Varianta

      — Назовите ваше имя.       — Диана Юнсон. — Её голос дрогнул, словно слова были тяжелой ношей.       — Что вы просите у Церкви Божией для себя?       — Принятия в лоно Церкви Христовой. — Девушка отвечает заученно. Её здесь нет.       Ей задали ещё уйму вопросов, ответы на них были краткими и понятными: «да», «согласна» и по кругу. Диана выдавала их машинально, не забывая улыбаться и скромно прятать руки за спиной. Потом священник обратился к её крестным — школьной подруге Луизе и другу мистера Пола, которого девушка видела впервые. Что они, что семья Дилберта в церкви были, словно у себя дома, и на священника смотрели, как на родного отца. Крестные подошли к Диане, и по очереди нарисовали на её лбу крест — щекотно и странно, словно пытались стянуть кожу. Луиза смотрела на подругу с лёгким задором, очень уж гордилась стать юной крестной для Дианы и считала, что повлияла на её решение. Друг мистера Пола тоже был радостным. Кажется, в церкви иначе нельзя. Диана тоже старалась держаться вовлечено и счастливо, но в мыслях издевательски смеялась. Какой позор! Из одного болота в другое! Чем только люди казались ей умнее sonmase? Хотя, чем дальше шло крещение, тем больше она подмечала красоту церкви. Это было совершенно новое место, не сравнимое ни с музеями, ни с галереями, где она успела побывать вместе с Дилбертом, ни с жилыми домами. Здесь было что-то и от богатства, и от бедности. Здесь пахло успокаивающими травами, окна — чистое искусство, солнечные лучи укрывали пол и сидящих людей. Иконы смотрели на неё сверху вниз, словно просили пожалеть их. В изображении распятого на кресте Иисуса она увидела Валто — и потянулась к глазам, чтобы их протереть, но вовремя опомнилась.       Она наклонилась, и священник вылил на макушку ледяную воду. А потом снова, снова. Вода стекала по золотистым завиткам волос, обрамляла её круглое лицо. Диана закрыла глаза, и вдруг ощутила, что находится вне церкви — что там, где она, пахнет мятой, в башмаки падает роса, слабеют плечи, и дедушка стоят рядом, и с ним вдруг спокойно. Его ладони поливали голову внучки, как в тот день, когда её наказывали за очередной побег из дома. «Прости» — вдруг прорвалось через путаницу её мыслей, и на мгновение Диана увидела перед собой разочарованные глаза деда, глядящие в мрак погибшего поселения. «Никому в этом мире я зла не желаю. Я вас люблю». И вновь, треск в голове — «прости. Прости, дедушка!». Диана в церкви. И ей снова кажутся глупыми любые ритуалы, но слово матери Дилберта — закон, её сын не женится на некрещенной девушке. Его отец на это молча кивнул, а сам парень пожал плечами, но под строгим взглядом матери начал говорить, словно заводная игрушка: «да, моя жена обязана быть католичкой, ты должна подумать». Диана не думала, она просто соглашалась. Она раскрыла смоченные святой водой глаза, с достоинством выпрямила плечи.       И вот она теперь — истинная приверженка католической веры, увиденная католическим Богом. На её шею, поверх жемчужных бус, надели золотистую цепочку с крестом. Диана спрятала её под высокий воротник платья. Кажется, так было нужно, да и девушке не хотелось ни перебивать красоту своих бус, ни светить новым положением. Как только холодное золото легло поверх её груди, Диана снова увидела деда. Его глаза отражали её собственные. Диана всю жизнь убеждала себя, что носит глаза матери, и никогда не поменяет их оттенок, пусть и знала, что у sonmase так можно. И отчего только её большое желание во всем отличаться от деда не перевесило? Но ни Диана, ни окружающие не замечали, как порой в её радужках мелькали голубые брызги. Эта магия развеивалась спустя пару хлопков ресницами.       