***
Юля. Покупает. Презервативы. Это фокус, конечно, из фирменных. А главное проворачиваемый с такой серьезностью, что на истерический смех тянет. Потому что Яр себя чувствует каким-то калекой на ее фоне. Типа сам что ли купить не мог? Он из не шибко стеснительных так-то, и более чем способен был сделать это сам. Но это Юля. И если ей что-то в голову взбрело, то тушите свет, сушите весла, будет именно так. И понятно, что она, как бы спонсор Яровой непутевой башки, а отсюда и желание самой все купить. Все равно стыдно. Стыднее, чем если бы сам покупал. Хотя она, пожалуй, лучше его разбирается в выборе «хороших» гондонов. Но чувство цирка тем не менее не пропадает. Яр стоит, красный как рак, и из-за широкой Юлиной спины на кассиршу исподлобья смотрит. Она в ответ окидывает парочку полным сомнения взглядом, но пачку Юле отдает. — Слушай сюда, идиот… Яр краснеет еще гуще и под ехидный смешок кассирши, цепко Юлю за руку хватает и к выходу тянет, шипя: — Юль, давай хотя бы из аптеки выйдем?! Под унисон хихиканья какой-то тетушки и фармацевта они выходят на улицу. Ноябрь. Холодный, промозглый и пустой. Прямо как внутри сейчас. Так же сыро и мерзко. Так уже довольно давно, честно-то говоря. С конца августа. Потому что Юля съехала. И все по новой. «Нины» с утра пораньше. Секс на всю квартиру и прочие прелести жизни с Валей. Хотя что-то поменялось… Ах, да. Кажется, кто-то влюбился. И по простейшему закону подлости, стало хуже. Стало плохо и беспросветно. Яр музыкой это затыкал, возвращался домой поздно, но приходя каждый раз натыкался на устойчивую атмосферу только что отгремевшего секса. В такие моменты хотелось то ли себя придушить, то ли Валю. Яр не идиот, девушки-то не виноваты. Хотя сами продолжали бесить до пены у рта. До сдавленного хрипения. Он каждое утро бешеным становился. Сам на конфликты нарывался. Сам огребал. Что ж, зато румянец натуральный от пощечин его виду живости добавлял. Он и сейчас выглядел, как мертвец, хотя, казалось бы, Юля наконец-то сдалась, пошла на уступку… Но ему самому так страшно, что домой бы сбежать, да в одеяле спрятаться. Только вот нет у него такого «дома». Некуда скрыться. Да и, кажется, незачем. Рубикон, хоть и не перейден, но глаза на горизонте упрямо мозолит, так что разворачиваться уже будет как-то не по- мужски… «По-мужски»… Это по ушам режет, и противными звоночками в голове раздается. Сэр, вы точно в порядке? А не нассал вам кто-нибудь в уши? Потому что кажется, что да. Юлин голос вытягивает его из мыслей резко: — Ты понял, что трахаться только предохраняясь? Яр вымученно кивает. Как будто он хоть раз не соглашался. Хотя Юлино беспокойство вполне оправданно. В конце концов она протестовала до последнего. И даже не особо понятно, почему передумала. В свою настойчивость верилось слабо. Скорее сработало излюбленное ей правило: «Не можешь предотвратить — возглавь». Идея… Возникшая уже достаточно давно, исполняющаяся только сейчас. Свежая, как майский унитаз. Потому что кажется альтернативы нет и не было. Хотя, как же так — была. Можно было так и остаться закадровым зрителем сомнительной порнушки, да мрачно на фотки надрачивать. Весело, не правда ли? Яр буквально чувствует, как с каждым шагом все сильнее и сильнее дрожат колени. Все больше хочется вернуться домой. И дело тут не только в страхе перед «первым сексом». Прошлое. Призраки которого до сих пор регулярно возникают во сне. Таком сумбурном и бредовом. Но самое страшное — возраст. Один и тот же. Все совпадает. Яр стряхивает с себя ненужную мишуру мыслей. Нет. Это все из-за Вали. Из-за того, что кое-кто влюбился. Конец. Ничего более.***
