***
Когда Чанбин пересекается с Феликсом (спасибо бейджику за подсказку) взглядами, то первая грешная мысль: «Встреть я тебя до Хёнджина, обязательно бы попытал удачу». После минут пятнадцати наблюдения оказывается, что новый бармен насколько невероятно очарователен, в той же мере и неуклюж. — Хонджун, а ты уверен, что работа не становится в убыток? — интересуется аккуратно, когда Феликс исчезает за дверью кухни, демонстрируя грацию кошки и ловкость картошки. — Это всего лишь его вторая смена, всё будет путём. Ты поймёшь мой выбор, когда закажешь у него коктейль, — Ким выглядит довольным, несмотря на потери на посудном фронте, а обычно непьющий коктейли Чанбин решается на «Секс на пляже». «Интересно, а Джун знает о нас четверых, или Чан не хочет его шокировать? — хмурится Бин в размышлениях. Заодно приходит на ум вопрос — а как же семьи отнесутся к их образу жизни? — Очень актуальная тема, — отмечает про себя. — Учитывая предстоящий Чусок». За мнение своих родителей переживает меньше всего — те широких взглядов, кроме того, уже знающие о его ориентации и спокойные за продолжение рода, благодаря замужней сестре. С Хёнджином сложнее: близкие принимают и пытаются встретиться, а он сам себя считает для них позором и убегает постоянно. Даже студию купил на имя своего менеджера, Ким Сынмина. О семьях Чана и Минхо он, по сути, ничего не знает, Бан лишь обронил однажды — те живут в Австралии. И ведь сутки назад даже с Хёнджином возникло понимание, что ещё многое хочется друг о друге узнать, а значит с Ли и Чаном им необходимо заполнить огромнейшие пробелы. — Пожалуйста, ваш коктейль, — раздаётся глубокий мужественный голос, и Чанбин никак не ожидает столкнуться с голубыми, благодаря цветным линзам, глазами веснушчатого бармена. — Вот это контраст, — звучит ошеломлённое, после чего наблюдает смущение на чужом лице и пробует напиток. — Да это же божественно! — перекрикивает песню Linkin Park и чувствует на себе два взгляда с противоположными энергетиками: самодовольный (будто его рук алкогольная магия) — Хонджуна и смущённый — Феликса. Неожиданно ему хочется познакомить последнего с Уёном. — Ты один? — удивлённо спрашивает Хонджун, кивая на обычное для Хёнджина место, пока сам занимает привычное чановское. — Сегодня — да. К сожалению, — расстроенно поджимает губы и делает глоток коктейля, чтобы избавиться от привкуса одиночества. — Эти два места всегда свободны для Чана и Хёнджина, а после — для тебя с Минхо. Очень странно, но обычно вы приходите по одиночке или парами, не пересекаясь каким-то чудом… Ким отвлекается на звон очередного разбитого бокала и ищет взглядом напуганного своей же неаккуратностью Феликса. Находя, явно успокаивается, потому что ему на помощь приходит напарник — Юнхо. — Так вот… Когда я дождусь хоть от кого-то объяснений, что, чёрт возьми, происходит между вами всеми? — смотрит серьёзно, отбивая мелодию играющей в динамиках песни по барной стойке. — Значит, мои догадки, что Чан ничего не говорил, верны… — после этой фразу Чанбин прочищает горло. — Разве это не стоит обсуждать со своим братом?.. — Не уходи от ответа, пожалуйста, — просит даже мягко и с толикой мольбы в голосе. — Из вас четверых мне проще всего добиться нормального объяснения от тебя. Ведь Чан будет оттягивать, а Хёнджин — впадёт в панику. Проходили уже, когда они расстались… Минхо же — это Минхо, — пожимает плечами. — Мы вроде как… вместе, — прикрывает глаза. — Пробуем, по крайней мере, — и вновь смотрит на Хонджуна, изучающего взглядом собственный коричневый фартук. — Покурю и вернусь, — Со не успевает удивиться, что тот курит, а через десять минут отсутствия хозяина заведения хватает бутылку виски и бокал со льдом, с которыми сам направляется к запасному выходу. — Держи. Тебе надо, — опускается, как и Хонджун, на корточки у стены. Ким придерживается