♪VERBEE — Довела
Я попал, когда тебя нашёл
Слышишь
Я попал, ты как электрошок
Бьешь наповал
И я сума сошёл
Лена ловит Виктора Михайловича на перемене между первым и вторым уроком. — Я слышала, вы женитесь. Это правда? — Надо же, как земля слухами быстро полнится. Откуда знаешь? — Вы к деду приходили? Делились радостной новостью? — Понятно. Да, правда. А что? Как… — И давно решили? — Давно. Точнее… не совсем. Тебя что-то удивляет? Март и первую половину апреля они ведь еще были вместе. Во второй половине апреля ссорились, конечно, но… Она бросила его … господи, да всего около недели назад?! Как же… Полмесяца ссор и неделя после расставания. Охуеть. — Быстро вы. Теперь даже окончания школы ждать не придется, да? — Ты ведь сама решила все закончить до? Разве нет? Да и кто заявлял, что я веду себя как маленький? Вот, решил повзрослеть. — Ты, блин… специально это делаешь. — Вот уж не тебе судить, не думаешь? — Это разные вещи. Я просто все закончила, а ты… — Разные?! Вообще, Лен, не надо лезть в мои взрослые отношения. Кстати, у меня урок сейчас. И у тебя тоже.***
Тебе оставалось побыть учителем месяц. А ей доучиться ровно столько же. Нахуй-нахуй-нахуй. Дальше что было бы? Он рванул в библиотеку сразу после стычки с Кулеминой. Сердце отбивает рваный ритм, в голове крутится одна мысль — а что, если он опять ошибся? После разговора с Леной эмоции накрывают с головой, мешают дышать — до сих пор дико хочется прижать ее к себе, чтоб успокоить. Как у нее получается проделывать это с ним одним взглядом? Ему нужно прямо сейчас кое-что проверить. Степнов тормозит перед дверью в библиотеку. Делает пару глубоких вдохов-выдохов и дергает ручку. — Привет. Не помешаю? Светлана Михайловна тут же вскидывает голову и поднимается из-за рабочего стола. — Что ты, нет конечно! Проходи, присаживайся. — Свет, я поговорить хотел, — Степнов обходит стеллажи и садится на ближайший стул. Надо бы поцеловать ее, хотя бы в щеку, да? — О чем? О том, что между нами ничего не происходит. Мне нужно убедиться, что это вообще возможно. Не так, конечно, как с ней… но чисто физически… мы же сможем? Очень странно: говорить про секс со Светой не получается. Ощущение, что сейчас перед ним невинный ребенок, а не его ровесница. Фу, блин! Может смущает атмосфера библиотеки — совсем не подходящая его характеру и таким разговорам? Спокойно, сонно, немного пыльно и хочется чихать от запаха бумажных книг. Это все не его. Зато тебя не трепет, как с Кулеминой. — Слушай, а где мы жить будем? У тебя или у меня? — С тобой и в шалаше рай, — девушка краснеет и опускает глаза вниз. Серьезно?! Мы можем пропустить вообще все прелюдии? Ну, не все могут нестись с такой скоростью, как Лена. Тебя ведь это бесило и пугало? Что кто-то может бежать быстрее, чем ты. Что впервые догонять придется тебе. — Я же серьезно, Свет. — Ой… знаешь, я до сих пор поверить в свое счастье не могу. Пожалуйста, давай никому ни о чем не скажем? , — смотри, как вы хорошо сочетаетесь! Ты ведь сам сторонник того, чтоб держать в тайне отношения! , — я боюсь торопиться еще больше. — Ты серьёзно про … жить отдельно? Не дети же уже, — эй, она боится того же, что и ты. Света дорожит тобой, в отличие от… Да хватит уже сравнивать! Со Светочкой вы отлично поймете друг друга и точка, — хотя, может ты и права. — Вить, давай на свидание сходим? Может пригласишь меня куда-нибудь? — Куда хочешь? — В театр? — Театрал из меня так себе. — Можно на концерт? О, нет. — Нет. Прости, но на концерты точно не готов сейчас ходить. — Ммм… в кино? — Я… — Давай просто в кафе сходим? — Да, отлично. Давай прямо завтра?***