— Юль… Бармен с недоверием на уплывшего Яра косится, пальцы рук разминая. А тот уже в тапок. Сидит, на барную стойку втыкает, как загипнотизированный и молчит. Ему больше не надо. Ему больше нельзя. Блеванет ведь. Но он пьет. Давится, от вкуса спирта, отплевывается, но пьет. Потому что до звона в ушах страшно. Хотя, напомните, чья это была идея? — Спокойно, — Юля это так произносит, как будто сама вся на нервах и пытается успокоиться. Хотя в каком-то смысле так и есть. — Если что за его задницу я ответственность несу, — она вздыхает, делая паузу. — У меня только одна просьба: если к нему кто-то клеиться начнет, ты отгоняй всяких сомнительных… Пускай к нему кто-нибудь тебе знакомый лучше пристанет. Гоша снова переводит взгляд с пьяного мальчишки на кристально трезвую Юлю, потом обратно. Не-а. Не поменялось ничего. Все такой же пьяный подросток: — Слушай, я этому… — он запинается, с сомнением поднимая глаза на Юлю. — Щенку, с позволения сказать, в охранники не нанимался. Закатив глаза, она выуживает из кармана пятитысячную купюру, и с хлопком опускает на столешницу: — А теперь? Меркантильная ты тварь. Георгий только головой качает. Сам не понимая, кивает он или отрицает свое желание участвовать в этом представлении. — Ну…- он с задумчивостью нижнюю губу облизывает. — И че дальше делать? — А дальше, Гош, — она достает из кармана еще две тысячных купюры и опускает на стойку. — Молиться. Чтобы этот идиот домой живым и здоровым вернулся. Это, — она указывает на деньги, — Дополнительная копеечка, плюс лимит, который в него еще можно влить, — она с сомнением косится на Яра, — хотя я думаю можно и меньше… Нужно меньше. Гоша беззлобно усмехается: — Ты же понимаешь, что его кто-нибудь да выебет такими темпами? Юля пожимает плечами: — Этого он и добивается. Так, все, — она закрывает молнию на кожаной сумочке. — Чмоки. Я побежала. И Ясь, — Юля легонько трогает мальчика за плечо. — Не дури, ладно? Если плохо станет — шуруй домой. Не надо рекорды ставить, — легкий поцелуй в макушку и вот она уже исчезает из поля зрения. Только спустя минуту Яр медленно оборачивается, пытаясь выцепить подругу среди толпы. Не находит. По телу тут же ползет легкий холодок. Ему снова страшно. Страшно и жутко. Перед глазами опять начинают плясать картинки хорошо забытого прошлого… Прикосновения. Хотя нет. Это не так называется. Но как, черт его разберет… Яр мотает головой, пытаясь отогнать воспоминания и тупо шарит глазками вокруг, в поисках чего-то интересного. Натыкается на бармена. Не то, чтобы что-то очень увлекательное, но живое и близко стоит. Яр залпом допивает стакан виски и с грустной мольбой смотрит на бармена. — Еще? Гоша с осуждением смеряет его взглядом. Яр кивает, разминая лицо ладонями, встряхивается по собачьи, в попытке прийти в себя. Мир в ответ на это делает мертвую петлю и не слишком-то устойчиво восстанавливает свое прежнее положение. Перед носом возникает еще один наполненный стакан и Яр, резко хватая его, делает большой глоток, кривясь, когда снова обжигает горло. — Спасибо, — голос становится неуверенным, пьяным. Он с трудом звуки-то выговаривает, куда уж там следить за интонацией… Чувство времени пропадает. Неизвестно сколько Яр насилует несчастный стакан, все больше и больше погружаясь в невесомость. Мысли сами собой перекочевывают на запретную папочку с нехитрым названием: «Валя». Что там на повестке дня? Очередные девицы? Привычный игнор? Или упорная сюрреалистичность мечт о счастливом, долгом, вечном? Яр не знает. Он плачет, медленно утирая текущие по щекам и подбородку слезы. Плачет потому что устал. Потому что больше не может. Ну ведь если посмотреть объективно: ситуация ваще огонь. Ни тебе решения, ни выхода. Любовь любовью, а зависимость на постоянной основе — то еще удовольствие. Так и живи, барахтайся, якобы на благо себе. А на деле только глубже увязая в болоте.***
