Varianta

      Себ сидел на перегородке вокруг поржавевшего от осени сада. С одной стороны — рой цветных машин, с другой — школа, выпускающая из себя пучки учеников. Мальчик перебирал в руках одну из своих самодельных птиц, а ногой подпирал сумку, где лежал ещё десяток его поделок. Он слабо улыбался, глядя в нарисованные чернилами поверх пенопласта глаза. И решил, что эта птица больше остальных похожа на его брата, такая же суровая и тяжелая что на вид, что по весу. Мимо него пробегали одноклассники, и от их бега над землёй вздымались листья вперемешку с пылью. Дедушка должен был его встретить его на недавно приобретенной машине, но он опаздывал. Валто из-за проблем с перьями часто оставался дома, а Диана спустя много лет борьбы с дедушкой наконец-то выпросила возможность возвращаться домой самой. Потому приезжали теперь только за Себом. А ему и вовсе домой не хотелось. Снова Марина пристанет с попытками толково обучить его языку, Диана будет кричать с причинами и без, ей в ритм заведет свою песню голодный Брум, и Валто — он стал совсем никаким, даже более никаким, чем дедушка. А потом унылый ужин, и унылая молитва после, и Себ даже не знает, что из этого унылее. Разве что его сны, в которых прожитый день фрактально повторялся. Мальчик не узнавал сам себя: его никогда не раздражала домашняя атмосфера. Но сегодня, когда под одним глазом появился очередной синяк, а второй рассматривал, как его птицу растоптали ногами, Себу вдруг захотелось выть. И он едва себя сдерживал, чтоб не сделать этого прямо сейчас. А потом решил, что сдерживаться не в его духе, и вообще — эта идея очаровательна. Подражая волчьей морде вытянул губы, втянул воздух, мечтательно прикрыл глаза… И вдруг почувствовал, что рядом кто-то стоит и за всем этим смотрит.       — Как выгляжу я? Нравится ли тебе наряд мой? — Послышался взволнованный девчачий голос.       Он раскрыл глаза и проглотил вспыхнувшее смущение. Перед ним стояла незнакомая девушка возраста Дианы. Хотя, чем больше Себ рассматривал её, тем больше путался в возрасте. Глаза девушки имели трагический разрез, были глубокими, уставшими, он бы даже сказал старыми. Но тело явно было юным: едва проступала грудь, кожа на руках нежная, не тронутая работой. На девушке было клетчатое фиолетовое платье, высокие мужские сапоги на голые ноги, атласные перчатки, тут и там серебряная, броская бижутерия. Даже прическа выбивалась: чёрные волосы неаккуратно, будто наспех обрезаны, лишь тонкая коса сбоку тянулась до талии.       — Ты выглядишь… интересно. — Себ пододвинулся, даже не задумавшись, что места рядом и так много.       — Давно я в люди не наряжалась. Не знаю совсем, что носят тут сейчас. Потому надела всё, что понравилось мне. Не возражаешь ли, если с тобой я поговорю? Так давно ни с кем не говорила.       — Конечно. Конечно, присаживайся. Только вот я сегодня не в настроении, может, тебе моя компания и не понравится.       — Только не говори, что гады эти твоих птиц порвали.       Себ решил не задумываться, откуда она знает. Девушка казалась ему всё страннее и страннее с каждой минутой, и когда он решал, что дальше некуда — она вновь его чем-то удивляла. Новая знакомая, казалось, находилась где угодно, но не здесь: выбивалась и движениями, и манерами, и даже разговором — в речи сквозил акцент, точно как у сестры и дедушки. Но ведь они говорили, что все из рода, кроме их семьи, уже мертвы. Может, девушка и была мертвой? Но выглядела живее всех, кто уж точно был живым и проходил сейчас мимо. Она прикоснулась кончиком пальца ко лбу птицы в его руках.       — А мне творения твои милыми кажутся. Как и сам ты. Пробовал ли ты продавать их?       — Да их и за бесплатно никто брать не хочет.       — А я взяла бы. Но деньгами не владею. Мне и одежду украсть пришлось. — И, игриво улыбнувшись, добавила: — ты же никому не скажешь?       — У тебя дома совсем нет одежды?       — Есть теперь! — Она с восторгом обняла себя за плечи. — Правда, так быстро расту, что, боюсь, не в пору скоро будет.       — Да это у всех девочек в вашем возрасте. Растёте, как грибы под ливнем. А мы чего-то медлим. — Себ вдруг подумал, что слишком напоминает брата, и поспешил добавить: — но ведь это очаровательно! Мне нравятся высокие девушки.       — Тогда, видимо, понравлюсь я тебе. — Она покачнула сережками. — Я высокая. Очень-очень. Даже до неба достать под силу.       — Может, запустишь тогда в небо её? — Он подал ей птицу. — Забирай. И можешь взять остальных.       