Рассказов со своими шахматами больше не помогает. Только действует на нервы. — Ты уверен, что не погорячился? Ты же не любишь невесту свою. — Ну, не люблю. На то и расчёт. — А сможешь без любви? — Ты еще не знаешь, какая у спортсменов сила воли. Только вот внутри не сила воли. Внутри что-то стучится. Слышишь? Тик-так.***
В этот вечер Степнов впервые жалеет, что больше нельзя выйти на ринг и получить по ребрам еще раз. Он бы даже не сопротивлялся, если б точно знал, что ощущения от сломанных костей помогут выкинуть из головы взгляд, полный разочарования. Полный такой боли, от которой ему самому плохо. Он что, сходит с ума? Ведь в этот раз они все сделали правильно. Она закончила отношения с учителем. Он нашел невесту и оставил в покое школьницу. Все на своих местах. А этот звук — настойчивый стук — можно игнорировать.***
В этот вечер Лена впервые пробует крепкий алкоголь. Они с Наташей приехали в кафе Женькиных родителей на выступление. Сегодня — надо же, какая ирония — годовщина свадьбы Прокопьевых. Еще и Борзова с Шинским расписались. Всем, блять, приспичило что ли в мае в ЗАГС бежать? Там акция какая-то? Ранетки тут как местные звезды — будут развлекать песнями про любовь. За столом родители всех девчонок. А у нее мама с папой и братиком даже на выпускной не приедут. Мог бы быть Степнов рядом — но она просрала его. Накатывающая боль от одиночества, от ее ошибок и его поступка — и никакие стены в голове восстановить не получается. Вокруг столько ебучих красных сердечек. В чем она так провинилась, что теперь должна все это переживать? А на праздничном столе столько бутылок, что глаза разбегаются. И деду, вроде как, помогает… Лена тянется за первой попавшейся — в ней какая-то янтарная жидкость. Похожа на те, что когда-то стояли в баре у ее родителей. — Лен, ты что, это пить будешь? — Нет, по голове себя ударю, что б больше не отключалась. — Лен? — Наташ, ну шучу я. Пойдем. Да, раньше у нее были стены в голове — помогали защититься от ненужных эмоций. Лена отказалась от них, думая, что голубые глаза — отличная альтернатива. До какой же степени она доверяла ему — с ума сойти. Лена осознает это только сейчас. Когда остается одна. Снова. А нечего было отвыкать. И если — что это тут у нас? Коньяк? Отлично — если коньяк спасет ее, то она готова выпить сколько угодно.***
Первый глоток прямо перед выходом на сцену — фу, блять! Как это можно пить? Хочется открыть рот и выплюнуть, но она заставляет себя проглотить. Горят губы, язык, горло, глотка, да все внутренности горят. Живот сопротивляется, сжимается. Ага, сейчас. Попробуй только блевануть — залью сразу полбутылки. Ее не тошнит, и Лена под сочувствующие взгляды девчонок выпивает весь стакан. И еще один. Но пока заглушить эмоции не получается.***
Первые несколько песен Лена не замечает ничего. Кажется, она лишь немного опьянела — жарко, слегка голова кружится и легкость в теле. А тут требуют спеть «Опавшие листья». Она не может. Только не эту песню. Почему у них все про любовь? Нужно еще выпить. Ей необходимо отключиться. — Девчонки, сек. Я сейчас.***