Мозги не работают. Яр сидит сгорбившись и прямо перед собой пялится. Тьма. Вокруг тьма. Внутри тьма. Теплая, такая приятная, что выбираться из нее совсем не хочется. Нет тут ни мыслей о Вале, ни воспоминаний. Только что-то черное, обволакивающее… А еще просто Яр и просто стакан виски. Остальное все побоку. Остальное неважно. Он бы, наверное, хотел остаться здесь навсегда. Яр, кажется, даже успевает забыть, что тут делает. Пока над ухом не раздается приятный глубокий голос. — Гош, что это за прелесть? Кто-то резким движением поворачивает его табурет, и барная стойка уплывает из-под рук. Яр в последний момент успевает схватиться за сиденье, уже было, летя на пол. Вскидывает голову, тут же натыкаясь на улыбчивые карие глаза. Где-то сбоку раздается тяжелый вздох Гоши. — Парниш, тебе не рановато ли по барам в одиночестве шляться? — над ним склоняется мужчина, на вид лет сорока, гладко выбритый, рослый с легкой сумасшедшинкой в глазах. Забавный. И симпатичный вроде. А вдруг маньяк? Хотя, может оно и к лучшему, что ж. Главное, чтобы быстро и безболезненно. Яр на незнакомца втыкает, как наркоша в телеэкран. Слепо и тупо. Еще немного и бэд словит, ей-богу. А учитывая сбоящую память он вполне вероятно. Смысл сказанного доходит не сразу и Яр как-то неуверенно в ответ головой мотает. — Дмитрий, будем знакомы, — незнакомец протягивает ему широкую, крепкую ладонь. — Ярослав, — он запинается, — Яр. — Таки что ты тут делаешь? Звуки с бульканьем, которым обычно изображают замедленность в кино, тонут в многоголосье мыслей, и Яр качнувшись падает на нового знакомого, упираясь лбом ему в плечо, и застывает. — Понятно… — тот легонько треплет его по плечу. — Угощать тебя не стоит… Гош! Гошенька, — он взмахом руки подзывает к себе бармена. — Нальешь коньяку, пажалста. Дмитрий мягко запускает пятерню в спутанные кудри на голове Яра. Задумчиво наматывает одну прядь на палец, отпускает, легко поглаживая темную шевелюру. Гоша фыркает, с недоверием косясь на него. — Димочка, -, он делает серьезное лицо, пародируя речь завсегдатая клиента. — Я не одобряю. «Димочка» ухмыляется: — Именно поэтому ты приглядываешь ему любовничка на одну ночь, за пятерик? Не вылупляйся так на меня, слышал я ваш разговор с той барышней. — Ты только никому… — Тогда, милый друг, за счет заведения. Приняв из рук бармена стакан, Дмитрий поднимает фужер, в стиле Великого Гэтсби, и качнув, делает глубокий глоток, запрокинув назад голову. Осушив бокал, он театрально легко опускает его на столешницу. Все его движения кажутся плавными, строго выдержанными. Почти что танец. — Так, ребенок, — он осторожно, придерживая за плечи отстраняет от себя мальчика, — Сходи-ка умойся. Понял? Яр вяло и безразлично кивает в ответ, стекая со стула.***
Тьма расступается неожиданно и дает волю новой — ночной. Вокруг почти внезапно оказывается тихая улочка меж домов, да вялые фонари. Яр не с первой секунды понимает, что куда-то идет. Точнее, что его куда-то ведут… О-па. А вот это уже серьезно. Он скашивает глаза, пытаясь рассмотреть идущего рядом. Серое пальто, джинсы, кроссовки… Кто это вообще? Память в ускоренном темпе проигрывает сегодняшний вечер, но подобных экземпляров там не находится. Хотя он вспомнить хоть что-то после ухода Юли-то не может. Куда уж личность, которая куда-то его