Имя

День 343. Час 22. Клубы пара окутали всю купальню. Температура столь высока, что все маленькие окошки в комнате давно запотели, а на раскрасневшихся лицах проступила испарина. Микаса закрывает глаза и погружается под воду, наслаждаясь теплом, которое пронизывает ее до самых костей. Аромат засушенных луговых трав и полевых цветов заполнил собой все крошечное пространство. Она поднимает голову и вздыхает, чувствуя слабость во всем теле. -У тебя грубые пятки. -Что? Микаса выдергивает свою ногу из его хватки и погружает обратно в мыльную воду. Жан усмехается, когда ловит нахмуренный взгляд девушки, проверяющую его слова на достоверность. Она гладит свою пятку, сидя напротив мужчины в тесной бочке, когда замечает вытянутую вперед ногу командира. -Потрогай мою. Она мягче твоей в разы. Девушка касается пальцами его стопы, размякшей от горячей воды. Он дергается и слегка подпрыгивает, когда Микаса щиплет за нее. Часть воды льется из таза прямо на каменный пол под недовольное кряхтение. -Не разливай воду. Мужчина усмехнулся, пристально глядя на Микасу, которая снова нахмурилась. -Не сердись, я просто шучу. -И правда мягче… -Уверен, ты в этом не сомневалась. — Его голос полон веселья, когда он разглядывает ее, прищурившись от улыбки. -Ты даже не представляешь, как я переживала из-за этого. -Неужели? -Может быть… — Микаса серьезна, но глаза ее светятся нелепой радостью. — Но в чем-то ты прав, я действительно не замечала, что мои пятки такие грубые. -Теперь мы оба об этом знаем. На ее губах застыла едва заметная улыбка, а сама девушка мягко закрыла глаза, откинувшись головой на бортик таза. В глубине души Микаса надеялась на то, что вода никогда не остынет. День 347. Час 04. -Говорят, что война скоро закончится. Они сидят на балконе и пьют. -Было бы прекрасно, будь это правдой. — Армин грустно улыбается, глядя на девушку, из рук которой Жан выдергивает очередной бокал вина. -В любом случае, рано или поздно все закончится… — Ее голос полон надежды, но также в нем просачивается какая-то меланхоличная грусть. -Чем бы вы хотели заняться после? Жан и Микаса, наконец, поднимают головы со своих стаканов и молча переводят глаза на Армина, застывшего у перил. Вопрос растворился в воздухе, оставив тяжесть в сердце, ведь никто из них не знает как это — жить без войны. Спустя долгие минуты тишины, ответ так и не прозвучал. День 349. Час 15. Микаса и еще один юноша с отряда уже сорок с лишним минут наблюдают из переулка за бывшим кадетом, а по совместительству однокурсником Мартина. Сурма Салливан, мальчик на побегушках у Йегеристов, стоит на главной площади столицы, раздавая листовки. -Черт, может послать кого-то? -Кого? — Микаса переводит глаза на Мартина, который страдает от ее общества в течение всей миссии, ответно раздражая девушку своим нытьем обо всем на свете. -Если пойдешь ты, то он тебя сразу узнает, а если я, то тем более! Предлагаю заплатить какому-нибудь прохожему. -У тебя есть деньги? -А у тебя? Микаса смотрит на парня в упор, надеясь, что тот почувствует ее неприязнь без всяких слов. Провести весь день в жаре, к тому же в тесном переулке с неприятным человеком — ощущения не самые лучшие. -В любом случае, это запрещено. -Почему? Девушке думалось, что либо он действует ей на нервы специально, либо он действительно очень очень тупой. -Что ты будешь делать, если твой случайный прохожий нас сдаст? Это будет провалом. Мы не можем сейчас рисковать, так что забудь. Юноша цыкает, присаживаясь на корточки, ожидая той минуты, когда Салливан покинет площадь, чтобы подобрать из ближайшей коробки с мусором эту дурацкую листовку, а затем схватить самого парня. День 349. Час 17. -Вы что безмозглые? Стояли и смотрели, пока он раздавал эти чертовы листовки?! И сколько он уже успел их раздать? «Год памяти, Не дадим Элдии забыть! 