Прекрасный принц

      Чуя гордился собой за то, что смог встать и пойти в ванную комнату. Он не помнил, сколько просидел на холодном полу у входной двери. Может, прошло лишь несколько минут, а может и часы. Попытки остановить слезы оказались бессмысленными, поэтому подросток прекратил зря тратить на это силы.       Он залез в ванную, но почти сразу осел, так как ноги явно не выдерживали, как и сам Накахара. Из душа полилась холодная вода, что достаточно быстро начала окрашиваться в розоватый, а он просто не мог снять с себя одежду. Обняв себя за колени, Чуя вновь заплакал, его начало буквально трясти от всех эмоций, от боли во всем теле, от мыслей и воспоминаний.       Осознать случившееся стоило больших усилий, но не для него. Рыжеволосый редко уходил в отрицание, и этот случай не исключение. Он чаще изворачивал ситуацию, доводя ее до такой абсурдности, что ему действительно хотелось врезать. Вот сейчас это и происходило.       Он пытался убедить себя, что все хорошо. Физическая боль пройдет, а с психологическими последствиями он справится. — Я ведь заслужил это, — всхлипнул Чуя. — Ширасэ прав, я тварь… Гребаный, блять, монстр! — кулак встречается с бортиком ванны, но благо, вмятины не остается. Боль, принесенная самим собой, слегка отрезвляла, но не так, как хотелось. Пусть слезы и прекратились, но внутри стала нарастать агрессия. Это стало толчком для того, чтобы стянуть с себя одежду, чудом ее не порвав. Накахара схватил гель для душа, мочалку, включил горячую воду и начал тереть собственную кожу с такой силой, что там оставались красные следы. Он все еще чувствовал чужие руки на своем теле, перед глазами флэшбэками сверкало произошедшее, хотелось содрать с себя слой за слоем, лишь бы избавиться от этого тошнотворного состояния. Кипяток обжигал нежную кожу, пар уже заполонил все помещение, но Чуя терпел, стиснув зубы. Он злился на себя. За то, что когда-то так обошелся с Ширасэ. За то, что винил его во всем, не признавая, что все было из-за него. За то, что они не поговорили раньше. За то, что все еще продолжал думать и вспоминать о ситуации в сквере, доводя себя лишь больше. Физическая боль помогала раньше, должна была помочь и сейчас, но этого было слишком мало. Глаза застилала странная пелена, Чуя даже не понимал, что перестает контролировать свои действия. Он словно со стороны наблюдал, как врывается в комнату, натягивает первые попавшиеся вещи и первый раз, со всей злости, ударяет грушу так, что та чуть не слетает с крюка. Второй удар, третий, перчатки, специально забытые, валяются где-то рядом, когда на снаряд обрушивается шквал сильных ударов. Кровь сливается с цветом брезента, поэтому Накахара ее не видит. Он останавливается только когда слышит характерный хруст, но боль почти не чувствуется, он даже не поморщился, лишь с толикой удивления взглянул на сбитые в кровь костяшки, которые выглядели, мягко говоря, так, словно он подрался с целой бандой. Чуя слегка коснулся большого пальца и тут же скривился. Вывих. — Блять, — он зажмурился и упал на кровать. Злость прошла, боль чувствовалась где-то на заднем плане, а внутри была долгожданная пустота. Истерика наконец отступила, но подросток понимал, что вряд ли это надолго. Но вот с пальцем нужно было что-то делать. — Он меня убьет, — пробормотал рыжеволосый, но все же потянулся за телефоном. Время было пять утра. Необходимый номер был в быстром наборе. Спустя гудков семь ему все же ответили. — Ты в курсе который час? Накахара тихо усмехнулся, от родного голоса на душе стало более спокойно, но вместе с этим почему-то захотелось плакать. Хотелось рассказать обо всем произошедшем, поделиться, попросить помощи. Но Чуя лишь прикусил итак израненную губу. Он знал, какой будет реакция. Его начнут оправдывать, а он не считал это правильным. — Я