ведет. Хотя… Какая разница? Все-таки он еще не совсем протрезвел, раз похуизм удушил в зародыше инстинкт самосохранения… — А… Куда мы идем? Яр голову поворачивает, пытаясь рассмотреть лицо попутчика. Бледное, с широкими скулами, чуть вздернутый нос с внушительно широкой переносицей, тонкие губы, озорно блестящие глаза. Симпатичный, хоть и не особо примечательный. — В отель. Он спокойно отзывается на заданный вопрос, даже не смотря на Яра. — Зачем? А Ярик себя полным идиотом чувствует. Ну ежу же понятно зачем и для чего. Ежу, может и понятно, а мозгу, по которому сегодня вдарили тройной дозой алкоголя, нет. — Даже не знаю… — голос мужчины остается ровным, и он кажется даже не раздражается. — Сам как думаешь? — Ну… — Яр криво усмехается, глаза отводя. — Ты меня выебешь. — Только с твоего согласия. Страшно небось первый раз? Эта фраза звучит как гром среди ясного неба. Яра прошибает холодный пот. Страх ударяет в голову. Он буквально чувствует, как леденеют руки и ноги отнимаются. Ей-богу, еще пару шагов и развалится Ярослав-Николаич на составные части, как марионетка шарнирная, и все. Но чуда не происходит. — Кто сказал, что первый? — язык не слушается, но хотя бы не дрожит голос, уже победа, пусть и победой является исключительно для лузера. Но он же не пиздит? Уже хорошо. Сверху слышится легкая усмешка. — Да ну? Баранки гну, блять. Яр до боли прикусывает губу, снова спотыкаясь о мысленный образ. В какой-то мере, кажется, бессмертный. Спасибо, что называется, за то, что половины не помнит. Только начала и мучительные концы. Его снова, как будто погружают в это неспособное сопротивляться, беспомощное, в общем-то тельце, избитое, саднящее. Абсолютно бесполезное. Вяло трепыхающееся в руках того, кто явно сильнее и опытнее. Потом — пустота. И вот он уже идет, хромая на обе две, по коридору. Ему хочется блевануть. Или в окно, на худой конец, выйти. Вот он полощет рот, с мылом… Вот он ложится на кровать с полным пониманием, неизбежности повтора. Один ебаный бесконечный цикл. Где-то между этим мелькают крепкие, неумолимо сильные руки, которые стискивают, зажимают, которые, как стальные клешни, не дают пошевелиться. Холодные. Неживые. Липкий страх, превращающий тело в вату, склеивающий рот, до невозможности кричать. До полного ощущения бессмысленности крика. Непослушные руки. Подгибающиеся коленки. Сердце учащает ритм. Дыхание становится сдавленными вдохами, он начинает задыхаться. Глаза застилает черная пелена и ему мерещится, что еще немного и он осядет на холодный асфальт. — С одноклассником в школьном туалете? Яр хватается за внезапную фразу мужчины, как утопающий за соломинку. Дыши. Все в прошлом. Теперь тебя никто не тронет. Ды-ши. — Меня…- Он запинается, сглатывая кислую слюну. — Препод в интернате трахал. Голос предательски дрожит. Хотя возможно ли было бы по-другому? Были ведь и другие. Не только он. И дело даже не в том, что Яр не верил в собственную «уникальность» в глазах поехавшего педофила. Был Васенька. Милый мальчик-одуванчик, непонятно как оказавшийся в этой шараге. Васенька, которого забрали по скорой с нервным срывом. Васенька, который, по слухам, так и не восстановился. Был. А раз был он, то Яр еще легко отделался. Что такое животный страх, да кошмары по ночам, по сравнению с навсегда искалеченным разумом. — Не врешь? Дмитрий… Да, кажется так зовут этого в сером пальто. …смотрит на него чуть прищурясь, с нескрываемым недоверием. И от этого становится невыносимо больно. Как будто в душу плюнули. Хотя кому тут вообще всралось доверие, не понятно. Яр ловит себя на мысли, что этот смутно знакомый мужик — первый, кому он вообще это рассказал. Н-да. Походу это клиника. — Вру конечно, — он невесело усмехается, отводя глаза. Пускай так. Пускай не верит. Что Яру, в сущности, от этого будет? Он замолкает. Мир перед глазами шатается и плывет, как в калейдоскопе, а ноги заплетаются не слушаясь. Яр ползет дальше на каком-то коктейле из морально-волевых и Дмитрия, и о судьбинушке своей нелегкой думает. Как он вообще во все это влез? Ищет себе сорокалетних мужиков, чтобы утолить то ли душевные муки, то ли разыгравшееся либидо. И вот хер его знает, что первостепенно. Наверное, все-таки свистящая фляга. Раз уж ни компульсивная мастурбация, ни молитвы всем богам не помогли. Давайте опустим печальные подробности в виде родственных связей и оставим двух вполне самостоятельных мужчин, и пускай, что разница в возрасте у них двадцать с гаком. Но добавим в уравнение (а на деле неравенство) нюанс в лице препода-педофила. Получится не задачка, а хуйня какая-то, из разряда деления на ноль, которая будет иметь смысл только в злоебучем матане. Весело, правда? Потому что с какого вообще хера он сейчас идет трахаться с мужиком Валеного престарелого возраста? И дело не в этике и прочей лабуде. Да он первый должен бежать, теряя тапки отсюда! Ему страшно должно быть до нервного хохота. Какая к хуям инициатива?! Как оно вообще работает?! Яр тянется в карман, за сигареткой, отпуская Дмитриево плечо. — А не рановато ли тебе курить, радость моя? Яр глаза закатывает, подпаливая конец: — Да заебали вы… — делает первую затяжку раскуривая, — со своим «рано». Мы с тобой трахаться идем или домик из подушек строить? Меня препод трахал, слышал? Мне ниче не рано. Он не видит, но слышит, как Дмитрий усмехается. Новым всполохом воспоминаний возвращается это же чувство тяжелой руки на плече, тогда, там… В темной подсобке, когда кричи не кричи, никто не услышит. Яр мотает головой пытаясь отогнать страшные мысли. И почти рефлекторно дергается в сторону, когда Дмитрий крепче сжимает его плечо, чтобы не упал, лишь бы не чувствовать вот этого давления. Чтобы не вспоминалось. Но он только ближе к себе прижимает Ярика. И слышится сверху ласковое: — Упадешь ведь… — на какое-то время Дмитрий замолкает, — Ты это… Если не хочешь, то скажи об этом сейчас, чтобы я тебя до отеля довел и оставил, отсыпаться будешь. Яр на него глазами «ты-че-охуел» и «да-ладно…» смотрит. А тот снова дергает краешком губ, ухмыляясь. И почти внезапно притягивает Яра к себе еще ближе: — Не хочу на себя такую ответственность брать, — жаркий шепот над самым ухом заставляет вздрогнуть, затаить дыхание. — А то вдруг ты распереживаешься… — он произносит с упором на последнее слово, почти тут же отстраняясь. Это… Так интимно по-пидорски, что Яр аж дышать на какие-то мгновения забывает. Его прошибает горячей волной мурашек. Ему хо-ро-шо от этих слов. Остатки мозгов очевидно вылетают в трубу, и он еще одну бесконечную секунду млеет в крепких объятиях. Но, мгновение спустя, приходит в себя и как сцапанный зверек начинает выдираться из тисков. — Ты че блин делаешь? — голос предательски срывается. Мужчина послушно отпускает его, продолжая только за плечо держать. — Неженка… — он любовно фыркает, скашивая глаза на Яра. Тот аж столбенеет на секунду. Не. Ну это вообще хамство первой степени и в то же время… Так отчаянно стыдно от этого становится что Яра прорывает: — Сука. Блять. Пусти, нахуй… — он не слишком уверенно пытается выдраться окончательно, матерясь и извергая тонну междометий, но по итогу просто тыкает кулаком в бок Дмитрия. — Ты всегда материшься, когда стесняешься? Тот снова только