Клуб Оленя

Альмейда не успел. Он припарковался в самом дальнем от клуба углу и ждал, пока командор выйдет из здания, сам не зная, почему. Кошкин садист знал, что делал. Хотелось увидеть Райнштайнера - с кем он выйдет из секс-клуба? С женщиной? Один? Что вообще ему понадобилось в секс-клубе, и почему командор не станет возвращаться в клуб Оленя? Рамон сам не знал, захочет ли он говорить с Ойгеном, и о чем. Навязываться после отказа было бессмысленно. Просить о сессии, зная, что другой формат отношений бергера не интересует? Тут потеряешь не только уважение Вальдеса, но и самоуважение. Заметив знакомый силуэт, он все же вышел из машины и пошел навстречу - только чтобы увидеть выскочившего из-за соседней с Райнштайнером машины человека с занесенной палкой или трубой. Бросившись бежать, он понял, что не успевает, когда нападавший ловко закинул Ойгена на сиденье и сел за руль. Альмейда развернулся и вдоль забора пригибаясь помчался к своему автомобилю, припаркованному ближе к выходу. Не включая фар, он следовал за машиной. Хотел позвонить в полицию, но телефона в кармане не было. Выпал во время бешеного бега? Не важно. Важно держаться за машиной. Стараясь не отстать, но и не маячить перед глазами, он почти не следил за тем, куда они едут. Где-то через полчаса машина заехала в один из старых гаражных комплексов на окраине города, куда не добралась еще ни джентрификация, ни многоэтажная застройка. Оставив машину на улице и убедившись, что ни одного телефона-автомата рядом нет, как нет и прохожих в два ночи, Рамон побежал к гаражам. Они все выглядели одинаково. Какой из них? Ни шума, ни света. Наконец он заметил, что на плохо освещенной дорожке от большой лужи поблескивали следы колес, ведущие к одному из гаражей. Двухстворчатые широкие ворота были закрыты и заперты, человеческого размера дверь, врезанная в одну из створок, тоже. Соседние гаражи стояли стеной разноцветных створок, да и между собой отсеки разделяли бетонные блоки. Ни окон, ни дополнительных входов не было видно. Плюнув на скрытность, марикьяре подобрал валяющийся в куче мусора кирпич и ударил в замок двери, а потом добавил ногой. Что-то с треском сломалось, и дверь распахнулась. Рамон бросился вперед, успел подставить руку под удар кнута, защищая лицо, швырнул кирпич в плохо различимую в тусклом свете лампочки фигуру. Тот хлестнул снова, отскочил к безжизненно висящему на цепях человеку - Ойгену? - и спрятался в тень между машиной и стеной. Альмейда бросился к Райнштайнеру, чтобы убедиться, что тот жив и снять его - вдруг у нападающего кроме кнута есть нож или пистолет, услышал шум шагов на улице и решил, что преступник сбежал. Почувствовав пульс и дыхание, Рамон вытащил кляп и пытался найти опускающий цепь механизм или нож, срезать стяжки, когда ворвавшиеся полицейские положили его носом в пол и арестовали. К утру ситуация прояснилась и марикьяре отпустили, взяв показания и подписку о невыезде. Так и не спавший - койка в камере была слишком короткой, чтобы вытянуться в полный рост и слишком узкой, чтобы поджать колени на боку - Альмейда сидел в коридоре и ждал Вальдеса. Тот обещал подбросить его до машины, адрес гаражей ему сказали. - Райнштайнер не может заниматься расследованием покушения на самого себя, - донесся звучный голос из отделения. - И еще он заявил о конфликте интересов. Сказал, что встречается с этим горе-спасителем… Не знаю, Давенпорт, насколько сильно его били по голове, в больнице разберутся… Не важно, кого вы считаете извращенцами, идите и работайте. А будете возмущаться, отправлю на курс по правильному пониманию толерантности и политической корректности и не пущу назад без сертификата о прохождении и сданного экзамена. Вам все понятно? Встречается? Не встречался? Рамон тихо выругался, потер глаза и снова выругался. В какую больницу отвезли командора, он слышал от патруля. Но сначала нужно поспать хотя бы часа четыре. И переодеться - руку ему перевязали, но рубашка и свитер были в крови. - И давно вы занимаетесь расследованием преступлений в моем клубе? - Лионель Савиньяк расположился в больничном кресле с изяществом. Райнштайнер нажал кнопку, поднимающую изголовье кровати до сидячего положения. Голова болела, но разговор было необходимо провести. - В вашем клубе преступлений не зарегистрировано. К моему сожалению, я не имею права распространяться о ходе текущего расследования. Тем не менее считаю своим долгом предупредить вас, что напавший на меня мужчина испытывает к вам лично сильную неприязнь. - Неужели? - Лионель стряхнул видимую лишь ему пылинку с рукава. - Полагаю, с вами свяжется капитан Давенпорт или кто-то из моих коллег. Насколько я понял из монолога, этот человек не прошел отбор в мастера клуба, или не был принят в клуб. Если вы сочтете возможным поделиться данными тех лиц, кто был отвергнут как кандидат или лишен членства в клубе, это поможет найти преступника. - Следует ли мне внести в список лишенных членства в клубе ваше имя, командор? - этого вопроса Райнштайнер ждал. - Как частное лицо, я хотел бы продолжить свое обучение, - Ойген позволил проявиться эмоциям в голосе, и аккуратно шевельнул плечами, чтобы не потревожить капельницу. - Как полицейский, я беспокоюсь о безопасности других мастеров. - А господина Альмейду? - Господин Альмейда