вывихнул палец. — Блять, — послышался тяжелый вздох. — Приложи пакет со льдом, но сильно не нагружай палец. Я скоро приду. Чуя не знал, что чувствовал и чувствовал ли вообще что-то. Истерика осталась где-то в памяти, словно была несколько лет назад, а не закончилась всего как три минуты. Что-то внутри будто закрылось на замок, останавливая и прокрутку произошедшего, и мысли, что резали вдоль и поперёк. Проще было смириться с физической болью и ощущением себя дешёвой блядью, чем с осознанием того, что ему должно было быть больней. Накахара не мог представить, что испытывал Ширасэ, получая такую отдачу в отношениях, но почему-то был уверен, что должно быть куда больнее, чем ему было. Внутренняя пустота дарила некомфортное ощущение спокойствия. Чуя считал, что не заслужил этого. Он хотел продолжить страдать, надеясь, что так искупит все свои грехи. Но, видимо, его мозг, в отличие от своего обладателя, понимал, что он просто не выдержит такой эмоциональной нагрузки, потому и решил ненадолго отключиться. Подросток лишь надеялся, что все это не выплеснется в тот момент, когда он будет не один. Акутагава, как и ожидалось, пришёл быстро. Он открыл дверь собственными ключами и нашёл друга на кухне с пакетом льда. Приблизившись, он молча оценил весь масштаб проблемы, стараясь показывать как можно меньше эмоций. — Бля, Чуя, что произошло? — Решил позаниматься, а перчатки не нашёл. Не думал, что все выйдет настолько плачевно, — он пожал плечами. Рюноске не поверил ни единому слову, но сел за стол и убрал пакет со льдом, осматривая главную травму, из-за которой его, собственно, и вызвали. — А голос где сорвал? — поинтересовался брюнет, аккуратно прощупывая костяшки, стараясь не обращать внимание на то, что лучший друг даже не морщится. — Если с Дазаем, то можешь не отвечать. Накахара усмехнулся, пытаясь выглядеть как можно больше самим собой, чтобы у Акутагавы не возникло вопросов, грозящих вызвать повторную истерику. — Да сам не знаю. Может, просто простыл. Тёмные глаза смотрели скептично, ведь за долгое время их дружбы Рюноске успел понять, что иммунитет Чуи это нечто волшебное, так как тот болел крайне редко, и уж точно не мог заболеть в середине весны, когда на улице такая жара. — А глаза почему красные, словно ты ревел несколько часов подряд? Поссорились что ли? — Рю, ты решил мне устроить допрос, как красная шапочка серому волку? — нахмурился подросток. — Если бы мы поссорились, ты бы первый об этом узнал, не сомневайся. — То есть не произошло ничего, выходящего из ряда вон? — уточнил старшеклассник, пристально смотря в голубые глаза. Накахара ненавидел ложь, поэтому и сам врал крайне редко, но сейчас пытался убедить себя, что это во благо. — Клянусь тебе своими медалями, — хмыкнул рыжеволосый. — Как там палец? Без перелома? Я не горю желанием ходить в гипсе. — Просто вывих, — смирившись с молчанием, вздохнул он. — Я вправлю, ещё несколько часов желательно подержать в холоде. И я принёс тебе обезбол. Но постарайся обойтись без спорта ближайшие пару недель, чтобы не было осложнений. Конечно, Акутагава видел, что что-то не так, что что-то произошло, но он также понимал, что если начнёт расспрашивать, то его скорее пошлют нахуй, нежели ответят. Ждать чужой истерики, в ходе которой все всплывёт на поверхность не хотелось, но выбора особо не было. — Кстати, это не подтверждённая инфа, но говорят, что последний этап олимпиады будет через пару дней. Тачихара вновь слушал чужие сплетни, так что верить не стоит. — Ну, нам все равно было известно, что он будет на этой неделе, так что похуй. Каких же усилий стоило сказать это так спокойно. Чуя и представлять не хотел, как сможет смотреть Буичиро в глаза. Чувство вины продолжало топить его с головой. — Сейчас будет больно. Щелчок, хруст. Больно не было.