смеется. Бесит. До звездочек в глазах бесит. Потому что Дмитрий совершенно явно пытается его из себя вывести. И это пьянит. Пьянит чувством ведомости, ощущением полной подвластности. Ему нравится. Ему то самое плохорошо. Ему еще хочется. Еще десять шагов. И еще. Держитесь, сударь, вам еще секс предстоит. И вот уж кто-кто, а Яров организм к этому кажется не готов. Но отступать, если не поздно, то по крайней мере несколько не в кассу… Неожиданно Дмитрий хватает его за грудки, вжимая в стену дома. — Ты уж определись, мне ждать чего-то или нет, — его лицо становится серьезным, почти озлобленным, но уже через секунду на бледных губах расцветает привычная ухмылка, и он отпускает Яра… Тот, так и не успевший вздохнуть, валится на землю. Дмитрий смеряет его оценивающим взглядом, разворачивается и продолжает идти в прежнем направлении. Яра не хватает даже на сдавленное: «эй!». Цепляясь за стенку, он предпринимает героическую попытку встать. Получается раз на третий. Пыхтя и матюкаясь, он цепляется за неровности в стене. Пальцы больно соскальзывают. Наконец он становится в более-менее человеческую позу. — Сука…- особо не надеясь, что остановившийся в десяти метрах Дмитрий услышал его посыл, Яр первые неуверенные шаги делает. Получается на удивление удачно. Сцепив зубы он так и ползет вдоль стеночки, к глумливо улыбающемуся Дмитрию. Стена кончается практически неожиданно, Яру по инерции удается пройти еще пару метров, но коленки окончательно подгибаются и он, как подкошенный валится на асфальт. Полежав так с минуту, Яр переваливается на спину. — Ну чего, отрубился? Яр поворачивает голову в его сторону. — Нахуй иди, а? Цыкнув, Дмитрий наклоняется, помогая Яру подняться. — Я все-таки жду твоего ответа, — он снова серьезнеет. — Так я вроде не возражал. — Это другое, — снова оплетая его плечи рукой, мужчина медленно делает несколько шагов, осторожно придерживая Яра. А тот плавится, как свечечка все сползти вниз норовит. Ваще красота. Только об этом и мечталось. — Да выеби меня уже просто, а? — Яр пьяненько хихикает, поднимая взгляд. Яр вообще что-либо отфильтровать не успевает, и с удивлением обнаруживает себя в большом светлом холле, около стойки ресепшена. Дмитрий рядом что-то бойко и самую малость заигрывающе объясняет сидящей там женщине. А Яра уносит вообще куда-то не туда. Он к Дмитрию жаться начинает, ластиться, в плечо нежно лбом утыкается и хихикает. — А это… — до него доносится полный сомнений голос секретарши. — Мой сын, — мужчина аккуратно отодвигает голову Яра. А того едва на хохот не пробирает, Яр прикрывает рот ладошкой. — Вам две кровати? — Можно и одну, — Дмитрий продолжает лучезарно улыбаться. — Мы очень близки! — Яр уже откровенно смеясь встревает, всем корпусом вперед подаваясь. — Вроде того, — мужчина, как будто бы виновато плечами пожимает. Яра несет уже абсолютно откровенно, он даже не пытается контролировать, что говорит. Какая разница, в конце-то концов, что эта тетка подумает? — Папочка, мне так тебя не хватало в детстве! Под напряженным взглядом хостеса Дмитрий берет ключ, и мягко обняв Яра за плечо уводит за собой.***
