ID работы: 12910263

Моя ненависть горит

Слэш
NC-21
В процессе
82
Пэйринг и персонажи:
Размер:
планируется Миди, написана 121 страница, 26 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
82 Нравится 21 Отзывы 35 В сборник Скачать

16. Слабость

Настройки текста
Примечания:
      Всю свою жизнь человек к чему-то идёт. Чего-то хочет и жаждет признания. Это основы основ того, что заполняет пустоту в груди и держит истину «жизнь бессмысленна» под замочком. Маленьким таким замочком, крепость которого зависит напрямую от того, чем человек заполняет свое существование. И чем больше заполняет, чем больше отвлекается, начиная придавать этому важность и значение, тем он крепче. За всем этим исчезает самая главная истина, и это в какой-то мере правильно, ну, если, конечно, вы не «суицидник».       Такие люди обычно безжалостно вырывают из себя замок с корнем и видят всю правду какая она есть. Они не пытаются придать значение бессмысленной жизни бессмысленными вещами, не заполняют ими себя и каждый раз, когда всё плохо, не говорят «всё будет хорошо».       Эти люди не хотят делать своё существование лживой кашей из поддельных чувств и эмоций. Им больно видеть правду. Им тяжело, они пытаются найти поддержку и понимание у других людей. И это самая роковая ошибка, потому что другие люди никогда им не помогут. Те настолько запутались в своей лжи, что им кажется бредом всё, что говорят люди, которым они придумали определение «суицидники».       Суицидники приходят и говорят всё, что видят без своего замка с распахнутой настежь дверью, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Но обычно получают препараты и долгие разговоры с женщиной, у которой в глазах - лишь цифры и аналитические расчеты. Всё это настолько плохо прикрыто добрыми намерениями, что становится только хуже.       Обычно после этого жизнь суицидника обрывается на крыше какого-нибудь здания, в ванной с бритвой или с петлей на шее, что полностью соответствует расшифровке слова «суицидник», и тому, почему этих людей так называют.       Это печально. Их не понимают и никогда не смогут понять. Эти люди будут рождаться, а потом умирать. И всё короткое время своего существования, они будут только недоумевать и страдать.       Это бесконечный цикл, который нельзя прервать. Решения этой проблемы нет и никогда не будет.       Я никогда не видел счастливых людей. Я всегда видел правду. Моя дверь не распахнута, нет. Но приоткрыта. Это помогает видеть эту самую правду и страдать от неё только наполовину. С помощью двери я больше не доверяю людям и их лживым обещаниям. Я вижу их насквозь, и в работе это сильно помогает.       Стать в 14 лет наемным убийцей... звучит дико. Но на самом деле всё не так уж и страшно. Все в нашей организации проходили через что-то такое, из-за чего их двери не могут закрыться. Но и распахнуться тоже не могут. Они находят другой метод самообмана – вместо того, чтобы убить себя, они убивают других. А утешением служат деньги и смутное облегчение, происхождение которого они не могут определить, но без него им так же плохо, как без дозы нарику с тридцатилетним стажем (или сколько в среднем они там живут?).       Это не страшно, потому что человек – существо, выживающее в любых условиях. И убить в 14, оправдав это тем, что, например, это был плохой человек – плёвое дело. А потом это становится привычкой. Работой. Рутиной. Ты покрываешься толстым слоем скептицизма и профессионально отточенной скуки, потому что тебя перестает волновать, что чувствует человек в последние секунды своей жизни.              К чему я все это веду? К тому, что все мы лживые лицемерные твари. С открытыми дверьми, с закрытыми дверьми, с вырванными с корнем или закрытыми на ёбаную кучу замков, все мы - всего лишь жалкая миллиардная кучка отбросов с тонкой душевной организацией, которая мешает нам быть обычными животными и так же бегать, трахаться, искать пищу и просто существовать. Не думать, для чего или зачем. Это своеобразное счастье, которого мы никогда не сможем достичь, и поэтому всё, что нам остается – это ложь. Лекарство от правды.       Вылечись наконец, больной ты ублюдок. У меня есть цель. Её вряд ли можно назвать одной из тех, которыми люди заполняют своё существование. Но именно это она со мной и делает. И, как у всякой цели, у этой есть срок годности. А после его истечения моя дверь распахнётся, и я выйду за порог.       И ни за что не обернусь назад.

