***
Хёнджин не даёт сесть напротив, утягивая Ли с собой на диван и давая мнимую свободу — возможность сидеть с краю. Минхо невольно сравнивает Хвана с Чанбином в их стремлении завоевать внимание понравившегося человека (и тут, конечно, сложно признать, что Со был искренним, а не просто доставучим гадом) и приходит к выводу, что Джин всё-таки лучше чувствует его необходимость в личном пространстве. — Ты на кофеине? — уточняет Минхо, наблюдая за тем, как Хёнджин делает несколько фотографий кафе, еды и его самого. — На недосыпе, — усмехается чутка грустно. — Извини, что без спроса, но мне очень надо… для картины. А если ты дашь мне время сделать карандашный набросок — будет и вовсе замечательно. — Недосыпе? — склоняет голову набок, хмурясь и думая, что он из-за недосыпа ходит, словно в воду опущенный, и лучше его в такие дни не трогать — агрессия становится ещё более ярким способом защитить себя от окружающих. — Когда я сплю не более восьми часов в неделю, адреналин зашкаливает, и становлюсь крайне активным. А ещё — тактильным маньяком, потому иногда меня стоит одёргивать, — подмигивает, и Минхо осознаёт — всё это время так изучал чужой профиль, что даже не заметил, как Хван достал скетчбук и карандаш с ластиком и точилкой. — И болтливость повышается, что даже и не скажешь, что я — интроверт. — Абсолютно, — кивает и берёт в руку стаканчик американо со льдом, чтобы отпить. — И правда — отличный кофе. — У тебя такая красивая улыбка, — Хёнджин смущает своим восхищённым взглядом, отчего Минхо хмыкает и натягивает маску вечно недовольного жизнью. — А вот твой способ защищаться даже от хорошего — мне не по душе, — дуется, всё же начиная набросок. Минхо от этих слов грустно. Не привык он к таким людям — говорящим прямо, а тем более — желающим ему лучшего. И пока только Чану удаётся достигать баланса в проявлении заботы и высказывании мыслей, благодаря высшему уровню тактичности. Но почему-то жизнь сводит Минхо с такими — откровенными и желающими ему добра. И непонятно — почему же тогда он убегает от хорошего? Или, может, его самого к ним притягивает, мол: глянь какое замечательное понимание можно найти в общении с этими людьми — только сделай шаг навстречу. — Я недостоин, — вздыхает, тихо бурча себе под нос. — Чего именно? — озадаченно смотрит на него Хёнджин, откладывая скетчбук на стол и смотря, на удивление, серьёзно. — Ты — летучая мышь?! — поражается Минхо, откидываясь на спинку дивана и глядя неверяще — он же, по сути, лишь губами произнёс. Но его догадку подтверждают: — Вполне вероятно, раз так хорошо сохранился к своим пятистам годам. Но также я неплохо читаю по губам и слух у меня действительно отменный, — Хёнджин улыбается лишь уголками губ — чувствуется, что ещё напряжён из-за фразы Минхо. — Первое же было сарказмом? — уточняет в надежде перевести тему. — Давай я тебя укушу, так и проверим, — приподнимает бровь, бросая вызов и зная — Минхо стушуется из-за предложения близкого контакта. — Лучше я поверю на слово в твою вампирскую сущность, — вздыхает, осознавая, насколько на самом деле в теле отзывается желание ощутить чужой укус, и пугаясь собственных мыслей. — Я не знаю, что именно ты подразумевал, — Хёнджин вновь берётся за набросок, и Минхо замечает — он на нём улыбается, — но если речь шла про любовь, внимание и заботу, то — ты достоин этого. И что самое главное — рядом есть люди, которые желают тебе это дать, — Хёнджин закрывает скетчбук и убирает все принадлежности в сумку, вздыхая: — Я понимал, что об этом зайдёт речь, но не ожидал, что так скоро, — и поворачивается лицом к лицу, рукой подавая знак знакомой официантке, чтобы подошла через пару минут. — Всерьёз я влюбляюсь не во всех подряд. Чан и Чанбин — тоже. Конечно, у нас разная степень адекватности в достижении расположения понравившегося человека, однако мы не будем и попытки предпринимать, если не чувствуем, в первую очередь, собственную искренность. Да, мы с Чанбином… — Хван пытается подобрать слова помягче, поэтому Минхо успевает озвучить свои мысли: — Вы выглядите так, будто просто увлекаетесь и не относитесь серьёзно. Словно вам просто нравится играть с чужими чувствами и получать от этого кайф. — Звучит отвратительно, — вздыхает Хёнджин, прикрывая глаза. — Но в целом, пожалуй, так это и смотрится со стороны. И всё же, если бы Чанбину было по приколу с тобой переспать, он бы не слал тебе подарки, не приглашал на ужины, а просто подошёл и прямо предложил провести ночь вместе. А я… — мешкает, снова подбирая слова и обращая внимание, насколько его фраза отзывается у собеседника. Минхо понимает, о чём он, и это уже