Не смотря на новую тяжесть на груди, сегодня Диана чувствовала себя необыкновенно красивой, пусть и не собой. Миссис Нора заплела ей косу и смотала её в тугой пучок, но пара прядок через минуту выбились сами по себе — волосы у Дианы были в стать ей, бойкими и непослушными. Тёмно-синее платье закрывало колени, и его цвет был настолько синим, что, казалось, если долго смотреть, то утонешь. Пуговицы на воротнике были обтянуты белым бархатом, и девушка целый день то и дело нервно перебирала их пальцами. Не хватало Диане излюбленной помады, но тут уж пришлось уступить. Она старалась не выдавать лицом, что ей натирали новые туфли и, как она подозревала, но боялась проверить, вся нижняя часть её чулок из-за этого была в крови. Двери в машину открыл Дилберт, пропуская первой Диану. Она ожидала, что за ней сядет Луиза, но та скрылась в автомобиле друга мистера Пола — Диана забыла имя своего крестного отца, но надеялась услышать его сегодня за ужином и сразу же записать на салфетке. Сам мистер Пол обернулся к детям на заднее сидение, улыбнулся и завёл мотор. Диану часто укачивало, чем она норовила пользоваться, давая Дилберту иной раз ощутить себя её защитником. Правда, тошнило девушку зачастую не от движения машины или запаха бензина. Во время дороги она улетала в размышления, и ей становилось до спазмов в желудке стыдно за своё поведение и свою жизнь, но признаться в этом она не была готова. Вот и сейчас, ощущая на груди крест, становящийся всё более и более тёплым, она попросила остановить машину, бегло раскрыла двери и со всей силы вдохнула осенний, пропахший дождём воздух. Мистер Пол уже давно хранил нашатырный спирт не в аптечке, а в бардачке, и потому через несколько секунд в кружащуюся голову девушки врезалась вонь лекарства. Она посмотрела на отца Дилберта и робко кивнула. Сам Дил держал её за плечо и просил не умирать. «Вдруг Сонна существовала? Вдруг она отомстит? Вдруг дедушка отомстит? Вдруг Бог существует и тоже отомстит… за то, что я в него не верю, но ступила в церковь?» Диана не помнила, как доехала до магазина. Пусть ей и стало лучше, но в реальность она так и не вернулась, охваченная паникой и сомнениями. Дилберт поглаживал её волосы. Те ещё не высохли, отчего её постоянно бросало в озноб. Девушка едва не оторвала пуговицы платья, так уж цеплялась за них пальцами.       В магазине она пробежалась мимо стеллажей, разглядывая всё подряд, броское и яркое, лишь бы отвлечься. Юбка приятно била по ногам от быстрой ходьбы. Пока никто не видит, она сняла щекочущий ключицы крестик, но поняла, что ей некуда его сложить, и с грустью надела обратно. Диана покрутилась вокруг себя, стараясь рассмотреть, натерла всё-таки её обувь до крови или нет, но кого-то случайно толкнула. А спустя время посетители душным потоком выплюнули её на улицу, и она ждала семью Дилберта там, облокотившись о стеклянную стену, закинув ногу за ногу. Рядом с ней курил неизвестный мужчина, и она вдыхала дым его сигареты, ощущая себя свежее, чем после нашатырного спирта. Она смотрела за дорогу, ряды домов, на поглощенное голубой далью поле. Сверху, словно парящая скатерть, его накрывало синее полотно облаков. Диана ощутила странное, ломающее грудь чувство — словно её в школьном дворе окликнула Луиза и позвала сделать несколько кругов вокруг школы, пока за ними не приедут родители. Это и было её детство: десять минут оборотов вокруг серого здания, с хихиканьем, сплетнями, бросанием листвы и самыми быстрыми на свете пикниками без еды — только разложат портфели на земле, только усядутся и придумают угощения, как их окликали приехавшие родители. Теперь же Луиза недвусмысленно села в машину друга мистера Пола. Такое, конечно, бывает и по необходимости, и случайно, и из вежливости, но Диана за девятнадцать лет научилась различать такие знаки, порождающие истории в духе «мы с вашим папой познакомились, когда крестили вашу крестную маму». А ей самой теперь остаётся только ждать предложения Дилберта. Сидеть, сложа руки, и ждать, ведь, похоже, она уже сделала всё возможное. Но в этом ожидании чувствовала себя лишь красивой куклой, особенно когда вспоминала, как Дилберт гладил её по волосам в машине. Со злости она так и норовила попросить у мужчины рядом сигарету. И, кажется, до того впилась в него взглядом, что он без лишних слов протянул её вместе с зажигалкой. Но рука девушки так и осталась на бархатной пуговице.       — Извините. Нет. Вы неправильно меня поняли. — Прошептала она, быстро-быстро покачав головой.       — Вам чем-то помочь?       — Нет, нет. Извините. — Она поспешно отвернулась, и к счастью из магазина как раз выходили Дилберт с семьей.       Как она и предполагала, ей не дали помочь донести продукты до машины, и Диана снова плюхнулась в сидение. До дома никто не сказал ни слова, кроме Пола — тот рассказывал историю о том, как перепутал Диану с какой-то девушкой в магазине. Никто не спрашивал, почему Диана оказалась на улице. Все привыкли к её истеричному, хаотичному характеру, резким побегам в другую комнату, всплескам и крикам. Миссис Нора постоянно напоминала мужчинам, чтоб они были терпеливее, пусть тем того и не требовалось. Зато сама то и дело пускала в сторону Дианы лукавые, осуждающие взгляды.       Девушке порой казалось, что она в отношениях не с Дилбертом, а с его мамой. Ради неё она носила неудобную, неприятную одежду, жертвовала желанием ярко краситься, не повышала лишний раз голос, контролировала каждое сказанное слово (не то что слово — каждый звук!), не ела слишком много и никогда не накидывала ногу на ногу, как бы не тянуло так сделать. Дилберту всё это было не нужно, он изначально видел в ней приятную девушку и был рад просто находиться рядом. Однажды Нора уловила покорность Дианы, подчинение каждому её замечанию, и использовала это в своих целях. Всё-таки лучше вылепить сыну жену из мягкой глины, чем биться всю жизнь с металлом. Результаты её утешали, но она не собиралась останавливаться на достигнутом. Правда, было кое-что, не дающее ей покоя. Лицо Дианы было лицом девочки, вбежавшей к ним в дом много лет назад. Истерично утверждающей, что этот дом — её. Вопрос зрел на языке Норы каждый раз, когда она оставалась наедине с Дианой, но почему-то вырывался изо рта очередным замечанием в духе «это платье тебе не идёт» или «перевяжи волосы». Сегодня придраться было не к чему: Диана была безупречна даже с пробивающимися из прически локонами.       — Это была ты. — Бросила миссис Нора, вбивая нож в капусту.       — Где? — Диана отчего-то сразу поняла, о чем её спрашивают, но отмела этот вариант, как слишком нереалистичный. Она перевела взгляд с покрошенных огурцов на женщину.       — Вот тогда, шесть лет назад, вбежала в наш дом и кричала, что ты здесь живёшь. Я тебя узнала, представляешь? — Миссис Нора попыталась улыбнуться, но от готовки не отрывалась.       — Ваша правда. Я жила здесь до того, как мои родители умерли. Потом, сами знаете, жизнь у дедушки… Я тосковала по прошлой жизни и не всё понимала, была ребёнком. — Улыбка Дианы вышла чуть более искренней. — Вот так совпадение, что всё-таки сюда вернулась. Или это судьба? — Последнее явно было лишним. Она смутилась.       — Ты ведь понимаешь, что вы здесь с Дилбертом жить не будете? Этот дом мой и моего мужа. Мы поможем вам с жильём. Но… ты ведь не любишь моего Дилберта, да?       — Как это? Конечно люблю. Больше жизни.       — Его или этот дом? О, Диана. Женщины часто чувствуют коварные замыслы других женщин. Особенно когда они касаются их детей.       — Но я ведь сказала, что люблю его. Как можно врать о таких вещах?       На самом деле Нора не была уверена, что там: любовь или жажда наживы. Подозрения не всегда оправдывали себя, особенно когда дело касалось Дианы. Но ей нужно было, чтоб девушка на всякий случай поняла, что её раскусили, пока не было слишком поздно. Нора самодовольно домучила капусту и высыпала её в миску изящным взмахом руки. Той же рукой она поторопила Диану и подбежала к входящему в дом мужу. Нарочито крепко обняла его и что-то игриво прошептала на ухо. Диана понимала, что эта сцена для неё, но сразу разжала зубы — она должна быть выше этого.       