На кухне было тепло. Ага. В отличии от улицы. Ноябрь разыгрался не на шутку, поливая жителей усть-кукуйска всем чем только можно. Швырял остатки листьев под ноги, по утрам подмораживал лужи, превращая их в эдакий закос на гололед. Наружу не хотелось, почти смертельно. Но из плюсов, пожалуй, был тот факт, что сегодня — выходной. А значит можно спокойно отсидеться дома. И друзей можно позвать на чашечку чая, в конце-то концов, ни от кого не убудет. Валя флегматично сахар в чашке уже минут пять перемешивал, а Юля, обхватив кружку двумя руками аккуратно отхлебывала кипяток. Тот еще «адепт плазмы». Ну вот не проще ли холодной водой разбавить? Нет же. Хотя, какая в общем-то разница? Разговор шел ни о чем и обо всем одновременно. Очень удачно флер некого духовного интима ложился на полутьму кухни, слабый свет настольной лампы и серые тучи на улице. Было уютно. — Ну вот ты мне объясни, на кой нужны постоянные отношения? Юля усмехается. Валя всегда был из этих — неизлечимо свободных. Все бы отдал, лишь бы никому не быть обязанным. Своя логика в этом, конечно, имелась. Но идей о том, что вероятно Вале рано или, скорее уж поздно, такими темпами, захочется свить семейное гнездышко, Юля не оставляла. — Кому-то нужны. Да и тебе не помешало бы. Любовь, свадьба, дети, все дела… Валя на нее со скептической лыбой смотрит. Любуется, на самом-то деле. И пускай что не вместе они уже года два как. Было ведь дело. Но меньше всего на свете хочется принимать тот факт, что тех самых долгосрочных отношений хочется с собеседником, который, как не прискорбно, уже состоит в отношениях. В общем-то Валя не особо страдал по этому поводу. Ну да, было такое, была влюбленность. Но в общем и целом-то прошло все. И помидоры завяли. Все. Есть теперь только «она», «он», и странная дружба с элементами секса. Вале на самом-то деле хватало. Он смеется, громко, искренне, наконец чай отпивая: — Замечу, что ребенок у меня уже есть, и это без свадеб и любви. Мне его выше головы хватает. Нет уж, спасибо. — Ну, справедливости ради, вы не очень-то с ним и общаетесь… — Юля аккуратно дергает плечами. — Кстати о ребенке, где он? — Не знаю, если честно… — Валя плечами пожимает и за сигареткой тянется. Юля нервно косится на лежащий на столе мобильник. — Я до него все утро дозвониться не могу… И… — она оборачивается, — дома его, судя по всему не было. По спине пробегает едкий холодок. Последняя картина с его участием выглядела, как в стельку пьяный Яр тупо пялящий в барную стойку. А, ну и конечно недовольное Гошино ебло. — К слову, дорогая, — Валя конец сигареты подпаливает. — Это тебя надо спрашивать, где он. Ты ж с ним вчера уходила. Где ты его оставила? Валя говорит, в общем-то беззлобно, кажется даже не особо волнуясь. Привык, поди, к вечно пропадающему племяннику. Да к нему сложно было бы не привыкнуть. К такому вечно огрызающемуся, нелюдимому. Юля губы стискивает и взгляд отводит. — В баре. Она выглядит сейчас, как нашкодившая пятиклассница в кабинете директора. И никаких пошлостей. Просто сравнение. — Ты серьезно? — Валя хмурится, медленно выдыхая дым. Юля кивает. — Знаешь, я не сомневался в твоих воспитательных способностях до этого дня… Что тебя вообще сподвигло оставить в баре смазливого пидорковатого мальчика?.. Юля как-то сама в себя вжимается и как будто даже меньше места занимать начинает: — Он сам попросил… — и звучит это ой-как неубедительно. — А ты его побольше слушай, — Валя все еще расслаблен, Валя шутит, хотя, кажется, и сам начал воспринимать весь трагизм сложившейся ситуации. — Его там щас в лучшем случае выебали, а в худшем расчленили. — Это хороший бар, правда… — Юля взгляд прячет. Оправдывается. Но если правде в глаза посмотреть? Яр ведь действительно этого хотел, хотел до такого, что сама Юля прогнулась и сдалась. Но разве Вале это объяснишь? Да, он все еще считает Яра умным и не по годам самостоятельным… Но не до такой степени. — Значит его хорошо расчленили, я тебя поздравляю! Юль, мне уже начинать по моргам звонить, или как? — сквозь привычный, непробиваемый слой юмора начинает сквозить неподдельное