Он раскрыл сумку, и подол девушки прогнулся под весом его поделок. Она внимательно изучала каждую птицу. Стала первой, кто заметил, что у каждой был своеобразный клюв: кусок проволоки, стержень карандаша, отломанный кончик пера… Девушка водила крыльями по своим щекам и нежно улыбалась, а потом сделала так же Себу — и он растаял. Ей некуда было сложить столько птиц, потому взяла лишь одну: особенную, из белого пуха, без вкраплений коричневого, который преобладал в оперении брата. А потом девушка подхватила его руку и легкими движениями поманила неведомо куда. Себ послушно шёл, очарованный и ею, и самим происходящим. На новую знакомую даже солнце падало особенно: казалось, что оно весь свой свет на неё вылило, не касаясь окружающего мира. И когда кирпичные стены магазинов оказались позади, и вокруг раскинулись курчавые кусты с поздними ягодами, девушка наклонилась, притянула Себастьяна к себе и страстно поцеловала. Он совсем не удивился, не запутался, и сам поцелуй дался так просто… Словно всё происходящее было как само собой разумеющееся. Лишь когда она подняла голову, Себ понял, до чего же необычно себя чувствует. Губы и язык онемели, всё лицо окутал приятный жар. Под щеками расслабляюще сводило мышцы. Они ещё долго ничего не обсуждали, только целовались, объяв друг друга по спинам. Всю жизнь Себу думалось, что если вдруг он поцелуется с девушкой — ему непременно нужно будет сделать ей предложение и жениться. Но насколько же новая знакомая в мир не вписывалась… Он чувствовал, что как только девушка отдалится от него — растворится в воздухе и найдёт для себя планету интереснее. А, значит, никакие действия значения не имели, и целоваться они могли до потери сознания. И чтоб наверняка убедиться в том, что девушка в его жизнь не вернётся, спросил:       — Ты придёшь на наше семейное представление? Дедушка устраивает, я там играю роль воина. Даже не так, роль целой армии воинов. Правда, дедушка не любит, когда дома люди… Ну, другие люди. Но я уговорю его. Скажу, что ты классная.       — Приду, конечно! Дела пока мне надоели, отдохнуть немного решила, походить, посмотреть на всё вокруг. Всё мне интересно. И представление ваше тоже. Себ сильно удивился такому ответу. Он не нашёл, что ещё сказать, и пока её губы снова его не заманили, понял, что не знает, как зовут девушку.       — Я Кассаль. — Она накрутила косу на палец. — Как же глупо поступаю я. Откровенная слишком. Как говорят там люди? Дурочка.       — Почему же? Это всего лишь имя. Ещё и очень красивое.       — Просто не хочу врать тебе. Такой хороший да наивный пока. Не хочу, чтоб потерял ты это. Но вот мне и вправду здесь быть не стоит.       — А где? Небо подпирать?       — Может и так быть. — Девушка пожала плечами. — Но спектакль пропустить не смею я.       — В пятницу вечером. К моему дому идти далеко, может, попросить дедушку тебя подвезти?       — Добегу. Доползу. Долечу. Ничего не страшно мне.       — Чудная какая. Но, смотри. За «Вечно Пустынной» трассой есть холм, потом — ряд деревьев, нужно будет пройти вдоль ручья, обогнуть поле пшеницы, и там, где нарциссы… Они у нас цветут круглый год. Там мой дом.       — Уверена, что не заблужусь я. И дом твой даже видела. Часто гуляю там.       — И мы ни разу не встречались? Кажется, тебя никто из семьи никогда не видел. Если бы видели — точно бы сказали, поверь на слово!       — Не видели вы, зато видела я вас. — Кассаль улыбнулась.       — Может, всё-таки путаешь?       Кассаль отошла на шаг, раскинула по сторонам руки. И в таком положении встала на колено, грубо упёршись сапогом в почву.       — Я пират моря большого! — Она схватилась ладонями за воздух и прокрутила его. — И вместо корабля у меня — ванна во дворе, с рассадой дедушкиной. Расписал я свой флаг красками сестры, и уплываю от гнева её на острова неизведанные…       — О, нет. — Себ пригнул голову, утыкаясь подбородком в воротник рубашки. — Мало того, что видела, ещё и запомнила. Это ведь было так давно… А вообще, это тебе стоит выступать в нашем представлении.       — Правда? Жаль, что устала я. Лучше зрителем буду. — Она осмотрелась. — Дедушка твой заждался наверняка. Думаю, пора прощаться нам.       — Неужели это уже всё? Я ведь почти уверен, что мы больше никогда не увидимся.       Она крепко обняла его, буквально вжала в своё тело, и провела рукой по затылку, захватила пальцами тонкие каштановые волосы.       — Ты в ближайшее время умрешь? Я нет.       — Я тоже не собирался.       — Значит, что мешает нам увидеться снова? — Кассаль сжала серебряную сережку.       — Ощущение, что ты нереальна.       — Льстит. Льстит очень. — Она засмеялась.       Мальчик взял девушку за предплечье, и подумал: «время, остановись здесь». Кратко попрощался и кинулся через заросли к Аланеру. Ему очень хотелось обернуться, но боялся, что Кассаль исчезла — что она и вправду лишь его чудная фантазия. Но влажные от поцелуев губы охлаждал ветер, руки все ещё ощущали ткань её платья, и в мыслях замер её взгляд — не мог Себ такой взгляд выдумать. Он боялся, что дедушка как-то заметит, что его целовали, и пытался вспомнить, как обычно держит лицо. В машине было жарко. Себ расстегнул пару пуговиц на жилете, попытался вдохнуть полной грудью, но внутри всё ощущалось запутанным, пережатым. Дедушка любил петь в машине: тихо, хрипло, неразборчиво и исключительно на soncora. Себ, не смотря на странный настрой, принялся по привычке посвистывать и постукивать по коленкам в ритм. А следом закачалась сама собой голова, и весь мир вокруг словно распахнулся новыми видами, впечатлениями, кожа словно бы растеклась… И мальчик смог от души вдохнуть тёплый воздух, буквально ощутил, как тот его наполнил и уже нёс творить великие дела. Ему впервые за месяц захотелось сделать домашнее задание. И как-нибудь удивить Марину — поищет во дворе необычного жука. И попытается разговорить Валто, и пусть тот отвечает коротко, отворачивается — всё у него выведает. Забрать у Дианы помаду, накраситься и передразнивать её. А ещё Себу до боли захотелось усесться на краю ванной во дворе, раскинуть руки, словно паруса и представить себя совсем ребенком. Он поплывет к Кассаль, сквозь всполохи ветра, туда, где начинается небо. А ближе к ночи у Себа снова будет репетиция, и там он будет стараться, как не в себя.       