Наташа бежит в подсобку за ней. Лена пьет уже из бутылки. Некогда и незачем наливать. Кто, кроме нее, решится выпить эту дрянь? «Я не ем эту дрянь». «Не пью эту мерзость». Иди нахуй. — Лен, стой! Не надо! — Почему? — Только хуже ведь будет? Ей хуже уже не будет. Никто не заметит. Она никогда, никогда блин, даже с сотрясением, не подводила девчонок. Потому что он помогал. Я же сказала, иди нахуй! — Кому хуже?! Вам или мне? — Лен, мы же переживаем. — Наташ, а что за меня переживать? Все уже закончилось. Поздно переживать. В этот раз коньяк бьет по мозгам сразу. Воу. Тошнота накатывает, наконец-то отключая другие эмоции. А теперь споем. — Мне уже лучше. Пойдем.***
Никогда песни еще не причиняли столько боли. Она еле-еле осилила «Опавшие листья». А Анькин отец в рубашке и пиджаке — ей мерещится совсем другой мужчина в похожем костюме. Голова не просто кружится. Раскручивает. Как на карусели. На той, сумасшедшей. В ванне. Да? От его пальцев. Да почему так много ассоциаций? Пока Анина мама толкает речь, Лена еще раз, уже шатаясь, спускается в подсобку. В глазах двоится, руки не слушаются, но она должна отключиться. Пей еще. Уже и не обжигает. Теперь жидкость — не дрянь и не мерзость. Такое приятное, согревающее тепло. Наверное, у нее просто внутри уже столько же градусов, сколько в этой бутылке. Лена возвращается на сцену. «Чемпионы любви». Ну почему нельзя спеть «Наслаждайся»? «Алису»? «Мы ранетки»? Почему ебучие «Чемпионы»?! Она лажает, но благо кроме Наташкиного отца заметить это никто не может. А он отвлечен застольем и разговорами. Черт, как голова-то кружится. Она еле стоит на ногах. Как после тренировки, хорошенькой такой, да? Ну бля… за что? Лена допьет эту бутылку, чего бы ей это не стоило.***
Она полусидит-полулежит на диване в подсобке, когда кто-то к ней подходит. Садится рядом. Сквозь пелену видит галстук. Рубашку. Тянет мужчину на себя за галстук. Подносит ткань к носу — не пахнет. Он или не он? Надо прислушаться, кто там и что говорит. — Да вот. Посмотри, — о, это Наташка, кажется. — Идите, пока никто не увидел. Я ее через черный вход выведу и до дома провожу, — о-о-о, а это Гуцул. Гуцул в рубашке. Интересненько, а может… — Игорек… — она тянет его на себя. — Да-да, Игорек. Надо купить ему похожий парфюм — это последняя мысль, на которую способен мозг. Она, кажется, утыкается ему носом в рубашку и вырубается.***
— Лен, — бьет по щекам. Сейчас как получит. Но руки не поднимаются, — Кулеееемина, очнись. Она делает глубокий вдох, останавливая волну тошноты. — Я тебя не донесу до такси, придется хоть как-то идти. — А … а он… — сейчас вырвет — …нес с ринга, прикинь. — Лен, твой пьяный бред — это прикол, мы поболтаем потом, но сейчас давай, попробуй встать. Я помогу. Лена перекидывает одну руку через шею Игоря, опирается на него. Они очень медленно спускаются по лестнице через черный выход. От каждой ступеньки ей хуже и хуже. Господи, как хорошо. Ничего, кроме алкогольного отравления, она не чувствует. Лена начинает понимать, зачем люди пьют такое дерьмо. Последние две ступеньки. Нет сил терпеть. — Мне плохо. — Еще бы. — Не, сейчас… — Бля, Лен. Мы почти на улице. Одна ступенька. Дверь. Свежий ночной воздух. Ну как свежий… загазованный донельзя, кафе же недалеко от трассы. Иногда — очень редко — она ненавидит Москву. Тошнит. Хоть бы не протрезветь. Во рту так мерзко. Игорь протягивает бутылку воды.***
— Деда твоего инфаркт хватит. Они в ее подъезде. В голове туман. Лена забывает вообще все — что было минуту назад? Пять? Десять? Долго они добирались? Но слова Игоря заставляют хоть немного взять себя в руки. Дедуля. Единственный, кто у нее есть. — Ничего не говори ему. Просто… зайдем в квартиру и сделаем вид, что идем ко мне. Типа я с парнем пришла. — Шутишь? — Ты мне задолжал за Наденьку. Так что… друзья? — Окей, Лен. Смотри, чтоб Степнов мне потом башку не оторвал, а Полинка тебе волосы не повыдергивала. Ну, Полину точно бояться не стоит. А вот Степнов раньше мог бы. Раньше. — А ему теперь плевать. Он же … не оторвет, не парься.***
