краской. Он смотрит на нее и в груди горит. Он не понимает почему, откуда он, но хочет, чтобы этот огонь не исчезал, а постоянно был с ним, грел его изнутри. Дэрья улыбается, снова смеется и обнимает его, прижимая лицом к своей груди. Не такой уж и маленькой, какой она казалось со стороны. - Ты это... Верх теплый надевать не забывай! Легкие тебе тоже нужны!- он снова слабо огрызается, смущенный этим... Этим чем?! Объятьем, или чувством, заполыхавшим сильнее?! - Обязательно! Ладно, нам пора! Еще свидимся, Буек! - Не прощаемся, Селедка! Он сходит на свой корабль, а потом долго стоит и смотрит, как они отплывают. Стоит и смотрит. А в груди тепло... - Эй, Ньюгейт, а это че, телка твоя?- нет. Пожалуй, это все-таки ярость. Уолли кабзда.***
Когда на следующей листовке Селедка была в костюме из той самой ткани, из-под которого торчала черная водолазка, закрывающая горло, Ньюгейст испытал что-то похожее на гордость и удовлетворение. Она была кристально чистой, по сравнению с теми кусками мяса, лежащими на фоне, ее шею украшали жемчуга, а в ушах висели серьги-золотые рыбки, а часть волос, убранная в пучок, была заколота кандзаси с ними же. Она была прекрасна, а самое главное - ей было тепло. Эту фотографию Ньюгейт аккуратно вырезал, отнес к себе и положил в толстую записную книжку, где лежали все остальные фото из газет. И конкретно вот эта фотография действительно грела, дарила тепло. Она была такой веселой на ней, вся в золотых рыбках с бирюзовыми глазами...