Но когда Нора вернулась и посмотрела на нарезанные огурцы, отослала Диану прочь — той, конечно, следовало учиться готовить, но явно не сегодня, когда к столу придут гости и, конечно же, будут рассматривать и сравнивать размеры каждого нарезанного кубика. Девушка про себя фыркнула, но снаружи лишь кивнула, сделав самое невинное на свете лицо. Она сняла фартук и повесила на стул. В коридоре встретила мистера Пола: всеми своими чертами он так и не отошёл от внезапных ласк жены.       — Снова Нора обижает? — Он смущенно поправил очки и почесал затылок.       — Нет, что вы! Может, вам помочь?       — Не думаю, что ты мне чем-то поможешь… я в гараж иду.       — Я на всё способна, а на что не способна, так научусь. — Она хихикнула, прикрыв рот рукой. — Может, я всю жизнь мечтала крутить гайки, а не нарезать огурцы?       — Слышала, дорогая? Ты не то дело девочке дала!       — Мужа своего она тоже гайками кормить будет? — «Дорогой» уж слишком шутка не понравилась — нож едва не пробивал доску под овощами.       — Я всё-таки пойду к Дилберту. — Диана смущенно отвернулась. — Передавайте от меня привет гайкам… в гараже.       Пол смотрел ей вслед, пока та не скрылась за дверью. Скорее всего, вспоминал что-то из своей молодости. А сама Диана оказалась в квадрате привычной комнаты: серые обои, плакаты на цветных кнопках, брошенная на кровать школьная форма, разбросанные по столу книги и комиксы. Дилберт сидел на подоконнике, вжимая ноги в холодную батарею. На появление Дианы он отреагировал милой улыбкой, пододвинулся. Та села рядом, не зная, что и сказать. Казалось, нескольких лет им хватило, чтоб обсудить всё на свете. «Молчание — тоже хорошо» — утешала себя Диана, глядя на его торчащие во все стороны кудри.       — Ты давно не рисовала продолжение своего комикса. Почему? — Спросил он, и Диана про себя возмутилась: он спрашивает это каждый раз, и она уже устала повторять.       — Я не знаю, что в нём должно случиться дальше.       — Она выплакала целое море слёз, чтобы доплыть к нему… — Он мечтательно поднял голову. — Пусть, допустим, доплывет?       — Вот только не говори мне, что тебе это понравилось. Это было слишком сентиментальным. Я бы поменяла последнюю главу. Я бы поменяла всё с самого начала!       — Успокойся… — Он попытался её обнять, но Диана тут же выпуталась.       — Не рисуется мне, не сочиняется, и всё тут!       Он никогда не повышал на неё голос. Она повышала голос за двоих. В их отношениях скорее он был готов выплакать море слёз, чтобы доплыть до неё. Ей же едва хватало сил подстраиваться под его мать, но под него — да не дай Бог! Пусть радуется, что она у него вообще есть!       Диана осматривала тёмный угол, со складом ненужных вещей. Комната Дилберта уже во времена их знакомства напоминала свалку. Не удивительно, что с годами в неё стягивался весь хлам. Но удивительно, как это терпела миссис Нора. В тени полок, покрытые покрывалом, валялись игрушки — одна на другой, с дырами, из которых вываливался пух. Глаза каждой были тоскливыми: они будто что-то просили у Дианы. От их взглядов ей и самой захотелось плакать, и она поспешно смахнула выступившие слёзы, стараясь не задумываться, насколько глупо это выглядело. Угол привлекал её внимание все эти годы и часто ей снился, огромным плюшево-пластмассовым городом. И во снах зачастую происходило что-то милое: чаепития с пушистыми медведями, балы с куклами, заплывы в бассейне на жёлтых резиновых уточках. Иногда Диана стучалась в картонные дома с тремя стенами, но там её никто не ждал. В одном из снов она встретила Марину, и та единственная выглядела живой — её мышцы не зависели от шарниров, на лице были различимы поры кожи, глаза — объемные, с мириадой оттенков зелёного в радужках, такие едва ли можно передать живописью. Они шли вдоль леса и говорили так, как никогда бы не говорили вживую. Может, потому что Марина соглашалась со всем сказанным и извинялась за каждую оплошность в жизни, даже за то, что убила маму. С каждым словом Диана различала в сестре всё больше живого: бесконечные варианты улыбок, изгибов худых