Твой единственный минус

Пару часов, и самолет доставил меня в пункт моего назначения. Для кого-то прекрасный город, кусочек Европы в России, колоритное и совершенно особенное место, для меня же – источник самых мучительных воспоминаний. Ты вернешься. Я знаю. Все всегда возвращаются. Мама стискивает меня в самых крепких, медвежьих объятьях, норовя раскрошить мои ребра, пока папа неловко мнется рядом и легонько похлопывает меня по спине. - Ну вот и встретились, - говорит мама, заключая мое лицо в свои теплые и такие родные ладони, - Наконец-то. Жень, чего встал? Бери чемодан. Папа тут же бросается выполнять приказ мамы, хватает чемодан за ручку, отрывает его от земли и, слегка переваливаясь, направляется к выходу из аэропорта. - Пап, - зову я, - У него колесики есть. Поставь, надорвешься ведь. - Жень, и правда что. Мне потом твою спину лечить опять. Не-не. - В болезни и здравии, - подтрунивает папа, напоминая маме обещание, данное много лет назад юной девушке в пышном белом платье, которая, как и в тот день, все еще смотрит на него с легкой укоризной и непередаваемым теплом в глазах. - Да ну тебя, - отвечает мама и отмахивается от него, все же не скрывая улыбки, - Ну, как долетела то? Нормально? - Нормально, - вторю я ее вопросу, - А как иначе? - Мы тут уже с самого утра на измене. Вот этот товарищ, - мама указывает на папу, бережно укладывающего чемодан в багажник неизменного вот уже несколько лет Фольксвагена, - Мне всю плешь проел. Поехали, да поехали. Я говорю, да не прилетит самолет раньше, если ты раньше туда приедешь. Походит, походит и опять – поехали. Да что ты будешь делать то! – мама всплескивает руками и усаживается на переднее пассажирское сидение. Я залезаю назад и располагаюсь посередине, чуть подавшись вперед. Папа заводит двигатель, мы выезжаем с парковки и отправляемся в путешествие к дому. Мама неустанно щебечет о том самом дяде Володе и о нашей поездке на шашлыки, которая должна состояться уже на выходных. Я не испытываю ни радости, ни разочарования. Шашлыки я люблю. Природу тоже. Но это событие у меня сейчас почему-то не вызывает особого восторга. Если мне дать волю, я, пожалуй, пролежала бы весь месяц на своей кровати, уткнувшись лицом в подушку. Увы, такой расклад мне светит разве что во сне. Моя деятельная мама не вынесет моего безделия – либо придумает на пустом месте развлечение, либо решит, что у меня депрессия из-за расставания с Андреем, и завалит меня кучей вопросов и советов. - Школа вон твоя, - бормочет отец, - Стоит. На месте. Будто за время моего отсутствия эту шарагу могли снести. Я кошусь на трехэтажное здание, пустые стеклянные глазницы окон которого хранят в себе отражение страдальческих лиц школьников, мечтающих поскорее вырваться на свободу. - Ага, - все же отвечаю я. Мы с папой погружаемся в молчание, пока мама неустанно вещает обо всем, что успело произойти за время моего отсутствия – у тети Любы сын женился, Золотаревы переехали за границу, а дом продали за копейки, будто бежали от кого, тетя Марина замуж вышла в третий раз, да за парня на пятнадцать лет моложе, а ведь он детей захочет, а она, дура, согласна, дядя Костя машину новую взял в кредит, а кто выплачивать то будет, с зарплатой то в двадцать тысяч. Помнить бы еще, кто все эти люди. Но я молчу. Не хочется всех этих разъяснений только для того, чтобы сказать «А-а-а точно» и забыть этих людей уже через пять минут. Папа останавливается у зеленых металлических ворот, выходит из машины, открывает ключом такую же зеленую металлическую дверь и скрывается внутри. Через две минуты ворота распахиваются, открывая моему взору небольшую подъездную дорожку, ведущую к гаражу, удобно расположенному прямо в доме. Старательно лелеемые мамой клумбы пышут жизнью, радуя глаз пестрыми