♪ Леша Свик — Ненормальная
Эта ночь будет вся для тебя
А в Москве не горят звезды
Но сгорают люди дотла
15 МИНУТ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ЭКЗАМЕНА — Первый раз… я хочу показать, как это могло бы быть… Кожа горит в том месте, где он касается. Подушечки пальцев невесомо гладят шею у сонной артерии. Наверняка чувствуя, с какой скоростью бьется пульс. — А… — от нежности прикосновений дыхание сбивается — … выпускной? — Во-первых… я тоже люблю тебя сейчас. А во-вторых… нам нужны компромиссы. Пусть будут экзамены — этого хватит. В такие моменты его голос — тихое, мягкое, обволакивающее мурлыканье. Ласковое. Как пальцы, путешествующие вдоль вены — от уха до ключицы. — Компромисс — это ни тебе, ни мне. Никто не выигрывает, — как можно мыслить трезво, когда он прикасается так? — Ну, почему? Как раз наоборот. Выигрывают оба. Каждый получает то, что хочет. Она не отвечает. Нет желания спорить ни с ним, ни с самой собой. Да и причин для споров больше нет. Разве что… — Лен … мне остановиться? ТРИ НЕДЕЛИ НАЗАД Лена ушла. Ну, конечно, ушла — не стоило надеяться, что она останется и будет ждать его после всего, что он наговорил. Как только тошнота немного отпустила, Степнов помог ей сесть на скамейку. — Я за водой до столовой. Три минуты посидишь? Лена не отвечает, просто кивает. Но ему хватает двух минут — а ей, видимо, одной. Потому что прямо сейчас скамейка пустая. Виктор садится на место, где она сидела, ставит рядом пластиковую бутылку. Откидывается, чувствуя спиной жесткие деревяшки, прикрывает глаза. Майский ветер ласкает кожу, освежая мысли и эмоции, но соображать трудно — в голове манная каша. — Виктор Михайлович?! Ну, конечно. Тебя сейчас не хватает. — Гуцулов? — А-а, слушайте… вы тут не видели… — Видел. Ушла уже. После того взрыва перед Ленкиным дедом, а потом и перед самой Леной, сил на эмоции не осталось. Игорь тоже выглядит не очень. Друзья по несчастью, блин. — Мм. Понятно, — Игорь садится рядом. Дергает коленом. Да не тряси ты скамейку. — Слушайте, можно к вам не как к учителю обратиться? — Ну, попробуй. — Как вы тут оказались? — Случайно. А ты? — А я должен был минут 15 назад прийти, но поссорился с Зеленовой. — Ты козел, Гуцулов. Нельзя с двумя девушками отношения строить. — О, Виктор Михайлович, не в бровь, а в глаз, да? Вот наглец. — Не заговаривайся совсем уж. — Да просто … и вы туда же. Полина тоже придумала хрень какую-то. Игорь ведет себя не так, как должен. Не так, как Степнов себе это представлял. — Слушай, Игорь, я тоже к тебе сейчас не как к ученику обращаюсь. Ты можешь объяснить, что вчера произошло? Вот эта фирменная Гуцуловская ухмылочка его и бесит постоянно. Хитрый пацан. До безумия хитрый. — Знаете, мне физру сдавать надо. Собираюсь на бюджет попасть в Академию физической культуры. Если расскажу, не завалите? Даже так? Виктор думал, что Гуцулов начнет торговаться за оценку. Возможно, парень не такой конченный, каким старается показаться. Еще и собрался в тот самый университет. Да-а. У вас вкусы не только на девушек совпадают. Степнов улыбается. — Посмотрим, как ты сдашь. — Я не знаю, с чего начать, но… и вы, Виктор Михайлович, козел.***
Спустя 10 минут Степнова тоже тошнит — от самого себя. Козел — это очень мягко сказано. Игорь наверняка мог бы выразиться похлеще. А еще он больше никогда не сможет относиться к Гуцулову, как раньше. — Спасибо. И за правду, и за то, что помог ей. — Виктор Михайлович, еще кое-что. Вы должны знать. Ну, что еще? — Мне с Ленкой весело и прикольно. Типа, как с Тохой, ну с Маркиным. Как с другом детства. Она замечательная и точно стоит того, чтобы меняться. Понимаете? Может быть, начинаю понимать. Стоит того, чтобы меняться. — Практика у тебя отличная. Теорию подтяни для бюджета. И в академии в сборной если играть сможешь, то стипендию повышенную дадут, — Степнов встает с лавки. — А вы откуда знаете? — Да так… а если вытянешь на капитана, то еще накинут сверху. Только смотри, это уже не сболтни никому. Сегодня он обещал Свете поход в кафе — кажется, свидание придется отменить.***
Сказать Светочке правду не получается — как только он заходит в библиотеку, девушка бросается на него. Обнимает и прижимается. Плачет. Говорит что-то про то, что она все понимает. Что ее любви хватит на них двоих. Что им надо уволиться сейчас же. Что так будет лучше. Что здесь им всегда будут мешать. Вот же блин. В этот момент он понимает: быть хорошим для всех не получится. Для Лены он уже стал законченным козлом. И теперь он должен стать козлом для Светланы Михайловны. Как же сложно.***
В какой-то из дней Рассказов приходит в спортзал. Они сидят после уроков здесь, потому что Степнов затянул с заполнением журналов. Людмила Федоровна уже ждет пару дней. Раньше она бы устроила жуткий скандал по этому поводу — сейчас только напомнила о сроках. Видимо, Шинский хорошо на нее влияет. … стоит того, чтобы меняться… Кто бы подумал, что Людмила Федоровна так изменится из-за любви. Любовь. Борзова. Пока он витает в облаках вместо проверки оценок и посещаемости, Игорь сидит на одном из козлов и отбивает мяч от пола. Вот-вот упустит его, кстати. Историк настойчиво продолжает давить на больное. — Але, Вить! Ты меня слышишь? — Да. — Степнов, я тебя как человека прошу, поговори ты с ней. Он про невесту. Про Светочку. Этот разговор повторяется ежедневно. Рассказов — самый доставучий друг из всех, кого можно представить. — Не могу. — Да почему? — Она же как ребенок! Сколько раз ее бросали? И если еще и я это сделаю… — Вить, то Лена у тебя ребенок, то Света. Как думаешь, не подозрительно ли? , — поменьше иронии, Игорь Ильич. Вам не идет. — Лена не такой ребенок, как оказалось. Рассказов все-таки упускает мяч, пока поправляет очки. — Ого, прогресс, Вить. Тем боле, раз ты так прозрел… не тяни до последнего. — Она меня прибьет, точно. — И правильно сделает. Я б тоже прибил. А суд ее оправдает. Хотя знаешь… Света тебя не добьет, сил не хватит. А вот Кулемина может. И хорошо было бы — если б треснула тебя, дурь может выбила бы. Ха, да она уже несколько раз пыталась. Причем еще классе в 10 мячом чуть по голове не зарядила. И как ты только помнишь это? — Она уже треснула. Да так, что не оправиться.***