***

      Дверь распахнулась, и я привстал с кровати с полузавязанным шнурком на кеде.       – Э…Андрэ? Мужчина смотрел на меня с таким же недоумением. Возникла неловкая пауза.       – Где Дом?       – А... – я нагнулся и завязал шнурок. – Он переехал в другую спальню. Выражение лица Андрэ нельзя было описать. Что-то восхищённо-недоуменно- презрительное.       – Ты… ты выселил моего брата из его собственной спальни?! Теперь понимаю, как это выглядит.       – Нет, он переехал по другой причине… – сообщаю захлопнувшейся двери. – Ну что за душка… – пробурчал, заправляя кровать. – Пока, Андрэ, было приятно поболтать. Константин… старался не думать об этом всю ночь, но вышло в итоге как-то не особо.       Вчера я обнял этого человека. Смутные причины неясно мелькают на периферии сознания, и прояснять их страшно. Не скажу, что это было нечто спонтанное, просто подумал, что мне нужно было бы это, будь я на его месте. Сколько людей за всю жизнь подарили ему тепло своих рук? Искренне? Телохранители не считаются.       Рассматриваю в окно клумбу и, раскрывая, приземляюсь у края, чтобы не примять цветы. Нужно свалить, пока он не начал искать меня, хотя не могу представить причину, по которой Змей будет меня искать. На его месте я бы себя сразу застрелил. Чтобы уж наверняка больше никогда не увидеть.       Позволить себе такую вольность по отношению к боссу – очень похоже на самоубийство. Но он не убил, а просто сжал мою руку и сидел так некоторое время. Потом встал. Бесшумно закрыл крышку рояля и, уходя, мимолетно окинул таким взглядом, что я буквально примёрз к полу, и появилось чувство, что опять ввязался во что-то нереально опасное. Попал я, короче.       Но убить он меня не убьет. Надеюсь. По крайней мере, не здесь.       Медленно исследую высокую ограду, увитую плющом и ещё каким-то пушистым растением, не нахожу другого решения, кроме как лезть. Примеряюсь и, отойдя на рассчитанное расстояние взлетаю на стену; распределив вес и перекинув ногу на противоположную сторону, перелезаю через ограду.