красками самых разных цветов, названия которых я тоже так и не запомнила. Сам дом, годами обустраиваемый моими родителями, которые бережно откладывали каждую копейку в счет то обшивки дома, то ремонта, то замены крыши, кажется мне сейчас каким-то серым, обветшалым и невзрачным. Когда-то каждая обновка казалась мне колоссальным изменением, превратившим дом в настоящий дворец. Возможно, дело в квартире Юны, в которой все настолько дорого и идеально, что даже больно подумать, сколько на это все ушло денег, а возможно, я просто отвыкла. В любом случае, я всегда любила этот дом – в нем мне казалось, что я в безопасности, как мышонок, надежно спрятавшийся в норке. Мама, взлетев по крыльцу как юная козочка, спешит открыть передо мной дверь. Папа же плетется за мной следом и все же тащит чемодан за ручку, снова проигнорировав наличие колесиков. - Прошу! – мама торжественным жестом руки пропускает меня вперед, - Добро пожаловать домой, принцесса. Я прохожу внутрь и оказываюсь в обширной прихожей, которая всегда казалась мне слишком большой и просторной для выполнений функции хранения одежды и обуви. Со временем родители купили огромный шкаф с зеркалом и кучей отсеков и заменили им потрепанную советскую шкаф-стенку коричневого цвета, вызывающего не самые приятные ассоциации. Волевым решением мама хоть как-то заполнила пустоту угловым диванчиком, столиком и нереально крутым плетеным креслом, напоминающим гамак, которое всегда казалось мне самым удобным местом в доме. Я люблю взять плед, огромную кружку чая, вкусняшки, книгу и забраться в него с ногами. Мы проходим в обширную гостиную, в которой красивый диван благородного серого оттенка, большая плазма на стене, современный шкаф, где покоятся старые книги, некоторые из которых принадлежали еще моим бабушке с дедушкой, журнальный столик, сочетающийся с этим шкафом, уживаются с таким ненавистным мне советским красным ковром, усеянным замысловатыми пестрыми узорами, которые каждый ребенок так любил разглядывать и пытаться находить их смысл. Я еле слышно раздраженно вздыхаю, снова встретившись со своим советским товарищем, от которого мама просто наотрез отказывается избавляться. Справа от большой круглой арки стоит железная конструкция с многочисленными кольцами-подставками, в которых спокойно проживают горшки с комнатными цветами. Эта конструкция - особая гордость папы, ведь он сделал ее своими руками для мамы. Арка же ведет на кухню, где буквально год назад был сделан капитальный ремонт, поэтому выглядит она просто отлично. Кухонный гарнитур малинового цвета идеально сочетается с обеденными стульями, а черная техника – с черным обеденным столом. Одна из дверей в гостиной ведет в спальню родителей, другая – в ванную, ну а лестница представляет собой путь в мой личный рай – второй этаж, бывший чердак, который переделали под мою спальню. Диагонально скошенный потолок всегда был моей любимой изюминкой. - А теперь сюрприз, - мама в нетерпении потирает ладошки, - Идем. Она обнимает меня за плечо и сразу тащит на второй этаж. Боже. Где-то на задворках души появляется и возрастает с каждой пройденной ступенькой обернутое тревогой волнение. - Сюрприз! – выкрикивает мама и указывает обеими руками на розовую зефирку, бывшую когда-то моей темной, но такой комфортной комнатой, - Нравится? Мой взгляд, в котором царит полнейшая растерянность, бродит по розовому пудровому оттеку стен, по новым розовым занавескам, по большой двуспальной кровати с белым деревянным основанием, заправленной розово-белым постельным бельем, по мягким пушистым белым подушкам и такому же пушистому пледу, по гирлянде с маленькими лампочками, натянутой на стене, у которой стоит белый письменный стол, розовый офисный стул и шкаф, на полках которого все еще дремлют мои школьные