***
Через пару часов лежу на кровати в своем убежище. Я прогнал ситуацию с боссом в мозгу пару сотен раз, но понятнее она не стала. Он позволил мне жить, позволил стать частью его организации и даже регулярно платил мне за это. Он позволил отомстить. И все это за какую-то никчемную плату – типа издевательств с платьем и наручниками? Неужели унижать других – это так приятно?.. Я не был в школе неделю, но он наверняка и об этом позаботился, поэтому никто не будет спрашивать, где же я пропадал. Или будет. Ведь перед уходом я громко сообщил всем, что гей. Наверное, все же возникнут проблемы. Поворачиваюсь набок и недовольно кошусь на вибрирующий телефон. – Слушаю. – Это Ник. Как все прошло? – ...как никогда лучше. – Что за спецзадание на неделю? – завистливо пробурчал мужчина. Силой воли подавляю нервный смешок. – Тебе бы не понравилось. Это всё, что я могу сказать. – Знаю, тебе завтра в школу, но перед этим сможешь помочь мне с одним заданием? Я недоверчиво нахмурился. – Спец просит помощи у новичка? – Ты у нас уже несколько лет тусуешься…другие сразу уходили…или умирали… – он хекнул. – Смотря по обстоятельствам. А ты пока держишься, что дает тебе некий авторитет в нашей кхм… организации. Тем более, ты мой подопечный. – Я понял. Что нужно? Ник помолчал некоторое время, фильтруя инфу, которой можно было поделиться. – Нужно зачистить один притон. Там делают какую– то низкосортную химию и школолошникам впихивают. Уже пятнадцать смертей, а я отвечаю за этот район. Босс…недоволен. Из всех кандидатур больше подходишь ты. – Начинаю догадываться о чем он говорит. – Приманка. Хах, и на что я надеялся? Окей, Ник, понял. Остальную инфу скинь позже, если она есть. – Спасибо, напарник. Телефон отправился под подушку, а я сел и уставился в окно, на темное небо. Не было ни звезд, ни облаков, только кромешная тьма и холод. Чайник на кухне пронзительно засвистел. Поморщившись, пошел его выключать. Пока готовил бутеры, обнаружил, что на мне все еще изгвазданная толстовка и штаны, пропахшие «французским» подземельем нашего «короля». Жадно поедая приготовленное, избавился от одежды и, оставшись в одних трусах, начал пить чай. После первого глотка у меня вырывается глубокий вздох. От неожиданности хмыкаю, а затем замолкаю, осознавая, что смеюсь в одиночестве. – Наверное, и мне иногда нужна компания…нормальная, а не как всегда… – я дернулся, вспомнив ледяные наручники, и тут же осмотрел запястья. Кровоподтеки были выполнены в авангардных красно-синих тонах и смотрелись, мягко говоря, так, что у любого возникли бы определенные вопросы. Кое-как обработав запястья перекисью, обматываю их бинтами, но тут в дверь позвонили. Я, в это время отрывающий бинт зубами, насторожился. Если бы это был Ник, он бы предупредил. Больше ко мне никто не мог прийти, так как никто не знал, где я обитаю. Беру пушку из кобуры и осторожно выхожу в коридор. Звонок повторился, и на этот раз настойчивее, словно кто-то не сомневался, что в квартире есть люди. Это настораживало еще больше. Дом на окраине города, почти забыт местными властями, стоит в очереди на снос, и интерес вызывает разве что у бомжей и алкашей, которые часто устраивают тусовки в другой части здания, где окончательно развалилась крыша и половина стены. Я выхожу с максимальной осторожностью, и вряд ли кто-то мог меня выследить. Вопрос: Кто же тогда так настойчиво звонит в дверь? Хотя есть один вариант… Константин Олегович? Я приблизился к двери, нервно сжимая пистолет в руках, и заглянул в глазок. – Какого?! – поспешно прячу пистолет в задний карман...в трусы. Времени убрать в другое место не было. – Что ты тут делаешь? – распахиваю дверь, и во все глаза смотрю на Шина.5. Сомнения
6 декабря 2022 г. в 04:19
Следующую неделю он держит меня взаперти в подвале, стилизованном под темницы французского короля. Он делает это довольно часто – наказывает меня за непослушание, но я уже привык. Хотя промежуток между последним наказанием и этим был весьма большим, около месяца.
Всё это время я лежу на жесткой деревянной скамье и смотрю в потолок, сложенный из грубо вытесанных камней, думая обо всём, что приходит в голову.