***

      Дворецкий семьи Дю Леманн, Фламель Геле – тактично вышел из гостиной и закрыл двери. В этой семье он служил уже давно, поэтому выработал отличную психическую устойчивость и невозмутимое выражение лица в любых ситуациях. Это было необходимо для выживания на такой работе, за которую неплохо платили и содержали.       За дверью попеременно, но одинаково монотонно забубнели голоса, и дворецкий обеспокоенно потер лысеющую макушку с зализанными назад остатками седых волос, сняв белоснежную перчатку.       То, что в этой семье, состоящей сплошь из истериков и психопатов, может вестись непринужденная беседа без драк и швыряний предметами интерьера, было такой редкостью, что казалось слегка диковатым. Он ещё немного постоял, убедился, что это не увертюра к грандиозному акту очередной скандальной оперы и ушёл приводить в порядок дела в саду, всё же не переставая беспокоиться.       Дворецкий вышел на террасу через черный ход для прислуги, решив проверить лилии: в последнее время они выглядели больными и клонили свои белоснежные головки к ухоженной и взрытой почве клумбы. За этими цветами всегда пристально ухаживали – они были гордостью семьи дю Леманнов и геральдическим символом Франции, которой семья была верна вот уже несколько поколений. Запустить такие цветы – это буквально измена родине! Фламель хмыкнул под нос от своих патриотических мыслей и поднял глаза.       Ограду в нескольких метрах от него оседлал тот самый юноша, что приехал с господином Константином, довольно ловко на нее взобравшись, и, видимо, думая что скрыт от посторонних глаз. Дворецкий молча наблюдал, как тот перемахнул на другую сторону и глухо приземлившись, помчался прочь. Старик покачал головой, скрывая ухмылку и решив не рассказывать об этом, если его, конечно, не спросят напрямую.       Найдя садовника и посоветовавшись с ним насчёт лилий, он принял решение изменить состав удобрений, и они вместе с Жеромом полчаса рассуждали на эту тему, вскоре придя к устроившему их обоих решению.       После этого Фламель поднялся в кухню проверить, как там обед. На кухне творились немыслимые дела. Если бы хозяева, так редко гостившие в поместье, узнали, что повар уронил кастрюлю с раками и обжег кипящей водой ноги двум своим помощницам – уволили бы всех. Этим они пошли в своего отца.       Пока дворецкий, качая головой, оказывал первую помощь девушкам, повар уничтожал следы и виновато косился на старика.       – Comment vont les messieurs? – решил он сбавить накал страстей. – Jure?       Дворецкий недовольно покосился на Мартина, этого безголового шеф-повара, работающего тут всего пять или шесть лет, и у которого вечно всё валится из рук. Непонятно, почему его еще не уволили. Хотя, свои блюда он готовил божественно. Этого у Мартина было не отнять.       – Avant-hier juré. Hier juré. Aujourd'hui, ils parlent juste – сухо сообщил он, закончив обматывать бинт вокруг щиколотки тихо стонущей проклятия девицы, и Мартин удивленно приподнял бровь.       – Quoi, juste parler? Et vous n’avez encore rien cassé? Девушки, прихрамывая, удалились с кухни, отпущенные кивком головы. Фламель пожал плечами.       – Pas encore mais je pense pas que ce sera pour longtemps. Sur les trois, personne n'était très patient. Notamment – Konstantin.       Шеф-повар понимающе хмыкнул, уважительно кивнув старику, глаза которого затянулись дымкой воспоминаний…       « Hey Domi! – маленький шустрый парнишка с плачем и визгом пронесся по тёмной галерее. – Où êtes- vous? Arrête ça! – он поёжился, услышав какой-то скрежет. Все двери в галерее были за темными портьерами, отчего казалось, что он находится в месте, откуда нет выхода.       – Bien Dooom, – шмыгнул мальчик, вытирая набежавшие слезы с уголков зелёных глаз.       Скрежет повторился, и Андрэ, уже не скрывая страха, побежал навстречу, подзуженный упрямством и злостью. Добежав до источника, он обнаружил Дома, который подглядывал в дверную щель, откинув портьеру. Плечи старшего брата почему-то дрожали, словно ему было очень холодно.       – Dom? – прошептал Андрэ, садясь рядом на корточки и пытаясь заглянуть брату за плечо.       – Monstre ingrat! – послышался знакомый металлический скрежет, и мальчик понял, что перепутал его с голосом отца.       Доминик повернулся к брату, и тот увидел тающие бусинки в голубых глазах. Он отодвинул его и прильнул к щёлке. Перед глазами Андрэ предстала сцена, давно известная всему поместью по причине своих многократных повторений. Отец - высокий и статный мужчина, которого Андрэ побаивался, но любил, нависал над телом мальчика с занесённой для удара рукой. Тело мальчика, более хрупкое, чем у остальных детей в этой семье, мелко дрожало, но он молчал.       – Vous avez osé vous faufiler dans le tombeau de notre famille et profaner la mémoire de Violet! Encore! – продолжал своим безжизненно-злым голосом Огюст дю Леманн. – Je te l'avais dit! A- je dit?! – рука с отвратительным шлепком опустилась вновь.       – Dom… – Андрэ повернулся было к брату, но отшатнулся, увидев дворецкого Фламеля.       – Jeunes messieurs, vous ne devriez pas être ici, – покачал головой уже седеющий мужчина, с отческой заботой глядя на них. – Viens.       И он увёл их прочь от той противно скрипящей двери и скрежета отцовского голоса, от звуков ударов и от всего этого ужаса, который творился там. Но забыть об этом маленький Андрэ никогда уже не сможет. Как и Доминик….»       – Monsieur Flamel, pourquoi êtes-vous? – помахал ладонью перед лицом старика повар. Дворецкий недовольно цыкнул, и тут же наверху раздался грохот, затем металлический звон; после хлопка двери послышались замысловатые проклятья и ругательства. Повар ухмыльнулся.       – Il fallait parier, euh, monsieur majordome? – но дворецкий уже мчался на звук, сохраняя свою чопорность и спокойное выражение лица.       Двери гостиной были широко распахнуты, а у камина с пылающими от гнева глазами стоял Константин со шпагой в руках. Шпагу он, видимо, сорвал со стены над камином, но второй шпаги рядом не было. Фламель быстро изучил взглядом гостиную, шпагу так и не обнаружил.       – Maître, c'est une arme de collection, pas pour des combats. – осторожно заметил дворецкий, чем заслужил злобный взгляд разъяренного мужчины.       – Je sais! Me considérez-vous comme un idiot?! – прорычал Константин и бросил шпагу на пол. Фламель проводил ее взглядом, отметив, что крови нет.       – Monsieur Constantine, avez-vous des ordres? – проигнорировал вопрос дворецкий, учтиво склонившись в полупоклоне. Мужчина рухнул в кресло, прикрыв глаза рукой и горько ухмыльнувшись.       – Quel est l'intérêt d'être à la tête d'une organisation d'assassins si vous n'avez pas la capacité de tuer qui vous voulez vraiment? – он махнул рукой на дворецкого. – Apportez-moi du vin, Flamel. Et où est mon garçon?       – Le jeune homme a quitté le manoir il y a une demi-heure, – сообщил старик, и Константин уставился на него так, будто не поверил своим ушам.       – Ce que. – вопросительной интонации даже не потребовалось.