***

      Рюноске не сразу вернулся домой. Он зашёл на одну из спортивных площадок около дома, чтобы покурить и набрать другого друга, так как оставлять все так и просто ждать он не хотел. Конечно, иногда только это и оставалось, но сердце подсказывало, что в этот раз все куда серьёзней. — Какого хуя ты звонишь мне в шесть утра? — измученно спросил Мичизу, ответив на звонок. — С Чуей что-то не так, — сразу перешёл к сути брюнет. — Что с ним? — уже более напряжённый вопрос. — Хуй знает. Он позвонил мне с час назад, сказал, что вывихнул палец. Я пришёл к нему и, блять, выглядит он совсем херово. У него вместо костяшек сплошное месиво, как в прошлом году, когда он избил того парня. Я даже удивился, что там просто вывих, а не перелом. Он где-то умудрился сорвать голос, а глаза красные, как будто он несколько часов бился в истерике. — Блять, — Акутагава буквально видел, как рыжеволосый поджимает губы и тут же кусает их. — И как он все объяснил? — Да никак, лишь отмахивался. Я подумал, что он поссорился с Дазаем, но все как-то слишком странно. Знаешь, такое чувство, что я догадываюсь, что могло произойти, верится где-то на языке, но я все равно не могу никак этого понять. Да и мне кажется обычная ссора не могла закончится так. Тут что-то посерьёзнее. — Почему ты не остался у него? — Он сам выпроваживал меня. Говорил мол нам обоим надо поспать. Я не стал докапываться, мало ли во что бы это вылилось. Но бля, я беспокоюсь. Причём сильно. Тачихара редко мог услышать эти слова от друга, но это давало понять, что все действительно хуево. — Может написать Дазаю? Возможно он знает, что произошло. — А если нет? Чуя вряд ли будет рад нашему вмешательству. — Но мы же не можем просто делать вид, что нихера не замечаем. Ты же его знаешь, мало ли что он может сделать с собой. А ведь мы даже не знаем, что произошло. Мы должны как-то ему помочь. — Если бы я ещё знал как, — тяжело вздохнул брюнет. — Надо будет зайти к нему завтра после школы. А, и мне кажется, это как-то связано с олимпиадой. Когда я ему рассказал о том, что ты услышал о третьем этапе, его будто передернуло. — Вряд ли бы обычное волнение довело его до такого. Если костяшки, значит, злость. Причём зная его, злость на себя. Ладно, давай разберёмся с этим после уроков. Сейчас все равно нихуя не придумаем. — Тоже верно. Окей, тогда до встречи. — Ага. Рюноске потушил сигарету носком ботинка и оглянулся назад. Свет в доме лучшего друга был погашен. Может, действительно лёг спать.

***

      Он не мог уснуть. Просто не мог. Голова раскалывалась от усталости, все тело безумно болело и жгло, а давление в районе грудной клетки заставляло сдавленно мычать. Стоило хоть немного прикрыть веки, как перед глазами возникали образы прошлого. Чуя все больше вспоминал о своих поступках в прошлых отношениях, а далёкий шёпот в ушах «Ты заслужил это» почти оглушал.       Накахара сжал ладони в кулаки, когда почувствовал влагу на щеках. Кожа натянулась, капилляры вновь полопались, но в темноте не было видно капель крови, проявившихся на тонкой ткани одеяла. Собственное сознание грозилось свести его с ума мыслями, что вызывали ещё более сильные ненависть и отвращение к себе, чем обычно. Ему хотелось кричать. Так громко, чтобы кислород закончился, и он просто вырубился. Одновременно хотелось, чтобы его услышали и помогли, и чтобы никто не подходил, чтобы никто не видел, не жалел, не знал о том, какая он мразь.       Он хотел вернуться назад и вправить самому себе мозги. И мысль, что прошлое нельзя изменить, уже совершенно не помогала. Чуя просто не мог отпустить эту ситуацию, не мог позволить себе отпустить её, так как считал, что не достоин отдыха, не заслуживал подобной свободы. Он продолжал истязать себя физически и морально, пускай и ненавидя себя за мазохизм, но считая это правильным. Ебаный замкнутый круг, в котором он задыхался от криков и слез.       Накахара видел сообщение от Осаму на тему того, почему это он не спит, но не собирался отвечать. Планировал придумать отмазку потом. Он знал, что завтра они увидятся, но не мог думать об этом, так как новый поток слез не заставлял себя ждать. Как он сможет вести себя как раньше, если изменил ему? Что, если Дазай поймёт все с первой секунды? Тот читал его на раз. Что Чуя вообще мог сказать в подобной ситуации? Как мог оправдаться? И стоило ли вообще? Если он себя так повёл в прошлых отношениях, то вдруг это повторится и в этих? Он не хотел более причинять боль дорогим ему людям. Может, стоит закончить все это, пока ещё не поздно? Но ведь Осаму не поймёт, докопается до истины и возненавидит его. Чуя не мог и представить, насколько это будет больно. Но он заслуживал этого. Заслуживал ненависти всего мира, заслуживал презрения и оскорблений. Заслуживал всех кругов Ада, потому что такие как он не должны жить, им не должно быть позволено общаться с людьми.       Он так и не смог уснуть в эту ночь, оставаясь потерянным между состоянием бодрствования и сна, что больше напоминал кошмар.

