***
Походу Чуя переоценил свои силы, так как стоило ему завидеть среди толпы знакомую пепельную макушку, появилось желание сбежать. Он крепко вцепился в руку Осаму, чувствуя, как подкашиваются ноги и спирает дыхание. — Ты чего? — шатен нахмурился. — Просто не думал, что на третьем этапе будет столько людей, — сглотнув ком в горле, нервно ответил подросток. — Надеюсь, что хоть задания будут посложнее. А то все, что было ранее, просто детский сад, — фыркнул Дазай. — И не волнуйся так, мы точно выиграем. Я поспрашивал у Мори о правилах, в этот раз нет ограничений на отвеченные вопросы, так что, если понадобится, я отвечу на большинство. Накахара почувствовал, как тревога отступает под натиском нежности, и посмотрел в чужие глаза, что сейчас светились, подобно звездам: — Ты правда это все делаешь только ради меня? Осаму усмехнулся уголком губ: — Я здесь больше не вижу никого, кому бы я позволил с такой силой сжимать мою руку. Чуя немного смутился и ослабил хватку. Вскоре уже прозвенел первый звонок, и гости начали пробиваться в огромный зал, где и будет проходить настоящее сражение титанов. Конечно, я несколько утрирую, но не суть. — Пойдем покурим, — старшеклассник кивнул в сторону места для курения. Рыжеволосый был только за. Ощутив, как едкий дым режет горло, он лишь расслабился, пропуская его дальше. Здесь, когда все, что он видел — это Осаму, куда легче дышалось, несмотря на сигареты. Сердце все продолжало отбивать чечетку, но и оно начало успокаиваться. Чуя слегка улыбнулся, ощущая, как в голове появляется пустота. Это действительно было приятно и, пожалуй, сейчас он был даже рад вредной привычке. На самом деле, в большинстве своем вредные привычки — это медленный процесс самоубийства. Но сколько же было плюсов… Да, алкоголь, сигареты (наркотики, как нелегальные, не берем в расчет) оттягивали страшный порог, но в некоторые моменты они помогали прожить эту жизнь. Спиртное отменно заглушало эмоции, давая тебе больше времени пережить и успокоиться, а никотин помогал дышать ровнее, чтобы кислород не закончился в ходе панической атаки. Пусть все это и могло привести к смерти, оно также помогало оттянуть момент, встретить еще людей, побывать в разных местах. Все это давало время обрести больше воспоминаний, чтобы в момент смерти почувствовать, что ты прожил полную жизнь и ты ни о чем не жалеешь. Чуя искренне наслаждался смертельным дымом и комфортной тишиной. Только вот хорошее не может длиться долго. Проходит еще пара минут спокойствия, как из-за угла показывается Ширасэ со своей гадкой ухмылочкой. Накахара резко ощутил, как сердце падает в пятки. — Нас уже запускают, — сказал он. Осаму повернулся к нему с недоумением, не понимая, с каких пор тот начал разговаривать с ними и пренебрегать своей жизнью, ведь в прошлый раз он достаточно ясно выразился. — Мы в курсе, — безразлично хмыкнул он, вставая между ним и Чуей. — Я удивлен, что вы все еще ходите вместе, — продолжал он, не замечая угрозы во взгляде напротив. — Неужели он не рассказал тебе? Рыжеволосый почувствовал, как немеют конечности, а глаза открываются в немом шоке. Пришлось ухватиться за каменную стену, чтобы не упасть. — Не рассказал что? — нахмурился Дазай. Биучиро засмеялся. Нет, он знал, что рыжеволосый ничего не расскажет. Знал и ждал этого момента. — О нашей встрече пару дней назад. Давай же, солнышко, расскажи, что там произошло. Осаму с вопросом смотрит на одноклассника, но тот лишь мотает головой, а его выражение лица выражает крайнюю степень ужаса. — Не хочешь? Что ж, тогда я расскажу, — ухмыльнулся Ширасэ. — Видимо, твоему дорогому Чуе не очень нравится трахаться с тобой, раз он пришел ко мне. Шатен почувствовал, как эти слова буквально стреляют в него рядом пуль, но стойко проигнорировал это. — Чуя…? — Осаму посмотрел прямо в голубые глаза, надеясь увидеть там отрицание. Надеясь, что тот сейчас начнет возмущаться и винить бывшего во лжи. Но тот молчал, смотря на возлюбленного со слезами. — Давай же, Чуя, расскажи, как тебе понравилось, как ты умолял меня не останавливаться, — продолжал подливать масло в огонь Буичиро. Честно, Накахаре очень хотелось подойти к нему и ударить, но ноги едва стояли на земле. Поэтому это сделал Осаму, с яростью смотря на пепельноволосого. Кулак прилетел ровно в челюсть, чужая голова дернулась в сторону, и парень отступил на пару шагов назад, с все такой же самодовольной ухмылкой сплевывая кровь. — Пожалуй, оставлю вас одних. Тот ушел, понимая, что еще немного и его реально могут убить. Дазай же повернулся к подростку с нечитаемым взглядом: — Скажи, что это неправда. Скажи, что он соврал, — жестко проговорил Осаму. Рыжеволосый смотрел на него виновато, настолько, что хотелось прижать его к себе в крепких объятиях. Но не сейчас. Он молчал. Молчал, признавая, что это правда. Старшеклассник горько усмехнулся. — Мы ведь даже не встречаемся. Ты имел на это полное право, но я думал, что хоть узнаю это от тебя. С того самого дня ты знал, что так будет? Браво, Чуя, я чувствую себя полным идиотом, — его голос так и сквозил неприкрытым ядом. — Осаму… — Накахара попробовал прикоснуться к его руке, но тот сделал шаг назад. — Дай мне время, — хрипло пробормотал он, после чего повернулся и пошел в сторону остановки, оставляя его одного. Чуя скатился по стене, давая слезам выйти наружу. Он чувствовал, как вся его жизнь трескается, словно лед на воде. И он падал. Падал в темную гладь, теряя возможность дышать и видеть свет. Единственный, кто был с ним рядом в эти ужасные дни, ушел. Ушел, узнав жестокую правду. От собственного бессилия, от ненависти к себе хотелось блевать. Хотелось рушить все, что попадется под руку. Но у него даже не было сил, чтобы встать. А слезы скорее душили изнутри, нежели снаружи, потому что их он выплакал слишком давно. Перед глазами все еще был взгляд, что еще пару минут сквозил спокойствием и такой мягкой любовью, а уже через секунду он исчез. Его Осаму исчез. Все, что он успел увидеть, это боль, после чего глаза стали такими же холодными, как и в их первую встречу. Он вновь скрыл свои эмоции, вновь стал чужим. И от осознания этого было еще больнее, было еще хуже. Настолько, что, зарычав, Накахара поднял кулак и отправил его прямо в стену. Раны на костяшках еще не успели зарасти, а тут поверхность была куда более жесткой, чем груша. Кровь брызнула почти сразу же, громкий хруст отдался в ушах, а физическая боль пронзила все тело. Это уже был не вывих. Но Чуе было плевать. Он заслужил все это. Заслужил всю эту боль, заслужил ненависть, заслужил отвращение. Заслужил, заслужил, заслужил, заслужил… Он никогда не заслуживал этой жизни. — Блять, Чуя! Рыжеволосый отреагировал, увидев двух лучших друзей перед ним. Видимо, его не было слишком долго. Ужас в глазах Тачихары, поджатые губы Акутагавы и холодная ярость во взгляде. Брюнет тут же присел рядом, осматривая руку и цокнул языком: — Иди за Мори, — жесткий приказ, но Мичизу продолжал стоять на месте. — Хара, живо за Мори! — прикрикнул Рюноске. Тот наконец отошел от оцепенения и бросился обратно в здание. Чуе же было плевать. Плевать абсолютно на все. Он невидящим взглядом смотрел в голубое небо, ощущая полнейшую пустоту. — Рю… — Потом все объяснишь, сначала разберемся с твоей рукой. Но подросток не слушал, продолжая говорить безразличным голосом с явным надломом: — Он ушел, Рю. Ушел. И это моя вина. Объяснять брюнету ничего и не надо было. Он лишь сильнее стиснул челюсти и попытался аккуратно убрать кровь с чужой руки своим шарфом. Зачем ему шарф в такую погоду, было непонятно. Огай в отличие от всех был более спокойным, лишь вздохнул, прикрыв глаза, и присел рядом со своим учеником. — Думаю, он сломал большой и средний палец, — ровно произнес Акутагава. Директору хватило пары секунд осмотра прежде чем согласно кивнуть: — Собираешься идти на врача? — кивок. — Его нужно везти в больницу. Олимпиаду я перенесу. — А вы можете? — обеспокоенно спросил Мичизу, хотя его это сейчас волновало в последнюю очередь. — Могу.***
Чуе очень сильно хотелось разучиться дышать. То ли табак наконец убил его легкие, то ли знание, что он жив, делало ситуацию еще болезненнее. На вопросы врача он не отвечал, за него это делал Акутагава. Накахара вообще сейчас ничего не делал. Его вели под руку, говорили, чтобы он поднял ноги на высоком порожке, но сам он был явно не здесь. Не сказать, что рыжеволосый сам знал, что чувствует. Для пустоты слишком больно, для агрессии слишком лень, для грусти слишком адекватно. Где-то между всем этим. Друзья пытались спросить о его самочувствии, что произошло, но он упрямо молчал, почти не слыша вопросов. В голове был зловещий туман, а физическая боль притупилась благодаря обезболивающим. Но сейчас Чуя больше напоминал ходячего трупа, нежели самого себя. — Я хочу покурить, — лишь тихо прохрипел он, вынуждая друзей вывести его на улицу из приемной. Пожалуй, это было зря. Дым лишь вернул его в тот момент, когда по изображению мира поползли трещины, а любимые глаза впервые за столько время посмотрели на него с таким холодом. Льдом всей чертовой Антарктиды. Было похоже на ебаный айсберг, из-за которого Титаник пошел ко дну. Но, кажется, места в спасательной шлюпке не хватило, и Накахара остался погибать в мерзлой воде, ощущая, как последняя надежда на тепло покидает его. Слова сейчас мало помогли бы, поэтому Тачихара, не думая, прижал дрожащее тело к себе в крепких объятиях. И пусть Чуя был благодарен, но он не мог избавиться от чувства, что это не те руки, не те объятия, не тот человек. Несмотря на то, что они были лучшими друзьями, были знакомы столько лет, доверяли друг другу… Рыжеволосому не хватало именно того, кто совсем недавно появился в его жизни. Того, кто занял первое место в списке. Того, кто превзошел всех.***