большой прогресс для такого выстраивателя защиты ото всех. — Я второй раз в жизни влюбился по велению вдохновения, и из влюблённости мои чувства перерастают в нечто гораздо большее. — Первый — Чан? — Минхо несколько грустно улыбается — от осознания и радости, что есть люди, понимающие его переживания. А самая главная причина грусти — собственное желание дать себе свободу чувствовать и невозможность решиться. — Да, — Хёнджин улыбается уже открыто и явно успокаивается, благодаря адекватной реакции на свои слова. — О подана — как Чан называет мои приёмы пищи — «сахарная смерть». Перед художником ставят тарелку с вафлями, политыми горячим шоколадом, с мороженым и маршмеллоу, а также стакан с кофейным напитком, увенчанным единорогом из взбитых сливок с радужной посыпкой. Минхо слегка передёргивает плечами и запивает представление о вкусе чужой еды холодным американо без сахара. — И всё же, буду честен — мне очень хочется выйти куда-нибудь, например — в туалет, чтобы пролезть между тобой и столом и провести своей шикарной задницей по твоим не менее шикарным бёдрам, — Хёнджин как ни в чём не бывало принимается есть вафли, а Минхо произнесённое вынуждает поперхнуться и покраснеть. «Я бы тоже этого хотел», — думает он. — Не забывай, что я тебя читаю, — говорит и улыбается, а Минхо чертыхается, но не распаляется, поскольку входит во вкус и ему действительно нравится видеть такого довольного и радостного Хёнджина. Пусть порой и невыносимого.***
— Я рад показать тебе нечто настолько личное, — смущается Хван, пропуская Минхо в свою квартиру, являющуюся студией в квадрате. — Ты здесь только пишешь? — Ли осматривается, замечая прикреплённые к стене фотографии из путешествий, как с Чанбином, так и с Чаном. — Я здесь жил, когда уехал от родителей, а потом и в период после расставания с Чаном и до переезда к Чанбину. Но очень часто остаюсь здесь спать, — Минхо оглядывается по сторонам и замечает лишь диван, отмечая, что квартира не особо располагает к постоянному проживанию. — Кровать спрятана в стене, — улыбается, читая мысли Ли, и указывает пальцем, где именно. — Кроме того, почти все вещи уже у Бинни, так что тут остаётся всё для творчества и редких ночёвок. Минимализм, — кивает сам себе и идёт к холодильнику, предлагая Минхо бутылку воды. — Мой портрет впервые кто-то собирается написать, потому не надейся, что я буду хорошей моделью. — Ты будешь замечательной моделью, если не будешь нести чушь, — Хёнджин расстёгивает верхние пуговицы чужой рубашки, отчего Минхо дёргается и смотрит недовольно, но это не мешает художнику ещё и поправить ему причёску. — Присаживайся в кресло. А мне необходимо переодеться. Хёнджин без зазрения совести снимает одежду прямо на ходу, совершенно не смущаясь сам, но загоняя в краску гостя, оставляет ту на стуле и достаёт из шкафа самые простые, застиранные и измазанные краской, треники и футболку. И даже так Минхо кажется, что тот крайне эстетичен, пусть образ в одних чёрных боксерах хорошо запечатлевается в памяти и явно теперь занимает первое место в личном рейтинге привлекательных образов Хёнджина. Впрочем, сразу же досадует — ему просто нельзя находиться наедине со своими мыслями. — Кстати, как-то раз мне захотелось написать картину в стиле Боттичелли, и Чан позировал мне в роли Аполлона… Так что расслабься, котик, тебя я хотя бы не заставляю стоять без трусов несколько часов, — сразу после этих слов Хёнджин смеётся над выражением чужого лица. — Во-первых, спасибо, о великодушный, что не будешь так надо мной издеваться, — Минхо решает не возмущаться, что котиком его называет Чан, поскольку не желает обращать на себя излишнее внимание. — Во-вторых, почему этой картины не было на выставках? — Она по стилю не подходила остальным, выбивалась слишком, потому менеджером было принято решение не добавлять. Но вот я смотрю на тебя и думаю, что… тебе подошло бы быть Марсом. А Чанбину — люблю больше греческое имя — Дионисом. — А тебе — Венерой, — моментально подхватывает тему, глядя с полной уверенностью в своей ассоциации. — Ничего себе, — Хёнджин смущается, опуская глаза и откладывая карандаш. — Я думал о себе, как о скромном Амуре, — смеётся и — внезапно для Минхо — приближается, усаживаясь на подлокотник и вынуждая смотреть на себя снизу вверх, думая, что буквально вчера так на него смотрел Чан. В голове Минхо всплывают слова Бана: «Если ему удастся тебя соблазнить, то я не буду иметь ничего против». И будь это кто-либо другой, Ли бы обиделся, что к нему несерьёзно относятся и не считают верным партнёру, но он уже понял, что у них четверых явно шире рамки взаимоотношений. — Венера очень хочет соблазнить Марса, — тихо произносит Хван, наклоняясь ближе и пытаясь считать реакцию Минхо. — Пусть у Боттичелли и есть картина с подобным сюжетом, я бы посмотрел на твой вариант исполнения, — Минхо встаёт и предупреждает, что ему нужно в уборную, а Хёнджин решает расположиться на диване и заказать пиццу, чувствуя — сегодня им явно лучше познакомиться поближе, а не заниматься творчеством.***
