Style is War

Утро началось скверно. Во-первых, началось оно около четырёх часов пополудни, с пулемётной очереди в голову. А во-вторых — снился... ой, не важно. Кисо, пошёл в жопу. Я встал, хватаясь за щетинистые щёки, и попробовал найти в плававшем вокруг тумане ванную комнату. Ноги почему-то описали круг и привели меня обратно в постель. — Эй, ты в порядке? — Нет! — выдавил я, испугавшись. Выдавил страшным, охрипшим… Кхм, нет, я всё-таки не назвал бы это голосом. — Ты кто?! Здесь кто-то есть? Чудо, неожиданно вынырнувшее из-под подушки, мне нежно улыбалось. — Я пасхальный кроль. А ты кто? — Не помню. — А что помнишь? — Помню корыто... наполненное ледяной водой. Помню, что в такие корыта надо погрузить башку, чтобы она всё вспомнила. Он слез с кровати, помахивая небольшим пушистым серым хвостом (блядь, может, я всё-таки до сих пор не проснулся?!), выглядывавшим из-под мятой майки, и повёл меня к умывальнику. — Наклоняйся. — Куда? Он не стал ничего объяснять и просто терпеливо сунул меня мордой в раковину. Открыл воду и отскочил. Я заорал как резаный. Он по ошибке (точно по ошибке?) крутанул кран горячей воды. Зато из висков вынулись тупые спицы, я вспомнил, сколько вчера выпил, сколько песен было спето под фонарными столбами, сколько раз мы прятались от ночного патруля под скамейками и за мусорными баками, сколько интимных гадостей я рассказал о своей подруге-сожительнице... и ни разу не попробовал схватить мальчишку за яйца. — Шинни? — Вижу, ты очухался. — Шинни, мне так стыдно... — Мне тоже. — А тебе за что? — За то, что я младше и выносливее, а не настоял на том, чтобы ты поменьше выпил. Тут мне стало по-настоящему стыдно, и я поплёлся обратно в комнату. — Поколение юных и наглых... да. Но ты скромный и... — Кукла. — Что?! — Ты мне ночью все выболтал. Начиная со сборов в Стокгольме. Соболезную твоему Коту. Эрик... кажется, так его по-настоящему звать. Мне надо вырвать язык. Но я стою, в одних трусах и совершенно беспомощный, посреди отельного номера и не могу сопротивляться суровой действительности. У неё ясные и бесчувственные серо-голубые глаза, иногда почти зелёные, и твёрдый, красиво очерченный рот. Сумасшедшая ночка на Шинни совсем не сказалась. А я, похоже, слабею, дряхлею и сдаюсь годам. И его голос сейчас слышу точно как в ночном кошмаре. — Только не бесись и не впадай в крайности. Время я провёл прекрасно. Горничная сейчас прикатит тебе завтрак. То есть обед. Я распорядился. После еды, уверяю, тебе станет намного лучше. Но, Андреас... мне нужно идти. Он оделся и аккуратно повесил на стул мою майку. А я все стою... и тупо смотрю на его ладную длинную фигуру, похабно подчёркнутую корсетом в самых ранящих местах. А ещё — внезапно обожаю его руки, форму этих пальцев, не пухлых и не кривых. Должно быть, он чистокровный. Ну, из этих, долго селекционировавшихся беспримесных немцев. — Ну, я пошёл. — Шинни... — Андре, я ещё вернусь.