Например, о том, что делает сейчас Шин, или о том, что учудила Кира в школе, или какое задание получил Ник, или нахрена этому долбанутому педофилу делать подвалы, стилизованные под средневековье. Думаю обо всем, избегая мыслей о самом главном.
Я пытался соответствовать подобранному для школы образу и не допускать мата даже в мыслях, но к хуям всё это скатывается. Этот образ холодного и равнодушного вежливого парня сползает с меня. И думаю, Константин Олегович играет в этом не последнюю роль. Сложно хотя бы чего-то придерживаться, когда над тобой нависает постоянная опасность стать подопытной куклой в извращенных сексуальных экспериментах.
На лестнице слышатся чьи-то шаги, и я закрываю глаза, притворяясь спящим.
– Как твое самочувствие? – холодный тон пробирает до костей, и я еле сдерживаюсь, чтобы не поежиться.
Он стоит у железных прутьев моей импровизированной камеры и ждёт, хотя знает, что ответа не получит.
Таким поведением я усугубляю свое нынешнее положение, но мне нужно некоторое время, чтобы унять... гордость и снова притворяться покорной сучкой.
– Ты ведь знаешь, что я не потерплю подобного поведения. И даже могу пересмотреть нашу с тобой договоренность.
Это становится опасным. Надо остановить.
Подрываюсь с лавки и впиваюсь пальцами в прутья, максимально приближаясь и шипя, буквально выплевывая слова.
– Не. Смейте.
Он просовывает руку сквозь прутья и берет меня за подбородок, задирая голову.
– Это зависит от тебя.
Медленно выдыхаю и вырываюсь из мертвой хватки длинных пальцев.
– Выпустите меня.
– И…?
Едва не скриплю зубами.
– И... я больше так не буду. Простите, босс.
Он отпирает клетку, и я покорно иду за ним.
– Тебя проводят в мою спальню, я подойду позже и, надеюсь, ты будешь готов.
Горничная ведет меня по знакомому маршруту, и я понимаю, что сегодня кто-то будет окончательно сломлен и опозорен. Именно такие слова мелькают в моем сознании, когда я захожу в его роскошную спальню и вижу цепи с наручниками на углах кровати.
Неделя. У меня была целая неделя подумать обо всем как следует.
Сломлен? Да нихуя! Опозорен? Плевать.
Горничная, которая настороженно следит за мной все это время, облегченно кивает, когда стягиваю с себя толстовку и залезаю на кровать. Она помогает мне зафиксировать руки и застегивает наручники, после чего уходит.
И вот, я лежу на огромном траходроме в одних джинсах, прикованный наручниками и ожидающий своей неминуемой расплаты.
Через десять минут начинаю нервничать. Понимаю, он делает это специально, но не могу ничего поделать с охватившей меня нервозностью.
Через час начинаю дрожать, словно в спальне стало холоднее. Тело покрывает испарина, а различные шорохи и звуки заставляют дергаться и с опасением вглядываться в темноту. Никто не приходит и не включает свет.
Трясет все сильнее. Кажется, что темнота сгущается и обволакивает всё вокруг, постепенно подступая, как тошнота к горлу. Тишина становится оглушающей, но сквозь нее пробиваются какие-то металлические звуки.
Перед глазами медленно всплывает окровавленная катана убийцы моих родителей. Я дергаюсь, но руки надежно закреплены в наручниках.
Пытаюсь что-то крикнуть, позвать на помощь, дергаюсь, как сумасшедший, оставляя на запястьях кровоподтеки, в глазах постепенно мутнеет и плывет. Я почти теряю сознание, когда черную пелену разрывает свет и кто-то снимает наручники, а затем сжимает мои щеки и начинает говорить. Я не мог расслышать, что он говорит, но мне стало до безумия смешно, начинаю хохотать.
– Ярослав, что с тобой? – попытался он заговорить снова, но мой хохот смог заглушить только двумя короткими пощечинами.
Ошалело заморгав, я сфокусировался на лице передо мной. Я лежал на руках Константина Олеговича и не мог понять, что происходит.
– Я…
– Ты в порядке? – мне показалось, или в его голосе мелькнула неподдельная тревога?
– И...извините. – сползаю с кровати и замечаю, что перепачкал простыни кровью. Прячу руки за спину и стараясь не шататься, как под наркотой, незаметно потираю запястья.
Он встает и долго разглядывает меня в абсолютной тишине, так, как будто видит в первый раз.
– Ты можешь ехать к себе. Машина ждет у ворот, — наконец прервал долгую паузу мужчина, и я поплелся к выходу, всё еще не до конца осознавая, что свободен.