Не смотря на желание все исправить, Лена поступает совершенно наоборот. Впервые она решает отпустить ситуацию на самотек. Расслабиться. Это оказывается тяжело — плыть по течению. Она привыкла грести против. С самого детства Лена только и делала, что что-то исправляла, за что-то несла ответственность, что-то контролировала. Просто ребенком всегда слышала это «быстрее-выше-сильнее». Вечное «Кулемина? А не внучка ли того самого….?», «Ого! Твои предки за границей работают? Крутые!». Ей всегда казалось, что нужно быть, как минимум, не хуже. Первое, что она делает — больше не пытается всем помочь. Лена знает, что Аня, Нюта и Белута устроили любовный треугольник. Видит, как Наташа лезет в эту историю с желанием разобраться, кто прав, кто виноват. Но Лена в этот раз остается в стороне. Они разберутся сами и лучше, если ребята сделают это без посторонней «помощи». Лена не лезет к Гуцулу с расспросами про Полину, не пробует поговорить с Женей, чтоб Игоря взяли обратно на работу в кафе. Гуцул тоже сам разберется. И хотя руки чешутся схватить Женьку и отвести ее в угол, чтоб все уладить, Лена не делает ничего. Гуцул воровал. Его уволили. Он неглупый парень и обязательно вынесет урок из этой истории. Лена просто поддержит его и будет рядом. Когда Игоря все-таки берут обратно, Лена убеждается, что в этот раз приняла верное решение. И, конечно, Лена больше не подходит к Виктору Михайловичу, но опять начинает ходить на физкультуру. Она как будто отдала ему мяч добровольно и … они больше не играют друг против друга. Они в одной команде. Он может попасть в корзину сам. Но придется постараться. И даже несмотря на то, что времени у него осталось совсем мало — Лена не делает ничего. ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД — Да, мам, супер! Спасибо! Поступление сразу после выпускного. А после двадцатых чисел — никаких планов. — Не, с девчонками будем вместе. Никаких ребят. — Да, как-то не сложилось. — Мам, хватит! Слушай, мне пора. Привет папе и братику. Да, деду передам. Пока-пока. Лена убирает телефон от уха только после того, как слышит короткие гудки. Она лежит, закопавшись в подушки и одеяло — май выдался прохладным. Утро субботы началось со звонка от мамы. Родители предлагают погостить у них после выпускного. Спрашивают про даты. Пару недель назад у нее вообще-то были планы на июнь. А теперь она с радостью улетит хоть сразу после выпускного, потому что, кажется, Степнов так и не осмелится ни на что большее, чем полуобъятия на заднем дворе школы.***
Когда в Москву возвращается Лерка, чтоб сдать экзамены, Лена больше не чувствует себя одинокой. У нее есть двое настоящих друзей — Гуцул и Лера. Новикова как-то показывает ей журнал с вопросом, что надо было сделать на физре, чтоб получить единицу? Но Лене бросается в глаза не единица — кол перекрыт несколькими пятерками. И ни одной отметки о пропуске. У Гуцула таже картина. Даже на одну пятерку больше. Лена прикусывает нижнюю губу, но уголки предательски ползут вверх.***
Звонок в дверь заставляет Петра Никаноровича отвлечься от печатной машинки. Жаль — мысль так хорошо шла. Слова сами появлялись в голове и сразу переносились на бумагу. Писатель быстро встает и идет к двери. Вдруг Лена сегодня пришла раньше обычного? Хотя она всегда пользовалась ключами. Может случилось что? На пороге не внучка. У входа стоит молодой мужчина. Смотрит в пол, закусывает губу. — Виктор? Взгляд голубых глаз исподлобья. Как нашкодивший пацан, которого поймали родители. — Здравствуйте, — он глубоко вдыхает, — Петр Никанорович, я прощение пришел попросить. Если можете — не держите зла. Вы же знаете, я вас очень уважаю. А тогда, ну… просто вы под горячую руку попали. И я вам тут принес кое-что, — теперь он улыбается и протягивает бежевую коробку и небольшую красивую стеклянную баночку, — а то вы когда пишите, поесть забываете. Зеленый чай с добавками и пирожные, посыпанные дробленым орехом — те, которые внучка любит с детства. Витя-Витя. — Ну, проходи, раздевайся. Что у порога стоять? — Только если Ленки дома нет. — Нет ее, не пришла еще. Виктор скидывает легкую ветровку и идет вслед за писателем. — Я, Вить, и не подозревал, что ты такой эмоциональный, — они усаживаются в зале. Петр Никанорович — за рабочий стол, а Степнов на диван, — Но, видимо, причины были, да? — Конечно, я просто… вы там столько всего сказали, — он будто прерывает сам себя и перестраивается на ходу, — ну, знаете, от невесты просили отказаться… я же слово дал… а крепче моего слова не бывает. Петр Никанорович улыбается и по-доброму усмехается. Степнов так забавно упрямится, но уже и сам не верит в свои слова. — А мне тогда показалось, что ты ахинею несешь. Вбил себе в голову ерунду и ничего слышать не хочешь. — Это не ерунда. Это принципы. Лена, когда упрямится, тоже так губы надувает. Писатель смотрит на молодого человека и думает о том, что иногда молодость слепа и глуха больше, чем старость. — Ты погоди, послушай, Виктор. Я об этом много размышлял. Принципы — это хорошо. Это стержень. Но вот сейчас — это та самая ситуация, когда надо им следовать? Сейчас от них хоть кому-то лучше? , — Степнов только открывает рот, — не отвечай. Это твое дело, не я тебе судья. Решай все сам. — Спасибо. Петр Никанорович, можно я к вам иногда приходить буду? — Конечно, Вить. — Только мне с Ленкой пересекаться нельзя. Какие же они глупые. Что Лена, что Виктор. — Знаете, я столько всего ей наговорил. Сам себя бы не простил… О, а вот поучительная история о любви и прощении у писателя есть в запасе. Только нельзя называть имен. Шинский просил в романе их поменять, чтоб никто и никогда не узнал. — Давай-ка