***

Ранее…       Дворецкий вышел, закрыв дверь, и Константин испытующе уставился на брата.       – Eh bien, quel genre de diable avez-vous besoin? Андрэ сел в кресло и всё так же, словно не замечая брата, смотрел в не разожжённый камин.       – Nous devons parler. – удержать поползшую вверх бровь Константин даже не пытался.       – Tu es quoi? Nous n'avons rien à parler. Андрэ нервно провел рукой по волосам.       – Je sais ce que j'ai mangé au déjeuner… Константин хмыкнул.       – Извинения приняты.       – На русский? – удивился Андрэ. – Ты же знаешь, я в нем не особо силен….       – Особенно акцент, – кивнул Змей. – он просто ужасен.       – Не боишься, что твой маленький волчонок будет шпионить? – пропустил колкость Андрэ, что было, надо признать, нетипично для него. Константин смерил его взглядом и наконец опустился в кресло напротив брата.       – Я не держу возле себя волчат, которым не доверяю.       – Доверяешь ему? – длительное молчание дало понять, что ситуация довольно сложная и запутанная, поэтому он сменил тему.       – Насчет отца…       – Я не пойду к нему... – сразу же отказался Константин. – Это окончательное решение, и я его не изменю. Смирись. На скулах Андрэ заходили желваки.       – Я все еще стараюсь быть вежливым, брат.       – Очень ценю это, – скрестил руки Змей. – Уже четыре минуты - идешь на рекорд.       – Ты… – шипение непроизвольно вырывалось изо рта мужчины. – ...должен быть благодарен ему за все, что он тебе дал.       – Я ничего у него не просил.       – Но ты взял… – клокочущая ярость постепенно выбиралась из груди чистокровного француза, а не полукровки, спокойно смотрящего в черные угли камина.       – Ты слышишь себя? Я был маленьким ребенком и не понимал, что происходит. У меня не было выбора. Никто не позволил мне выбирать. – Константин провел ладонью по ткани пиджака, и его взгляд застыл на перстне. Перстне, что он, не снимая, носил все эти годы на указательном пальце. Андрэ вскочил.       – Да сколько можно молоть весь этот бред?! Ты ошибка, всего-навсего грязный выродок! Позор… – он замер и тихо закончил – ...позор нашей матери. Плод ее прелюбодеяния.       – Тем более, я вообще не должен был приезжать, – стерпел Змей и тоже встал напротив брата.       – А как же почтение? Благодарность нашей семье и отцу, за то, что он принял тебя в семью несмотря на бастардскую кровь?       – Я не чувствую благодарности, – предельно честно ответил Константин, и мимо него пролетела ваза, разбившись о стену и усеяв своими осколками ковер. Белый от ненависти Андрэ стоял перед ним со шпагой, сорванной со стены над камином.       – Ты оскорбил Леманнов одним своим существованием, умри, жалкий пес! В кармане Змея зазвонил телефон.       – Прости, что прерываю твою драму, но ты слегка ошибся столетием. Алло? Пока Константин разговаривал по телефону, Андрэ, не опуская шпаги, стоял, словно изваяние.       – Так на чем мы остановились? Ах, да, драма... – Змей снял со стены вторую шпагу.       – Это ты виноват в том, что он сейчас умирает. – прошептал француз. – Я уничтожу все, что тебе дорого, если он умрет. Взгляд Константина заледенел.       – И твоего волчонка… я убью первым. – Шпаги отчаянно зазвенели, скрестившись в воздухе, словно две молнии.       – Не. Смей. Его. Трогать. – процедил Змей сквозь зубы, не сводя глаз с Андрэ. Тот криво ухмыльнулся.       – Ты только что дал мне рычаг давления. Глупец.       – Я встречусь с отцом. – отрезал Константин. – Но больше никогда не смей даже упоминать о том, что хочешь причинить вред Рику.       – Договорились. – кивнул Андрэ и вышел, громко хлопнув дверью. Змей сжал зубы и медленно через них выдохнул. Дворецкий что-то спросил у него, но мысли Константина были слишком далеко отсюда. А затем ярость всё же взяла верх.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.