Полы в каждой комнате были накрыты старыми простынями. И от одной к другой перелетала Диана, словно пчела с цветка на цветок. Палитра покачивалась в её руках, пушистая кисть вспучивала облака, а кончик пальца растягивал потёки на пятнах крови. Диана училась ходить на каблуках, потому не снимала их даже во время работы. Масштабы работы кружили голову. Краска слетала с кисти на мебель. Диана прикладывала испачканные зелёным волосы к простыне, отпечатывая траву. А в один момент положила палитру, наступила кончиками каблуков в чёрный цвет и прошлась по ткани, порождая рой насекомых. За этим тихо наблюдала Марина, и всё думала, как бы так пройти к кровати, чтоб и сестру не потревожить, и рисунки по краям не размазать? Она попробовала обойти простынь на цыпочках, но нога сама собой перекрутилась, впечатавшись в чёрное дерево. Марина испуганно улыбнулась, надеялась хоть этим сдобрить сестру. Но та, кажется, не собиралась злиться. Она задумчиво посмотрела на сестру и толкнула по простыни в её сторону палитру, словно лодку по морю.       — Наступи пяткой в чёрный цвет.       — Наказание странное придумала ты мне.       — Да не в том суть. Наступи. — Диана улыбалась.       Она отбросила каблуки в сторону и сама покрыла стопу чёрным цветом. Сестра боязно повторила за ней. Палитра снова оказалась далеко, а сёстры, сжимая руки, кружились вокруг дерева, нанося ногами на него листву. В голове каждой играла своя музыка, и обе то и дело хохотали. А потом устало свалились на свежую краску, раскинули руки, мечтательно вгляделись в заплесневевший потолок.       — Что думаешь ты?       — Что мне теперь всё это перерисовывать. Но я только рада. А вот полы пусть отмывает кто угодно. Там же наверняка отпечаталось. — Она прокрутилась в бок, пачкая и без того цветастую рабочую форму.       — Пусть в краске будет всё! Распиши шкафы и стены!       — И без того работы много. Может, когда-нибудь. Скорее всего, сделаю это в своём будущем доме.       — А здесь?       — А здесь дело за тобой, глупенькая.       Марина вспомнила, что зачем-то направлялась в комнату. За дверью, на кровати сидел Валто, листая учебник. Его голова клонилась вниз. Сестра подползла к нему, упала на колени и вжала руки в простынь, подражая Бруму.       — Гав.       — Ты сейчас превратишься в собаку?       — Не-а. Просто… гав. Скучно мне.       Валто хотел предложить ей тоже почитать книги, но вид вечно-читающей сестры его ещё больше вводил в сон. Он осмотрелся вокруг. Порылся в карманах. Достал оттуда блестящую конфету и кинул ту в дальний угол комнаты.       — Фас.       — Я такое не ем. Не глупая я собака.       — А ты попробуй. Вдруг понравится. Мы с остальными поели, и ничего, живы.       — В вашей крови камеры теперь. Следят за нами. Довольны?       — О, Сонна. Ладно. Просто подай мне конфету, раз уже собакой бегаешь.       Марина подползла на четвереньках к стене, схватила зубами скользкую упаковку. Содержимое помялось, из щели посыпалась засохшая глазурь. Выплюнула конфету возле колена брата. И, сама того не заметив, облизала с губ капельки шоколада.       — Говоришь, ничего не случилось с вами? — Спросила шёпотом.       — Нет. И никакого вкуса камер.       — Правда? Может, раз и вы уже…       — Ешь. Ничего с тобой не случится.       Девочка подобрала сладость кончиками пальцев. Схватилась за конвертики, и долго-долго их раскручивала. Конфета лежала перед ней, матовая, с трещинами, под которыми крошился шоколад — словно друза. Стараясь больше не думать, Марина целиком засунула её в рот и плавно жевала. В один момент попыталась выплюнуть, но строгий взгляд Валто её остановил.       — Не делай вид. Ешь. Всё с тобой будет хорошо.       — Не стошнит меня?       — Нет. Вкусно?       — Очень… — Она наконец проглотила. — Кажется, и вправду камер никаких. Разве что очень незаметными они могут быть.       — Марина… — Он покачал головой. — Ещё?       И когда брат с сестрой уплетали конфеты, салютом раскидывая обертки, к ним, тяжело покачиваясь, вошёл Себ и упал лицом в подушку. Марина с Валто спрашивали, что случилось, но тот молчал — то ли уснул, то ли всё было слишком плохо. Себастьян не видел Кассаль все эти дни. Он высматривал её возле дома, школы, но никто даже отдалённо не был похож на неё. Когда Дианы не было дома, мальчик залез в её гардероб и нашёл фиолетовое платье — без клеточки, гораздо длиннее, чем у новой подруги, но он снял его и прижал к телу. Репетировал представление пуще прежнего: высоко задирал ноги, едва не садился на шпагат, подскакивал до облаков, а свою смерть отыграл так тщательно, что Аланер кинулся к нему — не умер ли взаправду?       