***

      Накахара резко открыл глаза, стоило услышать, как открывается входная дверь. Первой мыслью было, что пора прекращать выдавать всем ключи от своего дома. Он только начал засыпать, часы показывали десять. Заставив подняться тело с кровати, он спустился вниз по лестнице, чтобы узреть шатена, который уже вешал плащ на крючок. — Осаму? — удивился Чуя. Дазай обернулся с доброй усмешкой: — Доброе утро, соня. Подросток никогда и не мог подумать, что от настолько нежного взгляда ему когда-нибудь будет так больно. Эти глаза, мягкая улыбка, он все это так любил, но в сердце ощутимо вонзались иглы. И тот, видимо, заметил странность, потому и нахмурился: — Все в порядке? Нет. Все абсолютно не в порядке. Настолько, насколько это вообще может быть. Крик застрял где-то в горле, слезы грозились выйти наружу. Хотелось упасть на колени, разбить себе череп о твердый кафель, чтобы не чувствовать себя виноватым. — Да, просто не выспался, — рыжеволосый пожал плечами. Ему не в первой притворяться, что все хорошо, но впервые это столь сложно. Несмотря на это, Чуя подходит ближе и приподнимается на носках, чтобы крепко прижаться к теплому телу и обвить его шею руками. Старшеклассник отвечает на объятия, стараясь не замечать дрожь в чужом теле. Может, замерз. Когда Накахара отстраняется, то случайно задевает большой палец и болезненно шипит. Осаму тут же обращает внимание на его руки и вздыхает: — Ками-сама, чиби, ты с кем подрался? — С грушей, — сухо усмехается он. — Не смог найти перчатки и как-то не уследил за всем этим. Но все нормально, не волнуйся. — Нужно быть более осторожным, малыш, — тихо произносит шатен, аккуратно целуя сбитые костяшки, тем самым заставляя Чую возненавидеть себя еще больше, если это было вообще возможно. — Знаю, прости… — Коля предлагал сегодня посидеть у них, но теперь я не думаю, что это хорошая идея. — Нет! — внезапно воскликнул Накахара; Дазай вздрогнул от неожиданности. — Они же здесь ненадолго, да и я буду рад с ними увидеться. Поехали к ним. Он объективно оценивал собственные силы, поэтому понимал, что весь день наедине с тем, в кого влюблен и кому изменил, не выдержит. — Уверен? — переспросил Осаму. — Мы могли бы просто пролежать весь день в кровати и смотреть анимешки. — Тогда Коля обидится на нас, а Федор начнет капать тебе из-за этого на мозги. — Тоже верно. Ладно, тогда начинай собираться. Выезжаем через час.