Похмелье — одно из самых худших ощущений, что Лена испытывала за прошедший год. Даже от ринга так плохо не было. По голове будто молотком бьют, живот крутит, пару раз прошибал холодный пот. Ее тошнило с утра, когда они с Гуцулом шли в школу. Тошнило, когда она, сбиваясь и пытаясь не ляпнуть лишнего, объяснила Игорю, что произошло. Тошнило на уроках, на переменах, когда прогуливала физру. Тошнило прямо сейчас, когда она с Наташей и Нютой сидели в коридоре, даже не скрывая того, что они не пошли на урок. Тошнило от самой себя, от Степнова, от Светланы Михайловны — от всеобщего лицемерия. Они все — законченные лжецы. Врут друг другу и сами себе. Он врет о том, что больше не любит. Светочка пудрит себе мозги верой в сказки. А Лена… о, Лена вообще могла бы взять мастера спорта в этой дисциплине. Не она ли отрицала свои чувства несколько месяцев подряд? Не она ли начала отношения с Гуцулом ради эксперимента? Не она ли использовала чувства Степнова против него самого? Не вынуждала нарушить его драгоценные принципы? Не она ли врала сама себе и ему, когда решила все закончить с психу? Ебаное чувство вины. Давно не виделись. Успела соскучиться. — Прикиньте, а ведь я сама… пыталась выкинуть его из жизни. А он шустрый такой. Раз — и уже чей-то муж. Хватит. Хвати-и-т. Откуда только это умение обвинить себя вообще во всем, что произошло? — Лен, ну как ты не понимаешь, он же тебе назло это делает. Он же не любит Светочку, — Наташа не открыла Америку. — Да знаю я. В этом и прикол. — А если он отменит свадьбу, простишь? Если б не было так плохо, она бы рассмеялась. Хочется объяснить, что это нереально. Виктор Михайлович никогда не отменит свадьбу — не заберет обратно свое предложение. Не наступит на горло своей песне. — Он этого не сделает. — Ну, а вдруг? Лена усмехается. — Наташ, пойми, для Степнова его принципы чуть ли не дороже жизни. Типа… он может броситься под пулю, защищая девушку, может вечно пытаться поступать правильно, хотя ему же хуже от этого… он, ну… не бросит невесту у алтаря и все такое. Скорее удавится. Собственно, он давится прямо сейчас. Потому что все сложилось не так, как он хотел. Не по-его. Упрямый осел. О, кто бы говорил! — Лен, ну а вдруг? — Прощу. Наверное. Теоретически. Возможно, это не просто похмелье. Может, Лена траванулась таким количеством коньяка? Тем более, она ведь не ела — только пила на голодный желудок. Хотя… если б в животе что-то было, она б уже давно это выблевала. Под конец шестого урока Игорь написал смс, что задержится с Полиной. Попросил подождать его на лавке около школы: Гуцул был на пьянках не один раз, обещал, что принесет абсорбент получше угля. Лена как раз шла к скамейке. — Кулемина, стой! Поговорить надо! Вот сейчас ее взбесила командная интонация: надо же, поговорить? И года не прошло. Главное — чтоб не стошнило прямо ему под ноги.***