Через пару дней Себ зашивал карман рубашки. Игла то выпадала из рук, то колола пальцы. Он поглядывал на дедушку и из раза в раз проглатывал насущный вопрос: «можно ли я приведу на наше тайное представление в наш тайный дом свою тайную девушку?» И совсем не знал, как сказать короче. Ведь в любом случае тот откажет, ещё и допрос устроит. Если Кассаль и вправду придёт, что тогда делать? Выгнать не сможет. Скорее сбежит вместе с ней. Себ в очередной раз выронил иглу, а пока её поднимал рубашка соскользнула с колен. Мальчик ругнулся себе под нос и пробурчал вопрос, комкая каждое слово, заикаясь и думая про себя, какой он идиот. На всякий случай весело улыбнулся. Но Аланер, как и ожидалось, грузно опустил голову и долго думал.       — Подвела нас Диана. С человеком повелась. Обижается ходит, что не признаю я. Теперь и ты ещё.       — Она не такая, как все люди. Внемирская! Точнее, космическая. Инопланетная гостья будто.       — До поры до времени очарование в людях видишь. Она не поймёт твоего рода силы. Дети у вас больные будут. Сонна моя, она никогда тебя искренне не полюбит. Разные вы.       — Уже полюбила, и я полюбил. Она меня будто изнутри видит. Ласковая, радостная. Она классная, дедушка. Я другой такой не найду.       Аланер поднял голову и слегка улыбнулся сквозь усы. Расправил плечи, выдохнул и задумчиво посмотрел в окно, будто кого-то выглядывал.       — Чего ещё я ждал, как отпустил вас обучение среди zaine заканчивать? Как зовут хоть твою… избранницу?       — Кассаль. — Гордо заявил Себ.       — Как-как?       — Кассаль. Вроде так. Вправду чудно?       Аланер посмотрел на внука, приподняв седую бровь. Он и сам побледнел ей в тон. Крепко схватился за торчащую ножку кровати и попытался встать, но не придумал, куда ему деться, и сел обратно. Себ от неловкого положения скосил губы.       — Что-то не так?       — Ты говорил, что… неземная? Что она говорила тебе? Что делала? Как выглядела? — Аланер перепугано осматривал пол. — Что она вообще делала возле школы?       — Дедушка, это уже наше личное. Я могу её привести на наш спектакль или нет?       — Конечно. Приводи, конечно.       Себ только пожал плечами. Разрешили, и ладно. Он отбросил шитье, побежал во двор, и, уже отчаявшись в поисках любимой, крикнул в пустоту:       — Приходи, дорогая!       Мальчик улыбнулся, вновь ощутив на влажных губах дуновение ветра. И представил, что Кассаль ходит где-то совсем недалеко, что он слышит шаги её тяжелых сапог в сторону неба. Себ сорвал пару нарциссов, оторвал от них лепестки и пустил по воздуху. Засмеялся сам над своей глупостью, но вновь наклонился за цветами — и изящно вставил их в нагрудный карман.       Ни дни, ни ночи не ощущались. Пятница пришла быстро, и рано утром каждый из семьи проснулся с чувством, что забыл что-то сделать. Чай лился мимо ртов. Обувь с трудом налезала на ноги. У дома спал Брум, и все дети по очереди умудрились об него споткнуться. Псу, кажется, было всё равно и на это, и на окружающую ленивую суету. Лишь перевернулся на спину, подставив грязный живот солнцу.       Вместо сцены для их театра — поле высокой травы. Аланер отослал детей её притоптать, а сам достал из подвала старые куклы Дианы. После многочисленных репетиций у многих повыскакивали глаза и выпали шапки волос, но дед решил, что так даже лучше. В голове он из раза в раз повторял порядок, в котором ему следует разворачивать раскрашенные простыни. В конце концов, старость отражалась на нём не только внешне. «Куда ты взрослеть спешишь?» спрашивала у него Кассаль, лет так сорок назад. И до сих пор помнил, в какую черту свелись его собственные губы, когда подавлял встречный вопрос. Аланер привёл Кассаль в поселение диким, неуклюжим ребёнком. Уже спустя год она начала приобретать форму, вплелась в окружение, переросла одногодок и выстроила характер. Кассаль спешила всем понравиться, жертвуя ради этого детством. «Это всё atera влияние. Не зависит взросление от нас, как и к превращениям предрасположенность» думал он что тогда, что сейчас. И всё равно подозревал, что окружение на девушке тоже сказалось. И как только не состарилась за столько лет, столько пережив? Или она пришла к Себу старой? Аланер помотал головой. Не время. Он ждал сегодняшнего появления Кассаль больше внука, и собирался всё выяснить вживую.       Каждый ребёнок принёс по стулу для гостей, расставили их кругом. У ножек кинули реквизит. Марина накинула на себя медицинский халат и задорно в нём крутилась, путалась в своих ногах и наступала на подол. Халат по сценарию предназначался Диане, но та пропала, едва поставив стул. Валто устало ощупывал оперение — ему приходилось носить его второй день. Аланер переживал, что в день представления внук не сможет обрасти перьями, и придётся несколько часов клеить к коже старые. Себастьян прикрывал рукой глаза от солнца, высматривал Кассаль. Дедушка тоже из раза в раз оглядывался, и тряслись его руки, и он наверняка забыл каждое своё движение. Вся суть сегодняшнего спектакля для двух мужчин свелась к одному.       