Клуб Оленя

Рамона трясло всю дорогу до его квартиры, несмотря на включенный подогрев сидений и выставленную на плюс 25 температуру обдува. Альмейда попытался было распрощаться на лестничной площадке, поблагодарив, но Райнштайнер настоял на том, что не имеет права оставлять того одного, зашел в квартиру - чистые линии, теплые цвета, минимум вещей, отличающих обжитое помещение от гостиницы. - Вам сделать чай или лучше алкоголь? - Рамон неопределенно пожал плечами. Ойген прошел на кухню, поставил чайник, нашел пакетики черного чая в шкафчике над чайником. Огляделся в поисках бара. - Простите, - извинился Альмейда, не смотря на собеседника, - сам не знаю, что на меня нашло. - Судя по прочитанному, вы испытываете состояние депрессии или саб дроп, типичное после сессии, - говорить о фактах и знаниях было облегчением. Райнштайнер чувствовал, что недостаточно подготовился к работе под прикрытием, и опасался навредить по незнанию. - Я о другом, - марикьяре смущенно кивнул в сторону бедра Ойгена, где на брюках светлело подсохшее пятно. - О, - покраснел тот, - не стоит упоминания. Мы оба несколько увлеклись. Убедившись, что Альмейда пришел в себя и чувствуя неловкость от произошедшего, Ойген позволил выставить себя из квартиры и поехал домой. Случившееся следовало обдумать и уложить в голове, но Райнштайнер не чувствовал в себе необходимых спокойствия и отстраненности. Его не привлекали мужчины, хотя оценить их красоту он мог. Работа была главной в его жизни, и в планах на будущее семья со светлокосой бергеркой и двумя детьми значилась скорее потому, что так было правильно. Произошедшее в клубе было логично и уместно в тех обстоятельствах, настолько, что Ойген почувствовал незаданный вопрос Альмейды и дал разрешение не задумываясь - но совершенно не вписывалось в его нормальную жизнь. Приехав домой, командор отложил брюки для химчистки, зашел в душ и отметил, что работать под прикрытием оказалось сложнее, чем он предполагал. В понедельник он погрузился в привычную рутину - дел в отделении хватало и без маньяка, а во вторник гуляющий с собакой прохожий нашел очередную жертву. Глядя на обнаженное тело, брошенное на заброшенной стройке (опять рядом нет камер видеонаблюдения), Райнштайнер изучал кровоподтеки и синяки, покрывающие бедра и ягодицы девушки. Это было новым следом - пять предыдущих жертв были задушены, а спины исполосованы кнутом. Здесь же девушку сначала долго били. На части синяков виден был даже узор - что-то типа сетки. Интересно, что скажет судмедэксперт - возможно, это что-то нестандартное? - Я уже видел такие синяки, - сжимая кулаки, заметил Давенпорт. - В клубе Оленя. - У рыжей девушки? - Ойген помнил, что расположение синяков было похожее, но он тогда просто скользнул взглядом по едва прикрытому прозрачной тканью телу. - Да. Надо было тогда арестовать эту скотину, которая так обращается с женщинами, - негодовал капитан. - Не спешите с выводами, - остановил подчиненного Райнштайнер. - Девушка же участвовала добровольно. К телу подошел приехавший эксперт, и полицейским стало не до разговоров. В ночь со среды на четверг командора разбудил звонок дежурного, который попросил Райнштайнера подъехать в отделение другого района и забрать своего подчиненного, взятого ночным патрулем за драку. Удивленный командор - до сих пор его следователи и патрульные обходились без ночных потасовок - приехав, увидел несколько помятого Давенпорта, методично измеряющего шагами камеру предварительного задержания. - Чарльз, что случилось? - Я был уверен, что поймал этого извращенца! - Начните с начала, капитан. Оказалось, что Давенпорт нашел Мэллицу Сакаци в базе данных, грубейшим образом нарушив правило об использовании служебного положения в личных целях, устроил засаду около ее подъезда, заметил, что ее иногда скрытно провожает от метро некий господин, сделал далеко идущие выводы о неблагонамеренности этого господина, и попытался его арестовать. Без ордера, без разрешения начальства и без прикрытия. Неудивительно, что попытка закончилась дракой, а вызванный жильцами первого этажа наряд повязал обоих и привез в отделение. За подобную некомпетентность подчиненному стоило бы провести ночь в камере, а следующие две недели - быть отстраненным от всех дел на время проведения внутреннего расследования. Если бы Райнштайнер и сам не занимался несанкционированным расследованием в клубе - вовлекать начальство при связях Савиньяков значило раскрыть себя - он бы так и поступил. Пока же стоило поглядеть на кандидата в маньяки. Робер Эпинэ, помятый не менее капитана, маньяком не был. Зная о предпочтениях юной девушки, но не разделяя их, он предпочитал ненавязчиво провожать ее вечерами. Выяснив, что напавший на него Давенпорт намеревался спасать Мэллицу от маньяка, он согласился не подавать заявление. Посмеявшись над незадачливыми кавалерами, дежурные выставили обоих, и Райнштайнеру пришлось развозить их по домам. Еще одного похода в клуб было не избежать. Рамон Альмейда не знал, стоит ли идти в клуб. Его пугала потеря контроля, ему было невозможно, непривычно хорошо во время сессии. Лучше, чем с любовницами и, что скрывать, с любовниками. Может быть, так чувствуют себя люди, попробовавшие наркотики - их жизнь никогда не будет прежней, так как они знают, от чего пришлось отказываться. Но те, кто поддался соблазну, заканчивали плохо - служба в адмиралтействе