я тебе пока расскажу о своем новом романе. Так увлекся, оторваться не могу. — О чем он? Фантастика? Виктору полезно это услышать. Было бы еще полезнее поговорить с героями лично. Тем более, что он пересекается с ними каждый день, даже не подозревая. — Нет, о настоящей любви. Историю раздобыл изумительную, реальную — жизнь иногда такие сюжеты закручивает, фантастике и не снилось. Фабула тебе понравится. Представляешь… , — Петр Никанорович и сам не замечает, как воодушевленно начинает рассказывать, размахивая руками, — он отказался от любви ради высокой цели, ради пользы для общества, бросил ее, уехал на другой конец земли, нес службу. Пытался построить жизнь без нее, а через много лет чувства не просто возродились, они будто усилились в несколько раз. И он вернулся к ней. Только вот упущенное время уже не вернуть. — Это точно реальная история? — Да, Вить! Я даже с героями познакомился. Но имен не могу назвать. Можешь что угодно спрашивать, увидишь, я на все вопросы смогу ответить. — Я верю вам. Только… Петр Никанорович, а конец какой? Она его простила? Ох, Степнов. Писатель улыбается, когда отвечает. — Простила, конечно. Не сразу, но простила. Понимаешь… чувства, настоящие чувства, все равно рано или поздно возьмут свое.***
— Дедуль, спаси-и-бо! То, что нужно! Я сто лет сладкое не ела, — Лена заходит в зал с пирожным в руках. Останавливается у входа, облокачиваясь плечом об арку. Петр Никанорович улыбается. — А чай видела? — Ага, с земляникой. Заваривается стоит. Ты когда в магазин сходить успел? — Так это не я купил. Это Витя принес, — одно имя и внучка перестает жевать. Уходит на кухню. Через пару секунд возвращается с пустыми руками. — А чего это твой Витя тебе продукты таскает? — Не таскает он ничего. Приходил извиниться за ссору и принес вот подарочек. В Лене, видимо, сражаются разные эмоции — она засовывает руки в карманы джинс, мастерски прячет улыбку, но дед знает ее с пеленок. И выходки Ленкины выучил за эти два года. — Дед, а что ты ему сказал? Из-за чего вы поссорились? — Ну, как что? Правду. Что он дурью страдает, что ты с мальчиком бывшим связалась… — Прямо так и сказал? — Я не помню уже точные слова… а тебе зачем? — Дед, ты только не обижайся, но не лезь больше, хорошо? — Леночка, как я могу? Вы же творите не понятно что. Сами себе хуже делаете. — Дед, в конце концов, ошибки всем свойственны. Особенно молодым, да? Мы сами разберемся — внучка подходит ближе и садится на диван. На тоже место, где пару часов назад сидел Виктор. — Слушай, а расскажи, что ты сейчас пишешь? — Ой, Леночка. Тебе тоже понравится, — дед улыбается еще шире.***
— Игорек, выручай! Ты же точно что-нибудь придумаешь? Рассказов сидел в учительской и никого не трогал. Спокойно проверял контрольные работы 9Б, когда в кабинет влетел Степнов. И уже пять минут Виктор уговаривал его на очередную авантюру. А Игорь Ильич не мог не согласится. Степнов со своими идеями в гроб его сведет. То ключи у Борзовой воровали и дубликаты делали, то с Яной спектакль для всего коллектива устраивали, то охранника усыпляли, то прикрывали друг друга на уроках. Да, друг, преподаватели из нас так себе. — Вить, почему нельзя просто поговорить с человеком? — Потому что я не хочу причинять кому-то боль. Надо, чтоб она сама меня бросила. И побыстрее. — Я даже не знаю… ты ее как приворожил. — Значит надо отворожить! Хм. А это мысль. Клин клином, как известно, вышибают. — Знаешь, Степнов. А может ты и прав. Пока тебя в школе не было, она с Милославским встречалась. И он до сих пор по ней сохнет. Надо их подтолкнуть друг к другу. — Ты гений! Гений, Игорь! Гениальная сваха, я бы сказал, — если Степнов не прекратит так радоваться и смеяться, Рассказов больше не будет выручать его. — Ты подожди пока хвалить. Это с Яной было просто все организовать. Покривлялись перед коллегами и все. А тут чувства настоящие… Света так просто не перестроится. И вообще, Вить, сколько можно влипать в любовное д… истории? — Скажи это. — Что? — Дерьмо. — Нет. — В учительской нет детей и… — А как дела с Леной? Бля. Смех тут же улетучился.***
Имя «Лена» действует безотказно — Степнов мигом успокаивается. Садится на диван, складывает руки на груди. Отлично, у Игоря есть минут пять спокойствия и тишины. Осталось проверить три контрольные. — Мы не разговаривали после моего… после того, как я кое-что ей наговорил. — Угу. — Не хочу больше трепать ей нервы. Сначала надо разобраться со Светочкой — поэтому и нужно успеть до выпускного. Лена заслужила… даже не знаю… чтоб все было нормально. И я хочу извиниться зная, что … больше не надо будет просить ее ждать. Рассказов аж отрывается от листа с явно списанным ответом. Начинает копошиться в бумагах. — Да где она? — Кто? — Красная ручка. Мы же в учительской. Здесь должно быть много красных ручек. — Что, двойку кому-то влепишь? — Нет. Обведу красным этот день в календаре. — Зачем? — Сегодня день икс, Вить. Твое первое здравое, адекватное, взрослое решение за последние несколько месяцев. Поздравляю! Теперь смеется Рассказов — Степнов только закатывает глаза. НЕДЕЛЮ НАЗАД — Кулемина, ты не поверишь! Гуцул стоит посреди ее комнаты с таким довольно-счастливым выражением лица, что ее невольно начинает пробирать смех. Она сидит на диване, наблюдая, как Игорь выделывается и нагнетает с ожиданием. — Говори уже, не тяни. — Готова? — Гуцул делает вид, что бьет в импровизированный барабаны, — свет, фанфары, звук? — Говори! — Мне пригласили учиться в Гнесинку!!! Ого! — Поздравляю! Ну, welcome to the club, новая Ранетка! — Прикинь, меня! Я в ахуе. Я ж в физкультурный собирался. А тут так резко все меняется. — Зато сможем учиться вместе. Лерка-то в Лондон укатит в сентябре. — Лен, не знаю. В физкультурном я на бюджет прохожу и там со стипендией проще. А тут … я ж не Ранетка, чтоб все привилегии иметь. У меня всего одна песня выстрелила. Если не вытяну, пойду на очно-заочное и работать в кафе буду. — У тебя есть еще время определиться. Завтра на консультацию, кстати, по физре идти. Помнишь? — Да, э-э… точно. Гуцул врет. — А что так не уверенно? Боишься, что Степнов, как в старые-добрые, втащит? — Ничего я не боюсь! Он вообще нормальный мужик, как оказалось! Если Гуцул был в ахуе от Гнесинки, то Лена ахуела прямо сейчас. — Эта новость даже круче, чем твое вероятное поступление в музыкалку. И когда это «оказалось»? — Да так… Лен, не приставай, а? И вообще. Мне помнить не обязательно. Главное, что ты помнишь, а у меня есть друг, который пнет, — Лена закатывает глаза и улыбается. — И что Зеленова только в таком раздолбае нашла? Теперь смеется Игорь. — Ну, я б сказал, но ты еще маленькая, неадекватно реагируешь на слово на букву ч… — в этот момент Лена прикусывает губу, чтоб не прокомментировать, — так что-о-о… пусть будет харизма, Кулемина.***