учебники. Пожалуй, единственной вещью, которая пришлась мне по душе в этом розовом безумии, стал пушистый ковер едва уловимого розового оттенка, занявший почти всю поверхность пола. - Зайка, ты же ведь любила розовый, - мама, вмиг поумерив энтузиазм, заглядывает в мои глаза. - Ага, в пятом классе, - нервно хихикнув, отвечаю я, - Это… действительно сюрприз. Кажется, вы с папой ожидали увидеть вместо меня барби. - Сашуль, ну я подумала, посмотрела. Тут было так мрачно, у любого бы депрессия случилась, - начинает мама, истинная любительница ярких оттенков, восторженно осматривая комнату, - А теперь вон как светло, нежно. Комната сразу такая большая, просторная. Ну… не нравится? Жень. - А я то что? – отзывается за моей спиной папа, - Я говорил, спроси сначала. Она же уже большая, свое мнение имеет на все. - Нет, ну…, - я прохожу внутрь комнаты и внимательно разглядываю детали, - Неплохо. Но, мама, розовый? - Он не совсем розовый. Не такой, знаешь, вырви глаз то, - оправдывается мама и присаживается на кровать, - Это такой, как его, Жень, подскажи. - Не знаю, - тут же отвечает отец и ставит чемодан рядом с белым шкафом для одежды, дверцы которого полностью, от края и до края, покрыты зеркальной поверхностью. - Нюдс. Во! – выдает мама. - Нюд, - поправляю я ее, едва сдержав смех, - Ага. - Я же видела у тебя в квартире розовый тоже, - не унимается мама, все еще ищущая хотя бы отблеск радости в моих глазах, который я пытаюсь компенсировать натянутой улыбкой. - Это у Алены, мам, - отвечаю я и чувствую ледяную волну негодования, прокатившуюся по моему сердцу, после упоминания этого имени. - Ну, хочешь переделаем? – заявляет мама. - Нет, я… привыкну. Думаю, мне стоит взглянуть на все это на свежую голову. - Ладно, зайка, отдохни с дороги. Перелеты так выматывают, - мама вскакивает с кровати и направляется к выходу, - Потом поужинаем вместе, поболтаем по душам, да? – мама улыбается и подталкивает отца к лестнице, - Ну, пошли. Родители спускаются вниз, оставляя меня наедине со взрывом на зефирной фабрике. Не скажу, что мне совсем уж не нравится, но комната выглядит так, словно в ней живет пятиклассница, которая не пропускает ни одной серии феечек Винкс, коллекционирует наклейки с диснеевскими принцессами, умирает от любви к Джастину Биберу, считает себя королевой школы и причиной слез всех мальчишек от пятого до одиннадцатого класса, а по ночам ей снятся единороги, скачущие через радугу. Интересно, что бы сказала Юна, увидев мою комнату? Пока я собиралась в аэропорт, Юна в задумчивом молчании ходила за мной по пятам и, видимо, пыталась обжечь меня лучами искренней тоски, охватывающей ее сердце. По дороге в аэропорт она пыталась шутить в своей излюбленной манере и, кажется, не замолчала ни на секунду. Я лишь поддакивала и отвечала ей нервным смехом. Когда же я прошла регистрацию на свой рейс, и мы подошли к зоне досмотра, куда ее уже не пустили, она обняла меня так крепко, словно мы прощались на несколько лет, и не отпускала минут десять. - Пиши мне каждый день, а желательно звони, - прошептала она мне на ухо, - Я буду скучать, Саня. Возвращайся скорее. - Хорошо, - все, что я ответила, хотя в голове было столько вариантов ответа, более пламенных и многозначительных, чем одно жалкое слово. Я достаю телефон и снимаю блокировку с экрана. Мой взгляд падает на отправленное и непрочитанное сообщение Юны, в котором она желает мне стремительного взлета и мягкой посадки. Кажется, она написала его, когда я уже перевела телефон в авиарежим. «Я дома» - пишу я. «Все хорошо? Ты хорошо долетела? Я уже скучаю» - буквально через минуту отвечает она. «Да, все отлично. Я тоже скучаю» - последнее, что я пишу, прежде чем мои веки смыкаются, и я тону в пучине сна на розовом облаке моей новой кровати.