***

      Пока Чуя бегал туда-сюда и буквально выкидывал все вещи из шкафа, так как он всегда должен выглядеть идеально, шатен не мог перестать наблюдать за ним. Что-то было не так. Это было заметно и невооруженным глазом. И дело даже не в сбитых костяшках, и не в том, что он замечал, что у подростка иногда подкашиваются ноги, а его кожа кажется еще более бледной, чем обычно (и это мы еще молчим о синяках под глазами). Все поведение Чуи было странным. Он выглядел слишком уставшим, слишком нервозным, отвечал односложными фразами, а на него старался вообще не смотреть.       Дазай мог назвать себя параноиком ранее, но не сейчас. По крайней мере не таким сильным. Да и поведение рыжеволосого не давало ему покоя со вчерашнего вечера, когда он сидел, словно на иголках. Осаму не верил во «все в порядке», слишком часто врал об этом сам, и довольно хорошо успел узнать Накахару в плане собственного здоровья. И он не поверил в ложь о том, что тот просто уснул с включенным телефоном, поэтому и было видно, что он в сети. Все было слишком странным, но он не знал, как добиться правды.       И если честно, Осаму даже был рад, что Чуя настоял на визите к Коле и Федору. Потому что шатен признавал, что мог быть необъективен, а те сразу поймут, если что-то не так. Так что последняя надежда была на них. Хотя, можно было проверить еще кое-что… — Малыш, — окликнул того старшеклассник. Накахара оторвался от зеркала и вопросительно посмотрел на него. — Я вообще-то скучал, — по-детски надув губы сказал он. Рыжеволосый ожидаемо закатил глаза, но все же подошел ближе и наклонился, чтобы поцеловать возлюбленного. И, вроде все было как обычно, но Дазай сразу заметил, как подросток вздрогнул, стоило положить свои руки ему на бедра. — Точно все хорошо? — Осаму отстранился от искусанных губ с пошлым причмокиванием. — Угу, — он кивнул. — Просто я тоже скучал, а у нас не так много времени… Так что руки повыше, мумия. Сейчас он точно вел себя, как обычно, но шатен все равно чувствовал, что что-то не так. Может, он снова начал становиться параноиком? Вся надежда остается на друзей.

***

      Чуя не был готов к чужим прикосновениям, и забыл, что Гоголь любитель обнимашек. Он едва заставил себя не отшатнуться, только вот кожа все равно покрылась мурашками, а его самого сильно передернуло. Блондин отстранился, заметив это и сначала взглянул на него вопросительно, но буквально через секунду в его глазах появился страх и болезненное понимание. Но он молчал. Они одновременно посмотрели на своих, что беседовали о чем-то на русском, а потом вновь встретились взглядами. — Не хочешь покурить? — предложил Николай. Накахара едва заметно кивнул, так как точно не хотел обсуждать это при них. Осознание, что собеседник все понял, пришло в ту же секунду, стоило увидеть гетерохромные глаза, в которых явно читалась боль. — Все в порядке? — спросил парень, все еще надеясь, что ошибся в своих суждениях. — В полном. Коля сам едва не затрясся от настолько знакомого ответа. Потухшие глаза с целым океаном вины и ненависти к самому себе, поджатые губы, агрессия, выплеснутая на собственное тело. — Чуя… — Я сказал, что я в полном порядке, — холодно перебил его Накахара. Блондин прикусил губу, силясь не вернуться в свое прошлое: — Ты должен ему рассказать. — Нет, — отрезал подросток. — И ты не говори. — Но… Уходя от разговора, рыжеволосый потушил недокуренную сигарету, ломая ее о стекло пепельницы, и быстро вышел с балкона.

***

— Что с ним? — нахмурился Достоевский. — Ты тоже заметил, что что-то не так? — Тут только слепой не заметит, — фыркнул русский. — Так…? — Я не знаю. Он продолжает говорить, что все в порядке. Но что-то произошло. Насколько я понимаю ночью. Но я не знаю, что. Его состояние пугает меня. — Так дергается от любых прикосновений… Он чем-то напоминает Колю, когда его… — Нет, — резко перебил шатен с нервным смешком. — Только не Чую. Он не мог такого допустить. — Или ты не мог такого допустить? — проницательно спросил Федор. — Как бы ты не старался, ты все равно не сможешь контролировать все и вся, учитывая, что ты стараешься сильно на него не напирать. Что ты будешь делать, если это действительно произошло, Призрак? Дазай сцепил челюсти. Он не мог поверить в это. Не мог осознать, что потерял контроль. — Иди нахуй, Демон. С ним бы такого не произошло. Не в мою смену.