Ленка смотрит на учителя всю консультацию. Она хоть понимает, как палится? Вчера Игорь считал, что Кулемина — мелкая для таких разговоров. Но, может, он ошибся? Охуеть. Они точно спали. Эти двое сидят на скамейке очень близко друг к другу — Ленка постоянно смотрит вбок, иногда переводя взгляд в пол, видимо, понимая, что надо хотя бы моргать. Степнов наоборот — вообще на нее не смотрит, уткнувшись в билеты. Да, спали. Ну, или были близки к этому. Гуцул сидит напротив парочки, устроившись на козле. Наблюдает за ними, периодически подкалывая Степнова под недовольные взгляды Кулеминой. С удивлением замечая, что тот не сильно-то реагирует. Ребята, вам надо поговорить. Когда консультация заканчивается, Лена вылетает из зала первая. Отлично. — Виктор Михайлович! — Что? Хочешь еще что-то спросить? — Да не. А у вас есть запасные ключи от спортзала? Дядя Петя просил узнать, а то он инвентаризацию под конец года делает. — Скажи, что запасной комплект, который он давно выдавал, есть. — А, ага. Хорошо. Ну, вы ему их отдайте обратно. Он будет проверять… 30 мая. В день экзамена. ЭКЗАМЕН Перед экзаменом в спортзал заваливаются две баскетбольные команды и сборная легкоатлетов. Ребята радостно галдят, шумно что-то обсуждают, улыбаются и передают друг другу в руки какой-то конверт. Он смотрит на этот концерт с интересом. Что происходит? — Так, короче! Давайте я! — в центр выходит новый капитан мужской команды. Паренек из 10Б, Самохвалов Степан. Виктор присаживается на стоящий рядом стол. Обводит еще раз взглядом толпу, замечая, что тут все, кроме Кулеминой. Даже Гуцул пришел — стоит и улыбается вместе с ребятами. — Вы что, все пришли на экзамен? Игорь, твоя команда поддержки? — Не, это к вам, Виктор Михайлович! — Гуцул кричит, но в центр не выходит. — Степ, ну начинай, — кто-то из девчонок кричит одновременно с Гуцуловым. — Виктор Михайлович, в общем… мы знаем, что вы с нами больше не останетесь! Знаем, что вы увольняетесь после окончания экзаменов. Вы когда в апреле вернулись, мы вам все вместе подарок решили выбрать… а потом узнали, что вы ненадолго… и вот, — Степан подходит ближе и протягивает конверт, — подарить решили под конец. Прощальный, так сказать, от всех нас. Спасибо вам за все. За кубки, за медали, за поддержку, за то, что научили идти к своим целям и мечтам. За то, что показали, как важно не бояться. За все уроки. За все, Виктор Михайлович! Надеемся, вам понравится наш подарок! — А открывайте сейчас, Виктор Михайлович! , — кто-то один выкрикивает и вся толпа поддерживает. Ну, ему и самому интересно, что они придумали. Что можно упаковать для тренера в такой маленький конверт? Не деньги же они ему принесли? Отрывает верх и … пиздец. Билеты. Два. До Питера. На июнь. Сердце стучит быстрее. Он не верит глазам. Когда ты успела… — Виктор Михайлович, а еще мы знаем, что вы женитесь! Это вам с невестой. Ну как? Нравится? — В апреле, говорите, выбирали?.. — Да-да! Нам тогда еще Кулемина предложила эту идею кажется. Говорила, типа точно знает, что вам понравится, — … прости меня… — Ну, Ленка умеет убеждать короче. А вы ей еще тогда сказали, да? Про свадьбу? В горле ком. Говорить слишком трудно. Он прокашливается перед тем, как ответить. — Да. Да, Степ, сказал… — смотрит на них, понимая, что будет скучать, — спасибо вам!***
Вот и все. Конец. И ничего не изменилось. Лена одна сидит в женской раздевалке, прислонившись спиной к своему шкафчику. Рассматривает родные зеркала, стенку с крючками, лавочки. Прощается. Столько тут всего было — не вспомнить. После экзамена она переоденется здесь последний раз. И все… больше не вернется. Больше никаких сплетен о мальчишках в дальнем углу. Никаких перешептываний. Запахов девчачьих дезодорантов вперемешку с дешевыми духами. Никаких праздников после очередных побед на соревнованиях. Как быстро. Позавчера же был март. Они лежали в ванне, не думая ни о чем, кроме них самих. А вчера был апрель. Они ссорились. Когда наступил май? Когда они разбежались? Лена уже переоделась в спортивную одежду, но не готова выйти в спортзал. Столкнуться с ним — в очередной раз понять, что это конец не только ее учебы. Интересно, что там с его клубом? Это больше не ее дело. Получил ли он подарок от ребят? Это тоже уже не ее дело. Она без пяти минут закончила школу. А он женится. Лена последний раз обводит взглядом раздевалку и поднимается с лавочки. Почему-то в горле ком застревает. Соберись. У него осталось всего два часа — теперь точно ничего не поменяется.***
Экзамен проходит слишком быстро. Все как в тумане. Она смутно помнит, что перед приходом Савченко Виктор Михайлович предлагал поставить им пятерки просто так. Потом были какие-то вопросы… билет… она что-то делала с мячом. Все это время Лена не может избавиться от ощущения финала. Самого печального конца, который они только могли разыграть. Но если на консультации он вообще не смотрел в ее сторону, то сейчас Лена отчетливо чувствует на себе взгляд. В конце Степнов закрывает глаза на косяк Гуцула с прыжком через козла. Просит прощение за что-то у Игоря, потом, кажется, у нее. И все! Все, блин! Что ж. У нее останутся хотя бы воспоминания. Жаль, что так мало.***