***

Просыпаюсь я от разносящегося по всему дому пленительного аромата только что приготовленного ужина. Я встаю, сладко тянусь и спешу на кухню, где меня уже ждут родители и запеченная утка с картофелем. - Проснулась? – мама дарит мне широкую улыбку. Я наливаю себе воды и усаживаюсь за стол. Мама накладывает мне порцию, которая кажется почти такой же, как у отца. - Изголодалась, наверное? – воркует мама, а затем соскакивает с места, чтобы принести нарезанные овощи. - Мама, куда мне столько? – я все же беру вилку и насаживаю на нее кусочек подрумянившегося картофеля. - Ешь, ешь. Вон совсем исхудала. Набирайся сил, моя девочка, - мама усаживается напротив меня, но уже в следующий момент соскакивает с места и снова улетает. - Ин, сядь уже, - не выносит маминых прыжков в пространстве отец, - Давай поедим нормально. - Пирог сгорит ведь, - причитает мама, заглядывая в духовку. - Не сгорит, ты его только поставила. Садись уже, - настаивает отец. Мама сдается и все же опускается на стул. Родители снова поднимают тему поездки на шашлыки, обсуждают, что нужно купить, что нужно успеть сделать, какая погода будет, а я, погруженная в собственные размышления, не замечаю, как расправляюсь с порцией на своей тарелке. - Добавки? – восторженно спрашивает мама. - Нет, спасибо, иначе я лопну, мам, - откинувшись на спинку стула, отвечаю я. - Вот, Сашуль, тебе хоть не скучно будет. С Иринкой поболтаете, - обращается мама ко мне. - С какой Иринкой? – не способная мыслить из-за переполненного желудка, спрашиваю я. - Саш, - мама укоризненно смотрит на меня, - Ну я же говорила. Володина дочка то. Вы в детстве на один горшок ходили. Ой, господи, - мама заливается смехом, - Одна сидит, вторая рядом стоит и ревет. Ой, я не могу. - Мам, - я закатываю глаза, не находя ничего смешного в том, что две мелкие соплюхи сидели вместе на одном горшке. - Такая умничка она у него, - успокоившись, произносит мама. - Ну что ты заладила, - вмешивается папа, - Наша Сашка в сто раз лучше Володькиной Ирки. Красавица, красавица. Да ты без очков была что ли, когда ее видела? Полбашки сбрито, вся в татухах, в носу кольцо, как у коровы, худющая, одета в рванину какую-то. - Ой, Жень, модно сейчас так, ничего ты не понимаешь, - протестует мама, - Мы с тобой сами то в молодости на кого похожи были. Я морду разукрашу во все цвета радуги, начес как у льва, которого током прибило, каблы высоченные, юбка еле причинные места прикрывает, ой, мама родная. - Я прилично всегда одевался, вот не надо, - папа с важным видом делает глоток чая. - Ой, ты посмотри на него. За что ж ты меня такую полюбил то? - За душу, - протягивает отец. - Вот подлец. За душу. А сам весь вечер в день знакомства в моем декольте ночевал, - смеется мама. Я во все глаза смотрю на родителей, слушаю их шуточную перепалку, и на душе поселяется покой и тепло. Столько лет, а они все еще горячо любят друг друга. Благодаря им можно смело сказать, что настоящая любовь точно существует. Переполняющие меня чувства вдруг заставляют вернуться мыслями к Юне. Я вспоминаю ее шаловливый взгляд, ее хитрую, соблазнительную ухмылку, ее мягкие губы и окончательно растворяюсь в ощущении полной идиллии. Мама представляет нашему вниманию пирог с малиновой