сталкивала его с постаревшими, бездумными, не по возрасту разрушенными телами тех, кто увлекся сакоттой. Мужчина в маске пса, скулящий у ног своей хозяйки, отказавшийся от воли и голоса, был крайностью, страшной в своей простоте. Рамон помнил, как подчинялся командам Райнштайнера слепо и не раздумывая. Если бы тот велел ему опуститься на колени, носить ошейник, он бы сделал это. Тогда, в тумане из возбуждающей боли и уверенного голоса, гордость не имела значения. Он бы послушно выполнил любую команду, не задумываясь. Его накрывало воспоминаниями всю неделю, настолько, что Вальдес сначала смеялся над ним, затем, осмотрев его в раздевалке спортзала перед спаррингом и не найдя внешних следов, спросил, что он сделал с его знакомым. Услышав вопрос, Альмейда покраснел, вспомнив пятно на черных брюках, сильные руки, удержавшие его немалый вес и уверенный голос. Ротгер присвистнул и сказал, что не подозревал бергера в имперских наклонностях, и Рамону стало совсем стыдно. Сейчас он хотел и не хотел встретиться с командором еще раз, хотел и не хотел снова отдаться чужой воле, проверить, было ли случившееся с ним наваждением или ему действительно стоит сосредоточиться на карьере и забыть об искушении. В клуб он все-таки приехал, хоть и довольно поздно. Сдал девушке на рецепции телефон, прошел внутрь, поздоровался с мастером Жермоном и огляделся. - Ваш знакомый пробует другую сторону медали, - Жермон кивнул на отгороженную секцию. Командор, раздетый до белья, стоял, прикованный за руки и за ноги к Х-образному кресту, а незнакомый высокий блондин бил его деревянной лопаткой. На белой коже бергера вспухали красные следы от сильных ударов. Альмейда невольно подался вперед, сжав кулаки, и был остановлен собеседником. - Не вздумайте вмешиваться. Пока не прозвучит стоп-слово, все происходит по взаимному согласию. - Не похоже, чтобы ему нравилось, - высказал свое сомнение Рамон. Ойген терпел молча, лишь крепче держался за цепи, ведущие от кандалов к ввинченным в дерево скобам, после особенно болезненных ударов. Его тело было напряжено, а спина выпрямлена. - Вы правы, но хороший доминант должен знать, какие ощущения доставляет тому, кто ему доверился. Мастер Альдо - опытный садист, и удержится в поставленных рамках. - Мастер Жермон успокаивающе положил руку на локоть марикьяре. - Чего хотели бы сегодня вы? - Честно говоря, не знаю. Я пока посмотрю. - Альмейда вежливо улыбнулся, освободил руку и отошел. Обойдя помещение клуба, он вернулся к секции с Ойгеном. Беспокойство не дало ему присмотреться к сессиям и сценам, а внимание других гостей клуба раздражало. Зрителей было мало. У диванчика напротив сидела на коленях рыжая девушка и смотрела на блондина влюбленными глазами. Блондинка с рецепции, принесшая в прошлый раз сок, подошла спросить, не принести ли сока или воды, собралась было что-то сказать, но оглянулась на Жермона и ушла молча. - Обелиск, - голос Райнштайнера звучал хрипло, и Альмейда дернулся к нему. - Вы уверены? - садист отложил рифленую металлическую пластину на ручке. - Благодарю вас, но продолжение помешает мне выполнять мои служебные обязанности в понедельник. - Ойген сжал губы. Блондин пожал плечами и отстегнул браслеты от креста, и нагнулся, чтобы отстегнуть ноги. Рыжая девушка бросилась вперед и принялась протирать использованные предметы антисептиком, и Рамона передернуло. Райнштайнер попытался расстегнуть браслет на левой руке правой, но конструкция требовала двух рук. Марикьяре был готов вмешаться, но Альдо легко снял браслеты, кивнул, и отошел к сумке с вещами. Бедра, видимая часть ягодиц, бока и спина были отмечены красными, фиолетовыми и синими кровоподтеками. На правом бедре, сзади, отпечаталась рифленая пластина целиком, и Альмейда вздрогнул, представив, с какой силой нужно было ударить, и каково сейчас Райнштайнеру стоять на ногах. Это выглядело безобразно, жутко и неправильно. Оглянувшись, он увидел аккуратно сложенную одежду, молча помог ее надеть, передал Ойгену заказанный ранее бокал сока и стоял рядом, подстраховывая. Если бы не побои, он бы предложил сесть - но в ближайшие дни сидеть командору будет очень больно. - Пойдемте, я отвезу вас домой. Вы приехали на машине или вызвать такси? - сдерживать бешенство было очень тяжело. - Благодарю вас, я справлюсь сам. У меня автоматическая коробка передач, - вежливо попытался отказаться Райнштайнер. - Вы не можете гарантировать, что у вас не сведет от боли правую ногу, когда вы будете выжимать газ или тормоз. - Рамон кивнул Жермону, прощаясь, забрал телефоны и ключи от машины, усадил Ойгена на переднее сиденье, отодвинув сиденье на максимум, и спросил адрес. На полпути он наконец успокоился настолько, чтобы спросить: - Почему вы позволили себя избить? Райнштайнер поморщился. - Мне хотелось попробовать другую роль. - С садистом? Если не ошибаюсь, он не предложил вам ничего, кроме боли. Мазохизм - не ваше увлечение. - Ойген хмыкнул. - Не мое. Хотя я предполагал, что легко вынесу то же, что и хрупкая девушка. Моя гордость задета. - Вы хотите сказать, что терпели эту пытку из ложной гордости? - в голосе Альмейды неверие смешалось с непониманием. - Это был познавательный, хотя и болезненный, эксперимент. Который я прекратил, как только повреждения перестали быть приемлемыми. - Райнштайнер прикрыл глаза, и Рамон сосредоточился на том, чтобы вести машину как можно плавнее.