действовал исключительно как частное лицо и не нарушал правил клуба, - Райнштайнер среагировал резче, чем собирался. Савиньяк кивнул своим мыслям и вышел, не тратя время на прощание или пожелания выздоровления. Командор нажал на кнопку вызова медсестры и решил выписаться под собственную ответственность. Приехавший в больницу ближе к вечеру Альмейда командора не застал. Вернувшись домой, он нашел в почтовом ящике письмо с благодарностью за спасение, написанное по всем правилам этикета, включавшее в себя извинения за проявленную неделей ранее невежливость. Прочитав его, Рамон шарахнул кулаком по столу, достал виски и напился. В среду Райнштайнер уже был в отделении. У него еще раз взяли показания, посетовали, что герой-любовник спугнул преступника - получасом позже, и того взяли бы на месте преступления. Желающие пошутить и подколоть в лицо смущались под холодным взглядом светлых бергерских глаз, но история с похищением из секс-клуба и спасением прекрасного принца возлюбленным разлетелась по всем этажам и отделам. Фок Варзов качал головой, призывая подчиненных к порядку, Давенпорт разрывался между желанием защитить честь начальства в грубой форме и желанием не знать ничего о личной жизни оного начальства, командору не давали покоя голова и то, что его отстранили от расследования как раз когда появились зацепки. К дальнейшим действиям, благо работы стало невпроворот - следовало найти владельца гаража, просмотреть камеры с ближайших к клубу и гаражам улиц, проверить подозрительных посетительниц Майка, не работают ли они по ночам - Давенпорт подключил нескольких младших офицеров. Савиньяк прислал список имен лично фок Варзову. Райнштайнер, которого ознакомили со списком, не нашел там ни себя, ни Альмейды, и выдохнул. А потом сообщил о своем намерении продолжать посещать клуб Оленя по пятницам. Фок Варзов выругался, и велел Давенпорту организовать скрытое наблюдение без видеосъемки. Ссориться с Савиньяком, пошедшим навстречу следствию, не хотелось. Дать второй шанс убийце - тем более. Рамон шёл в клуб как на казнь. Сессии с Жермоном ему хватило, чтобы понять, что терпеть боль ему не нравится. Его до сих пор передергивало от воспоминаний о том, что Альдо сделал с бергером три недели назад. Да, он мог использовать стоп слово в любой момент, но спасение Ойгена стоило синяков. Всю неделю ему снились кошмары, как он приходит слишком поздно, и безжизненно висящее тело оказывается холодным. В клубе Альдо поздоровался, спокойно подтвердил желание провести сессию, но не стал спешить и пообещал позвать марикьяре, когда будет готов. Рамон устроился с соком у бара, поздоровался с Селиной и мастером Жермоном, кивнул Марселю, прошедшему мимо на четвереньках за своей хозяйкой, и постепенно успокоился. Он смотрел на людей и сцены вокруг, задавал Жермону вопросы о непонятном, и был удивлён, когда рыженькая девушка улыбнулась и позвала его к садисту. Альдо первым делом уточнил стоп слово и границы, за которые не выйдет, дал повязку на глаза, а потом под его руководством Альмейда разделся и дошёл до рамы, к которой его прикрепили. Первые удары флоггером были легкими и знакомыми по сессии с Ойгеном. С завязанными глазами легко было представить, что это бергер обходит его по кругу, разогревает кожу, постепенно усиливает удары. Внезапно вместо флоггера его бедро обожгло сильной болью, Альмейда дернулся от неожиданности, и тут повязку сняли с глаз, и Рамон уткнулся взглядом в Райнштайнера. Бергер стоял напротив, у самой границы секции, и напряженно смотрел, сжав губы. Живой! Второй сильный удар пришелся по второму бедру, и осознание, что это часть цены за то, что командор жив пробежало по коже. Рамон поймал взгляд Ойгена, горячий, тяжелый, голодный, и полностью отдался ощущениям. Похоже, его повело - он уже не отслеживал отдельные удары, просто горел в теплом огне. Ради командора он был готов выносить и более сильные удары. Райнштайнер не мог оторваться. Сам он никогда не стал бы так бить, он помнил, насколько болезненным был хлыст - но видел, как расслаблено мощное тело Рамона, как затуманен его взгляд, как открыто он смотрит на него, как не отрывает глаз. На смуглой коже вспухали рубцы, расцветали диковинными узорами. Они замерли, застыли друг напротив друга, и воздух между ними сгустился, наполнился напряжением и возбуждением. В стонах слышалось желание, не боль, и тело Ойгена отозвалось так сильно, что он сам вполголоса застонал. Спустя какое-то время Альдо снова поменял инструмент, и марикьяре бросило вперед ударом так, что он с криком повис на браслетах, потеряв равновесие, но не отведя взгляда. - Обелиск! - стоп-слово вылетело само, и садист кивнул из-за спины Рамона, отстегнул ноги, затем руки. - Ловите его, - Альдо чуть толкнул марикьяре, еще не осознавшего, что сессия закончилась. Тот шагнул в объятия Ойгена, который оказался на расстоянии шага. Потянулся к губам - и бергер ответил на поцелуй, страстный, горячий, волнующий. Прижал Рамона к себе - живот к животу, член к члену, задрожал в экстазе - или это он сам задрожал от удовольствия и наконец ощущаемой боли? Как-то они очутились на диване, командор на спине и марикьяре на нем, чтобы не касаться ничего поврежденной спиной. Кожа под губами, запах, тепло и ласка рук, твердость груди и бедер… Рамон закрыл глаза.