10 июня! Центральная площадь!» Агвелл был в ярости. Командир кричал так, что содрогались стены штаба и даже несчастные прохожие под окнами, которые случайно слышали это, очевидно, уносили ноги быстрее все дальше по улице. К сожалению, Аккерман просто стояла и ждала до тех пор, пока все грязные слова не вылились на них из его рта. День 350. Час 01. Тихие шаги раздаются в пустой комнате. Она уже знает кто это, даже не оборачиваясь. Жан находит девушку на балконе. Сгорбленная женская фигура неподвижно застыла, опустив руки на ржавые перила. Моросил мелкий дождь, а на ней была лишь одна рубашка. -Простынешь… Мужчина застыл в дверях, явно не желая мокнуть вместе с Микасой. -Почему ты здесь? -Мне было жарко. Жан усмехнулся, глядя на подрагивающие плечи Аккерман. Белая ткань плотно прилипла к ее спине, а с волос уже капала вода. Тем не менее, она не спешила зайти обратно. -Сейчас тебе тоже жарко? -Уже нет. Они молчали, окутанные пеленой тишины, нарушаемой лишь звуками капель, падающих на мокрый балкон. Взгляд Микасы был устремлен вдаль, словно она пыталась разглядеть нечто еще, кроме темноты ночного неба. Жан знал, что она скрывает что-то, и от этого болело его сердце. Мужчина прошел на балкон, осторожно оберегая себя от дождя, который все нарастал. Мелкие капли ударили его по лицу, отчего тот сразу поморщился. Он приблизился к Микасе, ощущая исходящие от нее волны тяжести и напряжение. Она продолжала стоять неподвижной статуей. -Достаточно охладилась? Шагнув ближе к девушке, он осторожно протянул руку, чтобы прикоснуться к ее плечу. Вода бежала по его пальцам, и, когда он понял насколько Микаса была холодной и промокшей, его брови нахмурились еще сильнее. Жан нежно обвил ее плечи своими теплыми руками, пытаясь хоть немного защитить от ливня. Неприятные ощущения тут же растеклись по всему телу, когда рубашка командира за секунду стала вымокшей из-за ее спины. -Спасибо. Мужчина заметил между ее пальцами зажатый лист бумаги, скомканный множество раз. -Ты знаешь, что такое любовь, правда? — спросил Жан, слегка сгорбившись над ее ухом. Микаса только кивнула, не оборачиваясь. Волосы мокрыми нитями свисали на плечи, смешиваясь с дождем. Жан рассматривал черные пряди, пытаясь разглядеть сквозь них эмоции на ее лице. Он знал, что Микаса всегда прячет боль за своим отрешением. -Я часто думал о любви. Она бывает такой разной. Любовь берет все, что ты несешь внутри себя, и всегда дает что-то взамен. Будь то удовольствие, нежность или гнев, боль и тревогу… — Он замолчал на несколько секунд, словно что-то обдумывая, но все же продолжил. — Любовь всегда что-то дает, ведь если ты ничего не чувствуешь от любви, то это точно не она. Это уже безразличие. Микаса прислонила ладони к холодным перилам, словно ища опору. Ее тело слегка задрожало от холода, но Жан заметил, что это не единственная причина ее дрожи. -Иногда мне кажется, что любовь может исцелить даже самые глубокие раны. Она обязательно это сделает, нужно лишь чуточку времени. -Прошел почти год, Жан… — Проговорила девушка шепотом, раскрыв ладонь с зажатым листом внутри. — Страшно, что я почти забыла об этом. Жан нежно переместил руку на талию Микасы, чувствуя, как она дрожит под его касанием, когда прижал ее ближе к своей груди. Нос командира запутался во влаге уже таких длинных темных волос, согревая дыханием ее холодное мокрое ухо. -Ты не одна, Микаса. Я здесь с тобой. Мы оба помним. Девушка повернулась к мужчине, осторожно обняв его, как будто боясь сломать этот момент. -Иногда я ненавижу себя за то, что так легко это перенесла. Так быстро забыла и горевала недостаточно сильно. Мне было недостаточно больно, я в этом уверена. Эрен бы никогда меня за это не простил. -Неправда, и ты знаешь это. -Я слишком легко забылась. -Микаса, кто измеряет степень твоей боли? Кто тебе сказал, что ты должна теперь только страдать? Эрен любил тебя, он бы действительно не хотел видеть сколько слез ты пролила. — Когда командир говорил, то вибрации его голоса посылали импульсы по всему женскому телу, проникая под кожу и оседая в мыслях. Слова Жана лечили, как и одно его присутствие. -Ты так считаешь? -Только если он не был полным кретином. -Не говори так о нем. — Жан тихо усмехнулся, обнимая девушку крепче. Ледяной нос Микасы уткнулся в твердую грудь, а продрогшее тело пыталось впитать все тепло мужчины. Девушка сжала холодную рубашку командира, смяв ее в своих ладонях. И пока оба мокли на балконе, дождь становился все сильнее и сильнее. День 350. Час 7. -Командир Кирштейн, можно? Агвелл