Вдоль тропы, покачиваясь, спустился чёрный автомобиль. Из него вышли zaine, и мальчики отрепетировано подали Аланеру руки для пожатий. Тот протянул ладонь, но на неё сразу же с плеча сползла простынь, а за ней и остальные. Дед скромно улыбнулся, указал в сторону стульев и закашлялся. А Марина, словно поражённая молнией, поспешно отвернулась. Дедушка, всё ещё пытаясь справиться с коконом простыней, уговаривал внучку поздороваться с гостями. Поначалу та не поддавалась, но потом, словно делая одолжение, слабо выдвинула голову. Её взгляд был направлен исключительно на дедушку.       — Не думала я… Так светло сейчас. Они нас видят с головы до ног. Не хочу я быть здесь. Не смогу сыграть.       — Не подведи меня. Должна ты сегодня показать во всей красе, чем род хорош наш.       — Не такая сильная я. Вдруг от взглядов их…       — Марина. Ты самая крепкая у меня. Не сломают тебя люди.       — Словно спину для ножа подставляет. — Буркнул Валто.       Марина восприняла буквально. Её рука скользнула к напряжённой спине, нащупывая рукоять. Это ещё на много лет станет её навязчивой привычкой.       Она все-таки медленно повернулась и, сморщив глаза, посмотрела на людей. Со стула ей живо замахал один из сыновей zain: пухлый, светлый мальчик в полосатом костюме. Она подняла руку, растопырила пальцы и пугливо покачала рукой в ответ: наблюдая за своими движениями, словно досконально старалась отразить повадки человека. И удивилась сама себе: ведь она часто так же махала кому-то из семьи. На горизонте кто-то появился. Себастьян, отбросив все мысли и эмоции, рванул вперед. Он едва чувствовал землю под ногами. Но опешил — людей было двое. Ему сначала подумалось, что Кассаль встретила Диану по пути, но один из силуэтов явно был мужским. Себ пошёл медленнее, старался сфокусироваться на идущих. Чувства скосились, руки внизу болезненно сжимались. Это была его сестра и неизвестный парень. Себ вновь замер на месте, и когда пара прошла мимо — кратко поздоровался. Мальчик рядом с Дианой явно был смущен: и окружением, и гомоном девушки, и своим парадным костюмом, явно надетым впервые, и дополненным к нему синим галстуком, затянутым до того, что и сам владелец отражал его цвет. По нему было видно, что прийти он ожидал куда угодно, но не в заброшенное поле. Рыжие кудри, хоть сколько-то разбавляющие строгий образ, подскакивали от ходьбы.       — Это Дилберт. Мой парень. — Диана от счастья едва не вылетала из каблуков.       — Приятно. — Себастьян кивнул. — А дедушка знает, что он придёт?       — Не-а. Сделаю ему сюрприз. Я хочу, чтобы мой будущий муж видел меня во всей красе. — Она ласково коснулась щеки возлюбленного. Тот крепче объял её за талию.       — Не оценит. — Себ пожал плечами.       — Ему придётся. А ты куда бежишь?       — Тоже кое-кого жду.       И, чтоб оставить за собой веянье загадочности, убежал прежде, чем Диана успела раскрыть рот. Себастьян поднялся на холм, посмотрел вниз: пустота. Тонкая полоса дороги пару раз за минуту перекрывалась машинами. По небу пролетали крошечные птицы, словно крошки на тарелке неба.       — Кассаль! — Безнадежно крикнул Себ.       Он ощутил острую боль в зубах — даже не заметил, как сжимал их всю дорогу. Мысль, что без возлюбленной всё-таки не вернется, подогревала в нём геройские чувства… Но чего эта жертва стоит, если он так подведет семью? Себастьян от души выругался, всеми нецензурными словами, что выучил за двенадцать лет, и подкинул вверх все лежащие вокруг камни, с трудом отковыривая те из вязкой почвы. В мягких, оранжевых лучах заката к нему бежала Марина, спотыкаясь о халат, и что-то кричала, окружив рот ладонями. Себ закрыл сначала один, потом другой глаз, рассматривая сестру. С этого ракурса она донельзя напоминала своих друзей-муравьев. И почему только так органично выглядела где-то внизу? Он плюнул в траву, развернулся и пошёл к сестре. Та от души схватила его за предплечье, потянула, начала рассказывать о том, как сильно напугана, как не готова, как странно себя ведут люди. Себ что-то слушал, что-то не совсем, но неизменно радовался, что Марина ничего не спрашивала. Когда глаза становились мокрыми, имитировал зевание и поспешно вытирал слёзы, чтоб наверняка не спросила.       По возвращению Себ поражённо поднял глаза на дедушку, и был уверен — его сейчас убьют взглядом. Но Аланер никогда не выглядел так подавленно. Он сочувственно обнял его, и Себастьян прижался в ответ. Слёзы так и были готовы снова вырваться из глаз, и мальчик от отчаяния вцепился зубами в белую рубашку деда. К ним подошла Диана, тоже подавленная, но на своей волне. Она уже забрала у Марины халат и застегивала его, пряча цветочное платье.       — Гости ждут. — Отчеканила она, не отрываясь от пуговиц.       — Дедушка не оценил сюрприз?       — Заткнись, а?       — Не оценил. — Аланер, тем не менее, улыбнулся. — Давайте злость свою на Марину да Валто направляйте. В пьесе этой друзья вы неразлучные.       