начинкой, который кажется мне просто дьявольски вкусным, и, хоть я и уплела приличную порцию, я все равно закидываю в себя целых два куска этого шедевра кулинарии. - Ох, мама, хотела бы я уметь готовить так же круто, как ты, а то я недавно готовила ужин для Юны и…, - я осекаюсь. - Для Юны? – переспрашивает мама, - Так вы дружите, несмотря на твое расставание с ее братом? - Эм… да, - мнусь я, - Дружим. - Здорово. Как у нее дела? Такая девчонка боевая. Прямолинейная, веселая. Вот люблю таких, - говорит мама, и я расслабляюсь, понимая, что сумела избежать мной же выставленного капкана. - Да все хорошо. Она уезжает учиться в США в начале сентября, - говорю я, не скрывая грусти. - Солнце, были бы и у меня такие бабки, я бы тебя хоть на Луну отправила, - говорит мама, явно приняв мое расстройство за зависть. - Нет, я рада за нее, - объясняю я, - Просто грустно расставаться. Мы теперь увидимся только зимой скорее всего. - Ну, ничего, - вступает в разговор папа, - Тут до зимы то. Не успеешь оглянуться, уже и пролетят деньки. Эх, Сашка, не торопи время. Оно буквально сквозь пальцы утекает. Поймешь, когда в моем возрасте будешь. Я вот тоже в юности все думал – поскорее бы то, поскорее бы это, а сейчас моргнуть не успеваю, а уже и неделя позади. - Ну чего ты запел то? О грустном то? – ворчит мама. - Пойду я, мне завтра на работу рано вставать, - говорит отец, встает, целует меня в макушку и поворачивается к маме, - Спасибо, родная, очень вкусно. Папа уходит, а мы с мамой остаемся вдвоем. Мама расспрашивает меня о Кате, об Алене и, конечно, все же заводит тему расставания с Андреем. Я нехотя поддерживаю беседу, искренне надеясь, что мы больше никогда к этому не вернемся. - Мам, - вдруг говорю я, пока мама молча что-то анализирует. - Что, солнце? - А как ты относишься к геям? – выдаю я. - Батюшки, - мама хватается за сердце, - Так Андрюха твой из этих оказался? - Да нет! Мам! При чем тут он вообще? – вспыхиваю я, - Он не гей, он скорее пид…, - я вовремя натыкаюсь на округлившиеся глаза мамы и осекаюсь, - Я просто спрашиваю. - Ну, как. Никак. Главное, ко мне не лезут и ладно. Пусть себе делают, что хотят. Меня это не касается. - А к лесбиянкам? – продолжаю я, вдохновившись на удивление нейтральным ответом мамы. - К лесбиянкам? – мама устремляет на меня проницательный взгляд, которой с детства обезоруживал меня и лишал всяческой возможности врать, - Саш, что за вопросы? - Да просто интересно, - я стараюсь выдержать зрительный контакт и не посыпаться. - Нормально, - как-то уж больно напряженно отвечает мама. - Ладно, ясно, - как можно более спокойно отвечаю я, словно этот вопрос действительно никак меня не касается, - Ну я пойду. Лягу пораньше. - Угу, - мама все еще не сводит с меня задумчивого взгляда, - Спокойной ночи, зайка. - Спокойной ночи, мам. Я ухожу к себе, убираю с кровати пушистые подушки и плед, залезаю под одеяло и, несмотря на то, что я уже проспала до самого ужина, буквально в следующий миг проваливаюсь в сон. Посреди ночи я все же просыпаюсь, гляжу на экран телефона и вижу цифру три. Три часа ночи. Я встаю и вяло плетусь в туалет. У двери, ведущей в ванную комнату, я замираю, увидев, что мама все еще сидит за обеденным столом, спрятав лицо в ладошки.