проходит в комнату, пачкая чистый пол своими грязными сапогами. От самой двери и до кресла у стола тянется мокрый след из глины и дождевой воды, который оставляет за собой командир. -Вот, взгляни. Жан аккуратно забирает из рук мужчины папку, уже распахнутую на нужной странице. Агвелл выглядел чрезмерно хмурым и задумчивым этим утром. «Заключение: Февраль. Южный Лес. Восемь вражеских целей. (Восток. В-Склад). Направить отряд к. Агвелла на захват. Десять бойцов от отряда. Подпись: к. Кирштейн.» -А теперь, объясни мне… Агвелл задает сразу несколько вопросов, но ни один не доходит до сознания Жана. В ушах стоит шум, словно его оглушили снарядом и он не понимает где сейчас находится. Буквы плывут перед глазами, когда картина в голове складывается воедино. -Я… командир, клянусь я… Ханс Агвелл всегда плохо относился к новичкам своего дела, к тому же проблемы с отчетами долгое время не давали ему покоя. Именно поэтому мужчина и решил поднять старые данные своих миссий, которые еще в январе получил от Столицы. Тогда это был единичный случай, один из первых провалов, поэтому никто так и не занялся расследованием. Теперь ответы нашлись сами по себе. -Ты знаешь, сколько человек из моего отряда погибло из-за этой миссии? Во рту все пересохло, он не хотел слышать ответ. Жан закрыл глаза, пытаясь прогнать ощущение тошноты, подкатывающее к горлу. Он знал, кого обвинят. Все стало разом так очевидно. -Нет. -Пять имен я вписал лично той ночью. Пять жизней, Жан. — Мужчина замолчал, как-будто он впервые старался подобрать слова. Агвелл видел выражение лица Кирштейна, и Бог этому свидетель, оно было белее парадных офицерских рубах. — Это должна была быть обычная утренняя вылазка, но когда ночью на базу вернулась раненая Аккерман, которую почти тащил на себе контуженный Спрингер, то стало очевидно, что данные, полученные из Столицы, одно сплошное дерьмо. Оба молчали, глядя на аккуратно написанные буквы. Слова застряли в горле. -Ты знаешь, что с тобой было бы, попадись сейчас этот отчет любому другому командиру, а не мне? — Ханс тяжело выдохнул, сцепив руки в замок, и подвинулся ближе к Жану. -Почему, командир? Почему сразу не отнесли его к главным? -Потому что хотел разобраться лично, но, Кирштейн, другие не будут копаться в этом. Если отчет, подобный этому, всплывет внезапно где-либо еще, то последствия будут другими. Ты понимаешь? Жан лишь кивнул, прекрасно зная судьбу всех изменщиков. Молодой командир поднял глаза и встретился с серьезным взглядом Агвелла. -Тюрьма, а в твоем случае допрос и расстрел за измену. Никто даже разбираться не станет при нынешней ситуации! У тебя не будет и шанса доказать свою непричастность… Ты даже не успеешь свалить всю вину на другого! — Агвелл не пытался нагнать страха, он говорил твердо и четко, все по существу и все то, что уже и без этого было известно Жану. Мужчина предупреждал его, но причины не были столь очевидны. Почему он ему сейчас помогает? -Ну, кто тебя так подставляет? -Почему вы не думаете, что это я? -Прекрати нести эту хрень собачью! Лучше пошевели мозгами и либо ты найдешь этого урода первым, либо ты подохнешь в скором времени! -Я не знаю… Я получал сведения от старшего командира — Торна Аурилла, но его недавно сняли с должности. Возможно, он причастен к этому… -Этот ублюдок воровал пустые баллоны с военного склада и таскал их к своей любовнице в Подземный город. — Агвелл усмехнулся и покачал головой, будто внезапно вспомнил нечто очень смешное. — Торн гнал бражку со своей девкой в ее доме, а когда солдаты пришли к ним с обысками, они нашли в подвале около дюжины бочек с пойлом, сам же говнюк кинул свою проститутку и уехал к жене куда-то в Шиганшину. -Так, как мне его найти? Агвелл медленно поднялся со стула, размяв шею и плечи. Снова окинув Кирштейна взглядом, командир направился к двери. -Не знаю, но сейчас ты либо расследуешь это самостоятельно, либо сжигаешь документы, забывая обо всем, и молишься, чтобы новый отчет с подтасованными сведениями больше нигде не всплыл. Если кто узнает про твои ошибки, то, считай, что ты уже труп. С этими словами командир покидал комнату, вновь ступая к выходу по своим же грязным следам.