Акутагава усаживает лучшего друга на диван и приносит чай с ромашкой, хоть и знает, что это нихуя не поможет. Но увидев количество пустых бутылок из-под алкоголя понимает, что того на эту неделю реально хватит. Состояние Накахары явно не вызывало доверия, как и в тот самый день, так и сейчас. Но если тогда он притворялся, что все в порядке, то сейчас уже не был в состоянии это делать. И дело было даже не в том, что он бился в истерике, потому что напротив, тот был совершенно спокоен, лишь изредка позволяя паре слезинок скатиться по щекам, а потому что Рюноске прекрасно помнил сказанные фразы и на этот раз не собирался отступать, планируя узнать все от начала до конца. — А теперь ты все нам рассказываешь, — не дал выбора брюнет, садясь напротив Чуи, в то время как Тачихара сидел рядом с ним. Подросток вздохнул, признавая поражение, так как притворяться сил уже не было. Рассказывать также не хотелось, но он видел холодную решимость в чужих глазах, поэтому просто смирился. Он рассказал все о том дне и что было после. Абсолютно все. Воспоминания об отношениях с Ширасэ, осознание, что оказывается это он главное зло. Чувство вины, желание оттолкнуть после этого Осаму, не желая причинить ему такую же боль. Секс. Истерика дома. Ночь без сна. Вся ложь о самочувствии. Поездка к Коле и Федору. Разговор после. Сегодняшнее утро и слова Ширасэ. Он говорил и говорил, понимая, что слова уже сами слетают с языка, а внутри становится все более пусто. Ему нужно было выговориться. Нужно было, чтобы отпустить все это. Парни несколько секунд сидели в шоке после этой исповеди, не зная, как это все комментировать. Но Чуя первым заметил, как Тачихара начинает разминать пальцы, а на его скулах начинают играть желваки. Хватило одного выпада, чтобы впиться пальцами в крепкие бедра и остановить от резкого поднятия. — Я убью этого ублюдка, — со всей возможной злостью процедил Мичизу, все еще пытаясь подняться, но не желая применять силу к лучшему другу, чтобы оттолкнуть. — Чуя, блять, он тебя изнасиловал! Накахара непонимающе поднял брови и посмотрел на брюнета, что сейчас старался дышать, лишь бы не поддаться эмоциям также, как и рыжеволосый. — Он тебя изнасиловал, — вторил другу Акутагава. — Это статья, его должны посадить. — Но… Это не было изнасилованием… — тихо промолвил Чуя. Тачихара уже хотел что-то еще воскликнуть, но Рюноске остановил его взмахом руки, так как у него только что открылись глаза. Друг действительно не считал произошедшее изнасилованием. Он думал, что заслужил это. Чувствовал вину, потому и ничего не говорил, даже не думал, что это преступление. Осознание правды заставило глаза заслезиться, а тело будто пробили кинжалом. — Чуя, — сделав глубокий вдох-выдох, мягко начал брюнет. — Ты хотел с ним переспать? — Нет… — Тебе было больно? Он применял физическую силу? — Да… — Он спросил тебя, согласен ли ты на это? — Нет… Но в голубых глазах не было и капли понимания ситуации. Он продолжал думать, что изменил. Что это его, блять, вина. — Чуя, изнасилование — вид сексуального насилия, как правило, подразумевающий совершение полового акта одним или несколькими людьми с другим человеком без согласия последнего. Ты был не согласен. Вывод напрашивается сам собой. Тебя изнасиловали. Кажется, Накахару уже начало злить это слово: он крепче сжал чашку с чаем. — Никто меня, блять, не насиловал, — гневно прорычал он. — Почему ты так думаешь? — продолжал давить Рюноске, понимая, что еще немного и платину прорвет. Чуя вскочил на ноги и почти прокричал: — Потому что я, блять, не сопротивлялся! — фарфор в его руках треснул, осколки впились в кожу, окрашивая ее в алый. Рыжеволосый же осел, понимая, что только что сказал. — Я не сопротивлялся… Акутагава вздохнул уже облегченно, но вместе с этим уставши: — Слишком много крови за эти несколько дней. Я за аптечкой. И он был прав. Слишком много крови, боли, истерик, эмоций, хуйни. И слишком мало спокойствия.