У «врагов» всё было весело: Марина раскинула руки, как крылья, и яростно размахивала ими — вовремя учила Валто отыгрывать свою роль. Все места для гостей были заняты. Себ едва не накинулся на Диану: один из стульев предназначался для Кассаль, а не её Дилберта. Аланер уловил ход его мыслей, и быстрыми взмахами рук расставил детей по сторонам, а сам встал по центру. Спектакль начинался.       Дедушка развернул первую простынь, где пышными мазками была выведена картина солнечного неба. Рисунок был настолько ярким, что светился, не смотря на плавно сгущающиеся сумерки. Выглядывала только голова деда — узкие глаза, квадратное лицо с огромной челюстью, да не менее огромные, сморщенные ладони по бокам.       — В один из дней богине Сонне уходить было велено из мира нашего. Но так любила людей она, что без своей заботы оставить не могла их. На острове нашем убежище нашла. В объятьях человеческой женщины Альты детей от другого бога понесла. Так и звались во все времена мы — дети троих. Тела наши спасение людям несут. Перед его простынями встали Марина и Валто. Каждый держал по свече, и вычерчивал огоньком в воздухе узоры. А потом оба втолкнули свечи в землю, протянули руки к людям, и закричали:       — Мир держим, как на столпах!       К ним, важно переставляя ноги, подошли Себастьян с Дианой. Рывком, в одно движение наступили поверх пламени, прижали воск к земле, раскрошили и гордо вернулись за кулисы. Марина и Валто зажмурили глаза и пытались нащупать друг друга в темноте. Аланер с грустью накинул на их головы простынь, и брат с сестрой отползли в сторону. Дед снял с плеча следующую картину: ритмичный ряд домов с дырочками-окнами, а на фоне — бирюзовое море. То и дело на полотне мелькали люди с крыльями: несли доски, мешки, стучали молотками, целовались и обнимали свои маленькие копии. Валто, как ему показывала Марина, театрально раскрыл крылья и побежал к ткани, обнял её.       — Мы — Птицы, мы сильные, мы бережем покой. Мы охраняем всех детей sonmase, сооружаем им дома. Окружаем поселение кольцом, чтоб никто не коснулся их священных жизней. Людям многого не докажешь, многого не объяснишь, но главное, что они чтят наше место, нашу роль.       На сцену вышел Себастьян с деревянной шпагой, поджав колени в боевой готовности. Он обходил Птиц вокруг, изучал их взглядом, как добычу. А потом вычурно выскочил вперед, нацелил шпагу к шее Птиц. Те повернулись к поселению спиной, спрятали его за крыльями.       — Мы — Воины. Тут земли хороши для наших человеческих свершений и домов. Здесь будут жить наши сыновья и дочери, здесь будут наши мастерские и таверны, а возле моря возведем трон нашему повелителю.       — Это не ваша земля! — Птицы угрожающе направили к нему едва прорезанные крылья.       Пока шла перебранка, Марина рассадила на фоне старых кукол, а одну оставила в руках и начала покачивать. Она будто невзначай наблюдала за происходящим, всё сильнее прижимая «ребёнка» к себе и закрывая его и без того отсутствующие глаза.       — Так плывите, летите, ползите на необитаемые земли. Нас больше, в битве вам ничего не светит. — Воины сорвали плевел, приложили к губам, и выплюнули.       — Тут под ногами — ядро наше. Уйдём с острова — жить не будем.       — И поделом вам!       Простынь на фоне затряслась. Диана за кулисами нещадно била одной лиственной веткой о другую, порождая грузный, асинхронный звук. Воины кинулись на Птиц, зубами выдирали из кожи перья, сплевывали те на землю, меч орбитой описывал врага, и то и дело норовил врезаться в кожу. Птицы голыми руками поднимали Воинов и откидывали в ноги зрителям, но те, струсив грязь с и без того поношенных одежд, вновь и вновь оголяли меч. Лезвие вгрызлось в шею наклонившихся к детям Птиц, и те умерли, раскинув побитые крылья по ширине сцены. Воины ходили по перьям, заваливая мечом детей. Те, не меняя пустых выражений лиц, падали, и каждый раз Воины яростно смеялись. Марина целовала куклу в макушку головы, расставила тонкие ноги, прикрывая собой и тенью ещё целых юных sonmase. И вот тогда на сцену вышла Диана. Умышленно задела стопой труп Птиц, пожала руку Воинам и неспешно, вызывающе подошла к Марине. На лице — горделивая улыбка, закрашенная помадой. Одна рука — в кармане, изящно оттягивающая полы халата. В другой руке — подбородок Марины, который она от души царапала ногтями.       — Мы — Учёные. А кто вы? Дело наше — узнать. Зачем нам мелочиться? Мы можем держать вас в наших лабораториях. Выращивать подобных вам. Стать вами.       — Мы — Народ sonmase. Спасаем людей от болезней лекарством своим. Всегда с вами добры и честны. Зачем творить такое?       Учёные растолкали оставшихся на земле детей, подавили им головы, покатали каблуком по земле. А потом выхватили золотоволосого ребёнка из рук Народа, со страстью оторвали от него конечности и разбросали вокруг фейерверком.       — Вы нам интересны. Нужны ли ещё причины? Вас меньше, вы слабее, ваша армия разгромлена. Осталось лишь признать поражение.       