правила — не пить на работе, однако повод крайне подходящий, потому не отказывается. — Смотрю на тебя и не могу понять — ты просто в шоке или расстроен? — Чанбина сложно отнести к любителям тишины и молчания, за редкими исключениями, которые в качестве экспериментов. — Я счастлив? Ну, вроде как, — вздыхает тяжело, запрокидывая голову и щурясь из-за света фонаря. — Неожиданно, — Чанбин забирает стакан из рук Кима и наполняет сначала для себя, моментально опустошая, а после — вновь для Хонджуна. — Я думал, убью их обоих ещё в первый год расставания: ходили такие несчастные и выдавливали из себя измученные улыбки при встрече. Однако Сонхва не позволил мне вершить правосудие во имя Луны и честности в чувствах, — хмурится, явно припоминая нечто неприятное в поведении Чана и Хёнджина. — Потом появились вы с Минхо — слава всем богам. И всё же, знаешь… — Хонджун определённо старается подобрать слова, чтобы звучать деликатно по отношению к чужим чувствам. — Мы с Минхо оба изначально всё знали и понимали, так что… — разводит руками и поднимается, потягиваясь. — Не то чтобы я всерьёз зол, но всё-таки — какие же вы все придурки, что сразу не рассказали мне! — возмущается больше для выплеска эмоций, нежели для серьёзного укора. В итоге Чанбин сидит до закрытия, а после тащит к себе, впрочем, не особо и сопротивляющегося, Хонджуна. Тот уставший, Со этим пользуется. У Джуна нет сил сопротивляться, потому даёт себя обнимать, ничего не имея против чужого монолога.***
Чан удивляется своей сонливости, а после смотрит на часы и вздыхает — половина пятого утра, а аранжировка всё ещё не устраивает. Причём, он уверен, что агентству-заказчику бы понравилось, но вот ему самому — нет, — а планку понижать не собирается. Для поднятия силы духа листает общий чат и после этого чувствует себя виноватым перед Хёнджином за наказание, ведь теперь-то есть возможность смотреть фотографии беседы и, благодаря этому, чувствовать себя счастливым. Когда в шесть утра Чанбин скидывает их с Хонджуном селфи (между прочим, фоном которого является квартира самого Чанбина) с угрожающим: «Банчан, твой родственник всё знает!» — даже холодок по спине пробегает, несмотря на то, что двоюродный брат выглядит вполне себе счастливым. — Наверное, даже к лучшему, что Джун узнал всё от него, — размышляет вслух Чан, выключая телефон и вспоминая, как не мог объяснить сам, почему стал приходить в бар в одиночестве два года назад. Несмотря на то, что Хонджун — его двоюродный брат, — иногда кажется, что тому становятся роднее люди из окружения Бана. Например, Хёнджин. Джун всегда его поддерживал и винил Чана в том, что тот придерживается «слишком узких взглядов». Тогда это казалось несоответствием слов и реальности, ведь Хонджун в личных отношениях — настолько жуткий собственник, что даже непонятно, как Сонхва его терпит. Однако, брат действительно понимал, буквально — чувствовал, открытость Хёнджина для влюблённости и считал идиотской тягу Чана быть одним-единственным для него. «Видимо, тебе надо самому влюбиться в кого-то ещё, чтобы на себе испытать то же, что происходит с Хёнджином», — нравоучительно вещал Хонджун как-то раз, а Чан лишь выдал — подобное невозможно. И только потом задумался: а на основании каких неизвестных ему событий брат говорит подобное. Но спросить не решился. — Нет ничего невозможного, — усмехается Чан, вспоминая и рассуждая вслух: — Но тогда и не было тех самых людей. Всему своё время, — пусть и о продолжительном мучении без Хёнджина не может не подумать без опустошающего ощущения чёрной дыры в груди. Мысли о космического размера душевной ране наводят Чана на идею — добавить в аранжировку звуки космоса. А ещё приводят к окончательному принятию убеждения — Хёнджин был абсолютно прав, что любовь и влюблённость помогают в творчестве и делают его гораздо более живым.