пальцев, крошечные вмятины и пятнышки тут и там. Её шрам издевательски и резко выделялся на коже, словно из лица Марины что-то стремилось исторгнуться. «Есть ещё у меня, никому не показывала я их…» Марина расстегнула рубашку, и там всё было, словно она обтёрлась об стену с торчащими ножами. «Так у тебя ли, сестра?», но Диана боялась смотреть на себя, потому что в этом случае она просыпалась. «Сестра, неужели кожа чистая у тебя? Так ведь сильно себе сопротивляешься ты» и Марина потянула её ладонь на себя, и Диана случайно увидела свою ладонь. Та была резиновой, и пальцы на ней уродливо слиплись. Что Марина, что Диана кричали.       — Могу ли я тебя как-нибудь порадовать? У тебя сегодня праздник. Считай, что ты второй раз родилась. Разве не здорово? — Отозвался Дилберт, вырывая её из размышлений.       — Если первое рождение сопровождается плачем, то почему не сопровождаться и второму?       — Потому что тебе не идёт плакать. Когда была сморщенным младенцем — ещё ладно, но сейчас-то зачем? Я с тобой, дедушка тебя не трогает, мы скоро поженимся, переедем…       — А когда свадьба? — Диана напряженно сглотнула.       — Я сначала сделаю тебе предложение. Это должно быть неожиданным, и ты должна удивиться, так что не думай об этом.       — Хорошо… О чем я хотела сказать? Ты не мог бы убрать руку?       Диана хотела отодвинуть колено, но Дилберт вжался в него, перебирая складки её платья пальцами. От её слов его рука замерла, но он её не убрал.       — Почему?       Диана откашлялась и резко уверовала в Бога, который тут же подбросил ей логичную причину.       — Я же теперь католичка. Мне нельзя всё это до брака.       — Но мы ведь уже…       — Но я тогда и католичкой не была.       — Но я был, и делал…       — Покайся, значит. Ты уверен, что твоя мама была бы рада об этом услышать?       — Что с тобой случилось? Ты ведь не относилась к крещению серьёзно.       — А, может, сегодня передумала? Увидела иконы, умылась святой водой… Может, во мне что-то изменилось. Не зря ведь христианство существует, не просто так в него посвящаются. — Она ощутила в своих словах что-то от дедушки. И признала, что немножко по нему скучает.       — Даже так… Что же. Я рад, что ты пересмотрела свои взгляды и приняла веру полновесно.       «Конечно же он не рад» — думала Диана, и поняла, что Бог всё-таки подкинул ей плохую идею, ведь теперь Дилберт будет спешить с помолвкой. Он был слаб перед родителями, но подтолкнет их намёками дать денег на кольца и сам праздник. Нора будет рада наконец-то потерять Диану из виду. Пол, думала она, не будет так решительно настроен, вся надежда на него. Ещё пару лет назад Диане было интересно, как будет выглядеть её свадебное платье, торт, гости вокруг. Год назад она перестала листать свадебные каталоги, и просто ждала самого предложения. Сейчас она не была готова решительно ни к чему, но Диана отвыкла от другой жизни, даже от самой её вероятности. Она слишком давно не брала в руки кисточек, а последние холсты были исполосованы случайными, бездумными мазками краской: туда-сюда, туда-сюда… Она вытянула вперед болящие от неудобных туфлей ноги, потянула стопы вперед, согнула пальцы. Боязно осмотрела их, прямо как ладони во снах… Её пятки всё-таки были окровавлены.       На ужин приехали Луиза и крестный отец — Диана так и не узнала его имени. Все свои моральные силы она вкладывала в то, чтоб не кататься на стуле и держать спину ровно. От ощущения скованности девушка едва могла глотать еду. Дилберт смотрел на неё весь вечер, но оба так и не начали ни одну тему. Все только смеялись с историй Пола и Луизы, порой добавляя что-то вроде «ничего себе» или «вау». Вино щекотало губы и сводило челюсть. Диана выискивала в салате свои кривые кубики огурцов. Миссис Нора дала ей маленький кусочек торта, который поместился бы в чайную ложку, и подмигнула — «следи за фигурой, дорогая». Диана чувствовала, что от её бесконечной улыбки вот-вот треснет лицо, прямо как у Марины. По окончанию ужина