Лена понимает, что одновременно происходят две вещи — ручка двери в спортзал заклинила — дверь не открывается. Либо, вероятнее всего, она просто не успела ее открыть, потому что он ее догоняет. У самого выхода. — Лен, постой, — рука замирает на ручке, так и не опустив ее вниз до конца.***
Он не может просто отпустить ее сейчас. Ничего страшного не произойдет. Тебе просто нужно объяснить. Попробовать извиниться. Поговорить. Он хотел бы, чтоб вопрос со Светочкой был закрыт к моменту их разговора — но чувствовал, что оставить сейчас все, как есть, нельзя. Подлетает к Лене, когда она только дотрагивается до дверной ручки. Мысль о том, что двери в спортзал вообще не должны были быть закрыты, мелькает слишком быстро. Невозможно за нее ухватиться. — Лен, постой! — он не разворачивает ее к себе. Останавливается за спиной, — подожди. Не открывай, пожалуйста. Лена не убирает руку с чертовой ручки, но все-таки не уходит. — Леночка, мы можем поговорить? — Не поздновато? — Скорее рановато. ЧТО?! Ясно. Разговор закончится, так и не начавшись. — Нет, черт! Стой! Я не то имел ввиду! — она с силой дергает ручку вниз, — Лен, дай объяснить, — точно заклинило. Не открывается. Лена резко разворачивается, почти утыкаясь носом ему в грудь. Блин, не надо было этого делать. Она же чувствовала, как близко друг к другу они стоят. — Дверь не открывается. — Ты о чем? Лена немного откидывает голову назад. Смотрит ему в глаза. — Вить, дверь заперта.***
— Какого хрена?! Гуцул! Лена дергает ручку вниз и стучит в дверь. — Ты полный придурок! Открывай! — Гуцулов, ты что, окончательно спятил?! Голос за дверью слишком веселый. — Так, вы только не орите на меня, окей? Можете поорать друг на друга. Запасные ключи спер у дяди Пети, он заметит только минут через 30. Открыть изнутри не получится. Виктор Михайлович, вы ключи на столе оставили на экзамене. Их тоже спер, пока вы на Ленку отвлеклись. — Гуцул, обещаю, когда я отсюда выйду… — Лена покажет ему, что такое нокаут. — Виктор Михайлович, поговорите с ней! Вы же не такой при… — Игорь! — Короче, мне Белута звонил, нужно выйти, поболтать. Скоро вернусь, не скучайте.***
Лена злится. Стоит под дверью и злится. На Гуцула. Купидон нашелся. На Степнова — он вообще отошел от нее подальше и уселся на скамейку. Не делает ничего. Крутит мяч на пальце и будто отдыхает. Бесит. Ну, не будет же он дверь ломать? — Скажи, что у тебя есть еще один комплект. — А может правда поговорим? — Серьезно? Разве сейчас тот момент? Хер его знает, толи поздно, толи рано. Но никто из нас не сказал, что самое время. — Лен, ты же не собираешься сносить дверь? — Собираюсь. Не хочешь помочь? Он улыбается. — Нет. Но раз ты так хочешь уйти… я поищу ключи. Виктория Дмитриевна, кажется, делала еще один комплект. — Отлично, жду, — она опускается на скамейку.***
Твою мать! Если Степнов сломал себе что-нибудь, они даже не смогут выйти отсюда. Лена подрывается со скамейки, как только слышит грохот — сильный, гулкий. Будто кто-то полетел со стула или со стола. Или сам стол опрокинулся…. или… она забегает в тренерскую… успевает заметить, что стул и правда валяется на полу. Он дергает ее на себя, заставляя пройти чуть дальше в кабинет. Разворачивает. Захлопывает дверь и быстро проворачивает ключ. Кладет его в карман. — Очень смешно, Степнов. Вы просто идеальная пара с Гуцулом. — Ну, он подал мне идею. Супер. Отлично. Лена опирается спиной о ближайшую стенку шкафа. На самом деле, если отбросить злость на Игоря, то… все сложилось не так плохо. Степнов просто дотянул до финала игры — забил трехочковый на последней секунде. Как его любимые Химки в марте. — Хорошо. Давай поговорим.***
Мелькает мысль, что и тренерскую она видит последний раз — небольшое помещение, заставленное инвентарем, книгами по анатомии и физиологии, инструкциями по безопасности и золотистыми кубками. Все педантично расставлено по полкам, углам, столу. Лена слушает, не перебивая. Слушает и, кажется, понимает его. Понимает даже Светлану Михайловну. Но вот момент извинений ей не нравится. Потому что не одному Виктору нужно извиняться. — Да ладно, ты не один виноват. Мы облажались вдвоем. Я, знаешь ли, тоже не подарок. — Ты… Лен, я не могу без тебя. Не могу даже представить кого-то еще, кроме тебя. Я не врал тогда, во дворе школы, когда ты спросила про отношения с невестой. — Да, но… напомню, я тебя бросила. А ты сразу же решил жениться. — Я испугался. Думал, что так будет лучше. После всего, что было, думал, что тебе лучше без меня. Без моих тараканов. В голове всплывает давний разговор с Кристиной — тогда Лена боялась того же. Не могла перестать думать о том, что ему будет лучше с кем-то еще. Хорошо, что Крис смогла вправить ей мозги. А вот Степнову, видимо, пришлось доходить до этого самостоятельно. — Я тоже так делала — тоже думала за тебя. — Знаю. Я ошибся и… Вот это дурацкое слово должно быть под запретом. — Слишком много ошибок. Он улавливает намек. — Ты не была ошибкой. И сейчас же мы нормально разговариваем? — Разве? К чему привела всего одна ссора? И мы разговариваем спустя месяц … — Ты просто еще не знаешь, что такое примирительный секс. Ох. Запрещенный прием? С его стороны? Ты сейчас… это точно ты? Еще в начале, как только Степнов заговорил — в голове родилось миллион «что если»… Если он больше не сможет все исправить? Если вообще посчитает нужным что-то исправлять, ведь он все-таки считал, что поступил «как лучше»? А если у нее не хватит сил простить его до конца? Что, если это их последний раз? Последний раз, когда они могут быть вместе? Это ужасно. На мне клеймо. После того, что хочет сделать Лена, на них обоих будет клеймо. Но она не успевает озвучить вслух свою просьбу — он подходит к ней первым. Почти прижимается — оставляя миллиметры между телами. Упирается ладонями в стеллаж по