А потом Учёные под руку с Воинами направились к простыне с домами. Аланер расстроенно завернул их в неё и увёл в сторону. Вернувшись, резким движением раскрыл новое полотно: глубоко-чёрное небо, где вместо звёзд — брызги крови. Растекались, расширялись, словно взрывающиеся сверхновые. По центру встал Народ. Он упал на колени, ближе к своим детям, разорванным на части, боязно тянулся к ним, прижимал к увлажнённым слезами щекам. И вдруг заметил среди поля битвы брошенную книгу. Развернул её и, словно птицу, разложил на коленях. Начал листать — и на фоне в темп тряслось кровавое полотно. Палец Народа впился в строку — и вокруг всё замерло. Его лицо исказило горе.       — Лишь так спасти детей могу… Лишившись столького. — Народ покачал головой. — Не страшно мне. Делать буду.       Он принялся вдумчиво читать. Регулярно поднимал руки и вычерчивал ими символы, молился, глотал слёзы и всё ниже и ниже опускал голову. А потом, хлопнув книгой, зарыл её в траву. И важно встал, откинул назад волосы, до онемения сжал кулаки.       — Я людям соболезную! Не ведают они, чему я научился. И как использую я это. — Народ обернулся по сторонам. — О, совсем не ведают! Несчастные. Пожертвовал я самым ценным ради беззащитных. И отныне раскинусь над землями…       Аланер поспешно отбросил простынь, развернул новую.       — … Роем!       Желтоватая от времени ткань была запятнана летящими точечными насекомыми, а под ними тряслись окружённые их хваткой перепуганные люди. Народ яростно размахивал руками в сторону сцены.       — Многие дети мои стали mecanica. Изобрели технику, позволяющую принимать любую форму, независимо от порывов душевных. И понёсли в дома людей яд. Уничтожали их урожаи. Убивали всё, к чему долетали. Возмездие. Защита. Они поступали ужасно. Но они защищались. Людям не жить.       Воины и Учёные вернулись на сцену. Осматривались вокруг, хлопали себя по рукам, убивая невидимых насекомых. Валто облачился в тёмный плащ, потеряв предыдущую роль, и носился крест-накрест со свечой, то освещая людей, скорченных агонией, то погружая во мрак. И среди окружавшей мир суматохи Народ отчаянно, протяжно закричал. В небо подскочили птицы, завыли на фоне дикие животные. Валто подошёл к Народу и подал ему бутыль, до краев полную жидкостью. Их пальцы покрылись матовыми каплями. Народ прошёлся вокруг Учёных и Воинов, бережно выливая на их спины лекарство. Аланер плавно отнёс простынь с роем в сторону, вернув первую — с небом, солнцем и счастьем. И на её фоне встали Учёные с Воинами, отныне здоровые и крепкие.       — Не будем больше трогать вас. Урок усвоили.       — Лекарства ещё возьмите. И приходите, как и раньше — в вечера полной луны, раз в месяц. Я буду ждать да принимать вас, пока детей не тронете моих. Mecanica следить за вами будут, проверять поселения ваши. И лишь подозрения на измену будут — снова пустят яд в ход.       — Извините нас…       — Прощены вы. — Народ показал им раскрытые ладони — «я доверяю».       Аланер свернул простыню, кинул под ноги. Переступил, протянул руки к детям и охватил их плечи. И заговорил спокойным тоном:       — Лет триста назад произошла война, названная Ядовитой. Septer atto, по нашему говоря. Истребили люди всех птиц наших. Половину мирного населения. Выжившие constantae успели среди людей спрятаться, variantae — ушли в места, лишь им одним известные, и начали рвать цепи свои, насильно становясь насекомыми ядовитыми. Люди слабы оказались перед такой бедой. Четверть населения гражданского. Треть армии. Почти что честной месть была. Мирные переговоры последовали. Территории наши поклялись не нарушать. Взамен — лекарство. Сейчас большей части народа вновь переместиться в места тайные пришлось, но семья наша осталась, чтоб, как и ранее, лекарство вам дарить. Но рой следит. Живой он. В спальнях ваших, по улицам. При любых плохих настроениях — жвалы в ход.       Актёры отдышались, расслабленно улыбнулись друг другу. Их окружили аплодисменты. Особенно старался мальчик в полосатом костюме — его ликование сопровождалось ещё и восторженными криками. Он побежал к машине, взял с сидения красную розу с ленточкой-серпантином вокруг колючек, и вернулся к Марине.       — Вы так отлично сыграли. И ты — особенно. Как тебя зовут? Ты мне ещё в первую встречу понравилась…       — Фокс! — Суровый брат дёрнул его за рукав.       — Ты ему просто тоже понравилась. Это от нас. Возьми. — Он рывком протянул ей цветок.       Марина пугливо отвернулась, вжалась кулаками и лицом в дедушкин живот. Аланер неловко усмехнулся мальчику, и тот протянул розу ему. Диана медленно снимала халат, неотрывно смотрела на Дилберта и ноги её подкашивались.       — Тебе понравилось? — Запинаясь от усталости, спросила она.       — Конечно. — Он держал в руках пиджак и надоевший к вечеру галстук. — Ты писала сюжет?       — Нет, дедушка всё. Выдумщик он у нас такой, интересный… На днях занесу тебе продолжение комикса. Мне осталось написать текст.       — Не торопись. Отдыхала бы больше.       Диана смущенно отвела взгляд. Она подхватила вспотевшую руку парня и уже намеревалась уйти в ночь, но услышала осипший голос дедушки:       — Куда идёшь ты?       — Проведу Дилберта.       — Сам подвезу до города его. С тобой поговорим ещё.       