Style is War

Решение вызвать в Берлин Кота, сразу после вежливого прощания с детворой, было продиктовано исключительно стратегическими планами мести, а вовсе не распалённой похотью и желанием оттрахать от души всегда готовую и доступную плоть. Во всяком случае — так я себя в этом старательно убеждал, наливаясь в отельном баре пивом и виски с колой. Кот прибыл оперативно — спустя четыре с половиной часа как я позвонил. А что в таких случаях полагается хорошей наложнице? Верно, пара моих яиц на ранний завтрак. Он привёз все три забытые мной сумки и обменял тупой красный мобильник на мой правильный потрёпанный мобильник. Славный мальчик. Долго облизывал свои толстые шлюшные губы, примеряясь к моей ширинке, словно забыл, как именно делал минет в последний раз. Я поставил его на колени посреди ванной, потому что не хотел осквернять его изрядно потасканным телом кровать, в которой спал с Шином. Он что-то долго возился с фальшивой пуговкой на моих трусах. Ну что там расстёгивать?! Если нужно просто потянуть вниз. Тупица. — Долго ещё ждать? Соси. — И ты не скажешь мне?.. — он взглянул на меня снизу вверх, длинные, густо накрашенные ресницы затрепетали. Боже ты мой, так вот почему он смирный тормоз, а не самовлюблённый козлик, по обыкновению: глаза — запредельно голубые, по-воловьи влажные и... накуренные. Какая прелесть. А травку небось у Йонаса стрельнул? — О, конечно, Кисо. Скажу. Я соскучился по твоей бездонной глотке. И цыганским серьгам в ушах, таким же по диаметру, как твоя рабочая дырка. И по шее, которую так приятно тебе сворачивать, если ты сильно отвлекаешься и начинаешь пытаться думать. А теперь приступай. Он зачем-то собирался что-то добавить. Но достаточно и того, что широко открыл рот. Я схватился его за голову и сам помог начать, толкнув вперёд, на член. Пухлые, будто силиконом раздутые губы машинально сомкнулись — хорошо отработанным движением. Кот причмокнул. Зажмурился, посасывая и слюнявя головку члена языком, при этом его чёртовы фальшивые ресницы царапнули мне кожу в паху, а я только побрил там всё! Раздражённо ударил его в затылок, он подавился, но намёк понял, ресницами не махал и засосал интенсивнее. Обнял меня одной рукой за оголённую задницу, поглаживал. Нежный какой, обходительный. Непривычный. Может, всегда его накуривать? Я сам закрыл глаза, ожидая, пока его рот принесёт мне больше удовольствия и лениво расшевелённая кровь утопит в мозгах все недавние мрачные мысли. Но что-то ни хрена не выходило. Не помогало. То есть так-то было приятно: я завёлся, и яйца отяжелели, и ноги чуть подкашивались... но не более того. На сцене, обозлённый моими грубостями, он и то лучше трудился — натруженными гитарой пальцами сквозь мои приспущенные штаны. — Эрик? Хватит, прекрати. — Ам-м... — он облизал мне член ещё раз, по инерции, чтоб был помокрее и лучше скользил, и привстал, стягивая с себя джинсы: узкие, блядские, в трёх местах протёртые, с крикливой золотой застёжкой на ремне. Ну хоть с одёжкой он как всегда, не меняется. Но ты ошибся, наивный Котик. Анала сегодня тоже не получишь. — Оденься, дебил. Я не хочу тебя. — А? Ч-чего?! — зрачки, занимавшие половину его одурманенных глаз, наконец-то хоть немного сузились. — В банк поедешь, карту мою заберёшь. Вот адрес. А я спать пошёл. — Андреас! — мне показалось, он сейчас захнычет. А лучше б ударить хотел, оплеуху влепить. Или и то, и другое. А вместо этого — безумный, вконец отупевший взгляд, шевелящиеся ноздри, и губы раздулись, как парашют, выпущенный из ранца. И уже в третий раз я передумываю — нет, никаких косячков, его же в таком виде в рабство продадут, а он и не заметит. А Кангура — убить. Никому не сметь накуривать Кисо в моё отсутствие. Vilken jävla otur¹, ну до чего же он сейчас дурак беспомощный. — Прошу, надень нормальное лицо. С этим на люди выходить стыдно. И рому мне прикупи. И кусок мяса какого-нибудь. Можно сырого, только не вчерашнего. Конечно, потом он очухается, сто раз прокрутит в памяти мой отказ и смертельно обидится. Столько народу хотело бы прыгнуть к нему в койку, столько нарциссизма он сам вложил в культ своей квазимодельной внешности... а я спокойно пинаю всё это в дерьмо. И обращаюсь с ним как с грязью. Но он сам захотел пресмыкаться у моих ног, сам спровоцировал моё презрение и скуку. Поищем виноватых или будем шевелить задницей, выполняя мой приказ? Надо же — второе. Кисо подобрал сопли, затянул черт-те как болтавшийся ремень и поплёлся за моими деньгами. Я не прислушивался, сильно ли хлопала дверь: зарылся по уши в подушку, на которой накануне дрых Шинни.