***

— Федь, я говорю тебе! Он сам это подтвердил! — Коля с громким звуком ставит посуду в раковину, а после упирается руками о столешницу, опуская голову. — Может, он подумал, что ты намекаешь на другое, — гнул свое Достоевский. Ему совсем не нравилось, что его вторая половинка беспокоится о том, кто являлся не его проблемой. — Конечно, я тоже говорил об этом с Осаму, но всего лишь хотел, чтобы он рассматривал все возможные варианты. Но так я с ним согласен. Кто вообще мог это с ним сделать? — Да любой неадекватный прохожий! — всплеснул руками блондин. — Насколько ты помнишь, это вполне реально. — Слушай, Япония — не Россия. — А он ведет себя не как я? — зло усмехнулся Гоголь. — Ты просто вспомни… — Нет, — резко отрезал Федор. — Ни ты, ни я не будем вспоминать это. Злая улыбка превратилась в печальную, и Николай с легким разочарованием произнес: — Я пережил это, а ты все еще не можешь. Брюнет цокнул языком: — Очень сложно забыть, что тебя, блять, изнасиловали по моей вине. Это из-за меня мы тогда поссорились, из-за меня ты съебался из дома, — он подошел к парню почти вплотную. — Из-за меня ты тогда попал в больницу с сотрясением, сломанной рукой, ушибами на ребрах и ножевыми. Из-за меня, понимаешь! — эмоционально воскликнул он. Коля почувствовал, как глаза наполняются слезами. Быть эмпатом не всегда ему нравилось, особенно сейчас. Пусть воспоминания больше не причиняли боли, но видеть, как твой самый дорогой человек ненавидит себя за то, что произошло несколько лет тому назад… — Федь… — блондин положил свою ладонь ему на щеку, чтобы тот посмотрел на него. — Это не твоя вина. Никогда не была и не будет. Слышишь меня? — Прости, — Достоевский с нежностью убирает соленые слезы с чужого лица. — Просто… Если с Накахарой случилось тоже самое, я не могу представить, что будет с Осаму. — Мы будем надеяться на лучшее, — уверенно кивнул Гоголь после чего обнял брюнета. — И, если что, мы всегда рядом. Федор молча соглашается и прижимает возлюбленного к себе, слушая его дыхание. Ему все еще было страшно, что оно исчезнет, как в тот раз… Он проводил у его койки ночь за ночью, слушая равномерный писк приборов, но однажды те спели похоронный марш. — Я тут, все хорошо, — лишь повторял блондин. — Помнишь? Всегда с тобой. Достоевский вздохнул, стараясь извлечь воспоминания из собственной памяти: — Всегда рядом.

***

      Поездка в такси была молчаливой, так как уставший Накахара положил свою голову на чужое плечо и кажется уснул. Осаму подумал, что это неплохой момент, чтобы вновь осмотреть его, замечая каждую деталь. Но ничего не изменилось. Все также синяки под глазами, бледная кожа, даже веснушек стало меньше. Потрескавшиеся искусанные губы, ранки на костяшках. Ничего не изменилось.       Дазай обратил внимание, что тот уснул с включенным телефоном. В голове сразу появилась мысль, но шатен поморщился. Он не хотел этого делать, переступать границу, показывать, что не доверяет. Но тут была и другая сторона. Чуя, если и расскажет, что произошло, то в очень хуевом истерическом состоянии, а Осаму хотел помочь сейчас, и это был единственный вариант узнать, что случилось.       Но и там ничего не оказалось. Последняя переписка была с Рюноске, и то просто звонок, который продлился около двадцати секунд. И все. Более никто ему не писал. Шатен недовольно цокнул языком; они как раз приехали к дому Накахары. — Хэй, соня, просыпайся, — он потрепал его по волосам. Чуя приоткрыл глаза, увидел, что они на месте, медленно кивнул и вышел из машины, тут же облокачиваясь на Дазая, так как ноги предательски не выдерживали вес собственного тела. — Такое чувство, что ты не спал несколько суток, — закатил глаза старшеклассник, но все же придержал за плечи. — Ты все еще не хочешь ничего мне рассказать? Было видно, что подросток слишком сильно устал, чтобы притворяться, что все в порядке. Но и правды он не мог сказать. — Я понимаю, что ты беспокоишься, но прошу, не надо. Скоро я буду в порядке. Просто прими это как факт. Ты не хочешь что-то рассказывать из своей жизни, и я не могу поведать тебе всего. Хорошо? — он все больше жался к горячему телу, чувствуя, что его немного потряхивает от внезапного холода. Шатен понимал, правда понимал, но он хотел помочь. К сожалению, пришлось смириться и согласно кивнуть, после чего поцеловать парня куда-то в макушку, на что тот, впервые за весь день, искренне, пускай и замученно, улыбнулся.