Диана обиженно отвернулась, яростно подхватила все простыни, что увидела, и понесла их в сторону дома, не сказав никому ни слова. К Аланеру тихо подобрался отец семейства. Совсем не изменившийся с той встречи, даже одежда была та же. Марина думала, что люди носят один и тот же наряд всю жизнь, ведь братья с сестрой, отправляясь в школу, надевали одинаковую форму из года в год, видимо, подражая человеческому поведению. И этот zain лишь подтвердил её теорию.       — С вашей стороны было очень мило напомнить нам такой важный пласт истории. Извиняемся за своих предков и уверяем вас, что никогда подобных ошибок не совершим. Ваше поселение под вашей властью, мы здесь лишь временные гости.       — Гости приятные. — Аланер пожал человеку руку.       — Давайте с сыновьями поможем вам донести всё до дома. И можем подвезти юного джентльмена, если тот не против.       Дилберт, подстраиваясь под образ джентльмена, аккуратно кивнул и поблагодарил. И все понесли реквизит и стулья к дому через темноту. Марина громко зевала и постоянно роняла обломки кукол. Валто тоже засыпал по пути, но к нему подбежал Брум, и мальчик придерживался за косматого друга. Лишь Себ оставался бодрым. Он продолжал оглядываться по сторонам в поисках Кассаль. Вдруг она стояла где-то в стороне, спрятавшись за мглой? Может, наблюдала с облака? И как только семья оказалась дома, Аланер хлопнул руками и заявил:       — В честь торжества такого — по яблоку. И в кровати.       Все ещё злая Диана наспех прошлась ладонью по каждому плоду, раскидала по тарелкам и гневно смотрела на свой фрукт, придерживая голову. Как только Марина и Валто коснулись табуреток — уснули, завалившись друг на друга.       — И лишь не спят влюбленные… — Подытожил Аланер, покусывая шкурку на яблоке.       Что Себ, что Диана не пошевелились. Каждый смотрел по разным сторонам, и явно видел перед собой не стены дома. Оба так и не прикоснулись к фруктам.       — Я пойду, поправлю постели. — Не выдержала Диана.       -- Убрал я простыни ваши. Стелить новые пора. Те возьми, с которыми выступали мы.       — Что за издевательство? Они невероятно грязные.       — Хочу, чтоб полновесно на вас история эта перенеслась. В конце концов, красивое теперь у нас постельное бельё.       — Ага, особенно с кровью…       -- Ты говорил, что эта история правда. Но в конце добавил, что большинство sonmase ушли. Но ведь они…       Аланер сжал зубы и гневно посмотрел на внука. Его тарелка затряслась.       — Повторял много раз. Следить за нами могут. Пока желания не проявите язык soncora выучить — и не подходите ко мне с вопросами такими.       — Ты так хочешь, чтоб мы что-то понимали. Но ответы даёшь размытые. Я не удивлен, что Диана сошлась с более понятными для себя людьми. И что меня потянуло туда же.       — Не хочу я сейчас говорить. И не ждал бы ты Кассаль. Я уже сорок лет её жду.       — Сколько?.. — Себ хлопнул глазами. — Ты явно что-то путаешь! Она едва ли возраста Дианы! Откуда ты её знаешь? Может, твоя и моя Кассаль просто тезки?       — Ну дела. — Диана попыталась откусить фрукт, но кусок не лез в горло.       Себе она, так и быть, постелила простынь с кровью. Марину перенесли на ткань с роем, а Валто — с домами. Себ зашёл в комнату и, не глядя, упал поверх облаков с солнцем. Он слышал, как дедушка вполголоса зачитывал молитву, но уснул на последних словах. И видел, как ерзала в своей постели Диана, стараясь не заплакать. Он часто слушал по ночам её всхлипывания, и те его присыпали. И сейчас безумно хотел, чтоб так оно и случилось. У мальчика часто были проблемы со сном, и он уже чувствовал, что сегодня будет бодрствовать до рассвета. Себ доставал нити из покрывала, плёл из них косички, распускал. Волосы щекотали оголённый торс. Он бесконечно переворачивался, комкая облака под собой. И на правом, и на левом боку было неудобно, а когда он ложился на спину — забывал, как дышать. Мальчик едва понимал, о чём вообще думал. В очередной раз обернувшись, Себ вдруг заметил на шторах силуэт человека. И он был готов закричать, ведь в голове пронёсся недавний разговор дедушки о наблюдающих людях. Потом он вспомнил о наблюдающих повсеместно mecanica — и почему-то испугался ещё больше. Но сбоку у силуэта мелькнула тонкая коса. Ладонь с тонкими, вытянутыми тенями-пальцами приподнялась, и тут же опустилась. И Себ зачарованно пошёл к двери. Он чувствовал руки Кассаль на своих щеках, и те тянули его вперёд, вперёд…       Себ уткнулся носом в дверь. Та открылась со скрипом, но он даже не успел испугаться, что кого-то разбудил. Кассаль промелькнула перед глазами быстро, далеко — словно падающая звезда. И он долго шёл вперед через морозный ветер, прежде чем увидел перед собой гору. Светлую, вместо лавы или снега её покрывали космические разводы. И чем больше Себ рассматривал её, тем больше понимал, что видит перед собой. Осознание кружило мысли, давило на голову, а ладонь так и тянулась коснуться порогов горы, чтоб точно убедиться — перед ним огромное человеческое колено. Лицо Кассаль едва было видно сквозь мглу. Она была большой, невероятно роскошной. И окружённой, и наполненной звёздами. Он кое-как разглядел, что её губы растянулись в улыбке. А дальше — только медленный голос:       — Ведь говорила я, что достаю до неба.