обе стороны от ее головы. Лена лопатками чувствует дерево и неровный металл гвоздей. Но он не дотрагивается до нее. Разрывает на две части. Хочется абсолютно противоположных вещей. Его. Она хочет его. — Вить, так точно нельзя. Мы не поняли друг друга, а … И не хочет даже думать об отношениях с ним, пока вопрос со свадьбой не решен до конца. — Потому что я дурак. Мы использовали не тот язык, но теперь… мы можем общаться, как захотим, — наклоняется близко к ней. Заправляет прядь волос за ухо, едва касаясь кожи. Блин, нет. Они же в школе. Не снесло же ему голову настолько? Кажется, он хочет того же. Они в одинаковых условиях, наконец-то. Вот ты и оказалась на его месте, да? Как же ему было трудно с ней и со своими принципами. Она и не представляла. Но они похожи не до такой степени. Лена не собирается бороться также, как он. Если это прощальный секс — она не лишит себя такого шанса. Между ними всегда были эти гребаные границы — возраста, статусов, морали. И они всегда их нарушали. Так что, к черту всех. Ничего не изменится, если они нарушат еще одну. — Смотри, сейчас мы отлично поймем друг друга, — шепчет на ухо, согревая кожу теплым дыханием и в этом обещании так много всего. Прикусывает зубами сережку, едва касаясь, заставляя прикрыть глаза. Он даже не дотронулся до нее по-настоящему, а уже так приятно. — Лен, я… Не могу остановиться. Степнов не говорит, но язык тела работает отлично. Губами обхватывает мочку, слегка прикусывая — в животе все переворачивается, замирая в предвкушении. — Я скучал, — легко прижимается к ямочке за ухом. Кончик языка вырисовывает что-то, отчего по спине бегут мурашки, а руки сжимаются в кулаки. Она пытается не поддаваться и это, оказывается, так сложно. — Школа… — он так хорошо выучил чувствительные места — и теперь нагло пользуется этим. От уха проходится языком к шее, по сонной артерии — до точки, где бьется пульс — вот сейчас, Лена знает — втягивает кожу, аккуратно касаясь зубами. В такие моменты тихий стон вырывается из горла сам. Хочется прижать его к себе и не отпускать. — Дверь заперта, — еще раз прикусывает и тут же отпускает, надавливая на место укуса кончиком языка, так, что и следа не должно остаться. Кажется, будто он до сих пор только ее. Лена тоже безумно соскучилась. — Не могу без тебя, — и прямо сейчас они вместе — он спускается ниже, прокладывая путь влажными поцелуями от шеи к ключицам, в вырез майки на грудь — будто вообще не нуждается в воздухе. Теплые ладони ложатся на талию и тут же поднимаются выше — гладят, путешествуют по телу, вспоминая. Обжигающий коктейль мягкости, какой-то сводящей с ума робости и наверное, это называется, чувственностью? Неужели у него голова еще не закружилась? — Первый раз… я хочу показать, как это могло бы быть… Кожа горит в том месте, где он касается. Подушечки пальцев невесомо гладят шею у сонной артерии. Наверняка чувствуя, с какой скоростью бьется пульс. — А… — от нежности прикосновений дыхание сбивается — … выпускной? — Во-первых… я тоже люблю тебя сейчас. А во-вторых… нам нужны компромиссы. Пусть будут экзамены — этого хватит. В такие моменты его голос — тихое, мягкое, обволакивающее мурлыканье. Ласковое. Как пальцы, путешествующие вдоль вены — от уха до ключицы. — Компромисс — это ни тебе, ни мне. Никто не выигрывает, — как можно мыслить трезво, когда он прикасается так? — Ну, почему? Как раз наоборот. Выигрывают оба. Каждый получает то, что хочет. Она не отвечает. Нет желания спорить ни с ним, ни с самой собой. Да и причин для споров больше нет. Разве что… — Лен … мне остановиться? Нет. Пофиг. — Я тоже соскучилась, — она решается. Запускает пальцы одной руки в шевелюру, путаясь в прядях, стараясь на всякий случай запомнить все: стрижку, густоту, длину, какие приятные ощущения он ей дарит. Второй рукой тянет за футболку на себя — всегда бесят эти сантиметры между. Он, кажется, только этого и ждал. Согласия. Какой же ты горячий. Всегда. Будто внутри кровь жарче, чем ее. — Ты — не ошибка, — разворачивает ее за талию и заставляет сделать пару шагов назад. Толкает к учительскому столу, стоящему недалеко от входа. К его столу. Приходится опереться о край ягодицами. Тут же прижимается к ней всем телом, одну руку возвращая на талию. Другой тянет за волосы вниз так, что она запрокидывает голову. Финиш. Они так близко к финишу — уже видна красная лента. Только что там, в конце? Целует мягче и медленнее, чем Лена ожидала. Почти не открывая рта. Легко прихватывая нижнюю губу и тут же отпуская. Просто скользя. Сочетание только что промелькнувшего явного напора и этой сладко-медлительной скорее ласки, чем поцелуя, заставляют тело дрожать. Хочу так, как только ты умеешь. Лена обвивает его шею руками и проводит по губам языком, сама прикусывает и… Чувствует улыбку прямо в поцелуе. Кажется, он усмехается — вибрация в его груди и горле отдается ей в губы. Она проделывает это еще раз. Его самоконтроль — ее любовь и ненависть одновременно. Почему она должна сходить с ума одна? — Поцелуй… — она шепчет это, не отрываясь от него, — как раньше… Да-да-да! Наконец-то. Он размыкает губы. И целует по-настоящему. Лена ощущает этот вкус. Вкус, от которого у нее в голове что-то отключается. Ногтями, она надеется, что не сильно, царапает шею. Запрокидывает голову больше, прогибается в пояснице от прикосновений его пальцев, ласкающих спину, от кончика языка, касающегося губ. Ей тоже больше не нужен воздух. Это раньше Лена тонула — а сейчас будто поняла, как дышать под водой. Вот теперь ему хватает всего минуты — он отвечает решительнее. Жарче. Скользя в ее рот. Языки переплетаются, пальцы одной руки впиваются в ее бедро, другой — проникают за резинку спортивных штанов, вырисовывая круги внизу живота. Так прекрасно-НЕ медленно-не…не… Он явно собирается отправить их в психушку прямо из школы. Лене нужно нескольких минут и тело начинает действовать само. Рука скользит с его шеи по футболке на