она носила тарелки. Всё внимание переводила на то, как бьет юбка по её уставшим коленям, представляла, как та сзади развевается, словно волны… Кажется, у неё появилась идея для картины. Но времени на это не было: в одной руке мочалка, в другой тарелка, в голове крик «помогите!». А ведь она ещё даже не мать, даже не жена, даже не невеста. Её кровать была в гостевой комнате. Миссис Нора категорически запрещала детям сидеть вместе ночью, а потому следила за тем, чтоб Диана зашла в свою комнату, легла на постель, и выключала ей свет, сухо желая добрых снов. «Прямо как в детстве. Но совсем не то» — думала Диана, которая всё равно через минуту вставала и включала свет. Будучи sonmas, её сильнее и чаще людей клонило в сон. Дедушка объяснял, что это из-за слабой нервной системы. Но она назло Норе бодрствовала до последнего, пусть потом и ходила весь день то опустошённая, то злая на весь мир. Ни Дилберт, ни она никогда запрет на ночные встречи не нарушали, они успевали всё и днём, ещё и удивляясь, почему взрослые считают, будто любовь может жить только ночью? Чтобы Диана не смущалась, они делали это под душным одеялом. На самом деле, Диана не то чтобы стеснялась, просто она не испытывала никакого удовольствия от Дилберта. А вот от жары, ощущения, что сгорает заживо — ещё как.       Сегодня она не собиралась спать ещё долго. Диана вытащила заколки-невидимки из волос, стянула резинку, и мягкие кудри упали на её спину. Голова тут же расслабилась. Девушка сняла всю одежду, включая бельё, и вытянулась, чувствуя себя ожившей. Словно гусеница, скинувшая наконец-то кокон. Только вместо крыльев бабочки на ней появился белый халат в пышных рюшках, словно расшитый облаками. Она завязала его атласным поясом и легла в постель. Заснуть было никак нельзя, надо было дождаться, когда заснут остальные. Она листала журналы: как глянцевая бумага царапала её пальцы, так яркие женщины с фото царапали взгляд. Она хотела всю их одежду, все их прически сразу, но ещё больше она хотела очутиться рядом с ними. Ведь на фоне моделей пестрили пляжи, пышные сады, виды на чужие города, цветастые автомобили… Всё то, над чем она бы написала большими буквами «свобода», но не знала, где взять маркер. Она пыталась читать мелкий текст вокруг фото, но усталость вперемешку с напряжением давали своё. Голова норовила упасть прямо на раскрытые страницы. Когда всё-таки так и случилось, Диана резко проснулась и решила: время.       Она поднялась с кровати и завернула в одеяло подушку — вдруг кто зайдет и заметит, что её нет. Посмотрела на своё творение издалека — вполне убедительно. Дверь открывала тихо, и на цыпочках вышла в коридор. Дом и ночью выглядел роскошно, совсем не отпугивал. Бьющий в окна свет луны отражался на вымытых ею тарелках, позолоченных светильниках, кувшине с водой. Диана осторожно приподняла его и от души напилась воды. Горло кувшина было большое, и слишком много воды расплескалось на её тело и пол. Видела бы это миссис Нора…       Диана поспешила взять нужный ключ с ключницы и выйти во двор. Босые ноги впились в прохладную, пожелтевшую траву. От холода кожа тут же покрылась мурашками. Она побежала, ощущая себя легкой, словно ночь подхватывала её и несла сама. Ключ никак не вставлялся в скважину двери гаража, так уж руки тряслись от волнения. Но когда у Дианы всё-таки получилось, она осознала, что дверь и без того была открыта. Девушка сжала ключ в кулаке и вошла, сразу же закрыла гараж изнутри, на всякий случай. В нос врезался коктейль запахов: бензин, масло, металл. Прошла мимо разбросанных инструментов, непонятных ей механизмов, и резким движением раскрыла двери машины.       — Знаешь, а мне не спится. — Пролепетала она, склонившись над замершим мужчиной за водительским креслом.       — Вот так совпадение. Мне тоже.       Диана отодвинула дверь вплотную, и прыгнула на мистера Пола, едва не повалив его на пассажирское сидение.       — Расскажешь мне что-нибудь, чтоб мне лучше спалось? — Она приластилась к нему, коснулась его щетинистой щеки и мило улыбнулась.       — Жила на свете одна хитрая девочка, любящая красивые платья и красную помаду…       — Мы бы с ней подружились.       — А ещё она вела себя чересчур плохо.       — Вот же какая… Что она творила?       — Не спала ночами и не умела нарезать огурцы.       — Всего-то? Я уж думала, соблазняла женатых мужчин.       — Нет-нет. Мужчин она не соблазняла. Они её наказывали за плохое поведение.       — Я бы тоже её наказала.       — Не переживай, я и сам с этим справлюсь.       Он сжал её запястья. Она игриво взвизгнула, и прильнула к мужчине сильнее — хотя, казалось, ближе некуда. Её рука тянулась вниз, к его потертым джинсам, но мужчина поднимал её ладонь вверх, сохраняя самодовольную улыбку. И тогда она потянулась лицом — зацеловала его мягкие губы, дрожащую шею, гладкий воротник футболки. Она всем телом соскользнула вниз, упершись коленями в колючий коврик, стопами — в педали, а затылком — в руль. Пол опустил её ладони, в страхе, что девушка сломается пополам. Кажется, она того и жаждала. Её халат был завязан слабо, неохотно, пышная грудь выпала из него, красный сосок уперся в колено Пола. Она потянулась руками к его промежности, сгибая спину, словно змея. И уперлась в неё лицом, то водила языком по грубой ткани, то прижималась щеками, то поднимала голову, чтоб улыбнуться ему, глядя снизу вверх.       Пол на руках отволок её на заднее сидение, и оба небрежно раскидали одежду по салону, и запахи их кожи перемешались, но ощутимее всего был бензин. Его яркие переливы мелькали в голове у Дианы, смех сливался со стонами, ноги ощущались тяжелыми, словно их внутри наполнили чем-то вязким. Она была под Полом, и её закрученные локоны свисали с сидения, как золотой серпантин. Его тело тряслось над ней, лицо размывалось перед глазами, она кричала от боли, и вместе с тем вплеталась в неё. Спустя несколько минут она вновь оказалась на полу, и её губы были в каплях его спермы. Она жадно глотала воздух и билась с мужчиной, оставляя на нём синяки, следы зубов, а позже нашла в бардачке помаду, бегло накрасилась и зацеловала его пах, грудь, дотянулась до лба и отчаянно выдохнула. Это была она, в эти минуты это была она, сама своя, какая есть.       Будучи на пределе, но сдерживая себя, чтоб скопившееся тепло подольше дразнило её лоно, она прошептала сквозь стоны, будто бы невзначай:       — Теперь я жду ребенка.       Пол задержал дыхание. Он резко выровнялся, сделав вид, что ничего не происходило. Словно он случайно оказался здесь голым, и она тоже совершенно случайно голая перед ним.       — Что? — Спросил он, отдышавшись.       — Уже как минуту я беременна от тебя. Ты же знаешь, что я у тебя чудаковатая. У меня всё легко и просто. — Она схватила зубами локон своих волос. Её хищный взгляд не отрывался от лица Пола.       — Ты шутишь. Ты бы не узнала так быстро.       — Я же не совсем обычная женщина, Пол. Я могу, конечно, сходить к врачу, но ты мне без подобного совсем не доверяешь? Мне, своей любимой женщине?       — Ты никак не… Нет! Нет. Нет!       Диана осознавала, что он напуган. Она сама пугливо прижимала руку к обнаженному животу, словно бы готовясь принять его тяжесть — сколько до этого ещё было дней и месяцев… Пол стучал рукой по колену, его брови были опущены. Диана наклонилась за халатом, упавшим на пол гаража, и обиженно глянула на мужчину.       — Если ты ждал знака, чтоб принять решение, то вот он, этот знак. Ты хочешь, чтобы я убила ребёнка?       — Диана… Я же не могу так…       — Ты хочешь, чтобы я убила ребёнка?! — Она едва не рычала. — Он мал, но он твой. Дилберт уже взрослый, Нора справится, ты ей уже много лет не нравишься. У тебя есть шанс завести новую семью. Со мной и нашим малышом.       — Ты в своём уме? Что ты делаешь?       — Ты думал, что это всё просто так? Что любовь женщины и мужчины не приводит к большему?       — Ты говорила, что умеешь себя сдерживать. Что ты как-то защищаешься. Ты врала мне.       — Может, сам Бог послал тебе его, чтобы ты опомнился и принял, мать его, решение? — Диана на мгновение до боли сжала зубы. — Я скажу Норе, если ты не сделаешь этого сам! Будь мужчиной и скажи на весь мир, что любишь меня!       — Не так быстро. Мне нужно подумать. Я не…       — Наш ребёнок любит тебя. Ты нужен нам. — Она подползла к нему и осторожно обняла, едва касаясь руками его плеч. — Я сирота, и наш ребенок повторит мою судьбу, если ты выберешь семью, которую уже много лет ненавидишь. Окружающие буду возмущаться, но со временем поймут и простят. Будь умнее и выше этого.       — А твой дедушка?       — Он не тронет нас. Он увидит, что наша любовь может дать миру что-то красивое. Ведь мы зачали ребенка по любви! С ним всё будет чудесно! — Едва не пропела она. — Всё будет хорошо, просто нужно признать, что ты меня любишь. Такое случается, одни люди переходят к другим…       — Но ведь не спустя двадцать лет брака!       — Ты сделаешь Нору счастливой. Когда я шла сюда, то слышала всхлипы за дверью.       — Она всё поняла.       — Нет-нет. Она просто несчастна. Ей тоже нужен свой мужчина. Если бы она знала, всхлипами бы всё не обошлось. Она одной рукой достанет твоего ребенка из меня и выбросит на свалку.       — Что ты такое говоришь?       — Пол… Мне страшно. Неужели ты оставишь меня одну?       Спустя пару длинных дней, поутру, она вышла из дома и ступила на тропу. Диана попросила её не подвозить, ей хотелось удлинить своё одиночество — в последнее время его слишком не хватало. Пол взглянул на неё с жалостью. Он не отрывал взгляда от её живота, словно пытался уже сейчас разглядеть ребёнка: не обман ли, он правда уже там? Пол якобы в шутку пожал ей руку, но Диана ощутила в его ладони что-то холодное и маленькое, словно обломок льда. Диана поняла сразу. Она сжала предмет, немного его подержала, не подавая виду, а потом аккуратно положила в карман. Дилберт мягко поцеловал Диану, и она приложила все усилия, чтобы поцеловать его искренне. В конце концов, он совсем ни в чем не виноват. Нора взглянула на неё усталым, сонным взглядом. Диана бы не удивилась, узнав, что та и вправду ночью плакала. Ей было привычно врать, но, когда лжи поменьше, всё-таки на душе спокойнее.       — Береги себя. — Сказала она, и скрылась в доме. Это же застыло на губах мужчин из её семьи, но каждый по-своему осознавал значение слов.       Диана шла. Она не плакала. Она ощущала atera. Та билась под её ногами, словно корнями вбивалась в её стопы, отзывалась жаром чуть ниже живота. Каждый ребенок в роду был желаемый — иначе он бы не зачался. Каждый ребёнок должен быть зачат по любви — иначе не вынесет он жизни долгой. Диана помнила момент, когда это случилось — её atera встрепенулась так, что, казалось, прорвет пол гаража и машину под ней. Всё произошло так, как и предписано, а, значит, что плохого могло случиться? Чего так опасался дедушка? Её мама, в конце концов, тоже родила от человека. Целых троих здоровых, красивых детей. Четвертый… Ну, Марина во всяком случае живая. Если Диана рискует в одном из четырех случаев родить какую-нибудь Марину, она постарается это пережить. В конце концов, она уже любит этого ребёнка. Любовь в её мыслях решала всё. Это будет мальчик, и он весь пойдёт в отца — Диана знала от дедушки, что матери и их окружение решают это сами, тут не подвластны гены и физиология.       Она встретила на пороге Аланера, и вдруг удивилась: как же быстро тот стареет. И задумалась, есть ли старости предел? Они завели разговор ни о чем: Диана не запоминала ни его, ни своих слов. Аланер смотрел в холодное пространство, и сам будто бы растворялся в нём. Диана наклонилась к нему, сгорбленно-сидящему, и накинула руки, будто крылья. Дедушка удивился, но не подал виду, только бросил взгляд на неё, выросшую и прекрасную, копию своей матери, отражающую её и его глаза. А когда девушка опустила руки и пошла к дому, глянул на её ладонь. На безымянный палец, очерченный серебряным кольцом.