беспокойство. — Слушай, а с каких пор ты стал о нем так беспокоиться? На этот раз Юля воинственно вскидывает голову, почти со злостью смотря на Валю. И это очень хороший вопрос, который, пожалуй, стоило задать давно. Тот только руками разводит: — Вот примерно с этих. До этого он не оставался один, ночью, в сомнительном баре, не находишь? Ты почему его домой не отправила? — Ну мне пора было идти… Он захотел еще остаться… Я думала он напьется и домой придет. — Это я понимаю. Но объясни мне, на кой вы вообще все это затеяли? Я бы ему и сам все купил… — Ага. Конечно. Ты тут трахался с очередной бабой… Юля огрызается. Как же все просто в Валиной системе координат! Закачаешься! И речь здесь не только про выпивку. А, например, про игнор. Яр особо на эту тему не распространялся — Юля и сама все видела. И молчаливого Валю. Умного, замечательного, но отвратительно исполняющего роль опекуна. Видела Яра, понурого, влюбленного, чуть живого от счастья, когда дядюшка снисходил до общения с ним. И абсолютно убитого все остальное время. — То есть дайте мальчику трахнуться самому? — Валя бровь поднимает, туша сигарету о дно пепельницы. — Нет. Я о том, что в вашей компании ему было бы достаточно неприятно находиться, как считаешь? — Сказал бы, если неприятно… Валя смотрит на нее в упор, глаз не отводит. Серьезный. И красивый. Нихуя не удивительно, что мальчик на такого запал. Точнее, как… Удивительно, наверное, это ведь родственник. Но при такой «глубине» взаимодействия… Ведь Валя для него стал все равно что чужой. Вот и получилось так, как получилось. — Не сказал бы, я его лучше знаю. Юля говорит это почти со злостью. — Это с каких пор? — С тех самых, когда ты на него забил и углубился в изучение женских тел. — Я не понял, это наезд? — Валя невесело усмехается. Ответить Юля не успевает. Скрежет ключа разбивает весь спор на мелкие детали. Она только облегченно выдыхает и принимает чуть более расслабленную позу. Из коридора слышится вялая матершина и скрип половиц. — Драсте! — из-за поворота выныривает чуть помятый Яр. — Явился! — Юля вскакивает и к Ярику подходит. Двумя пальцами за ухо цепляет, — Ты почему на звонки не отвечал? А, ребенок? Яр плечами пожимает, бухаясь на диван: — У меня телефон на беззвучном стоял… — Я тебе знаешь куда этот беззвучный режим… — Юля шутливо замахивается, ту же руку отпуская. Сама ведь знала на что шла, и пускай что Яр еблан и звук отключил. Стопроц все равно бы нервничала. — К слову, милый мой, тебя там никто не склеил, случайно? — Валя усмехается, чай отпивая. — Что ты… — Яр хмыкает. — Там одни старушки были. Свои последние дни провожая коньячком. И вот ведь слепой увидит, что пиздит, но не очевидно же, в чем именно. Это, пожалуй, успокаивает Валю до нужной степени. Хорошо ведь, что мальчик шутит. Значит ничего страшного произойти не должно было. А Яр сидит с лицом пиздабола и лыбится во все тридцать два. — А спал ты, позволь спросить, где? — А я не спал, — он потягивается. — Поэтому, по-братски, свалите отсюда… Валя только головой качает, вставая из-за стола. — Пойдем Юль, нам тут не рады. Когда он проходит мимо нее, Юля мягко целует мужчину в щеку. — Иди, дорогой, я щас приду. Когда Валя скрывается за поворотом коридора, она наклоняется над Яром: — А теперь серьезно. Что было? — Что было? — Яр улыбается, рушась на бок. — Мне шикарно отсасывал шикарный мужик в шикарном отеле. Этого тебе будет достаточно. Юля задумчиво кивает: — Да… Это, кажется, исчерпывающе… — она разгибается еще раз кивая. — Поздравляю. И вот хер пойми, правильно это было или нет. Яр доволен, и это, наверное, главное.