грудь. По мышцам пресса — млея от его реакции — от того, как он поддается навстречу прикосновениям. Он точно скучал. И, наверное, не врал про Светочку. Телом управляет не мозг. Какая-то сила, сметающая все на своем пути. А, может, она правда начала задыхаться от нехватки воздуха — разрывает поцелуй, но тут же прикасается губами к челюсти, точно также тянет его за волосы на затылке одной рукой. Вторая уже у резинки штанов. Она чуть-чуть отталкивает его от себя. Нужно немного пространства для… — … я… стой… — Лена чувствует, как сбито он дышит, как зарывается в сгиб плеча и шеи, покрывает кожу легкими короткими поцелуями даже сейчас, когда точно задыхается. Как сильно рука на бедре сжимается, пальцы второй замирают на ее животе — скорее всего, Степнов даже не понимает этого. Он не первый раз говорит что «не может остановиться». Не может сказать «Нет»: прямо сейчас она отчетливее понимает, что это значит. Вот это шанс. Кроме слов — он ничего не сможет сделать. Пока слишком занят ее горлом. Быстро. Хотя бы раз почувствовать, какого это. Подцепить пояс штанов и белья одновременно. Спокойно. Дыши. Вдох. Просто… тело само подскажет — он прав. Если я что-то сделаю не так, ты ведь поправишь? Когда ее ладонь обхватывает член, скользит вверх, вниз и снова вверх, он слышит, как в голове взрывается фейерверк. Отдает в уши. Сердце разгоняется до предела. Из горла вырывается низкий стон. Глаза закрываются. Вот же… Его собственная рука не идет ни в какое сравнение с ее. Неосознанно — бедра сами чуть толкается навстречу. — Лен, пожалуйста, — она будто не слышит. Сейчас у нее отличный доступ к его шее. И ее губы, рука, тело… запах… в легких только он. Черт-черт-черт!!! Как она чувствует, как выбирает темп? — … боже… — ее пальцы в волосах сжимаются чуть сильнее, движения становятся смелее — за тобой… — голос срывается — …не угнаться… Лена и сама не знает, почему на губах появляется улыбка. Наверное, от бессвязного бормотания в ее плечо. Она стоит на месте, зажатая между ним и столом. Куда там он гонится? А может от осознания того, как сильно она на него влияет. Ему нужно притормозить ее — бля, как же не хочется. Вы еще успеете. Время больше не ограничено. Прикусывает ее плечо, когда собирает силу воли в кулак. — Постой… , — опускает руку за резинку белья, накрывает ее ладонь своей и останавливает. Убирает их пальцы, думая только том, что с Леной наверняка можно кончить так, как ни с кем больше. Если не торопиться, как в первый раз. — Вить, — что с ней? Почему голос такой странный? , — ну пожалуйста… что если… вдруг я никогда… Он отрывается от нее, отстраняется совсем немного, чтоб только видеть ее лицо. — Что никогда? Лена во время секса — самая крышесносяще-красивая девушка, какую только можно представить. Блестящие глаза, порозовевшие щеки, немного припухшие губы — такой изгиб, что не оторваться. Он отпускает ее пальцы и касается уголка нижней губы. Мягко обводит контур. Почти зачарованный тем, что теперь можно. Лена выдыхает. Опускает голову и смотрит ему куда-то в грудь. Не в глаза. — Вдруг, это последний раз?***
Только не это… НЕТ! Что за… нет-нет. Никакого последнего раза. Он же все ей рассказал. Объяснил. — Почему? — Просто… вдруг в этот раз ничего не получится? Вить… можно не сейчас? Пожалуйста… Степнов догадывается, о чем она думает. Надо выбить из ее головы эти мысли. Он же как раз это и хотел сделать до того, как Лена запустила руки ему в штаны. — Обопрись о стол удобнее.***
Лена вообще не поняла, как ему это удалось. Только что они целовались до беспамятства, стоя друг на против друга. А прямо сейчас он стоит перед ней на коленях. Быстро разувает и одним движением сдергивает штаны. И не только штаны. — Что ты… , — щеки краснеют и горят. -Мне остановиться? Да. Да, вот сейчас ему нужно остановиться. Но он поочередно легко целует коленки и гладит бедра, не давая ей и шанса возразить. От смущения хочется кричать, просить, умолять его прекратить. Колени прижимаются друг к другу с такой силой, что костям больно. — Дай мне один шанс. Тебе понравится. — Это же… нужно… хотя бы в душе… — Глупости, — покрывает поцелуями низ живота, дышит так, что ей жарко от его выдохов, — ты мне нужна… прямо сейчас. Лена давится стоном, когда он подхватывает правую ногу под коленом и закидывает себе на плечо, опаляя горячим дыханием так близко, заставляя прижать ладони к лицу чтобы хоть как-то спрятаться. Немного поворачивает голову и проводит языком по внутренней поверхности бедра, прикусывая кожу и тут же целуя. Нога сама дергается в попытке закрыться — он ловит и сильно сжимает колено, отводя его еще больше в сторону. — Все хорошо. Пяткой обопрись о мою спину и попробуй расслабиться. Легко сказать — сердце стучит от страха, как сумасшедшее, пара капель пота скатываются прямо по позвоночнику. Пульс зашкаливает. Лена никогда не испытывала чувства накатывающей паники, но это, наверное, что-то очень похожее. Она не боялась лишиться девственности, но сейчас, вот такого секса, почему-то боялась до чертиков. Ее вообще пугало то, что он стоит перед ней на коленях. Хотя это глупо — судя по сбившемуся дыханию и действиям — ему все нравится. А у него голова кругом — как он выдержал без всего этого? Как можно было думать, что он справится? Что сможет быть с кем-то, кроме нее? К чему это привело? Быстро облизывает большой палец и прижимается влажной подушечкой к клитору, надавливая, выводя небольшие круги. Всего пара секунд и слышит рваные вдохи сквозь ладони. Да, вот так. Не бойся. Еще немного. Ведь прямо сейчас они занимаются сексом здесь — в спортзале. В школе. Вот этого у него снесло крышу, конечно. Это еще более сумасшедший поступок, чем предложение руки и сердца Светлане Михайловне в состоянии аффекта. Ты тронулся. Может быть. Но с Леной это не страшно, а приятно. И ей тоже понравится, если она отпустит себя и перестанет стесняться. Надо помочь. Забрать ее с собой в это сумасшествие. Чуть