* * *

Телевидение в отеле отстой. Но настроение улучшилось. Кое-кто подышал свежим воздухом, обожрался уличными хот-догами, когда действие травки кончилось, устроил мне маленькую бытовую истерику, следуя своей политике интерсексуальности, и наконец упал в мои лапищи — когда я клятвенно пообещал не сжимать больно его яйца. Вообще не трогать его промежность... до поры до времени. Я поиграл с Котом в слова, загадывая немецких партийных лидеров времён третьего Рейха, покусал ему пирсинг в сосках, один почти вынув, пососал выгнутую шею и губы, которые он отморозил, на спор вынимая лёд из стакана без рук. Настроение стало ещё лучше. Заметил, какой он сегодня особенно красивый, когда куксится. Возбудился. Он был не против — ведь я неукоснительно соблюдал клятву. Дал ему помастурбировать мой член, сидя на стульчаке (уж очень спальню пачкать не хотелось). Подремал прям там, устав и прислонившись к фарфоровому сливному бачку. Кот растормошил, когда приехал ресторанный столик на колёсиках. Пообедали в номере, горничная сменилась, толстая некрасивая венгерка пришла. Стало скучно. Надо ещё подремать. Милостиво разрешил Коту прилечь со мной в постель — за это он сделал мне массаж ступней и икр, потом разминал поясницу, потом щипал за жир на животе. Знаю, мне стоило бы ходить хоть пару раз в неделю в фитнес-клуб, но всем без разницы: девочкам, хищно раскупающим билеты на концерты, я нравлюсь и с пузом. Потом мы долго красились на вечерний выход. Я нашёл в дорожной косметичке пинцет и щипчики, занялся выщипыванием его бровей, потом — заново отросших вокруг его ануса волос. И именно в таком порядке, а не наоборот. С потасканностью его прелестей я, конечно, сильно и грязно преувеличил. Никому он свою драгоценную узкую дырку, кроме меня, пользовать не давал, а со мной всякий раз зло щерил зубы и нещадно дрался, не подпуская сразу, как дикий камышовый кот. И сейчас бы, может, даже мне не дал ничего сделать, но я, не дожидаясь разрешений, спустил с него цветастые трусы перед относительно невинной косметической процедурой, а он не ждал подвохов, когда я закончил орудовать пинцетом между его раздвинутых ягодиц. Сбрызнул лосьоном после бритья, чтоб кожа после экзекуции не зудела, и с усилием вставил в чистое, розовато блестевшее отверстие два смазанных пальца. Подумал разное... А ведь раньше я балдел от мальчиков-шлюх, в которых можно было засунуть без подготовки хоть все пять. Подвигал рукой туда-сюда, ввинтился глубже, наслаждаясь тесным слизистым ощущением его горячей заднепроходной плоти. Мышцы непроизвольно сокращались, Кот, сам того не ведая, выталкивал меня наружу и выразительно сопел. Хочешь большего, моя своенравная бестия? Я весь в раздумьях, трахать тебя или нет. Помял и искусал его за ягодицы, послушал, как звонко пружинят, сочные, упругие... Молодость так хороша, так доверчива и безголова. И я до сих пор не вспомнил, сколько же лет стукнуло мне. Тридцать один? Это много? Это мало? Кот что-то забормотал и завозился, отвлекая. Рывком уложил его на спину, заглянул в ставшие прежними, нахальные себялюбивые глаза. Кот недвусмысленно потянул в рот свой указательный палец и коснулся языком кончика ногтя. — А гандоны купил? Я не собираюсь прерывать и расплёскивать все на мебель. — В рот кончишь. Я своим телом, знаешь ли, не брезгую, все тщательно вымыл и выскоблил. — Но ты можешь и сам на себя, красивого, помастурбировать. У зеркала. — Но зеркало холодное и не кусает так возбуждающе за задницу. А своим отражением я в твоих глазах полюбуюсь, Андреас. — А мордой в диван ткнуться не хочешь? — Ты не ткнёшь, — он издевательски взмахнул рукой, изображая сожаление, и обвил меня за шею. — Не осмелишься. Ты свалил в отпуск, улепётывая от меня куда подальше. Да вот только от самого себя не улепетнул. Я нужен тебе. Не знаю пока зачем, но нужен позарез. Смазка где? Мы столько попусту болтаем, что у меня уже всё высохло, да и у тебя упал. Дела так плохи, генерал Вип? Красавчик Кот должен вас спасти? Я ругнулся сквозь зубы и захотел опять куда-нибудь сбежать, но смысл. И дураку ясно, кто победил, а кто сдался. Кисо... Пухлые уверенные губы сомкнулись на моем языке, обсасывая, огромный нос мягко толкнулся в щеку. Какой же ты страшненький, если смотреть вблизи, и какой великолепный, если наконец заткнуть говнопровод в голове и заняться целиком твоей мальчишеской плотью. На черта мы красились? Если я сегодня куда-то и иду, то только в тебя. Забавно торчащие ребра, дурацкий пирсинг в пупке, гладко проэпилированный пах (моя работа), какая-то рельефная родинка (и давно она тут?), тяжёлая мошонка, мягкие, проскальзывающие под подушечками пальцев яички... Ты отпрянул? Ну я же обещал. Не сожму их, не сделаю больно. Лучше сожми мне ты, сожми горло. И оседлай, что ты мнёшься, ты ведь так любишь быть сверху.