Все это время стучало, оказывается, не сердце. Это была бомба замедленного действия — она сдетонировала прямо в мозгах. Размазала извилины по стенкам коры изнутри. Просто… добила и без того хрупкое самообладание. Подорвала искусственную уверенность в правильности происходящего. Минут двадцать назад в школу приходил Петр Никанорович. Писатель попытался вправить ему мозги, но … ох, даже представить себе не мог, к чему приведет его попытка помочь. — Что ты творишь, Вить? Тик-так. Спокойно. Это же Петр Никанорович. Он не желает никому зла. Он же из добрых побуждений. — Ничего я не творю. — Одной голову задурил, другой мозги пудришь. Тик-так-тик-так-тик-так — стучит быстрее. Выдыхай. Да, звучит ужасно. Но так уж вышло. Поздно рассуждать. — Да не дурил я. Слушайте, Лена не хотела продолжать… ей все равно. По-барабану. — Да что ты говоришь! Бедная девочка! Она же из-за тебя… пришла такая вчера… из-за тебя с бывшим парнем ночевала. Если б не он… Красная кнопка — всего одна фраза. Но какая. … Из-за тебя. С бывшим парнем. НОЧЕВАЛА. … БАХ! … И не вдохнуть. … Не обмануть себя. … Не убежать. Не спрятаться. … Я люблю тебя. Люблю-люблю-люблю. … — Знаете, что! , — он еще ни на кого так не кричал, — Пусть она ночует, с кем хочет! , — простите, Петр Никанорович, — У меня своя личная жизнь, у нее — своя! — Вить, да что за чушь? Ты хоть сам веришь в то, что говоришь? — Верю! Верю! , — верил, вот минуту назад верил же! , — пожалуйста… Петр Никанорович, по-хорошему, ну, уйдите. Господи, почему его мозг решает подсунуть картинки?! Ночь. С бывшим. — Вить… — Уходите! Не успевает писатель выйти за дверь, как в спортзал заходит тетя Лида. Простите. Но по-другому сейчас не выйдет. — Убираться можно? — Убирайтесь! Вон! Пошли все отсюда! , — он кричит так, что глотку дерет. Опрокидывает корзину с мячами по пути к тренерской. Хлопает дверью со всей силы — со стоящего рядом стола слетают бумаги. Нужно пять минут. Нужно подышать. Нужно… она нужна ему.***
Степнов был в библиотеке, наблюдал за истерикой Светочки, к которой тоже только что заходил писатель. С этой своей … правдой? И случайно заметил знакомый силуэт в окне. Со второго этажа открывался отличный обзор на школьный двор и… все. Просто — все. Даже не задумывался, что творит. Вылетел из школы так быстро, как не бегал на марафонах. Ничего не сказал невесте. Просто догнал Лену. Зачем?***
— Кулемина, стой! Поговорить надо! Когда Лена оборачивается с улыбкой на лице, его начинает трясти. Подкидывать на месте. Хер ли ты улыбаешься, а? Что, понравилось? Хорошее настроение теперь? — Что ты улыбаешься, а? — мысли о том, что они стоят во дворе школы, даже не приходят в голову. — Виктор Михайлович? — голос будто охрипший чуть больше, чем обычно. Дыхание даже на самых адовых пробежках так не сбивалось. А сейчас дышать вообще не получалось — ревность душила нещадно. Виктор чувствует, как у виска пульсирует глухая боль. Как вздулась вена, а челюсти сводит. … просто… он прямо сейчас отменит эту чертову свадьбу! Сегодня же уволится из школы! Если только узнает, что Лена не делала этого. Не… Из-за тебя провела всю ночь с бывшим парнем! Глупо. Не в шахматы же они играли. Вы разбежались. Лена может делать, что хочет. Она не твоя, ясно? Но никакие «это не твое дело» не отрезвляют. Не помогает ничего, ни одна здравая мысль не отвлекает. — Лена, передай своему деду, чтоб он больше не лез не в свои дела и не пытался нас мирить. — Дед? А причем тут дед? Вы о чем? — Степнов даже не замечает, что она не понимает. — Скажи ему, пусть сидит дома и романы пишет. Пришел сегодня в школу. Наплел Светке с три короба. Блин, алкоголь еще не выветрился из организма. Лена не может соображать быстро. Понимает, что дед что-то натворил, но не улавливает, что именно не так. Только что бы он не сделал — никто, даже Степнов, не смеет так говорить. — Да ты… — хочется вложить больше злости в слова, но в таком состоянии это сложно, — … как