меняет расположение кисти, не убирая большой палец с самого чувствительного места на ее теле, и плавно вводит один палец внутрь. У него самого глаза закрываются от этих ощущений — от жара, от пьянящей теплой влаги, от нежной кожи — мягче и приятнее любого прикосновения, от того какая она… полностью его. Такая — для него. -… моя… — тихо-тихо выдыхая в ее бедро — …ты только моя… — палец скользит внутрь и наружу так легко, не торопясь. Лена не отличалась терпением и выдержкой, когда дело касалось их двоих — и сейчас это было очень кстати. Хватает несколько толчков в нее и помещение пронзает громкий хлопок и звук удара — она наконец-то убрала руки от лица и с силой ударила ладонями по столу, что-то скинув с него. То, что раздражало его еще весной, стало вдруг самым настоящим подарком. И теперь, когда она держится за край столешницы, голова запрокинута назад, а стоны вырываются из ее горла синхронно с движениями его руки — как же, блин, сложно держать себя в руках — не опрокинуть ее на стол и не повторить все тоже самое языком. Идея фикс просто — отыметь ее именно так. Чтоб она сошла с ума вместе с ним. Ей нужно еще совсем немного — и она сама попросит. Так же, как с поцелуем раньше. Лена не замечает, в какой момент он добавляет второй палец, как начинает двигаться быстрее, настойчивее, как ласкает сильнее, как целует тазовые косточки, как она сама поднимается на носок опорной ноги и опускается ему навстречу — так, что ураган в животе подхватывает ее и уносит далеко из кабинета. Сколько ей понадобилось, чтоб мозг отключился, а тело задрожало в его руках? Уже так близко — с каждым движением пальцев внутри ближе и ближе — еще чуть-чуть. Выдохи перемешиваются с какими-то неприлично-громкими звуками. — Ну … — ногти впиваются в деревяшку стола. Бедра резко поддаются вперед, к его руке — … пожалуйста…быстрее… Не останавливайся. — сейчас… НЕТ! Нет-нет-нет-нет!!! Ну, нет!!!***
Его рука исчезла. Ее глаза распахиваются. Мышцы горят, тело ломит, спина сама прогибается в пояснице. Слезы накатывают из-за болезненного напряжения. Голова кружится, сердце вырывается из груди. Сфокусировать взгляд не получается. Она пытается спросить, но голос подводит. Закусывает губу, моргает и… смотри вниз. Вот засранец! Еще и улыбается. — Наконец-то. Ты была очень близко, да? — П… — она сглатывает, ее трясет — почему ты… — Иногда нельзя сразу получить то, что хочешь, — одной рукой он крепко держит ее за ногу, все еще лежащую на его плече, впивается пальцами в бедро. Другая прижимается к ее животу, надавливая — она кожей чувствует собственную смазку на его пальцах. Тепло так. Казалось, что эти вещи должны быть неприятными. Но они возбуждают еще больше, хотя минуту назад это невозможно. Лена и сама от себя никогда не слышала таких интонаций. — Вить… — что-то между всхлипом и скулежом, — мне надо… — очень надо — и … пожалуйста… Пусть делает, что хочет. Ей все равно понравится. От прикосновения теплых губ Лена вздрагивает. Дергается и вскрикивает. Охренеть. — Ох… — ладно. Ладно. Несколько секунд хватает, что признаться — она зря отказывалась. Язык мягко касается влажной кожи, дыхание опаляет, пальцы на животе давят, она еле дышит — ловит воздух слишком короткими судорожными вдохами. Только дыши. Почему-то слезы текут. Всего несколько капель. Движения становятся сильнее. Не смей отключаться. Минуты спустя рука снова тянется к лицу — на этот раз не закрывая глаза, а затыкая рот. Чтоб совсем громкие звуки не вылетали так свободно. Еще чуть-чуть. Какое-то странное наслаждение, почти граничащее с безумием. Чувствовать горячие поцелуи и касания так ей не просто нравится. Это не с чем сравнить. До того момента, как… ее зубы впиваются в ладонь. Лена зажмуривается. Кто вообще придумал такой секс?! Он опять делает это специально?! — Я… — подразнивая, язык скользит внутрь, прямо как…— так разве можно? , — и обводит клитор по кругу. И еще раз. Явно можно. Если бы он не держал ее ногу, Лена уже заехала бы ему по лицу коленом — ее дико трясет. Тело не слушается хозяйку, предпочитая прислушиваться к нему. Ладонь срывается со рта, опускаясь в его волосы. Так сильно цепляясь за пряди, что … жесть… голова кружится. С ума сойти. Глова, пульс, дыхание, сердце — все предает ее, подстраивается только под его язык. От очередного скольжения она снова задерживает дыхание. Наверно, сейчас потеряет сознание. Потому что от таких ощущение тело буквально разрывается на миллиард дрожащих огоньков. Это почти как обычный секс, только… только для нее. — … прости… но шуметь сильно нельзя…. Лена не успевает понять, что происходит. Секунда — он резко поднимается с колен. Две — прижимает одну ладонь к ее рту, вторую с живота быстро опускает ниже, возвращает пальцы. Три — погружает в нее два пальца — бедра дергаются. Оргазм накатывает за мгновение и пару толчков — Лена кричит в его руку, прижимающуюся к ее губам, когда тело сотрясает от настолько ярких ощущений. Не думая о том, что это слишком громко. В этот раз ей так сильно нужна была разрядка — он довел ее до какой-то границы, у которой сочетались самые несочетаемые ощущения. Через пару секунд тело замирает, а сознание почти отключается. Лена тонет в теплых объятиях — такие крепкие, что и правда можно выключиться.***
Через несколько минут она чувствует поцелуй на плече. Туман в голове рассеивается, сознание медленно проясняется. Понимает, что уже не просто опирается о стол — она сидит на нем. Видно, он посадил ее, пока Лена дрейфовала в своем любимом космосе, прижатая к его груди. А он стоит рядом, между ее ног. Как во сне. Она вообще-то мечтала именно об этом. И еще она чувствует… он ведь так и не кончил. И Степнов сказал, что он не спал с невестой. Лена думала об этом еще в марте, но тогда уговорить его точно не получилось бы… да и сейчас не факт, что он согласится. Но что она теряет? Она легко проходится костяшками пальцев по члену через штаны. — Я хочу… — Я знаю.