— Если честно, — подаёт голос Минхо, дожёвывая пятый кусок пиццы, — я совершенно иначе представлял наше свидание. — И как же? — Хёнджин ставит на паузу шоу талантов и переворачивается на спину, удобнее укладывая голову на бёдрах сидящего Ли. — Думал, что ты будешь больше давить на меня своей влюблённостью… — Минхо краснеет, а Хёнджин лучше не делает: — И мы бы занялись горячим быстрым сексом в туалете той кофейни? — играет бровями. — А в итоге мы лежим на диване с «Маргаритой» и пялимся в телек, словно старая женатая пара, — Хван смеётся и получает лёгкий шлепок по боку — всё-таки Ли очень смущается. — А ведь сейчас мой рот всего в десяти сантиметрах от твоего паха, и мы могли бы… За что?! Минхо начинает активно щекотать Хёнджина, чтобы тот перестал играть у него на нервах. Тем более, что художник во всём прав: и в мыслях о сексе в туалете, и в том, что голова Хвана очень уж удобно располагается на его бёдрах. — Остановись, пожалуйста! — взмаливается Хёнджин, выглядящий крайне растрёпано: прядки волос выбились из хвостика, ворот футболки перекосило, открывая вид на красивую линию правой ключицы и плечо, глаза у него слегка затуманены, а дыхание тяжёлое, с приоткрытыми влажными губами. — Я явно лишь ухудшил ситуацию, — Минхо потирает лицо руками и делает глубокие вдох и выдох, пытаясь договориться с самим собой о самоконтроле. Он давно не был в роли актива, однако Хёнджина очень хочется ощутить под собой — сбито дышащего и стонущего, когда он будет ускорять фрикции… Хочется, чтобы тот окольцовывал талию длинными стройными ногами и позволил крепко сжимать ягодицы, одновременно с этим оставляя укусы на шее… — Земля вызывает! — Хёнджин машет рукой перед его глазами, вынуждая оставить возбуждающие фантазии, которые определённо победили самоконтроль. — Мне помочь? — спрашивает смущённо и серьёзно. И Минхо наверняка бы сбежал, если бы Хван звучал нагло, нахально и самоуверенно. Однако. — Думаю… да, — вздыхает побеждённо. — Но… — Я сегодня не готов к сексу, потому подрочу нам, окей? — Минхо и этих откровенностей хватает, чтобы пожалеть о высказанном желании. — Для минета нет настроения… — Тебе обязательно топить меня в смущении? — спрашивает грубо. — Я получаю кайф от эмоций на твоём прекрасном лице, — признаётся Хёнджин, седлая чужие бёдра и кладя рядом баночку смазки. — Раздень меня, пожалуйста, — закусывает нижнюю губу, придавая своему виду толику невинности, на которую Минхо не в состоянии купиться. — По-моему, ты слишком плохо себя ведёшь, чтобы просить меня. Ли наконец-то сминает упругую задницу обеими ладонями и ловит кайф от того, как Хёнджин выгибается и запрокидывает голову, открываясь ему и позволяя оставлять рассыпь поцелуев на нагой коже. Пока Хван расстёгивает чужие брюки и согревает смазку в руках, подрагивая и покрываясь мурашками от ощущений, Минхо кусает острые ключицы и соски через ткань футболки, быстро раздражаясь из-за неё и всё-таки стягивая. Пальцы Хёнджина юркие, тонкие и определённо знающие — как доставить максимальное удовольствие. И Минхо решает, что теперь можно и ему дать поблажку, отстранив и дав возможность освободиться от одежды, любуясь телом с изящными изгибами и оставляя поцелуи в районе живота, после же вновь притягивает к себе на бёдра и позволяет соединить их члены для совместной мастурбации. Лицо Хёнджина прекрасно: заломленные от удовольствия брови, полуприкрытые глаза и искусанные пухлые губы, которые так хочется поцеловать. Минхо решает, что уже не за чем отрицать своё явное влечение, потому тянется… — Ты серьёзно уснул?! Парень, который нам понравился, выбыл на последнем голосовании! — возмущается Хёнджин, пихая Минхо в бок локтём и недовольно жуя кусок пиццы. У Минхо крепко стоит и кружится голова, ведь он почти достиг оргазма. Во сне. С Хёнджином. С очень проницательным Хёнджином. — Хьюстон, да у вас проблемы, — констатирует очевидное. — Хотя бы классный сон был? Ты был со мной, м? Ну, расскажи, что тебе снилось?! — Хван гонится за Минхо, который стремительно скрывается в туалете. — Я ведь могу помочь тебе снять напряжение! — Уже помог, — бурчит себе под нос, вспоминая пальцы Хёнджина на своём члене и очень хорошо понимая фетиш Банчана.