ты можешь так говорить про моего деда? Виктор вообще ничего не замечает. — Скажи ему, что видеть его больше не хочу! Пусть оставит в покое мою невесту! Ух. На злость сил не хватало, но вот сарказм просто жил в ней — в любом ее состоянии. — Да я вас умоляю! Ва-ашу невесту? — она кривит губы и язвит. И вот тут слова слетают с языка, вырываются изо рта. Вслух произносить это — пиздец. — Да! А ты… можешь спать с кем хочешь! Есть с кем хочешь! Мне до тебя дела нет! , — да, именно так ведет себя человек, которому плевать. Ее яд и его злость никогда нельзя было сталкивать. Но это же они — и они всегда делают то, что нельзя. Лене очень хочется доказать, что вот прямо сейчас ему явно «есть до нее дело». — Помогает, Виктор Михайлович? — она усмехается. — Что?! — Орать вот так. Чем громче, тем больше верится? Его будто по голове ударили. А чего ты ждал? Что она не ответит? — Ты как… — Как что? Разговариваю с педагогом? А вы как с ученицей разговариваете? — Кулемина… — Да я же правда у вас совет спрашиваю, как у взрослого человека. Мне бы вообще-то пригодилось. А то знаете, ничего не помогает. Даже … — Что, и Гуцул не помог? — Степнов замирает, когда задает вопрос, перебивая ее. Задерживает дыхание. О чем это он? Знает? Что дед рассказал? Что внучка напилась до полусмерти? — Помог вообще-то. … Тишина. Она только что призналась? … Голова опять начинает кружиться. Нужно дойти до скамейки и сесть. Она отворачивается, достает телефон из кармана и набирает. — Ну, ответь… Ох бля. Ее резко разворачивает — от такой сильной хватки чуть выше локтей и быстрого движения из желудка к горлу подкатывает… бля-бля-бля… дыши. Что происходит? Он вообще в себе? Они стоят у школы. Между ними — сантиметры. Так близко — они очень давно не были так близко друг к другу. — Не подходите. Мы на территории школы, забыли? И у вас невеста там. — Ты спала с ним? — Что?! — Не прикидывайся. — Вы чокнулись. — Лена, вчера. Ты спала с Гуцулом? — Вам же все равно. — Да просто скажи, да или нет? — Хорошо. А вы спите с невестой? Да или нет?***
Ты не поверишь. Но если нужно признаться, чтоб услышать правду от нее — легко. — Нет. Ясно? Даже ни одного поцелуя. — Это вы не прикидывайтесь. Это же смешно. Я может не совсем трезвая, но не тупая. Не трезвая — и красная пелена с глаз спадает. Он наконец-то видит ее. Синяки под глазами, бледная кожа и запах… много мятной жвачки. Но они слишком близко — можно почувствовать еще кое-что. Алкоголь. Он неосознанно наклонятся к ее лицу. — Не трезвая? — А знаете, что самое смешное? Вам потребовались новые отношения, чтоб перестать бояться. Мысли путаются. — Ты о чем? — А вас ничего не смущает? — Лена опускает глаза на его руки на ее плечах. Посмотри. Что происходит прямо сейчас? Почему дыхание почти переплетается? Между прочим, прямо под окнами библиотеки. — Я… я не… Я вижу. Но он не отходит. — Может все-таки отойдете? Нет. — Что ты заладила свое «вы»? — А как мне еще к вам обращаться? — Лен, я должен… Все. — Пусти. Сейчас же, — она сама пытается отойти, но ее шатает. — Что с тобой? Он ослабевает хватку, но не отпускает. — Меня тошнит. — Что происходит? — Степнов, реально тошнит…***
Лену выворачивает прямо на школьный газон, но в животе пусто. Из нее выходит какая-то странная желчь. Он не уходит. Собирает волосы, придерживает за плечи. Черт, жаль в этот раз нет ни платка, ни воды. В голове — мертвая тишина. Больше ни одной мысли. Все — потом. Неважно. Ей плохо. И, скорее всего, плохо из-за него. Плевать на Гуцулова.